Проза

Hачало

Продолжение

Клара Вениаминовна была мировой старухой. Она жила на два этажа выше
Бобриковых, в двухкомнатке, и совершенно одна. Витька
страшно любил захаживать к ней в гости – в комнатах у нее
постоянно царил художественный беспорядок, на многочисленных
комодах, столиках и тумбочках громоздились прекрасные безделушки,
местами даже очень старинные. Фарфоровые балерины,
дымковские медведи, керамические зайцы, деревянные мужички постоянно
множились в пространстве ее квартиры. Их приносили ученики –
Клара Вениаминовна до пенсии работала преподавателем
литературы в педагогическом институте, их приносили друзья – она
была общительна, с легкостью заводила знакомства.

Место, которое не успели завоевать безделушки, заполняли книги. В
любое время дня или ночи, старушка непременно читала. Причем
читала она не пристально, углубляясь в сюжет и не отпуская
книгу до самой развязки, а как бы вскользь, отпуская
комментарии и восторги (если подворачивался слушатель).

Клара Вениаминовна стала одной из первых клиенток матери, когда
после смерти отца наступили тяжелые времена. Именно она привела
портнихе львиную долю всех ее заказчиц. В-основном это были
колоритные старушки, любившие щегольнуть и недорого
прихорошиться. При этом мировая старуха имела скромную пенсию и
варила на обед суп с пустым луком и половинкой морковки. Иногда
к ней наведывался сын, подающий надежды ученый и холостяк.
Он приносил пирожные и делился успехами. После его визитов
Клара Вениаминовна, как правило, плакала, потому что больше
его успехов ей хотелось внуков, а в этом плане он явно не
преуспевал.

Витька приходил к мировой старухе относить материно шитье. Вначале
она принимала его строго, ворчала, что он наследил на ковре.
Потом заинтересовалась, когда Витька решился попросить у нее
«Повести Белкина». Раиса задала их читать. Повести
приоткрыли для Витьки завесу, скрывающую глубокий и любопытный мир
чтения. С той поры он зачастил к старухе под разными
предлогами, а уходил непременно с книжкой. Иногда засиживался у ней
допоздна, обсуждая прочитанное и задавая вопросы. И как-то
постепенно, сам того не заметив, он проникся мыслью о том,
как же все неоднозначно у этих писателей, заимел привычку
размышлять и обрел собственное мнение, отличное от мнения
Министерства Образования.

Бывало, что Клара Вениаминовна обсуждала с ним предстоящее
сочинение. Она вселяла в него уверенность, которой он был лишен на
школьных уроках. Она говорила: « – Не умеешь писать грамотно –
наплюй и разотри! Знаешь ли ты, дружок, что даже Анна
Ахматова, говорят, была страшно безграмотна!»

Но Витька понятия не имел, кто такая Ахматова, он просто пригрелся в
удивительной атмосфере этой квартиры, где впервые на него
смотрели с интересом, а говорили ласково, по-дружески.

В этот раз, правда, он пришел к старухе по делу. А она, погруженная
в свои мысли, даже не заметила у него на руках Наташу, а за
его спиной, смущенного Сашку.

– Здравствуй, здравствуй, дружок! – она улыбнулась из кресла,
качнула белыми кудряшками и перелистнула страницу, – Вот послушай,
нравятся тебе такие стихи? Мне снилась снова ты, в цветах,
на шумной сцене, безумная, как страсть, спокойная, как сон,
а я, повергнутый, склонял свои колени и думал: «Счастье там,
я снова покорен!» Но ты, Офелия, смотрела на Гамлета без
счастья, без любви, богиня красоты, а розы сыпались на бедного
поэта, и с розами лились, лились его мечты…

Витька переступил с ноги на ногу. Кто такая Офелия, он конечно не
знал. Про Гамлета слышал что-то, но не помнил когда и откуда.
Образ прекрасной женщины, так точно описанный в
стихотворении, для него представляло одно единственное лицо. Недавно
Бобриков увидел его на афише кинотеатра. После школьной драки
он сидел на парапете подземного перехода, потирал синяки,
боязливо думал, а не свести ли счеты с жизнью. И вдруг заметил
ее! Нечеловечески красивую и, по виду, очень отважную. Она
смотрела с большого плаката, где в облаке алмазной пыли сияли
огни далекого американского рая. В первую минуту Бобриков
даже не понял, что перед ним фотография. Он удивился и весь
вытянулся, польщенный вниманием такой красотки, а она сказала
ему, едва шевельнув самыми сладкими в мире губами:

– Какой же ты глупенький, Витя. Сидишь тут, киснешь, когда на улице
такое солнце! Вон, посмотри, даже сопля из носа повисла, а
ведь ты уже – самый настоящий мужичок, и мне на это смотреть,
прямо скажу, не приятно.

Витька вытер соплю, смущенно смахнул ее на асфальт, усомнился:

– А что же мне делать? Бьют ведь, гады, даже передохнуть не дают!

– Ты, Витя, на это смотри философски. Обстоятельства приходят и
уходят, а человек остается. Только он остается не прежний – либо
ломается, и потом всю жизнь бегает от неприятностей, либо
крепчает, и уже редко чего-то боится. А как у тебя будет, это
твоя натура подскажет!..

Бобриков еще долго смотрел на нее, но больше красотка не проронила
ни слова. Потом он нашел ее фото в красивом журнале у Клары
Вениаминовны, не удержался и тайком вырвал страницу. Бобриков
хранил это фото в нагрудном кармане рубашки, он доставал
его, пристально разглядывал, и однажды решил, что, когда
подрастет, непременно поедет в Америку и попробует ее отыскать.

– Ее зовут Анжелина Джоли, – сказал он.

– Кого? – удивилась Клара Вениаминовна.

– Ну, эту женщину. Безумную, как страсть, спокойную, как сон.

Старушка недоуменно моргнула на него глазами.

– Почему именно она? На свете очень много красавиц, гораздо ближе,
чем эта актриса.

– Если так рассуждать, никогда не будешь счастливым. Стихи,
по-моему, как раз об этом.

Все помолчали, потом Витька деликатно кашлянул. Он был сейчас не
расположен обсуждать поэзию.

– Клара Вениаминовна, у меня к вам огромная просьба…

Она захлопнула книгу и тут же все поняла.

– Хочешь оставить у меня брата с сестрой! Ох, Витя, ты же знаешь,
как я не люблю шум. Мне нужны тишина и покой, покой и тишина…
И куда же ты собрался, позволь спросить?

Он помялся.

– Вы только матери не говорите, ладно?

– Ладно.

– Мне нужно к училке по литературе сходить, позаниматься, а то она
мне опять влепит два. Я про нее стихи написал, – голос его
превратился в шепот, – Вроде насмешки. Она и разозлилась!
Сказала, если не приду – конец. Наташа недавно кушала, она
теперь долго проспит. А Сашка повозится со своими машинками, вы
его и не услышите. Идет?

– Странно, как это можно? – задумчиво и театрально проговорила Клара
Вениаминовна, – Разозлиться на стихи! Ну, хорошо, мой
дружок… Только постарайся успеть к приходу матери.

Витька приставил руку ко лбу:

– Как штык! Сто пудов успею!

И он помчался, перелетая ступеньки, только на улице вспомнив, что
впопыхах забыл дома шапку.

Телефон зазвонил в три пятнадцать. Раиса Павловна пять минут как
вошла домой с улицы, кутаясь в воротник, мечтая о чашке
горячего чаю. Она сняла трубку. Сердце пустилось галопом, и
отчего-то засосало под ложечкой.

– Раёк? Девочка моя! Это ты? – голос Тамары не изменился, в нем
звучали детский задор и игривость, сразившие когда-то профессора
Рабиновича, – Как же я рада тебя слышать!

– Я тоже очень рада, Тома, – проговорила она, – Я только сегодня
получила твое письмо.

– Значит ты в курсе, что я намерена к тебе нагрянуть! И не говори,
что сегодня на вечер у тебя другие планы…

Раиса запнулась. А может и правда придумать причину? Поход в театр,
родительское собрание, чужой день рождения, да мало ли что?
Она заставила себя сбросить остатки сомнений. Рано или
поздно все равно придется сквозь это пройти. Но в другой раз под
рукой может не оказаться такой удачи как Бобриков.

– Что ты, никаких планов, – отчеканила она в трубку, – Ты еще
помнишь мой адрес? Ну, запиши. После пяти. Конечно, приходи вместе
с Аллочкой. Жду.

В следующие полчаса она поменяла на кухне скатерть, наполнила
фарфоровую пиалу смородиновым вареньем, достала с полочки коробку
шоколадного зефира и, подумав, коробку конфет с коньяком.
Затем прогулялась с тряпкой по комнатам, смахнула пыль с
телевизора, поменяла перегоревшую лампочку в люстре и поставила
на видное место свою фотографию с покойным мужем.

То, что теперь представляла собою квартира, было исключительно делом
ее рук. Когда Раиса пришла сюда впервые, отовсюду веяло
простотой, беззастенчивой бедностью. Пережив мужа и
злюку-свекровь, без конца работая и во многом себе отказывая, она
скопила на ремонт и хорошую мебель, и теперь была вполне довольна
своим гнездом. Штука заключалась лишь в том, что приглашать
сюда ей, по сути, было некого. Поэтому в преддверие визита
подруги она испытывала особенное волнение, будто бы ей
предстояло нести ответ за всю прожитую жизнь.

Ровно в пять появился Бобриков. Его лицо раскраснелось, глаза
смотрели настороженно. «Ожидает подвоха», – подумала Раиса,
оглядев с досадой его оттянутые на коленках брюки, выпущенную
рубаху и царапины на лбу. Будь у нее внук, она не позволила бы
ему ходить в таком виде.

– Ботинки поставь в углу, – скомандовала она.

Витька огляделся. Углов в коридоре было три, и каждый пустовал.

– Ну что ты стоишь? – раздраженно спросила Раиса, – Поставь хоть куда, проходи.

(Продолжение следует)