В дороге

Детгиз

В 2007 году в Детгизе вышла моя новая книжка «Правило левой ноги».
Это моя десятая книжка, и мне очень приятно, что вышла она
именно здесь, в Детгизе.

Дело в том, что Детгиз – главное издательство моего детства, и,
пожалуй, не было бы его, не было бы и меня как писателя. Когда
нас, коломенских младшеклассников (я учился в 260-й школе на
углу Лермонтовского и Садовой) привозили чуть ли не ежегодно
на набережную Невы, где в то время находился Детгиз
(Детлит), я специально экономил на школьных завтраках, чтобы
приобрести в издательстве несколько новых книжек. А еще там был
удивительный стенд, где стояли за стеклом книги моей мечты –
«Страна багровых туч», «220 дней на звездолете», сборники
«Миров приключений»… Сейчас, когда в стране не существует
книжного дефицита, эти книги переизданы, может быть, по десятку
раз, но тогда, в начале 60-х, их нельзя было найти даже в
библиотеке.

Я совсем не хочу сказать, что приверженность к литературной
фантастике берет начало из моих походов в издательство. Наверное,
это свойство времени – облекать свою мальчишескую мечту в ту
материю, которая имеется под руками. Так молодость 20-х годов
свято верила революционным заветам. Мальчишки военных лет
готовы были с игрушечным автоматом идти защищать родину. Мы,
послевоенное поколение, повернули свое лицо к космосу. Я не
говорю обо всех. Кто-то был увлечен морем. Кто-то мечтал о
музыке. Тогда, в 60-е годы, вообще было повальное увлечение
посещать какие-нибудь кружки – шахматы, фотография,
моделирование, – кружки были даже при жилконторах, школьники
увлекались всем, и отбою не было от желающих. Потом это у
большинства проходило, но у кого-то задерживалось надолго.

Старая, еще советская формула, что фантастика – это литература
мечты, до сих пор применима к детству. Очень хочется переделать
мир, а где, как не в ней, фантастике, такое возможно сделать.
Или так его изменить, чтобы ты, десятилетний подросток,
почувствовал свою причастность к событиям, к которым в реальной
жизни тебя взрослые на километр не подпустят.

Я не верю унылым людям, утверждающим, что фантастика это книги
второго сорта. Что фантастика это поле, где буйным цветом цветет
посредственность. Что есть литература, а есть фантастика, и
они, как гений и злодейство, две несовместимые вещи.

Фантастика – это наша молодость, это альфа и омега литературы. Это
интересно, в конце концов, а интересно это значит – любимо.

Драгунский В.

Жил-был такой Кондрат Тимофеевич Подвальчук, украинец с 1915 года.
Служил он в страховой кассе, но душою был великий артист.
Однажды, не вынеся мук безвестности, Кондрат Тимофеевич написал
письмо в Горконцерт.

Прошу, просил он в письме, превратить меня в артиста гастрольных
концертов и зарубежных поездок. И прилагал составленную им за
ночь афишу с описанием собственных достижений. Вот она:

Кондрат Подвальчук!
Имитатор и звукоподражатель!
Без всяких инструментов!
Только при помощи ротового отверстия!!!
Подражает разных птиц и животных!
Не уступает известных Кобзонов и другие!!!
В зале смех и так до бесконечности!

Не то чтобы Кондрат Тимофеевич был фигурой совсем безвестной. В
селе, где Подвальчук проживал, он пользовался определенным
успехом. Особенно у мальчишек и пионеров. Они бегали за ним
стайками и кричали: «Дяденька, хрюкни! Дяденька, хрюкни!». И
очень его этим разозлевали.

Мы не знаем, что ответил Подвальчуку Горконцерт. Может быть, оставил
его письмо без ответа. И сидит себе тихонечко Кондрат
Тимофеевич в страховой кассе, имитируя при помощи ротового
отверстия разных кошек, гусей и прочее. И никто о нем до сих пор
не знает.

А вот писателя Виктора Драгунского представлять не нужно. Зачем
представлять писателя, пишущего смешно. Не тужащегося, как
некоторые, а просто пишущего как пишется.

Смех – великая сила и лекарство от большинства болезней. Смехом
можно лечить от глупости, жадности и даже от сволочизма. И от
много чего еще, включая плоскостопие и лишай.

«И тут я увидел, что все униформисты тоже засмеялись, и я похлопал
по животу Жилкина, он стоял первым к публике, он наш
председатель месткома, и когда я его похлопал, он прямо покатился со
смеху, и лицо у него стало глупым и добрым, хотя в жизни
Жилкин довольно сволочеватый старик.»

Это из «взрослой» повести Драгунского «Сегодня и ежедневно». Повесть
рассказывает про человека, чья работа – смешить людей. Про
циркового клоуна.

В одном месте он говорит о себе так:

«Понимаешь, я какой-то странный, чокнутый, наверное. Мне хочется,
чтобы они действительно смеялись. Наяву. Раз я клоун и раз я к
ним вышел, они должны смеяться... Иначе я никуда не
гожусь... Если они не смеются, если они не будут смеяться, когда я
выхожу в манеж, можете послать меня ко всем собачьим
свиньям. Меня вместе с моим париком, штанами и репертуарным отделом
Главного управления цирков».

На самом деле, клоун, о котором идет речь в повести, сам писатель
Драгунский. До того, как начать писать, он был клоуном, был
актером, был создателем, режиссером и бессменным руководителем
театра литературных и театральных пародий «Синяя птичка».

Поэт Михаил Светлов на банкете после премьеры одного из спектаклей
«Птички» поднялся из-за стола и спел на мотив знаменитой
когда-то песенки:

И Светлов – хорошо,  
И Бахнов – хорошо,
Костюковский – хорошо,
А Драгунский лучше!..

Виктор Драгунский жил, всегда окруженный смехом. Он и родился-то не
как все нормальные люди, вернее – не там: в Нью-Йорке! Даже
не в Нью-Йорке – в «Нью-Йоркске», как значилось в домовой
книге напротив фамилии жильца Виктора Юзефовича Драгунского,
проживающего по такому-то адресу.

Свою первую книжку Виктор Драгунский выпустил в 48 лет. Называлась
она «Он живой и светится». И сам рассказ, давший книге
название, и другие рассказы сборника давно уже стали классикой.

После этой книжки писатель выпустил много разных других – не только
про одного Дениску.

Помните «Волшебную силу искусства» в исполнении Аркадия Райкина? Это
тоже по рассказу Драгунского. И история про Кондрата
Тимофеевича Подвальчука, украинца с 1915 года, тоже принадлежит
ему.

У Драгунского вышло несколько книжек сатирической и юмористической
прозы – «Железный характер», «Шиворот навыворот», «Январский
сенокос» и др. Выходили две взрослые повести – «Он упал на
траву» и «Сегодня и ежедневно».

Но самое вечное, самое помнимое, самое читаемое и перечитываемое у
писателя – конечно, это «Денискины рассказы».

С Дениской знакомы все – дети и юноши, мальчики и старушки,
милиционеры и пожилые люди.

«Когда у меня хорошее настроение, я люблю скакать. Однажды мы с
папой пошли в зоопарк, и я скакал вокруг него на улице, и он
спросил:

– Ты что скачешь?

А я сказал:

– Я скачу, что ты мой папа!

Он понял».

Мы тоже, читая детские рассказы Драгунского, понимаем все с
полуслова. Мы любим то, что любит Дениска. Любим слушать, как жук
копается в коробочке; любим стоять перед зеркалом и
гримасничать; любим плавать там, где мелко, чтобы можно было держаться
руками за песчаное дно; любим гостей и, особенно, лошадей
за их такие красивые и добрые лица.

И не любим то, что не любит он. Не любим, когда задаются; не любим,
чтобы в соседней комнате пели хором: «Ландыши, ландыши...»,
когда мы ложимся спать; не любим, что по радио мальчишки и
девчонки говорят старушечьими голосами...

Лично я, вспоминая себя другого, того, что остался в прошлом, узнаю
в себе маленького Дениску, и, наверно, любой из нас в своем
детстве смотрел на мир такими же открытыми, как у Дениски,
глазами.

Я тоже строил у себя во дворе настоящую космическую ракету. И
подбрасывал знакомым записки со зловещей подписью «Фантомас».
Такие, как у Дениски, помните? «Биреги сваю плету. Она ща как
подзарвется!» Или: «Выходи ночю на двор. Убю!» Я тоже двадцать
лет провел под кроватью и еще десять лет – в платяном
шкафу, но это уже моя история. А уж сколько книжек про шпиона
Гадюкина прочитал я в те далекие годы, сколько было школьных
спектаклей, в которых мне довелось сыграть, – и «Собаке –
собачья смерть», и «Пионер Павлик Морозов», и «Общество чистых
тарелок», и много всяких других, от которых и названий-то в
памяти не осталось.

Конечно, в детстве были не одни светлые дни. Это нам, сегодняшним, с
высоты наших седовласых лет, детство представляется легким
и беззаботным праздником. Были в нем опасности и подвохи,
были страхи в темных парадных и подворотнях, были коммунальные
дрязги и жестокие уличные разборки.

Да, все это было, но почему-то вспоминается свет. Вот и книги
Драгунского наполнены этим светом детства, от которого прыгают по
одежде зайчики, а заботу и тени на наших лицах сменяет
веселый смех.

Сам Драгунский ушел. Это единственная печаль, которая никогда не
оставляет меня после чтения его рассказов. Но печаль эта
какая-то легкая. Я ведь помню его слова, переданные героем
повести:

«Главное было позади. Я отработал. Дал, что мог. И не впустую, нет,
они смеялись. Если так будет всегда, то жить можно».