Библиотечка Эгоиста

Пророчество Ду Фу
1

Есть у Ду Фу следующее стихотворенье, выдержанное как письмо
другому знаменитому другу-поэту: «Mы ох как далеко не бесталанны с тобою. Нас
иногда называют даже разными терминами. Но само
существование наше, в смысле доходов и внешних красот, глаз

не радует, да и признанье наше, если честно, не так уж и велико,
то есть – соответствует вряд ли. Да и слуг у нас – раз-два,
и обчëлся; а как одеты они?! плюс – шляются всë, голодные! даже смотрят на нас – едва
ли как не на слуг, тоже! В лучшие-то наши годы – мы с тобой – ско-

рей посмотри-ка в зеркало! – уж слишком умудрены.
На нас – абсолютно всем наплевать, a на наши-то беды – тем паче.
Мы стали – сами себе читатели, плюс – и сценой тоже. Цены
собственной – мы-то не преуменьшаем, но лишь сами мы взаимные [ещë] оцениваем удачи!

Но самое-то забавное, что мы – и будем в одном ряду
стоять с величайшими поэтами прошлого... Ладно! Пока ж
будем хоть утешать друг друга!» – Вот так Ду
Фу – написал. Я ж – не вижу ну никакой разницы с тем, что происходит и в период, 
							      так скажем, наш. 

2

Ду Фу. Фу по-китайски – сложный иероглиф, чреватый
кучей омонимoв: означает, например, счастье, летучую мышь и – вот! –  
гения династии Тан. Там уж никакими ни ватой,
ни воском – ушей не заложить от того, что – наглядно, что – так в глаза тебе и поëт!

Поэт Фу – иероглиф следующий: 甫, что есть – глагол, означающий «начинать»,
но и, скажем, Конфуция – тоже, если стоит вторым
он, как в Ду Фу, после имени: 尼 甫. Т.е. фу значит тогда – «стиль» или «имя»! Печать
же значенья у Ду (в Ду Фу) – богатая, глагольная: 杜, «предотвращать» и даже – крим-

инально почти! – «препятствовать», «запрещать». А теперь-ка начнëм –
вглядываться в идеограммы. Не бойтесь, придайте им свой
(а чего тут стесняться!) опыт, a что выйдет? – кладбище: сплошь кресты, причëм
даже какие-то железно-православные! Ду и не думал, какой он в нас вызoвет этим плач, вой!

Но вместе-то – иероглифы значат: оксюморон! Запрещать и – вопреки! –
начинать! Очень даже по-нашему, я б сказал. 
А счастье и летучая мышь – другие иероглифы, ужасно похожие: 福 и 蝠 , 
							и в глубине строки
я уже строю – для новой как бы эпической битвы – вам и им: зал!

3

Ду Фу – против – фу! – мыши летучей! Такой вот своеобразный – Батман
начинается. Только что – вышел (а это – конец июня 2005 года)
на экраны великой страны. Там есть, в фильме, и китайцы, и даже вопрос – на кой ляд вам
вообще пребывать в этом мире? – невольно напрашивается: 
						так миллиардера-героя одни уроды

мордуют всю первую четверть фильма! – он проводит еë в боевом
буддийском монастыре – шпыняем и побиваем,
а до того – в китайско-коммунистическом лагере, где – тоже бьют, а потом –
выбрасывают, кидают (после подкупа, видимо) где-то между, видать, Китаем

и Тибетом, наверное. Короче, в этом самом монастыре
он и проходит школу – преодоления страха.
А – случайно! – главный страх его, и причëм с детства – a здесь хоть десять тире! – 
летучие мыши! Т.е. – те самые, которые фу и есть. Он фу и берëт, 
						как сказала уж где-то Тахо-

Годи про богиню случая Тихе, которую – сознательно – противопоставили 
							неизменной судьбе
более древниe греки – себе символом, т.е. знаком
копи-райта, что ли. Т.е. – случай берëт как эмблему судьбы, счастья. Такой вот тихий 
							фрейдизм в себе,
очень правильный, между прочим. И – с нею, с фу, идëт на конфу он: с всемирным мраком. 

4

И где уж было знать ему, Батману, да и сценаристу из Голливуда
с образованьем – которому я судья вообще главный, ибо нелицемерный! – а оно нуль! – 
								что глянь
он чуть глубже (и даже не надо – уж преособенно глубоко!) в китайскую мистику, 
								как оттуда
впрыгнет тотчас – бог судьбы, замахнувшийся мечом и на кого? – 
					да на летучую же мышь! – 	Пань-Гуань!

(Считается, у китайцев, что Пань-Гуань замахивается на летучую мышь – исключительно от 
						    раздраженья,
что в нашей земной судьбе счастье – всегда запаздывает! Мудро. Не забудем, что счастье
и летучая мышь – омонимы.) А представим – какое б могло быть зрелище из фильма, 
						будь там в одной растворены вене:
(раз уж фильм держится на Китае) маоисты, скажем, монахи с конфу, британские злодеи, 
							плюс – и небесные власти

с мечами (это ведь – Батман, т.е. сказка, комикс, не так ли?); где, скажем, летучие мыши
были бы – тоже двояки: т.е. и перепончатыми, и – фу, счастьями – ускользающими, или,
наоборот – врывающимися в жизнь, разбивая окна... Этакий – анти-Дракула, 
							или – возьмем выше
планкой даже – что, если столкнуть вероятность счастья, плюс  Батмана и Китай – с самим
		 Дракулой? – т.е. со злом, как бы в могиле

спящим, но вечно ведь – просыпающимся!.. Фантазия, фантазия. Еë хоть телеграфи-
руй—не телеграфируй (в смысле – хоть факсом!), а – Голливуд плевал на строфу
с фантазией! Нам же главное – заучить: никогда ни на что не говорить – фи! –
чтоб, не дай Бог, не спугнуть – фу!

5

И никогда – не говорить: фу! – как я устал! (Вариант: уф! –
как я устал! – т.е. то же самое: палиндром.) Нельзя
этого говорить – и всë тут! – Т.к. счастье своë спугнув
таким вот глупым образом (устал, мол!), долго его не вернëшь, ползя

по жизни потом – как муха: медленно, клейко, нелепо...
Наклонившись за хризантемой в восточном углу сада,
я вижу Южную Гору на расстоянии... Так вот писал великий Таo Юан-минь, 
							и не надо – 
а зачем? – этому гениальному зренью – перечить, как Ду Фу: 
				в такой, мол, жизни, как моя, уж не по-

радуешься ни Южной Горе (расплывается зренье!), ни хризантеме (забор
в восточном углу – где он?). Хотя в жизни Ду Фу – ему фу-то как раз был дан
от души! Во-первых, Ду Фу – никакой не поэт-бродяга, а по матери – даже и перебор
аристократической крови: он – ни больше, ни меньше 
				как пра-праправнук основателя династии Тан!

Немало, прямо скажем... Отсюда, во-вторых, огромные связи,
плюс – фамильная деревенька Ду-линь (до конца жизни; там, хотя
всë время – то бунты пылали, то монголы жгли, но – была ведь! и оставалась!); 
							плюс – раз и
другой, и третий – дарили ему почти что города! – за стихи, что ли, только? – 
							да нет! Свистя

и шутя – к стихам относились, в общем. (Умели – все!) Нет, конечно, всерьëз, но не так –
чтоб подарить вам пять огромных домищ плюс, плюс, плюс, плюс – за один раз!
Ду Фу – даже при всех мытарствах (а у кого – их не было? плюс – когда жизни цена пятак
была – он и вся семья его выживали!) – счастливчик, носитель фу! – а если для красных фраз

и отпугнул его – это фу своë – несколько, что поделаешь! – Да, страдал! Кроме
этого – очень страдал. Но ведь – выстоял! Кстати, 
фу еще значит сложный китайский жанр рифмо-прозы. Ду Фу в нëм и
прославился! Ещë одно счастье Ду Фу? Или – всë-таки – неизбежность? 
							всë-таки, а? в результате?

Весло, притулившись к Катуллу, инспирирует
1

Что, плохо? Опять же: а кому – не? А вот – что обвыли тебя волками
молотобойцы-общественники – мол, что ты не страдаешь или – мало! – опять
мир, то есть! – это странно! Ведь молотобойцам положено-то сидеть 
							глубоко-глубоко в вулкане,
под землëй в сталактитах, а нe – колко ощериваться в серой пыли, снаружи! – 
		ведь не фурии они, чтоб выть и – не дай Бог! – опять, куда, гнать! –

так – с общественниками! – до сих пор и было,
и будет! – А – вдруг? – всë это – из-за весла,
которое ты притулил к Катуллу, а? – потому и взбурлило
сразу-то – как результат! вот волна и поднялась, пошла!

Тотчас, причëм, пошла: серая! – а я – с суши-то! – смотрю на неë, стоя
рядом с веслом! И вижу – что между волной и колонной
дорической – по рисунку и в профиль антаблемента еë – eë, ну, покроя –
нет – вообще отличий!.. Лишь однo: что волна – непродуктивна, бессмысленна, ибо ничто не 
	  подпирает, а – падëт так же, как и матерьял оной. 

2  

Катулл – обращался с умниками и недругами –  скажем уж в лоб! – плохо.
Очень любил потому метр – хромой ямб! – Мол, я
сейчас-то вам в стихах-то все-то члены и пере-Прокрустаю! – от Архилоха
тот ямб, говорят, и пошëл. А, вообще, умники – это особ-статья:

Пью, опершись на копьë – из Архилоха же, самая-пересамая знаменитая строка!
Читаю тут – отперев рот! – a пишет-то не просто доктор наук, а переводчик стихов В. Ярхо:
«Традиционный перевод исходит из значения слова dóry – копьë.» Пока
всë нормально, но дальше-то: «Никому, однако, непонятно, как можно спать, 
				опершись на копьë.»  (Курсив – мой.) Перечитаем стихо-

твореньице, фрагмент – там про спать, опершись: ни слова (в переводе!); а если б и были – 
			интересно, ездил ли Ярхо на метро,
скажем, рано-рано утром – на работу, в час пик, а? Там-то – все и спят, 
							опершись на копьë! Мораль:
для пониманья стиха – опыт (личный!) и есть то ребро,
из которого стих – и выходит, и сей (в частности!). А Архилох – естественно, 
				спал на весу почти: попробуйте целый день сталь

(или что у них там тогда было?) о сталь колотить! Бой 
целый день! Потом – выпил, на копьë опершись... Разморило... Но дело
не в том, что, как пишет Ярхо, dóry, оказывается, ещë и сундук на корабле, где любой
член команды – держал и провизию, и даже спал на оном... 
			А в том – что за прочтенье, подобное, у Архилоха, у корабела –

сразу висят на мачте! – ибо слепота, анти-пониманье метафор! – когда
всë ведь ясно написано: в остром копье – замешан мой хлеб (т.е. – я копьëм и кормлюсь, 
							но образ – всегда богаче,
Ярхо!), и в копье же – вино из-под Исмара (т.е.: то ли кровь там пролитая, 
							то ли – ещë что...). Беда,
короче, у нас с метафорами! И – катастрофически нет Катулла, 
					чтоб в строфе дать умникам (по задам) – сдачи!

—————————————————————

См.: Эллинские поэты VIII—III вв. до н.э. Изд. подготовили
М.Л.Гаспаров, О.П.Цыбенко, В.Н.Ярхо. Москва: Ладомир, 1999, с. 477
(комментарий к Фр.2, пер. В.Вересаева, с.217 [от себя добавлю
– лучше не будет!).

2

Pedicabo ego vos et irrumabo,
Педик я б яко, вас – эх, в дыру б, бабы
Aureli pathice et cinaede Furi,
Аврелий паточный и цуцик Фурий,  
qui me ex versiculis meis putastis,
кои закулисно смели попутать   
quod sunt molliculi, parum pudicum.
бунт молекул со строк паром, поди-ка... 
Nam castum esse decet pium poetam
Нам, касте чистой – да всем, всем! – поэтам,
ipsum, versiculos nihil necesse est;
не – псам ведь, коль не хил в эссенции стих 
qui tunc denique habent salem ac leporem,
под туникой,  а чтоб сален – что, спорим?
si sunt molliculi ac parum pudici
чтоб молекулы – аж паром – в пудовый 
et quod pruriat incitare possunt,
напружили б у старых, а – не в пошлых
non dico pueris, sed his pilosis,
юнцах диких, а в тех, кто сед, чьи оси
qui duros nequeunt movere lumbos.
уж дурят неймоверно, а не – как любо!
Vos, quod milia multa basiorum
Вы – что милую в губы массирую –  
legistis, male me marem putatis?
лягнули: малый-то комар – без оси?    
Pedicabo ego vos et irrumabo.
Педик яко, я вас – эх, как две бабы!..

3

Это – про то, что и в Риме не умели читать метафор: Катулл
жутко злился, что всë – читают буквально! Пол-творчества, в общем, ушло
на Прокрустрированье – читателей этого сорта. Грустно. Притул-
ившись к Катуллу (сердцем, естественно!), вот и думаю: да, весло,

к примеру, это – гениальный деревянный меч,
невероятно опасное оружье (у самураев, скажем), коль то
совсем чуть-чуть обтесать. (Описанья подобных встреч,
т.е. меча против поделки – см. Мусаси, роман Ëсикавы, 
					где – про финальное торжествo

Миямото Мусаси; или же – 3-ью часть
фильма Самурай, по роману, где Мусаси играет, конечно же – кто ещë? – Мифуне.)
Я всë это – к тому, что Архилох, изобретатель ямба (всех ямбов вообще!), грëб в пасть
боя – веслом, как мечом! – т.е. изначально, без всяких там, чтобы – втуне

прозябать – вы только подумайте! – на ящике корабля!
Спать – вариант: пить – опершись на ящик или трюм! – это где ж стихи
тогда, а? Да до такой срамоты – стихотворной! – не докатилась бы и волна, греческая! Но я
не хочу никого ни распинать, ни прочая – пусть себе!.. Я ж хотел – про Цюй Юаня! Тихи

были его шаги – и в самые жуткие минуты
времени, топающего по вискам –
так ему, что, казалось: ну ты
уже навсегда оглох здесь и – уже там!

4

Цюй Юань был китайский Шекспир или Пушкин. Т.е. – «их – [бр-р-р!] – всë.» 
						Но жил в 4-ом веке – до
нашей эры! Как и Шекспир, и Пушкин – был противоречиво
повязан со двором. Но у китайцев, в связи с Конфуцием, гос-служба – есть нива,
в общем, даже и вдо-

хновенья, разного!.. А душой и телом Цюй Юань-то именно,
любимая, принадлежал – целиком! – династии царства – да, да твоего! – Чу!
Когда Цюй Юань был министром, оно – процветало, когда его сняли – еле чухалось, 
						т.е. доилось-то вроде вымени,
тогда не очень уж и молочного (им теперь трясëт – Сычуань). Но я пpомолчу

об истории царства – она чересчур кропотливая. Главное нам здесь – та обще-
ственная жизнь, которая и загубила-то Цюй Юаня:
чем? – ты спросишь немного наивно; а всë – интригами, любимая! – 
						причëм так, что он в их борще
вариться – не захотел, хоть и мог; т.е. повëл себя, как Сократ почти! – не борясь, а – раня

и учеников своих, и столетья – утопился! Причем – тихо! – а вот именно! – как весло
и уйдя-то в воды Янцзы. Опишем, как всë это – происходило.
Всë – зафиксировано, всë – не унесло
рекою времëн (у китайцев – уносит реже, чем у других), а – внесено в чернила. 

5

Когда Цюй Юаня его недруги-клеветники изгнали, отлучили от Чу, он три года – три! –
слонялся, заросши волосами до неузнаваемости, истощил себя в мощи – 
							лишь всë пел (глагол инь)
стихи – то ли свои, то ли чужие... Инь – важен, ибо – когда стих поëтся – то ри-
фма в нëм (обязательная у китайцев!) – вот, точно такая, как я сейчас – проделал: цезуро-
	энжамбантная. Итак, куда Цюй Юань ни кинь

тогда взоры – нет ему места в мире: живëт чуть ли не в камышах! 
							Вот и решил он: что – же?
жизни – и так нет! надо – всë-таки! – что-то пытаться. 
					А что пытать – поэту? – будущее лишь, да?
Вот он и стопы свои, чëрно-красные, направляет к самому важному прорицателю! 
							Был такой – Чжэн
Чжань-инь, и Цюй Юань – говорит ему: «Душа моя – одни сомнения. Уважаемый, я б до-

знаться очень-очень хотел, что – за ними?» Чжань-инь
взял – очень торжественно! – гадательную траву, цэ,
стëр пыль с гадательного же панцыря черепахи, гуй, и спрашивает: «Ну, и,
почтеннейший, а что ж Вы, собственно, хотите узнать – в концов-то конце?»

На что – Цюй Юань: «Мне – как: быть искренне-искренним, честно-открытым, со
простым и преданным сердцем? Или мне – отойти в суету и заботы мира, чтоб
этим вот – нужду и прекратить? Иль – заняться чисткой земли от травы и со-
рняков, чтоб после – поле лишь вспахивать, а? Или же – обойти всех-всех 
						имеющих власть особ,

чтобы – да, громкое имя тем составить прямо сейчас, а не – по себе!? Надо ли
говорить мне – прямым словом, без утайки, и за это – опять 
					(ибо – будет же это: опять и опять!)
подставляться беде? Или – надо идти за достатком, богатством даже, не пре[á]доле-
вая – уж слишком многого! – чтоб хоть пожить – по-людски, а? Но – мне! – стоит ли 
							так вот взлетать

ввысь и там пребывать, чтоб и правду – свою! – в себе ещë и как-то сберечь? 
						Иль мне – «так» и «да» 
лишь, «хе-хе-хе» да «хи-хи-хи» –
льстя другим, подлизываясь к тамошним жëнам – выда-
вливать лишь из себя надо? Иль быть мне прямым, негнущимся мужем, 
				чтоб себя сохранить в чистоте? иль же хи-

трить всегда, всегда крутиться, как жир помады,
как гладкий ремень, чтобы – обвить, округлить все углы, все уступы, а? И должен ли
горделиво держаться я, как скакун, пробегающий тысячу ли? Или, может, не надо?
А – надо-то полоскаться, нырять, аки утка какая? – следуя за волной 
					то к небу, a то – хлебая земли,

этим вот – и сохраняя-то себе жизнь? Мне ль – гарцевать, соперничать в одной упряжке
							с рысаком Цзы,
который – всегда пока побеждал? Или – прикинуться клячей, 
					чтоб не портить ставок? И мне ль
равняться – когда лечу – с размахом крыльев у Жëлтой Цапли самóй? 
					Иль драться с серой уткой в зы-
бучей, серой же, воде, там, где почти уже мель –

за рыбëшку грязную, скажи мне!? Скажи мне: вот в этом всëм –
что принесëт иль принесло б мне счастье, а что – грозит неудачей мне? 
						Весь-то мир – в грязи,   
a цикады крылья – погнулись от тяжести! Колокол из жëлтого золота – улетучился! 
А тысяча цзюней [в одном цзюне – около 20 кг] – 
		легче-то – вдруг! – пëрышка! А колокол-то – золотой, неподъëм-
ный, целиковый! – фьють и неразы-

скан, никем! Вместо –
котëл – глиняный! – громами грозит, гремит что Бог!
Клеветник же и умник – воспарили, как – вот именно! – тесто
к ободу котлa,  и заняли в нëм – так вот! – всю высь, 
			а достойно-учëный –  он вне! Вытеснен!.. Это – ох,

и беда! ох и горе! Кому же известны честность моя, чистота!?»
Чжань-инь тут сгрëб стебли травы цэ и сказал целую речь: «Говорят, что таки и чи 
		[это около 30 см.] бывает вдруг короче обычного, 
				и что цунь [это – наши 3 см.] порой – вдруг! – 
обгоняет все длины! Так вот и с предметом, с вещью: оказывается, что – вдруг! – та
почему-то не имеет самого-то (как раз!) главного! Так же и с мудрейшим из: он постиг 
			всë уж, кажется! – а дело-то, оказывется, не от наук

исходит, а что – в чëм-то он, каким-то образом! – не прозрел, что ли... 
						Так и с гаданьем: оно
в чëм-то – очень, как бы сказать, в главном своëм – мудро-наивно... 
						Может быть, духи – почти
те же самые мудрецы, которые – мудры, но ещë – увы! – не прозрели... 
						Увы, поэтому, мне не дано
ни душу Вашу, почтеннейший, ни участь, ни намеренья – прозреть чрез пути

гадания: слаб тут и травы цэ стебель, и щит кольцеобильнoй черепахи гуй!»
И пошел Цюй Юань – дальше. А что – ему делать? – ведь и жить негде! Это – не, 
поймите, наши дела: податься в другие царства – нельзя никак! Сиди, мол, и ни гу-гу,
а – если конфуцианец – то душа, как у Цюй Юаня, всë ищет-то – как из этого, его, вне

деятельности вообще – что-то найти, т.е. ответы, хотя бы! Вот он и вышел – 
							ища! – на берег Янцзы
(до этого, как я уже говорил, напрятавшись в еë камышах!). А там –
плывëт себе в лодке рыбарь. Смотрит он на Цюй Юаня – 
					изменившегося, волосатого, тощего и
неузнаваемого почти – и спрашивает: «А Вы, сударь, часом не 
					Цюй Юань будете? И как такой срам

Вы – простите, что спрашиваю! – собой являете? Как же можно было
до такого – вот! – даже дойти, я, ей Богу, не пойму!» Цюй Юань 
						и отвечает: «Весь мир, все люди
грязны, а чистый, между прочим, я один! Все люди везде – пьяны, как быдло,
а я вот – трезв один!» На что ему – рыбарь, подгребая веслом, говорит твëрдо: «Будя!

Мудрец – буде он мудрецом! – от вещей никаких не может терпeть и ущемленья: 
								уж коль
мир – куда-то идëт, то и он – туда же, или вослед – путь свой меняет. И уж коль люди
действительно все так грязны, то он – грязи не боится, ныряет и вздымается 
						с той же волной, так? А роль
трезвого среди, как Вы выражаетесь, сплошь пьяных – буде

он-таки мудрецoм! – это не ходить между ними, а – спокойно допить вино,
ещë оставшееся в кувшинах, ведь так? Ибо – зачем
нырять так глубоко – в раздумья о себе? ведь – так вот ныряя! – 
						Вы вздымаетесь ведь всë равно
над остальными людьми, правда? Поэтому-то – сами Вы – и только сами! – 
					и накликали себе беду свою!» Нем

от удивления – выслушал рыбаря Цюй Юань, а потом и отвечал: «Я-то, наоборот,
знаю из народного опыта, что тот, кто только что умылся – 
					уж точно из шапки своей пылюку
выколотит, как умеет! Или – тот, кто только что искупался, 
					не наденет грязного, а – начнëт
даже одежду пыльную, дорожную – отщищать от всех видных пылинок! 
					Как же можно тогда – a ну-ка,

скажи! – телом-то, чисто-чистым, принять всю грязную грязь вещей?!
Лучше уж пойти-таки – к реке, чтоб похоронить себя, чистого, во чреве речных еë рыб!
Да и можно ль тому, кто белейше-бел, принять прах-мерзость того, что вообще
называется – окружающими людьми!?» Так вот Цюй Юань – ответил. 
	А рыбарь – ударил одним веслом – прочь. 
		А Цюй Юань – вошëл в реку, как другое веслo: его тихий по миру всхлип... 

6

Катулл и Цюй Юань – конечно, два темперамента... Да, кому,
так сказать, хорошо?.. – Я прислонил, притулил, вбил весло!..
Хватит – с меня! Было – и плаванье, и вхожденье в воду (целый эпос – смерти, му-
чений-перемучений после!) Но – я выжил, мне повезло.

Это же – я пишу из Рая, ибо позади уж всë – Ад,
судороги Чистилища (а вы постойте-ка с Ка-
туллом, плюс ещë и с Горацием и Овидием, для наглядности! – над
такой вот пропастью неясности жизни-смерти, неопределëнности, 
					и так, что в вас – любая строка

воет, орëт, извивается, как пожарная угорь––сирена!). А Цюй Юань –
дело не в самоубийстве! – а в тихости вхождения в облака...
Даже – с кучей вопросов, неразрешимых! Рифма тут была б: And you are?..
Вот именно, А Вы-то – кто?.. Я-то? – я – тот, кто поставил весло. 
				Вместо – чего, спрашиваете? – А – маяка!
					

Три странички из Честертона
1

[...] Как раз дело в том, что Платоновские львы,
тигры и т.д., а то есть – единственный Лев
там – материален! И хоть здесь, на земле, всех их вы
перестреляйте, там он всегда будет рычать, как вулканы! Не в

том, что то что здесь сила – есть настоящая сила, а в слабых звеньях еë, т.е. – в чело-
векaх: когда Христос
основал Церковь свою на Камне, то камнем-то взял он тело
не гения Павла, не провидца Иоaнна, а – этого, который и не дорос

до них – сноба, труса, Петра, а, короче – кого? – человека
со всеми его слабостями, и человек этот – Камнем и стал, 
плюс – стражем Рая. Вот именно – нормальный человек! – дека
всех неприятных и приятных звуков, а не – апофиоз-финал. [...]

2

[…] Люди обвиняют Такого-То, что он, мол, «выдает чëрное за белое». Но они-то сами
никогда ведь и не спросят, а правилен ли их цвето-язык, так сказать?.. Иногда
ординарная фразеология таки называет чëрное – белым, но ведь и жëлтое – белым, 
и зелëное – белым, и даже розово-коричневатое – белым-то! 
					Чем – а? – цинандали иль мукузани –
белое вино, когда оно не более белое, чем у Синих чулок – нога?

Mы зовëм виноград – белым градом вина. Что ж, правильная метафора. Но он ведь, по-
виноградному говоря – бледно-зелен-то, как сам манифест зелëности. 
				Мы называем европейца – белым, тогда как он –
грязновато-жëлто-розовый! – А титул его – белый! – картинка, 
			сворачивающая кровь больше, чем любой призрак у По!
А теперь представьте – Вы пришли в ресторан и заказываете на двух, ну хотя бы, персон:

бутылку жëлтого вина и – подайте-ка мне блюдо бледно-зелëного винограда!
Что официант о вас подумает? – что вы, естественно, того! 
					А если – ну где-нибудь, скажем, в Бирме –
генерал бирманский прибежит, задыхаясь, к начальству и прокричит: 
						На границе – четыре отряда,
по две тысячи в каждом – розовых людей! – что начальство подумает? – 
						что генералa пора в тир бы

превратить – для собственных армий, так ведь? Хотя абсолютно понятно, что и вы, и генерал
пострадаете – от говорения метафорами, а то есть – из-за чистейшей воды правды. 
								Так вот вы
кажетесь эксцентриком и ходячим гротеском лишь потому, что не разделяете этот вот идеал
общий, что всë – есть белое, включая жëлтое, зелëное и даже чëрное. Т.к. правда – увы! –

метафоричней любой беллетристики и фантазии. Естественно. Ибо правда-то и должна
по необходимости своей – быть странней, чем фантазия. T.к. последнюю – кто? – да мы
сами и сделали фантастичной. А для чего? – а для того, чтоб не видеть дна
правды, а то есть – сделать себе и себя приятнее!.. 
				В мире, где белое – белое, как овны среди зимы. […]
.

3

[...] О чувстве – безопасности, о том, что нужно – якобы беречься, 
						оберегать себя... Здоровье
и то, что нужно всë время – следить за ним, т.е. – беречься, печься, заботиться о
своëм, так сказать, здоровье – есть уже признак глубокого нездоровья! Быть наготове,
начеку, т.е. прислушиваться, проверяться всë время – это значит, что ты и всë общество

больны! Здоровье же – беззаботно, это вот главное, оно – брызжет, так ведь? 
							У него нет
чувства – заботы о себе никакого. Но, конечно, в ненормальных случаях – об нëм
стоит заботиться, думать... В нормальных же случаях – что есть – тут сиганëм
через крюк вопроса – фундаментальные функции человека? – здорового? – 
					на что рассчитаны? – на одно ведь: вед-

ущие функции человека рассчитаны так, чтоб он мог
всë-таки получать от них – удовольствие, а не – думать, функционируют ли они,
правда ведь? – то есть: человек должен ходить – с удовольствием, а не потому что двуног,
есть с аппетитом, а не для поддержания тела, упражняться – 
					не чтобы сбить жир и не для беготни

как таковой, a потому что он – любит пейзаж, лошадей или горы,
и любит – во имя их же как таковых. Так же – и женится человек, потому что вдруг
влюбляется, а не потому что – мир нуждается в популяции. Не нуждается! А оры
детей – не прибавляют любви, если в еë основе – не то самое «вдруг», не 
		удовольствие неожиданностей, а – расчëт, 
					как спасательный для тела или возраста круг.

Первый закон для – быть здоровым – это то, что наши необходимости не должны
восприниматься как необходимые. Они должны восприниматься – как роскошь, 
							и – всë. Закон – дан. 
Заботиться надо о мелких вещах, как, н-р, царапина или простуда, 
						т.е. то, что лечится под хны-
канье больного. Но во имя всего человечьего благоразумья! – 
	будем же безрассудны, беззаботны в самым важных вопросах, 
		таких как – брак или же – жизни самой – падающий, да-да, 
						и вocстающий, но – чудом, фонтан!.. 

Поминки по блюду династии Мин
1

Сегодня – 8 июля – я – ба-бах! – разбил блюдо
династии Мин. На нëм был – китаец с мини-кoсичкой
в лодке, посeреди реки. Косичка – как стрелка ветра. Т.е. ветер – китaйцу в лицо! Не буду
говорить, что надо за всë платить. Видно, этим – плачу – вот! – за строчки, 
				подаренные сверху; а блюдо – что? – не им меня пичкай

сверху – правда? – как строчками – ведь! – Блюдо – оно
плoское, даже если впалое, т.е. та же – оно – ладонь.
Я – вот! – написал о ладони, а судьба – ба-бах! – разбила блюдо! 
					(«Всë остальное – и так уж...») Не мудрено!
Всë – значит! – правильно. Значит – строчки – все! – оттуда! Значит – того не тронь

и дальше! – чего – ни в коем, ну совсем
ни в коем случае – нельзя затрагивать! – ни слогом,
а не то что – словом! Что ж – это? Это – не мистика. А что? А – такой полифем––
глаз––циклоп, как во Властелине Колец, фильме, но – без циклопа... На многом

сконденсированное одно – око: внутри разноцветия – вертикаль! Оно –
электрическое, и бьëт всë другое – ради
этого, т.е. – себя, единого! Не – мистика, детская, а – всех возрастов диктант: окно,
так сказать, т.е. Платон чистейший. В тетради

рука не поспевает за диктантом-Платоном... А потом
ведь ещë – переписывай сколько-то раз, правь!
Пока – главное: успевать записывать, успеть записать!.. Понтон
через «я» это –  Янцзы, Жëлтую Реку, а не плот (сюжет, по-английски)! 
					Или – что? – плот, что пересëк явь

той же Янцзы, и стал – Млечным Путëм,
т.е. – в нëм, там! – созвездьем Плота?..
Платон-то считал бы, наверное, что понтон –
т.е. путь Бонда c крокодила на крокодила – и лучший из, чтоб пройти в единое. М.б. 
		А у блюда, наверное, есть блюдо – и там: 
				с китайцем же в лодке! Но вот с ветром ли? – Та

жизнь – вряд ли предполагает ветер, а?.. А – значит! –
и китайская косичка – не компас больше (что – как у нас:
ну, плюнуть на палец)!.. А что ж там – Властелин Колец-то, с оком, жëлтым? – 
				т.е. там – онo как? – тоже выглядит по-кошачьи,
без кошки, без льва, без рыси?.. Иль – там оно: 
			взгляд––электро-дуга? без – вообще теперь – всех вообще рас?

P.S.

Всë ниже – клянусь! – чем угодно могу! – решил посмотреть я на: a что жe могло б
(уже закончив – да как же назвать его? – «Всхлип Сквозь Зубы по Блюду, Kитайскому») – 
								означaть в ие-
роглифах, т.е. – чисто картинно! – слово «понтон»? 
	(А мы говорим – п[а]нтон, да ведь?) 
			Ну, pазбил я его – на: пон (п'ан) 判 и тон (тöн) 登. Тут-то и я
взглянуть-то взглянул туда, в иероглифы, а чуть, ба-бах! – 
		   не грохнулся сам, как то блюдо, от – как же назвать-то их мне? – проб!

А теперь... Пожалуйста, всë – излагаю. Пан 判 – глагол,
означающий «разделять, на два». Тон (a звучит – в нос, дифтонг: тöн') –
«встать», в смысле – как «восстать, из пепла». Но это – ладно всë. Ибо – только начало. 
								Провод! Гол
провод!.. Искрá-то – рядом-стоящий, первый же иероглиф с т[æ]н' – 仙 сьен: 
						он и даëт первым двум – те

смыслы, от которых – да, так вот и поседел – почти вдруг! – мой европейский дух!
(Наверно, китайцы – сами! – уж к этому ко всему попривыкли, с их Ицзин-
то – особенно, в каждодневье-то!) Итак, что мы имеем от первых двух
иероглифов, вместе? – «разбивать, надвое» и «восставать». А – куда восставать-то? 
	Куда – направленье? Иль – местность, им, маленьким, для – лет, зим? – Им,
     
иероглифам, честно говоря (да и мне, их – вот так! –
поставившему – стоять!) – неуютно в такой
неопределëнной позе ведь – без: ни вектор чтоб полоскался, ни чтоб где грел маяк,
ни – даже уступа – чтоб притулиться: устав – следовать всë: за моим потоком—рекой!..

Именно! Ибо прямой иероглиф 仙 сьен – значит: «бессмертный» 
				(как существительное), т.е. – и дух, джин
своего рода, как бы. А – вместе – т.е. как 登 仙 тöн'-сьен – они значат: 
			«вознестись и стать – самому – бессмертным»! – Во! –
Вот оно, то самое! – a что ж выходит? – a что лишь 判 登 仙 п'ан тöн'-сьен, 
	т.е. – разбитый надвое и встаëт, что ли, из – выходит так! –  двух половин 
бессмертным и – заново!.. – Как я, значит – да? – 
			А это ли – не колдовство, не полнейшее волшебство,

а?! Чтоб – так-то я сам, не зная, и предрешил!.. (Это что же? – моë, то – разбитое блюдо, 
выходит, и восстало – там как одно, теперь?!) 
				Но чьë – это всë-таки волшебство? – Платона
ли, что ли? – китайского ли – что ль? – толкового словаря? –
		диктанта ль – вообще, как такового?.. – ой-ой, не знаю!.. 
				знаю, что по понтону – ты двигаешься спонтанно,
пока – да, пишешь, не зная, что ждëт тебя  – дальше!.. 
	А – что? – всех ждëт – дальше-то?!..  		
		Кто знает? – политики, что ли? – Не-а! – 
					только – всë, за всех! – один ты: но – творя!

2

А, значит, так. Не разобьëшься – не будет и места тебе в Раю! –
поскольку просто не склеят: не из чего! Т.е. – там, в Платоновском мире, ты един –
только когда – здесь тебя ну полные дураки приравняют уже к брик-браку, инвентарю
списанных битых блюд, стекольных несклеивымостей! И вот тут-то – как джин,

дым потëртый – ты и восстаëшь выше
их, съехавших в перекошенно—рваные заботы для дантистов от Данте, 
				a потом – их ëжиков—полубоксов—бобриков, а потом	
и архитектурных их ахов, т.е. выше их планок, а т.е. – любого шпиля плюс крыши,
и оттуда – вот! – начинается твой новый заход: 
		на пантонах перистых и кучевых, 
			с лучами ли, или – даже! – 
				с грибным, чтоб парашюты вздувать у земли, дождëм!..

И это тоже ведь – обмишурить Платона! Т.е. – выпасть, из барабана!
И это тоже – паренье – ух! – в духе Бонда, совершенно свободное, когда парашют –
ну, настоящий-то! –  ведь у злодея! – А ведь Бонд-то летит всë равно! – 
		a, верней, падает, как ястреб, на того – как на журавля или на пеликана,
и это всë – в разреженном воздухе! 
	А то что – не верят, это – нормально! 
			Главное – что ты цел 
				и и цельнеe всех-всех – всех вообще – людских блюд!