Библиотечка Эгоиста

Начало

ГЛАВА 12. К ПОЛКОВНИКУ ВОЗВРАЩАЕТСЯ ПАМЯТЬ

17.

С маленького прогулочного вертолета заметили старика, который развел
костер прямо на «кругах» Протогорода и сидел рядом, склонив
голову, словно молился. Когда Верещагину рассказали о
незнакомце, он направил к нему егерей и потребовал привезти в
научный городок. Те вернулись через час ни с чем.

– Где старик? – спросил Егор.

– Он отказался ехать с нами. Сказал, что он полковник вермахта
Николас Шульц, только что вышел из окружения и теперь пробивается
в расположение своих войск.

– Так, – подумал Верещагин, – вот и полоумный, «умерший» дедушка
Шульца объявился. Ему-то что здесь нужно?

– Ладно, сейчас сам съезжу. Бензин в «УАЗике» еще есть?

Пока археолог собирался в дорогу, старик разложил в костре тушу
заколотого жеребенка и вспомнил серый барачный поселок, куда его
привезли вместе ми пленными офицерами. В этом районе
советское правительство строило какой-то секретный подземный
объект, требовалось провести отвод грунтовых вод, и от Сибири
Николаса Шульца спасла его гражданская профессия – барон был
инженером мелиорационных систем.

Конвойные выстроились в две шеренги между остановившимся грузовиком
и тюремным бараком. Военнопленным было приказано, опустив
голову, быстрым шагом пройти между шеренгами, но офицеры
просто бежали, подгоняемые свирепыми сторожевыми псами.

Всех военнопленных разместили в бараке, в котором уже жили русские
зэки. Начальство лагеря сделало это специально – уголовники
собьют спесь с фашистских аристократов, и, пока заключенные
будут воевать друг с другом, никто и не помыслит о восстании
или побеге.

В первый же вечер полковника Шульца жестоко избили три «Ивана»,
которые бы и на «пику» его посадили, но не было распоряжения
свыше. Барон три недели провалялся в лазарете, а потом ему
сразу же принесли топографическую карту местности и чертежи
предполагаемых мелиорационных сооружений. Чертежи подготовил
какой-то талантливый русский самоучка, и он практически не
ошибся; единственное, что подправил Шульц в его расчетах, это
направления стока воды от одного из бункеров. Немецкий инженер
предложил устроить отвод не в речку, а в специально
построенный «лиман», из которого потом вода должна поступать на
колхозные поля.

Имея перед собой чертежи только мелиорационных сооружений, Шульц
слабо представлял, что за секретный объект строят здесь
русские. Да и не было особого желания над этим задумываться. После
перенесенных побоев у полковника сильно болела голова, и
каждый вечер он засыпал с непереносимой болью в области
затылка. В лагере не было времени думать о глобальном – каждый
день, буквально каждый час, приходилось беспокоиться о
собственной безопасности и как-нибудь, любой ценой, выживать…

В один из дней проводилась всеобщая помывка заключенных. По отрядам
всех заводили в просторный ангар, в котором организовали
баню. На входе по команде все раздевались и сдавали одежду на
санобработку, а сами, в чем мать родила, проходили в общий
зал. Воду в условиях степной зоны экономили, поэтому каждый
заключенный набирал себе только полтазика и отходил с ним к
свободным местам на лавках. Помывка была смехотворной (какую
грязь можно отмыть маленьким куском хозяйственного мыла и при
таком мизерном количестве воды?!), но все равно приятной…
Неприятности ждали полковника Шульца на выходе.

Какой-то противный сгорбленный мужичок уже натягивал на себя его
офицерские кальсоны, брюки и китель. Полковник попробовал
возмутиться, но мужичок из-под полы показал ему нож и игриво
оглянулся на своих друзей. Немецкие офицеры были в лагере в
меньшинстве и не смогли бы противостоять целой армии русских
зэков, поэтому Шульц даже спорить не стал. Он оделся в грязную
вонючую фуфайку и ватные штаны, которые оставил ему мужичок,
и вышел на построение.

«М-да, теперь я окончательно стал русским», – думал полковник,
рассматривая свое отражение в маленьком барачном окошке. Но жизнь
продолжалась… Дни послушно складывались в недели, недели –
в месяцы; через год в лагере уже судачили о том, что русские
войска вторглись в Восточную Европу и теснят немцев по всем
фронтам. Американцы и англичане открыли второй фронт, но
это уже было неважно здесь, в забытой Богом то ли казахской,
то ли южноуральской степи.

Когда началось строительство отводного канала, к проекту которого
приложил руку и Николас Шульц, его начали часто вывозить в
степь, где велись работы. Эти поездки Шульц ждал с нетерпением
каждый день. Все-таки они вносили разнообразие в тягучую и
нищую лагерную жизнь, хотя сердце у полковника разрывалось на
части, когда он видел, каким непосильным трудом строится
его «детище», как страдают несчастные чумазые заключенные,
прокладывающие канал своей мускульной силой, вооруженные только
киркой и лопатой. Рабы, настоящие рабы, бесправные,
полуголодные и раздетые, которых неизвестный «фараон» двадцатого
века заставил возводить свое могущество!

За пятнадцать месяцев русского плена Шульц не получил ни одной
весточки с родины. Известно ли его жене и сыну, оставшимся в
Германии, что он жив, что он трудится в лагере в сердце
Советского Союза? Утешало одно: война подходит к концу, рано или
поздно она закончится, и полковник Шульц вернется на родину.
Боялся ли он за свою жизнь? В некотором роде, да. Все-таки он
был причастен к строительству стратегического объекта (хотя
и имел о нем только приблизительное представление), и
русские вполне могли бы пустить его в расход как секретоносителя…
Но полковник все же надеялся на здравый смысл и доброту
«фараона», побеждающего в войне…

За долгие месяцы Шульц уже начал свыкаться с условиями плена, но всю
его дальнейшую жизнь перевернула одна случайная встреча.

– Вставай, фашист! С тобой хотят поговорить! – крикнул ночью в самое
ухо Шульца молодой парень, заключенный из соседнего отряда.

Шульц уже хорошо понимал по-русски, он сел на кровати и начал одеваться.

– Что надА?

– Иди за мной и не болтай!

Парень повел его узкими темными проулками между бараками, а потом
открыл дверцу грузовика и подсадил полковника в кабину. Сам он
во внутрь не полез, а остался стоять на улице, чуть в
стороне, на «стреме». Шульц сощурил глаза: кроме него в машине на
водительском сиденье уже сидел неизвестный мужчина в
помятом нацистском кителе без погон. Если опустить эти две детали,
человек словно появился из светлого прошлого, словно эта
встреча произошла не в кабине грязного военного грузовика в
советском лагере для военнопленных, а в германском уличном
кафе… Волосы на голове мужчины были аккуратно зачесаны назад,
лицо гладко выбрито и, кажется, даже обработано лосьоном. В
кабине стоял запах дорогого мужского одеколона.

– Полковник Шульц? Рад видеть вас живым и в добром здравии!

Немецкая речь сначала успокоила, а потом снова насторожила.

– Мы знакомы? – подозрительно покосился на него барон.

– Нет. Но это не имеет особого значения. Отто Грассман, бывший
командир специального подразделения СС…

– Почему бывший?

– Два часа назад войска вермахта капитулировали… Берлин пал, и
теперь в нем орудуют американцы, англичане, французы и русские…
Все, кто угодно, но только не немцы. Гитлер пустил себе пулю
в висок…

– Вас это огорчает? – Шульц попытался раскурить остатки самокрутки,
сохранившиеся у него в кармане, но Отто Грассман тут же
протянул ему хорошие германские сигареты.

– Угощайтесь… Последний дым Отечества… А разве вас не огорчает, что
Ваша родина стоит на краю пропасти?! Разве вам безразлично,
что по руинам Вашей столицы разгуливают враги?! Разве…

– Почему я вам должен верить?

– Ах, да… – бывший эсэсовец достал из внутреннего кармана крепко
перетянутый тонкой ленточкой конверт и протянул его полковнику.
– Письмо от Вашей жены…

У Шульца задрожали руки. Он судорожно развязал тесемку, распечатал
почтовый конверт и поднес к глазам белый листок, исписанный
мелким знакомым почерком. Его жена Матильда рассказывала, что
в их родовом замке уже расквартированы американские
мотострелки; к ней, к сыну и к прислуге американцы относятся
хорошо, так что не стоит переживать; единственное, что ее
беспокоит, это жизнь и здоровье самого Николаса Шульца…

Полковник внимательно перечитал письмо несколько раз и спрятал его
себе за пазуху.

– Зачем вы вызвали меня сюда? – спросил он.

– Чтобы передать это письмо.

– Письмо вы бы смогли передать и так…

– Совершенно верно, – было заметно, что Отто Грассман немного
нервничает. – Дело не в письме… Мне нужна Ваша помощь.

– Помощь военнопленного полковника, который не смог даже отвоевать
свой мундир у русского заключенного? – с грустной улыбкой
переспросил Шульц.

– Это не имеет значения… Я приглашаю вас вступить в ряды защитников
Новой Германии. С Гитлером или без Гитлера мы должны
завоевать мировое могущество! Для этого нам, сыновьям новой
Германии, нужно объединиться и завершить дело, начатое в тридцать
девятом. Поход на Восток продолжается!

Этот бравый и несколько смешной в реальных условиях реваншистский
настрой собеседника озадачил Шульца. Уж что-что, а только не
эти слова он готов был услышать в степном лагере для
военнопленных, где речь, в лучшем случае, заходит о дополнительной
пайке хлеба, но уж никак не о «мировом могуществе». Хотя чем
черт не шутит – подобные речи, несмотря на свой театральный
пафос, вносили приятное разнообразие. Полковнику вспомнилась
его революционная юность на улицах Мюнхена, шествия с
факелами и вдохновляющие песни.

– Почему я вам должен верить? – снова спросил он, но уже мягче прежнего.

– Потому что… Потому что я привез вам письмо Вашей жены… Потому что
у вас нет другого выхода… Не секрет, что Гитлер стремился на
Урал – именно здесь, в этих занесенных горах, лесах и
степях, была наша арийская прародина. И вы должны найти ее
столицу. Наши источники сообщают, что столица ариев, открывшая им
пути по всей Евразии, располагается как раз на границе
современного Казахстана и России, в степях, где ведется
строительство подземного укрепрайона…

– Что за бред! Почему именно я? – У Шульца закружилась голова от
легких германских сигарет, которых он не курил, по меньшей
мере, уже два года.

– Полковник, с Вашим свободным выходом из лагеря, а главное с Вашими
знаниями топографии это сделать совершенно не трудно… Все,
что требуется от вас, это обнаружить точное место
расположения бывшей арийской столицы и сообщить его мне…

– Что я получу взамен?

– Жизнь. И возвращение на родину.

В это время русский парень, карауливший на улице, сообщил о
приближении охранников, и немецким офицерам пришлось поспешно
расстаться.

…С первыми лучами солнца, проникшими в барак, Шульц еще раз
перечитал сокровенное письмо жены. Сколько тепла, заботы и боли было
в нем! Полковник нестерпимо захотел домой, в свой родовой
замок под Мюнхеном, к жене, сыну, лошадям… И действительно,
Грассман предлагал реальный шанс в ближайшие сроки вернуться
на родину. И не будет больше этих серых сырых бараков,
грязи, унижения, оскорблений, которые каждый день сыпались на
немецкого аристократа.

Но шутка ли – отыскать древнюю столицу ариев. Да на это впустую были
положены сотни попыток немецких эмиссаров в мирное время и
весь поход nach Ost, начатый Гитлером! Тысячи, миллионы
дойчмарок ушли на то, что униженный военнопленный полковник
должен сделать в одиночку! Но попытка не пытка…

Следующей ночью, во время второй встречи, Отто Грассман угощал
полковника настоящим немецким коньяком. Они снова сидели в кабине
военного грузовика, бывший эсэсовец откупорил бутылку и
предложил пить маленькими глотками прямо из горла. Обжигающая
жидкость медленно растекалась по телу, а у Грассмана было с
собой еще и полпалки копченой колбасы.

– Как она выглядит, эта столица? – спросил Шульц.

Грассман улыбнулся, получив хотя бы предварительное согласие
полковника на поиски.

– Есть только общие данные: город был круглой формы, небольшой, в
диаметре предположительно несколько сот метров. В его центре
находилась квадратная или прямоугольная площадь, на которой
жгли жертвенные костры. В целом город представлял собой
лабиринт, но от него вряд ли что осталось, потому что перед
уходом город сожгли сами жители…

– Хитрое дело – как же я обнаружу эту столицу, если она сожжена?

– Я повторюсь: вам необходимо только высчитать месторасположение
города, а все остальное мы уже сделаем сами.

– Хорошо, что-нибудь еще известно?

Грассман отхлебнул из бутылки. И Шульц брезгливо поморщился – его
раздражало это плебейское отношение к коньяку. Он привык уже к
своей вонючей, скрипучей «шконке», привык к фуфайке
русского зэка (хотя другие заключенные и посмеивались над ним),
привык к автоматчикам на вышках, но чтобы пить коньяк прямо из
бутылки…

– Известно, что «столица» располагается на левом берегу какой-то
реки, – продолжал Отто Грассман. – В долине с тремя
главенствующими вершинами. Перед «городом» массивные оборонительные
рвы, остатки которых должны сохраниться до сих пор.

– Местное население было скотоводами или земледельцами?

– По большей части, скотоводами, но уже в те времена начали
практиковаться оседлая жизнь и земледелие…

– Значит, перед городом были поля?

– Не исключено.

…Ночью Николас Шульц засел за расчеты.

Круглое фортификационное сооружение диаметром даже более километра
могло легко затеряться в бескрайних степях Южного Урала,
поэтому искать его наобум не имеет смысла. И уж совсем гиблое
дело, если учесть, что не одно тысячелетие после степняки
пасли здесь скот… Требовалось более точно определиться с местом,
где древним «инженерам» удобно было бы расположить свою
столицу.

Полковник достал письмо своей жены и по памяти нарисовал на чистом
уголочке приблизительную карту местности, ту, что он запомнил
с чертежей русского самоучки. В районе строительства
подземного объекта протекали три сравнительно крупных речки, не
считая мелких ручейков, которые тысячи лет назад могли быть
реками. Далее полковник вспомнил, где располагаются ложбины и
овраги, которые, в свою очередь, тоже могли быть древними
руслами рек. Обозначились еще два «рукава». Но что-то
подсказывало немецкому инженеру, что искать нужно на берегах Большой
Караиндульки…

Шульц, обладающий феноменальной профессиональной памятью, более
точно прорисовал на своем плане русло этой реки и медленно повел
карандашом вниз по ее течению… Несколько ни о чем не
говорящих поворотов… И вдруг карандаш Шульца наткнулся на
своеобразный полуостров, который Большая Караиндулька, изгибаясь,
омывала с трех сторон.

Если полковнику не изменяла память, и он более-менее точно составил
план местности, полуостров был достаточно велик, чтобы на
нем поместился арийский город. Кроме того, древние земледельцы
могли использовать рельеф местности для своих целей,
например, прорыть на полуострове каналы и пустить по ним воды
Караиндульки. В таком случае вода поступала бы в них сверху по
течению и возвращалась обратно в реку. Гениально!

Полковник даже зааплодировал, совершив это открытие. Теперь он знал,
где располагается древняя арийская столица… Он получил
обратный билет на родину! Билет уже практически лежал у
полковника в кармане, пока в виде не совсем точного плана местности,
но Грассман же обещал… До самого утра Шульц не мог сомкнуть
глаз от радости, а если они случайно и слипались, то
полковник видел свой замок, семью, породистых лошадей… А утром в
лагере началось восстание.

Пятнадцать месяцев пленный полковник прожил в лагере плечом к плечу
со своими боевыми товарищами и русскими заключенными, но
словно вся лагерная жизнь прошла стороной. О том, что
планируется восстание, он узнал даже позднее, чем был зарезан
последний часовой на вышке. Заговор, подпольные сходки и обсуждение
всех деталей восстания, времени его начала и дальнейших
действий при удачном исходе до последнего момента оставались
для него неизвестными. Русские считали его чересчур чопорным,
а свои же офицеры вермахта – то ли провокатором, то ли не от
мира сего… Поэтому, когда отчаянно, в последний раз
застрекотал пулемет, Шульц подскочил на своей кровати и понял, что
остался в бараке один – все остальные заключенные уже
избивали на улице конвоиров.

Через час все было кончено, лагерь оказался в руках заключенных, и
половина из них уже была вооружена. В возникшей суматохе
Шульц никак не мог найти Грассмана, и никто из немцев о нем
ничего не знал. Приснился он, что ли? А среди восставших уже шли
пересуды о том, что власти выслали на подавление мятежа
целый полк НКВД… И Шульц дал стрекача.

Ему было уже сорок семь, но полковник бежал, как не бегают и в
молодости. Он выскочил за ворота и стремглав полетел туда, где по
его расчетам должна протекать Большая Караиндулька. Туда
его гнал не столько страх перед полком энкавэдэшников с
автоматами и свирепыми псами, сколько желание поскорее оказаться в
столице своей прародины, потому что только она одна могла
спасти его в этом безвыходном положении. Полковник бежал по
сырой весенней земле и радовался каждому вдоху свободы; когда
стало совсем жарко, он снял фуфайку и понес ее в руках.

Десяток километров Шульц преодолел без остановки и, когда внезапно в
зарослях сухого камыша блеснула гладь степной речки, без
сил повалился на берегу и припал к воде. Он пил и хохотал во
весь голос. Он не боялся кричать – в степи очень сложно
определить, откуда раздается звук. И главное – если его настигнет
погоня, то не сейчас. Основные силы восставших направились
в сторону жилых поселков, и энкавэдэшники первым делом
двинутся к ним навстречу, а его, несчастного одинокого беглеца,
настигнут уже в самом конце… Если, конечно, Шульц не успеет
дойти до столицы…

Караиндульку полковник перешел в брод, и только в одном месте
провалился в воду глубже, чем по грудь. Речка была обмелевшей и
грязноватой, в тине и водорослях. Он хлебнул водички, на вкус
она оказалась чуть тухловатой. «Ничего, – думал Шульц. –
Ничего…»

На другом берегу он сориентировался по солнцу и направился вниз по
течению, вглядываясь, когда же покажется заветный изгиб и
полуостров.

Но план Шульца, составленный по памяти, был не совсем точным, и
беглец безнадежно брел целый день. Уже ноги перестали слушаться
его, а желудок сводило от голода, когда на закате полковник
увидел впереди тонкую полоску кострового дыма. Шульц
повалился на землю, чтобы отдышаться. Встреча с людьми не входила в
его планы, но костер жгли как раз в той стороне, где, по
его расчетам, располагалась столица ариев, и полковнику нужно
выбрать одно из двух: либо все-таки показаться на глаза
степнякам, либо отказаться от своего открытия…

Полковник подобрался ближе к таинственному костру и припал к земле.
Удивлению его не было конца: неизвестные бородатые люди в
белых одеяниях развели огонь прямо посередине круга,
составленного из невысоких земляных холмиков, в степи, на
полуострове, как и просчитал Шульц по своему плану. Значит, арийская
столица все-таки существовала, и люди уже нашли ее, и
поклонялись своим богам, как это делали древние жрецы.

Незнакомцы сидели вокруг костра и приносили в жертву крупного
барана. Одни молчали, другие бормотали себе под нос странные
молитвы, больше похожие на тихие, грустные песни. Полковник
оцепенел от величия обряда, свидетелем которого он невольно стал.
Казалось, небо с благоговением «раскрылось» и принимало дым
жертвенного костра. И самое удивительное: Шульцу
показалось, что ни костер, ни странные жрецы-огнепоклонники не
касались земли. Они словно парили в воздухе, в нескольких
сантиметрах над сухими травами.

Неожиданно один из незнакомцев вышел из круга и двинулся в сторону
притихшего полковника. Он тоже не касался земли и
передвигался, как цирковой акробат по невидимому канату. Человек
подошел и остановился над не смеющим пошевелиться немцем и сказал:

– Встаньте и подойдите сюда!

Слова эти прозвучали мягко и дружелюбно, но привыкший за два года
плена к грубым командам Шульц воспринял их беспрекословно,
встал и пошел. Он приблизился к костру и сел в круг; остальные
жрецы словно и не замечали его, никто из них не захотел
прерывать своего ритуала. Постепенно молитвы-песни усилились, и
глаза полковника начали слипаться. То ли от усталости, то ли
под действием какого-то гипноза он провалился в тяжелый
сон.

Ему казалось, что на месте «тайной вечери» выросли высокие
бревенчатые стены древнего города, поднялись дымы медеплавильных
печей, вокруг появились люди в странных холщовых одеждах… А
прямо из костра навстречу к Шульцу вышел худой бледный старик в
белой мантии. В руках у него был человеческий череп с двумя
(пулевыми?) отверстиями и каменная антропоморфная статуэтка.

Старик передал свои предметы жрецам, приблизился к полковнику и
опустил ему на голову свою правую руку… Шестипалую… Шульца
обожгла нестерпимая боль, словно отбросило обратно в лагерный
барак, на матрас, набитый преющей соломой. В глазах зарябило, и
поплыли мутные круги. Он пожалел, что вообще пришел в этот
«город». Без спроса. Без приглашения. Кто его знает, может
быть, «город» относится к местам, требующим особого
поклонения, и ему, простому смертному, сюда путь заказан…

– Я сделал два шага, – сказал старик. – Если сделаю третий, ты
ослепнешь… Ашвины, уберите его!

Двое жрецов приблизились к полковнику, но тот потерял сознание, а
очнулся уже совершенно в другом месте, на окраине березового
перелеска. Он не помнил, а точнее не понимал, что с ним
происходит, когда Грассман вывез его на грузовике из-под самого
носа у энкавэдэшников… Не помнил, как его везли через границы
в опечатанном грузовом вагоне; не узнал ни свою жену
Матильду, ни подросшего и возмужавшего сына… Шульцу уже не нужны
были ни средневековый родовой замок, ни породистые лошади…

В свою очередь, ничего не смог добиться от умалишенного полковника и
Отто Грассман. Бывший эсэсовец применял все известные на то
время гуманные способы выуживания информации (гипноз,
«программирование мозгов», электронный стимулятор…), чтобы тот
выдал точное место расположения древней столицы. Но полковник
молчал, а вернее, не имел права раскрывать эту информацию
постороннему. Ведь старик в белой мантии мог сделать и третий
шаг…

Сначала Шульца поместили в клинику для душевнобольных, откуда он
попытался сбежать, ведь ему необходимо было вернуться в столицу
ариев, затем перевели в другую, с более строгим режимом
содержания, и Шульц окончательно потерял связь с миром. Со
временем его перестала навещать и Матильда, она скончалась в
1979 году. Дети и внуки давно уже считали, что старик умер и
похоронен на закрытом кладбище при клинике, но он продолжал
жить и никогда не расставался с надеждой снова вернуться туда,
на прародину, к истокам своего сумасшествия…

И только теперь, когда дряхлый полковник вермахта снова вышел на
священную площадь Протогорода, развел костер и принес в жертву
украденного у фермера жеребенка, к нему начала возвращаться
память… Но полковник не мог вспомнить все и сразу – слишком
сильными были переживания, которые он испытал во время
первого посещения Протогорода… В голове словно заклинило
механические шестеренки…

– Пожалуйста, встаньте и подойдите сюда! – обратился к старику
по-немецки Верещагин. – Что вы здесь делаете?

Тот даже не шевельнулся. Он скорбно напевал услышанную ранее от
жрецов молитву и кивал головой в такт своей собственной музыке.
И тут только Егор увидел, что на земле, рядом со стариком,
лежит таинственный «череп Зороастра», пропавший у профессора
в Изгнаньевской пещере. Сейчас не было времени разбираться,
каким образом череп оказался у немецкого полковника,
Верещагин распорядился поднять его на ноги и усадить в машину.

Двое егерей взяли старого Шульца под руки и буквально понесли его к
«УАЗику», когда всеобщее внимание привлек неожиданный
пронизывающий свист.

– Что за черт!

А свист все нарастал и нарастал. И внезапно из ниоткуда вырвалась
стрела с отточенным бронзовым наконечником и вонзилась старику
в спину. Он даже крякнуть не успел. Егеря не позволили
Шульцу упасть, и он скрюченно повис у них на руках.

– Что за чертовщина! – выругался Верещагин.

В цехе исторического «новодела» он лично изготавливал подобные
наконечники, а потом тренировался в стрельбе из «древнего
арийского» лука, поэтому знал все о пробивных способностях таких
стрел. Ее сейчас не за что нельзя было трогать, иначе старик
может умереть от открывшегося кровотечения. Зазубрины
наконечника уже крепко впились в его плоть, но полковник Шульц еще
дышал.

– Скорее его в машину и в медпункт! Нужна срочная операция!

…Егор выбросил окровавленные резиновые перчатки в корзину и начал
протирать руки проспиртованными тампонами. В медпункте
атмосфера слегка разрядилась. Все самое страшное было уже позади, и
даже солнце, заглядывающее в окно, светило как-то
по-особенному приятно и ярко. У полковника начал отходить местный
наркоз, он открыл глаза и тихонько застонал. Попробовал
прикоснуться рукой к ноющей груди и понял, что она крепко
забинтована крест-накрест.

– Крепкий оказался старикан, – произнес Генка Семенов. – Такой
стрелой и кабана можно на части разорвать… Сколько ему лет?

– Да за сто уже.

– Сколько?! Ну и чудеса тут у вас…

Егор внимательно рассмотрел оба обломка стрелы, извлеченных из тела
старика. Оперения у стрелы не было, а вместо него была
прикреплена пластина стабилизатора; древко, казалось, еще хранило
тепло длительного полета, а наконечник блестел под солнцем,
словно новенький.

– Это не «новодел», – заключил Верещагин. – Это подлинник. Третье
тысячелетие до новой эры…

– Во дела! – Генка не мог скрыть восторга. – И откуда же он прилетел?

Егор внимательно посмотрел на компаньона и указал на «череп Зороастра»:

– Оттуда. Нет, серьезно. Днем в степи каждый кустик видно, и уж
лучника мы бы точно заметили… Да и стрела вылетела чересчур уж
внезапно, словно ее пустили с трех шагов… А там ведь никого
не было.

– Ну!

– Вот тебе и «ну»! Это первый знак, дальше будет жарче…

– Пропустить! Ви должны менЕ пропустить! – раздался в коридоре вопль
Шульца-внука.

Егеря, стоявшие на входе в «операционную», расступились, и на пороге
появился молодой немец со своей женой.

– Это фантастика! Дедушка! – пробормотал иностранец по-немецки,
прижимая руку полуживого старика к своей щеке и рыдая.

– Сколько же дедушке лет? – как бы невзначай поинтересовался Семенов.

– Зекс унд хундерт… СтА шесть…

Для полковника Шульца вызвали «скорую помощь» из районной больницы.
Швы, которые наложил на рваные раны старого немца Верещагин,
были ненадежны, могли «поползти» в любую минуту, и больному
требовалось наблюдение опытных специалистов. Однако через
неделю Шульц-старший уже пришел в себя, и тогда оказалось,
что он полностью ослеп. Вероятно, это стало следствием
потрясения, которое он пережил при ранении.

Старик целыми днями нервно вертел головой из стороны в сторону,
призывал каких-то Ашвинов и что-то бормотал про «третий шаг»…
Было ясно, его душевная болезнь начала прогрессировать…

Иоганн и Лиля дежурили в больнице круглые сутки, и как только
состояние старика чуть-чуть стабилизировалось, забрали его и
собирались вернуться в Германию.