Создан для блаженства (под редакцией Льва Пирогова)

***

Бабушки охали — что же такое будет.
Бабушки охали — как же все это станется.
И я понимала — меня растят на убой
Какому-то чувству чудовищного размаха.

И вот — мне уже возмутительно много лет,
А чувства такого все нет и нет.

И я знаю — есть женщины, из которых все до одной
Могут встать стеной.
И сказать — что мол «наши мужья нам нравятся
Больше Джереми Айронса!!!»

Но я никогда не видела их мужей,
Не снимала с них галстуков, не целовала их шей.
И возможно поэтому
Мне так никто и не нравится.
Кроме, конечно же, Джереми,
Джереми Айронса...

***

Проснулась обнаженная, к полудню
Оделась и хожу в ночной рубашке,
Не ем, не пью, смотрю себе в окно,
То чиркну спичкой, то чирикну птичкой.
И мнится мнe: я — Дедушка Мороз,
И среди лета в загородный дом
Ко мне приходят дети — сто детей,
И сто мешков им взвалены на плечи.
Мы, дети,— говорит один из них,
Не верим в Дед Мороза и пришли
Затем, чтоб возвратить тебе подарки.
И я, как Дед Мороз, бегу в киоск
Пока светло, за сладостями к чаю.
Спасибо, навестили старика,
А то хожу один в ночной рубашке.

***

Она встала на цыпочки, и закрыла окно щитом,
И он тоже проснулся, и нащупал спички в комоде,
И они стояли так близко, как дождь и дом,
Когда дом все стоит, а дождь не проходит.

И тогда он сказал ей, что наступает зима.
Они сняли две комнаты в доме напротив почтамта,
И она целый вечер на коленях расставляла тома,
Чтобы Тютчев был там-то, а Данте был там-то и там-то.

И они просыпались, курили, варили овес,
Он часами смотрел, как, живая от края до края,
Она неподвижно лежала под дождем его слез,
Иногда открывая глаза, иногда закрывая.

***

Забуду перед сном дневные лица
И помня, что не так уж мы близки,
Надену свитер, брюки и носки,
Чтоб ты не постеснялся мне присниться.

Давно не налетали не дубы
ветра, но шляпок просто тьма под дубом.
Не мог бы ты со мной еще немгубо,
немруко и немного здесь побыть?
Еще никто не умер от любви.
Малину девочка несет в панаме.
И на мече, который между нами,
соломинки роняют муравьи.

***

Под простынкой не в полоску
и не в клетку, а в цветочек,
чистый хлопок, сто процентов,
спит мужчина, настоящий.
Очень странно, неужели
это правда, сяду рядом,
он глаза приоткрывает,
смотрит дико, пахнет медом.

***

Пусть я без тебя в новый день перееду,
но зная, что ты позвонишь перед утром,
сдвигаю свою событийную утварь
поближе к началу беседы.
Поближе к началу беседы
сдвигаю свою событийную утварь,
и если ты мне позвонишь перед утром,
то я в новый день перееду.
Я с ней в новый день перееду.
И так как сожительство не состоялось,
то ты мне — событель. Мой внутренний ярус
Хранит событийную утварь беседы.
Твою и мою событийную утварь.
Имущество наше растет соразмерно
Часам и минутам. И дикие серны
Мне снятся, когда ты звонишь перед утром.

***

Утром сделал мостик
Завязал мне хвостик.
А потом ушел
Как же так — ушел?
А потом пришел.
Так и так, пришел.
В вафельном стаканчике
Сливочный пломбир.
Этот мостик — Аничков
Я здесь командир!

***

Вот я иду — а из моей спины
Торчат твои лопатки.
Плывут вдоль берега креветки и касатки,
А я иду вдоль крашеной стены.
Я вышла из песочницы, и вот
Иду между стеной и океаном.
А то, что под ногами, очень странным,
Нелепым образом во мне живет.
Иду вдоль побережной полосы,
Себя не отличая от дороги,
И чувствую, как затекают ноги,
Как будто я — песочные часы.
Сейчас меня перевернет волна,
Еще чуть-чуть, и берег станет гладким.
Но бережно несет твои лопатки
Сквозь ветры моя хрупкая спина.

***

Мы ночью одни. На полу в полусне
Разложим подушки, чтоб не было страшно.
Подушка к подушке, и только мурашки
От ветра бегут со спины по спине.
Синицы влетают окну в капюшон.
Обнявшись за шторой, стоим на коленях.
Мурашки нас приняли за муравейник —
Кто перышко тянет, кто нитку нашел.
Стрекозы поют, и на шторе цветок
От ветра дрожит, ветер смотрит с балкона
На нас, чтоб узнать по спинному наклону
Где север, где запад, где юг, где восток.

***

Из берегов выходит лето,
И солнце вновь пустило корни.
Я сдачу с утренней газеты
Бросаю в утреннее море.
Летает солнечная стружка.
К вокзалу, тонущему в астрах,
Бежит английская старушка,
Не завершив английский завтрак.
Мне тоже нужен этот поезд,
Но я пока пакую вещи.
Шесть фунтов в сумочку на пояс,
Шесть фантиков в рюкзак заплечный.
За две минуты до отбытья
Я нахожу себя в вагоне.
А ты еще успел бы выпить
Полчашки кофе на перроне.

***

Мы — стекла одного окна.
Тебе — ветра, мне — занавеска.
И мне не быть твоей невестой.
Нас разделяет глубина
Окна.

***

Ну, жирафствуй! Я в наш город вернулась!
Я смешная в этой кожаной куртке.
Из-под ног выскакивают кулицы
И вспархивают переутки.
Мы живем в Москве, мы — москиты,
Впившиеся в Красную лошадь.
Оставляю все медвери открытыми,
И волкна тоже.
Я на зебрах не пишу свое кредо,
Лишь на заячьих листочках капустных.
Мы змеемся каждую среду,
Но зато по четвергам нам мангрустно.
Раньше буйвольски хотелось анархий,
А теперь глаза от кротости узкие.
Расскажи мне про мои щеки хомягкие
На языке кенгурусском.

***

Известен утренний прогноз,
И без зонта не выйти на люди.
Еще не кончен сенокос,
А я люблю тебя без памяти.

Ни одному из прошлых дней
Теперь я больше не помещица,
Они уже не спят во мне,
Не снятся мне и не мерещатся.

А ты опять косил траву,
Косил так счастливо и запросто,
Как будто я  с тобой живу,
Уже давно, с шестого августа.

И ножки срезанных грибов
Одни на свете нам свидетели,
И ты чуть выше, чем любовь,
А я чуть меньше, чем столетие.

***

Я выверяла все поступки,
Я так скупилась на ошибки,
Что если вдруг тянула руки,
То лишь в Макдональдсе к сушилке.

Но он повел меня на митинг,
Потом в метро, потом под зонтик,
Не говоря ни извините,
Ни, разумеется, позвольте.

И я смеялась очень нервно,
А он смеялся симпатично.
Он так смеялся, глядя в небо,
Что даже вылетела птичка.

Был день так долог, путь так труден,
Что уронив за ванну мыло,
Я вдруг решила — будь, что будет.
И вправду — было, то что было.

***

Мужчина в поиске смысла,
Женщина, лишенная смысла,
Они встречают друг друга
В последние числа.

Они заходят в троллейбус
Медленно, как космонавты,
Они в состоянии правды
Смотрят в окно на город.

Они выбирают улицы,
И ходят то там, то тут.
Они никогда не целуются,
Они никогда не умрут.

***

Когда зима, то по дороге в школу
Еще темно, и колокол звонит,
И мальчик бьет портфелем по ноге
То маму, то себя попеременно.
Они вдвоем бегут на остановку,
И между ними теплится портфель,
Который бьется в темноте, как колокол.

И если так и вправду где-то было,
То значит, что и ты ко мне придешь.

Ты встанешь на пороге, как корабль,
Я посчитаю волосы твои,
Чтобы узнать досрочно, до которых
считать умеет Бог, который создал
три четверти сегодняшнего дня,
промокший шарф, растаявшую шапку.

А через час наш ЖЭК отключит воду,
И стоя на пороге без воды,
С прямыми спинами, с горящей люстрой,
С заснеженными лицами, кто в платье,
Кто в свитере, кто ждал, кто так и знал,
Что стены между нами незаметно,
Без лишних слов обрушатся на нас,
И к сентябрю засыпят нас по брови.

Мы сделаемся ясными друг другу.
Ты сваришь кофе, так пройдет еще
Полгода, и твои простые руки
Привыкнут ко всему простому в доме.
Ты будешь знать, где соль и лейкопластырь,
И выходя в июне на балкон,
Ты будешь ставить пепельницу на
Промокшее сиденье скоростного
Высокогорного велосипеда.
И лыжи будут падать по одной
К тебе на отрешенные ладони.

Однажды ты проснешься, и в холодном
поту ты скажешь Аня, я скажу...
ты скажешь Аня, я скажу — вот мама,
вот президент, вот наш сосед из пятой
квартиры в ожерелье из прищепок,
ты скажешь Аня, я скажу — однажды,
разбуженный виной, прибитый потом,
к затихшей коже, к теплым волосам,
ты спросишь: ГДЕ ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ ЛЮДИ?

И я отвечу, что когда зима,
Под козырьком прозрачной остановки
Еще темно, и только ранний ветер
Сдувает снег с заснеженных тетрадей,
И мальчик смотрит сквозь прозрачный нос,
И видит подъезжающий троллейбус,
И мама красит губы в темноте,
Ты не пришел, не думал приходить,
Ты ни за что на свете не пришел бы
Без полбуханки Рижского и спичек
За пазухой советского пальто.

***

Нагладь на утро белый парус,
Костюм на утро приготовь.
Устань как следует, усталость
Ничем не хуже чем любовь.

Пройди по полю этот лье,
Еще пол-лье, а там — ворота.
Остановись у ателье,
Перепиши часы работы,

Дойди до прачечной, пока
Туда придешь, короста снега
Уже сойдет, и  в сапогах
Останется так мало меха,

Что молнию и вверх и вниз
Ты сможешь двигать без усилий.
Не стоит кланяться на бис,
Доделай все, что попросили.

И поместив на монитор
Пейзаж с баньяном или пальмой,
Пойми, что все опять нормально,
Что за окном — родной простор,

Что ты уже не в группе риска,
Что ночью — около нуля,
И что любимый также близко,
Как стены Древнего Кремля.

***

В каких-то смыслах все сбылось,
Что ни случись, уже знакомо,
Как хорошо раздеться дома,
Носочки вместе, пятки врозь
Поставить медленно на стену,
Пусть со ступни стекает пена
По кафелю, уже срослось
Смешное тело с костью ванны.
Я все лежу, но думать рано,
Что это черепашья кость.

***

Я знаю, как это будет —
это будет на ворованных досках.
Ни тебя, ни меня не осудят,
и земля будет плоской.

Это будет без слов, без прелюдий,
На пороге, за черным Днепром.
Это будет, и будет, и будет, и будет,
И не будет ни злом, ни добром.