Онтологические прогулки

Метареализм — метафизический и метафорический реализм. Спор
с концептуализмом. Метабола как тип художественного образа между
метафорой и метонимией. Метабола и ризома.

МЕТАРЕАЛИЗМ (metarealism) —
художественно-интеллектуальное течение 1970-х–1990-х гг. в России, представленное поэзией
и эссеистикой Виктора Кривулина, Ольги Седаковой, Алексея
Парщикова, Ивана Жданова, Александра Еременко, Елены Шварц,
Аркадия Драгомощенко, Ильи Кутика, Владимира Аристова, и др.
(иногда к этому движению относят неясный термин
«метаметафоризм»). В философском плане метареализм — это
мета-физический реализм, т. е. реализм не физической
данности, а сверхфизической природы вещей. В стилевом плане
— это мета-форический реализм, переходящий от
условного подобия вещей к их реальной взаимопричастности, т.е.
от метафоры — к метаболе (см.).

То, что в искусстве обычно называют «реализмом», — это реализм всего
лишь одной из реальностей, социально-эмпирической.
Метареализм — это реализм многих реальностей, связанных
непрерывностью метаболических превращений. Есть реальность,
открытая зрению муравья, и реальность, открытая блужданию
электрона, и реальность, свёрнутая в математическую формулу, и
реальность, про которую сказано — и горний ангелов полёт.
Образ-метабола — способ взаимосвязи всех этих
реальностей, утверждение их растущего единства.

Метареальный образ не просто отражает одну из этих
реальностей (зеркальный реализм), не просто сравнивает, уподобляет
(метафоризм), не просто отсылает от одной к другой
посредством намёков, иносказаний (символизм), но раскрывает их
подлинную сопричастность, взаимопревращение — достоверность и
неминуемость чуда. «...Я знаю кое-что о чудесах: они как
часовые на часах» (О. Седакова). Чудеса блюдут законы иной
реальности внутри этой, образ становится цепью метаморфоз,
охватывающих Реальность как целое, в её снах и пробуждениях, в её
выпадающих и связующих звеньях. Приставка «мета» прибавляет к
«реализму» то, что сам он вычитает из всеобъемлющей
Реальности.

При этом слова устремляются к пределу культурной всеотзывчивости,
архетипической и кенотипической (см.
Кенотип) многозначности, укореняются в глубинах языковой
памяти. Метареализм — поэзия подчёркнутых слов, каждое
из которых стремится к максимуму значимости и
многозначности. Как самохарактеристика этой поэзии звучат строки Ивана
Жданова:

То ли буквы непонятны, то ли
нестерпим для глаза их размах —
остаётся красный ветер в поле,
имя розы на его губах.

Значение достигает такой интенсивности, что исчезает разница между
означающим и означаемым. От букв, составляющих имя розы,
остается ветер, окрашенный в цвет самого цветка: назвать —
значит приобрести свойства названного. В той
сверхдействительности, которую исследуют поэты-метареалисты, нет
человечески условного противопоставления вещи и слова: они
обмениваются своими признаками, мир читается как книга,
написанная буквами внестерпимого размахаг.

Образная база метареализма — история мирового культуры, в
её энциклопедических сжатиях и извлечениях.
Метареальный образ — это маленькая словарная статья,
микроэнциклопедия культуры, спресованной всеми своими
жанрами и уровнями, переводящей себя с языка на язык. Отсюда
отсутствие явно выраженного лирического героя, который заменяется
суммой видений, геометрическим местом точек зрения,
равноудалённых от «я», или, что то же самое, расширяющих его до
«сверх-я», состоящего из множества очей.

Метареализм не следует возводить к символизму , который
подразделял реальность на «низшую» и «высшую», «мнимую» и
«подлинную», приготовляя тем самым восстание этой «низшей»
реальности и последующее торжество плоского реализма.
Метабола отличается от символа тем, что предполагает
взаимопроникновение реальностей, а не отсылку от одной, служебной,
к другой, подлинной. Привилегии уничтожены. В
метареальном искусстве каждое явление воспринимается как
цель в себе, а не средство для постижения или
отображения чего-то другого. Нравственный императив,
предназначенный Кантом только для человека, распространяется
метареализмом на весь мир явлений.

Метареализм имеет мало общего с сюрреализмом, поскольку
обращается не к подсознанию, а к сверхсознанию, не опьяняет,
а протрезвляет творческий разум. «С сюрреалистическими
образами дело обстоит так же, как с образами, навеянными
опиумом...» (А. Бретон, «Манифест сюрреализма»). Сюрреалисты
отталкивались от чрезмерно трезвой и сухой буржуазной
действительности. Метареализм отталкивается скорее от пьяной хмари и
марева, обволакивающего исторический горизонт коммунизма, и
каждым образом зовёт к пробуждению, к выходу из гипнотического
опьянения одною, «этой» реальностью, к многомерному
восприятию мира.

Поэты и художники-метареалисты, при всём различии
индивидуальных манер, объединяются метафизическим чувством
пространства, через которое каждая вещь граничит с чем-то иным,
«перешагивает» себя. Явления здесь не фиксируются на уровне
отдельных «объектов» или «символов» — дискретность
преодолевается непрерывностью силовых линий, эстетика которых отличает
метареализм и от «жизнеподобного», и от
абстрактного искусства. В живописи — у Евгения Дыбского, Игоря
Гониковского — метареализм проявляется как снятие
оппозиции между «абстрактным» и «предметным»: изображается
структура, а не эмпирическая поверхность вещей, но при этом сама
структура обнаруживает свою собственную вещность. Среднее
между геометрически условной абстракцией и реалистически
очерченной вещью — это само пространство, представляющее
собой абстракцию от отдельных вещей и вместе с тем
вещественную наполненность и протяжённость самих абстракций. На
метареальной картине с пространства содран наружный
слой, «кожа» (которую пристально рассматривают гиперреалисты),
но не обнажена геометрическая схема, анатомический «костяк»
(как в абстрактционизме). Срез проходит где-то посередине
между кожей и скелетом: среди мышечных напластований,
волокнистых сплетений, лимфатических узлов и кровеносных сосудов —
всей той мягкой и проводящей органической ткани, через
которую совершается обмен веществ между вещами, метаболизм
пространственной среды. Пространство в его
многослойности, упругости, способности простираться из себя и за себя, в
его зримой мета-физичности, — главный герой метареального
искусства.

Особенности метареализма часто характеризуются по контрасту с другим
художественно-интеллектуальным течением этой эпохи —
концептуализмом (см.). Концептуализм — это
поэтика чистых понятий, самодовлеющих знаков,
отвлеченных от той реальности, которую они вроде бы призваны
обозначать, поэтика схем и стереотипов, показывающая отпадение
форм от субстанций, слов от вещей. Метареализм —
это поэтика многомерной реальности во всей широте
ее возможностей и превращений. Условность метафоры здесь
преодолевается в безусловности метаболы (см.),
раскрывающей взаимопричастность (а не просто подобие) разных
миров. Внутри одной и той же культурной ситуации концептуализм
и метареализм выполняют две необходимые и взаимно
дополнительные задачи: отслаивают от слов привычные, ложные,
устоявшиеся значения и придают словам новую многозначность и
полносмысленность.

Полемика между метареализмом и концептуализмом по своей
логической сути воспроизводит давний и безысходный спор в
средневековой философии между реализмом и
номинализмом, умеренная разновидность которого так называлась —
«концептуализм». Обладают ли общие идеи (например,
«любовь», «благо», «красота») полнотой реальности или они
ограничены лишь сферой слов (номинаций) и понятий (концептов)?
Трудно разрешимый логически, этот спор по-разному разрешается и
в современной поэтической практике: одной своей стороной
идеи и реальность слиты, другой — разобщены. Устремление к
цельности проводится до конца в метареализме, к расщеплению — в
концептуализме. В одном случае выявляются творческие
потенции реальности, способной к слиянию с идеей, в другом —
ущербность идей, схематизированных вплоть до отслоения от
реальности. Современная культура была бы неполна, если бы из нее
было вытеснено одно из начал: аналитически-рефлексивное,
концептуальное, или синтетически-мифологическое, метареальное.

См. Концептуализм, Метабола, Универсика.

МЕТАБОЛА (metabole, от греч. metabole, пере-брос,
поворот, переход, перемещение, изменение) — тип художественного
образа, передающий взаимопричастность, взаимопревращаемость
явлений; одна из разновидностей тропа, наряду с метафорой и
метонимией. Метабола как прием характерна для
современного художественного течения метареализма (см.). Осип
Мандельштам называл такой прием «гераклитовой метафорой...,
подчеркивающей текучесть явления», и находил его в основе
поэтики Данте: «...Попробуйте указать, где здесь второй, где
первый член сравнения, что с чем сравнивается, где здесь главное
и где второстепенное, его поясняющее» [1]

В химии и биологии метаболизмом называют обмен веществ, в
архитектуре — использование динамических градостроительных моделей с
заменяемыми элементами (плавающий город и т. п.). В области
эстетики, поэтики, риторики, стилистики метаболой
целесообразно назвать такой тип тропа, который раскрывает
сам процесс переноса значений, его промежуточные звенья, то
скрытое основание, на котором происходит сближение и
уподобление предметов. Отличие метаболы от метафоры,
показывает определение последней в «Общей риторике»:

«Мы можем описать метафорический процесс следующим образом:

И > (П) > Р,

где И — исходное слово, Р — результирующее слово, а переход от
первого ко второму осуществляется через промежуточное понятие П,
которое н и к о г д а в
д и с к у р с е н е
п р и с у т с т в у е т...
(выделено мною — М. Э.)» [2]

Метабола — это именно выведение в дискурс промежуточного
понятия П, которое становится центральным, объединяет
удаленные предметные области и создает непрерывный переход между
ними. Формула метаболы: И <> П <>
Р, где Исходное и Результирующее взаимобращаются через
выведенное в текст Промежуточное.

Море, что зажато в клювах птиц , — дождь
Небо, помещённое в звезду, — ночь.
Дерева невыполнимый жест — вихрь.
Иван Жданов

Море не похоже на дождь, а небо — на ночь, здесь одно не служит
отсылкой к другому, — но одно становится
другим, составляя части расширяющейся реальности. Небо и ночь
вводятся между собой не в метафорическое, а в метаболическое
отношение — через явленное в дискурсе П, «звезду», которая
равно принадлежит обеим сближаемым областям: неба и ночи.

Пример метафоры:
Как золотят купола
в строительных лёгких лесах —
оранжевая гора
стоит в пустынных лесах
А. Вознесенский. Осень в Дилижане

Пример метаболы:
В густых металлургических лесах,
где шёл процесс созданья хлорофилла,
сорвался лист. Уж осень наступила
в густых металлургических лесах.
А. Ерёменко

Метафора чётко делит мир на сравниваемое и сравнивающее, на
отображаемую действительность и способ отображения: осенний лес в
Дилижане похож на строительные леса вокруг
церкви. Метабола — это целостный образ, не делимый
надвое, но открывающий в себе несколько измерений. Природа и
завод превращаются друг в друга через
лесообразные постройки, которые растут по собственным
непостижимым законам — техника имеет свою органику: и вместе они
составляют одну реальность, в которой узнаваемо и жутко
переплетаются металлургические и древесные черты. На место
переноса по сходству становится сопричастность разных миров,
равноправных в своей подлинности.

Крайние члены метаболы — таковы в приведенных примерах
«дождь» и «море», «небо» и «ночь», «дерево» и «вихрь», «завод»
и «лес» — называются метаболитами. Между ними не
перенесение смысла по сходству или смежности, не процесс
превращения во времени, а вневременная причастность через
посредствующие звенья, которые можно назвать
медиаторами: клювы птиц, разбрызгивающие море по каплям и делающие
его дождем; звезда, которая сгущает тьму вокруг света и
сквозь небо являет ночь; жест, каким дерево рвется за собственный
предел и становится вихрем; строительные леса. Прообраз
метаболы в мифологическом искусстве древности —
метаморфоза. Метабола — это новая стадия объединения
разнородных явлений, своеобразный троп-синтез,
воспроизводящий некоторые особенности тропа-синкрезы, т. е. метаморфозы,
но возникающий уже на основе ее расчленения в классических
художественных формах переноса: метафоры и метонимии.

Метаболу можно рассматривать и как взаимоналожение двух
или нескольких метонимий, двойную синекдоху. Синекдоха —
образ в котором целое выявляется через свою часть, большее —
через меньшее, например, «все флаги в гости будут к нам», где
«флаг» — синекдоха страны, государства. Метабола в
этом случае — построение двух синекдох с одним общим
элементом, так что два разных целых приравниваются или
превращаются друг в друга благодаря общей части. Звезда — часть неба, и
звезда — часть ночи, отсюда «небо, помещённое в звезду, —
ночь».

Если на мифо-синкретической стадии явления превращаются друг в друга
(полностью отождествляются), а на стадии художественной
дифференциации уподобляются друг другу чисто условно, «как бы»,
то на стадии синтетической они обнаруживают
сопричастность, т. е. превратимость при сохранении раздельности,
интеграцию на основе дифференциации. Явления разделяются
медиатором — и одновременно соединяются им.
Метаболиты не превращаются друг в друга (как в
метаморфозе — юноша и цветок, «Нарцисс»), не уподобляются друг другу
(как в метафоре, например, «березовый ситец», где между
березой и ситцем нет реальной связи или посредника, только
зрительное сходство черно-белых узоров). Метаболиты
(«небо» и «ночь») частью совпадают (в медиаторе — «звезде»),
частью остаются раздельными, т.е. приобщаются друг к другу
при сохранении самостоятельной сущности.

Mетаболa сходна с тем, что Делёз и Гваттари понимают под
«ризомой», особой «аморфной формой», в которой все
направления обратимы. Ризома (корневище, грибница) так относится к
модели дерева, как метабола относится к метафоре.

«В отличие от деревьев или их корней, ризома связывает любую точку с
любой другой... В отличие от структуры, которая задается
рядом точек и позиций, с бинарными отношениями между точками и
однозначными отношениями между позициями (ср. с метафорой,
где значимо противопоставление сравниваемого и
сравнивающего, буквального и переносного значений — М. Э.), ризома
состоит только из линий: линий сегментарности и стратификации и
линий полета или перехода (детерриториализации) как
максимального измерения, за которым множественность претерпевает
метаморфозу, меняет свою природу... Ризома — это
нецентрированная, неиерархическая, необозначающая система..., определяемая
только циркуляцией состояний...» [3]

Используя эту терминологию, можно определить метаболу как
троп-ризому, составляющие которой не подчиняются
древообразной иерархии буквального, и переносного значений,
но представлет собой свободную циркуляцию и
взаимообратимость этих значений.

1. О. Мандельштам. Разговор о Данте, гл. 5. Соб. соч. в 3 тт., Нью-Йорк, 1971, т. 2, сс. 386, 387.
2. Ж. Дюбуа, Ф. Эделин и др. Общая риторика. М., Прогрессс, 1986, с. 56.
3. Gilles Deleuze and Felix Guattari. A Thousand Plateaus. Capitalism and Schizophrenia, trans. by Brian Massumi. Minneapolis, London: University of Minnesota Press, 1987, p. 21.

• M. Эпштейн. Парадоксы новизны. О литературном развитии Х1Х-ХХ веков. М., Советский писатель, 1988, сс.139–176.
• М. Эпштейн. Постмодерн в России: литература и теория. Москва, ЛИА Р. Элинина, 2000, сс. 106–140.
• M. Эпштейн. «Тезисы о метареализме и концептуализме». «Что такое метареализм?», в кн. Литературные манифесты от символизма до наших дней. Сост. и предисл. С. Б. Джимбинова. М. ХХ1 век — Согласие, 2000, сс. 514–527.