Литературная критика

Это ведь почти математическая задача, и нужно обозначить Х, тип
героя. Затем поместить Х в соответствующий контекст, и как бы
вычислить его с помощью идеи-сюжета.

Вот, собственно, и все.

Икс у Шукшина обозначен как член множества с заданными свойствами.
Это «странный» человек, стремящийся выйти за установленные
ему рамки, то есть, переступить через нельзя. Ему надо
переступить через «нельзя», потому что выйти за очерченные пределы
правильным способом он, во первых, не способен, а главное,
это было бы всего лишь признанием новых рамок, которые мало
чем отличаются от предыдущих. А это не годится. Если человек
смиряется с такой рамкой, то она как бы заменяет самого
человека, и он становится почти не нужен. И даже себе не нужен.
Прежде всего, себе. Как человек, говоря попросту - по
человечески. И, значит, не может «есть репу и жить вечно»,
поскольку только и слышит со всех сторон тайные шепотки: «нет тебя!
нет!» А то и громко кто объяснит, теща, жена, или
участковый уполномоченный.

Мы видим теперь, что заданные свойства Х предопределяют и его
значение, и вид уравнения, то есть контекст. Герой не должен быть
слишком сложен, или успешен. Скажем, доктором
физико-математических наук герой не может быть, хотя и доктору очерчены
рамки, его заменяющие, но, скорее всего, он не знает об этом,
и поэтому не будет переходить через нельзя. А если б и
попытался, то выбрал бы или нестранные, правильные и иллюзорные
варианты борьбы с ситуацией, или такие странные, которые
никак не могут быть предметом нашего, прошу прощения, нарратива.
Доктор, скажем, мог бы попытаться стать академиком и
нобелевским лауреатом, а, став, упершись, наконец, в стенку,
забросил бы в душе физику, и зачудил. Вообразил бы себя,
предположим, крупным специалистом в поэзии и живописи, и
пропагандировал бы везде и всюду довольно тривиальные, если не смешные,
постулаты на этот счет. Дык ведь академику не зазорно.

В самом крайнем случае академик забрасывает физику и чудит тем, что
женится на диссидентке, а потом везде и всюду уличает
правительство в нарушении прав человеков. Так ведь и в этом случае
герой не застрахован от того, что его не возведут в ранг
святых, и не дадут еще нобелевку мира, типа поставят в такие
рамки, из которых уже не выпрыгнешь никогда

Да и скучно это, тянет на роман, в котором утонут заданные свойства
Х. Нам нужен короткий нокаутирующий рассказ.

Поэтому, разумеется, механизатор. Или шофер. Среднепьющий. В
захудалом поселке. Со сварливой женой, и парой детишек.
Недостаточно материально обеспеченный, весьма недостаточно.
Необразованный и неглупый, и молодой. И не сволочь. Такие рамки.

Что ему делать, да, что делать?! Такой вопрос. Поступить в
кооперативный техникум он не может, да и не хочет, так как техникум
презирает, а в институт после условно законченной семилетки
не возьмут. Писать стихи, участвовать в самодеятельности, всю
жизнь украшать избу деревянными кружевами? Нет, не то! Где
тут, спрашивается нельзя? Нету тут никакого «нельзя». Не
жениться же механизатору на диссидентке! Вот если бы он изобрел
вечный двигатель, или написал что-нибудь по проблеме
большого взрыва, а потом везде бы читал это сочинение,
предварительно выпив, и бил морды скептикам… Это годится, но, пожалуй,
вечный двигатель, лучше подходит. Стоит себе в сарае, никому
не мешает, и, когда надо, в условиях эксперимента, жужжит
себе безо всякого горючего. И вот уже наш Х ходит по деревне
другим человеком. Это главное. Мол, вы думаете, что я то-то
и то-то, и какие же вы дураки после этого. Потому что я
ого-го, даже очень ого-го. И не понимает наш механизатор, что
ничего-то ему больше не надо, а только знать самому, что он
ого-го, то есть, существует однозначно на свете, живет такой
парень. Можно есть репу и жить вечно!

Проблема в том, что и читатель ни о чем не догадывается. И, чтобы у
читателя появилась хотя бы потенциальная возможность найти
правильное решение, мы должны приравнять левую часть нашего
уравнения к нулю.

Наконец, через пяток страниц рассказа, герой, набравшись смелости,
идет к деревенскому учителю физики, и рассказывает ему о
своем гениальном открытии. Отойдя от первого шока, вызванного
смехом учителя, механизатор все же уговаривает его пойти
посмотреть на чудо в сарае, где учитель с первого взгляда
понимает, в чем фокус, и еще раз уверяет чудака, что вечных
двигателей не бывает. И хлопает Х по плечу. Колесо больше не
жужжит. Х равно нулю. Механизатору хочется то ли плакать, то ли
набить проклятому физику морду, но он просто идет в сельпо и
покупает два пузыря белого. Ночью он все еще пьет, один, при
ясной луне, под отдаленное визжание деревенских девок, и
думает, что все-таки жизнь не так уж и плоха. К осени справят
детям новую одежонку, дрова заготовлены, картошка уродилась,
да и праздник был.

Был праздник!