Литературная критика

/Мишель Уэльбек «Расширение пространства борьбы», М.: Иностранка, БСГ-Пресс, 2003; М.Уэльбек «Мир как супермаркет», М.: Ад Маргинем, 2004; М.Уэльбек «Лансароте», М.: Иностранка, 2003/

Уэльбек — он нормальный, разумный и вменяемый, способный на охват и
погружение, достаточно честный и даже искренний и вовсе не
скандальный. Весь перекос в том, что скандальные во Франции
«Элементарные частицы» были переведены и представлены нашим
читателям в первую очередь, как бы ниоткуда, с любопытством и
предубежденностью, с наскоком, с неприятным для тонкого
слуха шипением жареного факта.

В естественной своей творческой последовательности Мишель Уэльбек
производит совершенно другое впечатление — гораздо более
плавное, более органичное. Особенно если учесть, что начинал он с
поэзии, к которой до сих пор относится с большим вниманием,
интересом и надеждой, и которую не желает упускать из виду,
что бы ни говорили критики «Частиц» и «Платформы».

<параг

«Расширение пространства борьбы» — первый роман, принесший Уэльбеку
известность (изданный в 1994), и именно с него, а лучше с
предшествовавшей ему поэзии начинать знакомство с этим
писателем. В принципе, внешне — это тот же Уэльбек, который знаком
по «Частицам» и «Платформе». Внутренне — это более
свободная, лирическая, «разомкнутая» в сюжетном отношении проза,
безболезненно вытекающая из меланхоличной городской поэзии
Уэльбека. Сюжет здесь не играет извивами и не поражает цементной
крепостью, скорее, он напоминает едва прочерченный узор,
часть росчерка, передающего общий настрой, а через настрой и
само послание пишущего.

По сюжету парижский тридцатилетний инженер-программист живет одиноко
в относительно стерильной колбе прогрессирующего
капитализма, ходит на бессмысленную и безразличную работу, тяготится
от ощущения неподлинности собственной жизни. Герою не везло с
женщинами; их у него было мало, и были они с ним недолго.
Самый длительный союз растянулся на два года и принес только
омерзение под финал. С тех пор уже больше двух лет у
инженера не было полноценных сексуальных контактов. На работе все
натянуто и неестественно: такие же несчастные сотрудники, как
и наш инженер, бегущие в своем чертовом колесе по
бесконечному маркетинговому кругу. Иерархии строятся вдоль двух осей:
деньги и сексуальное благополучие. Счастливы те, у кого и с
тем и с другим все в порядке, однако в романе таковых не
встречается. Как и в дальнейшей прозе Уэльбека, у французов (и
шире — европейцев) с деньгами гораздо лучше, чем с сексом.
А с любовью и вовсе нехорошо. Но жить — это все же бороться,
и пока борешься, ты не сдаешься, а борешься ты в конце
концов за расширение пространства своей жизни, т.е. за
расширение пространства своей же борьбы. Это в идеале. В романной
жизни герой едет в командировку с хорошо одетым и неплохо
подкованным сотрудником своей компании, явно сексуально
озабоченным, в некую французскую провинцию. Сотрудник, как
выясняется, вот уже тридцать с лишним лет все еще девственник — не
вышел лицом. Курирует проектом по месту прибытия девица, тоже
весьма некрасивая и тоже скоре всего девственная. Герою жалко
обоих, он не девственник, но ему и это не сильно помогло.
Сюжет никуда не развивается и не собирается этого делать, и
это, надо сказать, замечательно. Сотрудник разбивается
насмерть в автомобиле (скорее всего — суицид), герой попадает в
больницу с сердечным приступом (он курит четыре пачки «кэмэла»
в день, и это — его единственная жизненная свобода), затем
попадает в психиатрическую клинику с неврозом, выходит
оттуда, и все растворяется в чистой горечи открытого взгляда на
мир, на весь мир людей, живущих в перманентной катастрофе.

Уэльбек, конечно, пессимист. Но его ни в коем случае нельзя укорять
за это. Просто он ограничил поле своей деятельности и своего
анализа так, что ему не остается никакой другой позиции —
разумной позиции. Если Уэльбек покинет пределы своего
лирического (а он все же лиричен) пессимизма, он неизбежно попадет
на территорию идиотизма и безнравственности. Дело здесь в
том, что Уэльбека стоит воспринимать именно в сознательно
избранной им роли, ибо он не претендует на множество контекстов
и уровней. А роль его разумна и взвешенна, причем без
скандальности и цинизма, но напротив — с немалым самоограничением.
Уэльбек из тех, кто честно признается, что не знает, куда
направляется цивилизация, кто говорит, что катится она,
скорее всего, на его взгляд, к концу, при этом он не впадает в
провидческие футуристические состояния, вообще никак не
проявляет своего воодушевления будущим, но планомерно и методично,
трезво и без манерничанья показывает дыры и пустоты на
месте современного человеческого сознания; нынешние дыры и
провалы, на месте которых раньше, еще в начале ХХ века, значились
ярлыки «мораль», «нравственность» или «долг». Уэльбек из
тех, кто демонстрирует, что язвы стали ужаснее и опаснее, но
не из тех, кто спешит поскорее всучить рецепт своего
эликсира. У Уэльбека очень узкая специализация, и воспринимать его
как узкого специалиста — самый правильный ход.

Именно при таком подходе становится понятна очень тонкая и
максимально скрытая лиричность первого романа Уэльбека, становятся
понятны частые эпиграфические появления отрывков из
индуистских священных текстов. При таком подходе становится видно, что
Уэльбек не стремится понравиться любой ценой, вообще не
ставит целью понравиться, он просто последовательно и
максимально разумно действует в рамках своей миссии. Мало кто может
так особенно сплавить поэзию и социологию в своей прозе, как
Уэльбек. Именно отсутствием маски (степенью её отсутствия)
он и отличается от множества современных прозаиков; именно
благодаря своему вменяемому и ясному отношению к литературе
как особенному, но не уникальному инструменту
выражения-воздействия, он и выделяется на фоне «крепких сюжетов и смелых
метафор».

Сборник газетных/журнальных статей, эссе и интервью Уэльбека «Мир
как супермаркет» (изданный во Франции в 1998) показывает
писателя с лучшей стороны. «Элементарных частиц» еще нет, и нет
всей этой копоти, потянувшейся вслед за раздутым журналистами
скандалом. Есть мыслящий человек, реально участвовавший во
французском литературном процессе, спокойно и взвешенно
рассуждающий об искусстве, литературе, современном социуме и
общественных тенденциях, четко и предельно ясно излагающий
нетривиальные мысли. Ощущение пессимизма Уэльбека происходит от
внутренней жесткости его взгляда, и эта жесткость оправдана
в его случае высокой потребностью в чистоте фокуса, в
незамутненности объектива, в полной внутренней свободе
высказывания. Уэльбек в своих интервью рассказывает о своем первом
романе и о своей поэзии, цитирует Канта, извиняясь за его
наивность и восхищаясь ею же (он цитирует место, где Кант
противопоставляет самоубийству одну единственную вещь — долг, долг
существа как носителя морального начала), цитирует
Шопенгауэра (то место, где Шопенгауэр пишет, что единственный стиль
писателя — это когда тому есть, что сказать) и т.д..

Уэльбек пишет о мире как супермаркете, поскольку мы все уже в
супермаркете; он не станет писать, во что превратится этот
супермаркет минуту спустя. Он не тешит себя и читателя надеждой,
что будущее будет построено такими, как он. Если оно и будет
построено, то иными людьми иного склада. Уэльбек просто не
хочет, чтобы весь этот супермаркет, искусственное подобие рая,
навевающее мысли о самоубийстве, тянулся и дальше, питаясь
человеческим теплом и людской живостью. Он не хочет, чтобы
его ближние были околдованы дальнейшим индивидуальным
потреблением. Ему хотелось бы, чтобы появились новые люди, но пока
он не видит никого. Такова уж его оптика. Оптика санитара
леса.

Дорогу санитарам леса.

Изданный в 2000 году роман «Лансароте» (по форме скорее повесть)
предваряет тему грядущей и скандальной «Платформы», т. е.
повествует о поиске равновесия и гармонии где-то за пределами
родного супермаркета. Маленькая книжка, прочитываемая за
час-полтора, удивительно плавна и спокойна. Обычный уэльбековский
герой от скуки и пустоты решает провести недельный отпуск на
Канарах, а именно на острове Лансароте. В отпуске на
острове практически ничего не происходит, как мало что происходит
и в сознании героя. Он знакомится с туристом-бельгийцем,
который, как и всегда у Уэльбека, предстает неудачным двойником
героя (жена бельгийца с детьми ушла от него в ислам и
уехала в Алжир, он — полицейский, а полицию никто не любит,
наконец, он бельгиец, а по его же словам Бельгия — не страна, а
карикатура, ее не должно быть на карте Европы). На острове
отдыхают две молодые немки, увлекшиеся трибадией. Пара
сексуальных сцен героя вместе с ними оставляют удивительно свежее,
нежное и теплое впечатление, придавая всей повести какую-то
человечность и незамутненность. А возникающая на страницах
(и реально существующая) секта азраилитов, предлагающая
адептам физическое бессмертие и ожидающая скорого прибытия
инопланетных прародителей человечества — приобретает неожиданно
актуальную и прогрессивную трактовку; видимо, Уэльбек пытается
хоть немного заглянуть в перспективу и хотя бы ощупью найти
«новых людей» и «новые отношения», после
генетико-футуристической попытки в «Элементарных частицах».

Главное же в «Лансароте» — это сам Лансароте, остров вулканического
происхождения, претерпевший в 18 веке ряд чудовищных
тектонических катаклизмов. Следы былой катастрофы, собственно
говоря, и являются сущностью и основой этого небольшого острова.
И Уэльбека в этом преимущественно безжизненном ландшафте
(застывшая лава, черные скалы, разломы и кратеры) привлекает
именно его катастрофическая мемориальность, его
постапокалиптичность: конец света здесь уже произошел, а ростки новой
жизни еще не проявились. Это место идеально для взгляда
Уэльбека: старый смысл уничтожен, новый неведом и вариативен. Автора
«Лансароте» привлекают (и об этом упоминается в «Мире как
супермаркете») подобные объекты: застывшие на века всплески
болотной трясины, обездвиженные складки некогда
агонизировавшей земной коры, остывшие потоки когда-то смертоносной лавы.
Здесь есть нечто особенное, нечто успокаивающее
уэльбековского героя, здесь немноголюдно и здесь нет всеобщего супер- и
гипермаркета. Здесь, конечно, попадаются
«полотенца
и шлюхи в стиле “техно”»
, но это совершенно не
ранит. Коммуникация между людьми здесь легка и необязательна.
Здесь — истинный плацдарм санитара леса.

«Некоторые люди с ранних лет ощущают тягостную невозможность
жить своей жизнью; у них нет сил взглянуть собственной
жизни в лицо и увидеть ее, как она есть, не оставив в ней темных
углов, туманных панорам на заднем плане. Их существование,
конечно, оскорбляет законы природы: мало того что такая
неприспособленность просто не может быть генетически
обусловлена, она еще сопровождается ненормально обостренным духовным
зрением, не приемлющим банальных схем привычного бытия. Иногда
достаточно поставить перед ними другое человеческое
существо, предполагая, что оно обладает такой же чистотой и
прямодушием, как они сами,— и их надломленность превратится в
страстное и возвышенное стремление к недостижимому»

(«Расширение пространства борьбы»).

«Первое, что следует сделать,— это решительно отвергнуть
мир, как он есть, а также признать существование понятий
“добро” и “зло”. Захотеть вникнуть в эти понятия, определить
границы их действия, в том числе и внутри собственного “я”. А
затем должна появиться литература...
Роман должен быть
таким, чтобы его можно было открыть на любой странице и
читать вне всякой зависимости от контекста. Контекста не
существует... Надо бы расширить возможности для обращения к лирике,
в идеальном романе должно найтись место для рифмованных, а
то и положенных на музыку фрагментов» («Мир как
супермаркет»).