Онтологические прогулки

Проективный словарь философии.

Новые понятия и термины (30)

ЧАСТОТНЫЙ СЛОВАРЬ КАК ФИЛОСОФСКАЯ КАРТИНА МИРА (word
frequency as a philosophical world picture). Частотный словарь
языка показывает, какие смыслы и отношения наиболее необходимы
людям для выражения мыслей и, следовательно, скрыто содержит в
себе систему логических и эпистемологических категорий, которые
должен выявить и объяснить философский анализ.

О мире мыслят не только философы, но и самые обыкновенные люди,
которые не доискиваются общих принципов, а просто и здраво рассуждают
о множестве конкретных вещей. В общем объеме словоупотреблений,
отнесенных всякий раз к конкретной вещи и конкретной цели, неминуемо
должны выразить себя и первопринципы, насколько они вообще выразимы
в словах. Философам стоит прислушаться к тому, какие слова употребляются
чаще других, поскольку без них не может обойтись сам язык. Таков
совокупный и бессознательный результат мысли миллионов людей,
думавших вовсе не о категориях, а о туфлях, зонтиках, погоде,
соседях, книгах, политических событиях и т.д. Обыденный язык содержит
в себе ту совокупную картину мира, которую и пытаются построить
философы. Удивительно, что они практически никогда не прибегают
к столь внушительному объективному свидетельству, предпочитая
собственные логические умозаключения, которые, как правило, расходятся
от одного автора к другому.

Философы спорят о том, что первично: материя или сознание, свобода
или необходимость, личность или история? Одни считают важнейшим
и первоначальным понятие духа, другие – воли, третьи – существования,
четвертые – бытия, пятые – мышления... А что думает об этом сам
словарь – бескорыстнейший из свидетелей и неподкупный судья, глядящий
на мир миллионами глаз? Мир – это мириады людей, по-разному мыслящих
о мире. Что стоит на первом месте в их языке, то в первую очередь
определяет их существование.

Частотные словари разных языков имеют много общего между собой,
по крайней мере в первых рядах наиболее употребительных слов.
Они-то и заключают в себе то основное, что выделено в мироздании
не тем или иным мыслителем, а совокупной мыслительной работой
всех говорящих. С точки зрения языка, «материя» или «сознание»,
«природа» или «идея», «единство» или «противоречие» – это понятия
второстепенные, специальные, возникающие лишь в процессе дробления
и уточнения более глубоких и всеобъемлющих свойств мироздания.
Согласно самому полному «Частотному словарю русского языка» под
ред. Л. Н. Засориной (М., «Русский язык», 1977), слово «материя»
делит места с 2172 по 2202 по частоте употребления в русском языке
со словами «самовар», «конференция», «партизан» и др. Таким образом,
по свидетельству языка понятие «материи» примерно столь же важно
для объяснения мироустройства, как понятия «самовара» или «партизана»,
– вывод, неутешительный для материалистов, которые ставятся тем
самым в ряд малых фетишистских групп, наподобие поклонников самоварного
чаепития. К огорчению спиритуалистов, металексема «дух – духовный»
отмечена, по крайней мере в частотном словаре русского языка советской
эпохи, примерно таким же или даже чуть более низким рангом; правда,
совместно с металексемой «душа – душевный» она передвигается примерно
на 163 место, в ряд таких слов, как «между», «входить», «ничто»,
«второй», «понять», «всегда», гораздо более существенных для постижения
фундаментальных свойств бытия.

Еще одно важнейшее понятие, положенное в основу многих философских
систем – это «бытие» или «существование». Онтология как учение
о бытии является центральным разделом таких значительных философий,
как гегелевская и хайдеггеровская. Но язык часто обходится без
утверждений о бытии или небытии того или иного предмета, обсуждает
его конкретные свойства, не прибегая к «экзистенциальным» суждениям.
«Быть» – важное, но не основное слово: в русском языке оно занимает
по частоте 6 место, в английском – второе, во французском – четвертое.
Другие категории, например, «разум» и «познание» (у рационалистов),
«чувство» и «ощущение» (у сенсуалистов), «польза» и «деятельность»
(у прагматиков и бихевиористов), «воля» (у Шопенгауэра), «жизнь»
(у Ницше), также отвергается языком, всей суммой его употребления,
в качестве основополагающих.

Более существенны понятия «я» и «ты», выдвинутые Мартином Бубером,
– они принадлежат к самым употребительным в любом языке, и никакое
объяснение мира не может без них обойтись. Бубер назвал местоименную
пару «я – ты» «основным словом», определяющим диалогическое отношение
как центральное в мироздании; если судить по словарю, отводящему
этой мелаксеме 3-е место в русском и английском языках, он ошибся,
но ненамного.

Таким образом, язык отбрасывает самые устоявшиеся философские
понятия на периферию сознания: они мало насущны для того мыслительного
процесса, который ведет о мире сам язык, во всей бесчисленной
совокупности своих речений. Философия пытается бороться с языком,
переворачивая его естественные пропорции, ставя в центр своей
речевой подсистемы какой-то периферийный элемент, малоупотребительное,
а то и вовсе несуществующее, вымышленное

словечко, вроде гегелевского «снятия» или хайдеггеровского «временения».
Эта борьба идет на пользу языку, укрепляет его мускулы, расширяет
творческие возможности, обогащает систему значений и ассоциативных
связей. Так, значение слова «вещь» в немецком, да пожалуй, и в
русском языках углублено его принципиальным употреблением в системе
Канта, точно так же, как слова

«противоречие» и «жизнь» имеют более наполненный смысл благодаря
трудам Гегеля и Ницше. И все же, как ни пытается та или иная философская
система утвердить свой порядок и иерархию смыслов, победителем
в этой борьбе выходит естественный язык, хранящий в сознании (или
бессознательном) своего народа смысловые и ценностные приоритеты.
Философия дорисовывает, поправляет, но не перечеркивает картину
мироздания, которая складывается в языке на протяжении столетий.

Сомыслие языку оздоровляет философскую мысль и оберегает ее от
произвола. Язык как целое – это и есть мера, задающая правильное,
соразмерное понимание действительности. Но это понимание пребывает,
так сказать, в бессознательном разуме целого народа или человечества,
а донести его до сознания отдельной личности – это и есть дело
философии, которая объясняет и толкует то, что говорит сам язык,
как главный «отправитель» всех сообщений.

Что же есть первоначало мира? – не по мнению того или иного мыслителя,
а по мнению языка, которое может мыслителем разъясняться и обосновываться,
но не оспариваться? Как правило, во главе частотных списков идут
служебные слова (см.): артикли, предлоги, союзы, частицы. А также
местоимения и функциональные глаголы, которые имеют формальный,
грамматический, модальный смысл или вводят акты речи («быть, мочь,
сказать, говорить, знать»). И только во второй полусотне начинают
появляться существительные и прилагательные («год, большой, дело,
время, новый, человек, люди, рука, стать, жизнь, видеть, день,
хотеть»...)

Вот десять самых употребительные слов русского и английского языка,
в процентах к общему числу употреблений:

Русский язык

4,29 в

3,63 и

1,92 не

1,73 на

1,38 я

1,33 быть

1,32 что

1,31 он

1,30 с (со)

1,07 а

Английский язык

6.88 the

3.58 of

2.84 and

2.57 to

2.30 a

2.10 in

1.04 that

0.99 is

0.96 was

0.94 he

Несколько иначе выглядит английский список, если подсчитывать
частоту лексем, а не отдельных словоформ, но общей словарной картины
мира он не меняет:

6.18 the

4.23 is, was, be, are, 's (= is), were, been, being, 're, 'm, am

2.94 of

2.68 and

2.46 a, an

1.80 in, inside (preposition)

1.62 to (infinitive verb marker)

1.37 have, has, have, 've, 's (= has), had, having, 'd (= had)

1.27 he, him, his

1.25 it, its

Вверху частотного списка нет никаких субстанций и атрибутов, задающих
– благодаря лексической конкретности – жестко обусловленную систему
мышления и поведения. «Саморазвитие абсолютной идеи», «исторический
материализм», «сублимация либидо», «стимул и реакция» – все эти
слова можно найти лишь в самом низу частотного списка. Язык свидетельствует
в пользу служебных слов (см.), обозначающих те смыслы
и модусы, без которых не могли бы общаться люди и не мог бы существовать
мир. Все пребывает только «в» чем-то другом, через
«и» присоединяется к чему-то другому, через «не»
отрицается, через «на» – основывается на чем-то...

Что именно в чем находится, что с чем сочетается, что чем отрицается
– это уже зависит от конкретного сообщения, а язык, как изначальный
дар свободы, лишь приводит нам в услужение эти кратчайшие и «кротчайшие»
словечки, которые лежат в основании всего множества сообщений,
всех актов мысли. И во главе их – самые служебные из всех: артикли,
не имеющие никакого собственно лексического значения, а только
придающие большую или меньшую степень определенности конкретным
значениям существительных.

Самое употребительное слово в английском – артикль «the». Определенный
артикль вообще самое частое слово в тех языках, где он имеется,
а на этих языках создана самая богатая словесность в мире: иврит,
греческий, арабский, английский, немецкий, французский, испанский...
Так, в английском языке определенный артикль – примерно каждое
15-ое слово в тексте (6.88% от всех словоупотреблений). Даже в
тех языках, где артикль отсутствует, его различительную функцию
отчасти берут на себя указательные местоимения и частицы, от которых
он исторически образовался, – «этот», «тот», «такой», «вот», «вон».

Для философии всегда было важно найти такое слово (термин), которое
заняло бы центральное место в системе понятий и, определяя все
другие, само в наименьшей степени подлежало бы определению («дао»
в даосизме, «идея» у Платона, «материя» у Маркса, «жизнь» у Ницше,
«бытие» у Хайдеггера...). Определенный артикль, the,
и есть искомое философское слово слов, выдвинутое самим языком
на первое место среди бесчисленных актов говорения о мире. (Исключение
составляет лишь еще более универсальный знак пробела, который
лежит в истоке самого говорения и письма – см. главу « «). Мир
должен быть понят прежде всего через артикль – всесторонне
артикулирован. The указывает на любую вещь
как эту, отличную от всех других вещей в мире, и это
свойство «этости» является начальным и всеопределяющим,
как показывает многообразная практика языка. В какие бы предметные
сферы ни заходил язык, какими бы профанами или специалистами,
праведниками или грешниками он ни использовался, без артикля как
определяющего и различающего элемента не обойтись в большинстве
высказываний. The – наиболее абстрактный элемент языка,
придающий смысловую конкретность другим элементам, это конкретизирующая
абстракция, то «свое» для каждого, что является
«общим» для всех.

В русском языке это определительное, артикулирующее начало, вследствие
отсутствия артиклей, выражено не столь резко, как в европейских
(романских и германских). На первое место выдвигается другое фундаментальное
свойство – «вмещенность». Оно выражено предлогом «в»,
опережающем все другие слова в частотном словаре (43 тысячи на
миллион словоупотреблений, каждое 23-е слово в тексте)._ ¹ «В»-структура определяет пребывание всякой вещи
внутри другой: даже самое малое что-то вмещает, даже самое великое
чем-то объемлется. Русский язык берет мир в кольцо, в блокаду,
представляя его как систему оболочек, в которой все является облеченным
и облекающим. «Все во всем» – этот древний закон, выведенный Анаксагором,
в русском языке выступает как синтаксическая привычка, как суммарная
воля и мысль всех говорящих, их коллективное языковое бессознательное.
Главное – не «это», а «в», через структуру которого любая вещь
предстает окруженной и окружающей, притом, что эти круги входят
друг в друга, наподобие звеньев одной цепи: окружающее само окружается
тем, что оно окружает. Русский язык рассеян в отношении определенности
вещей и сосредоточен на их окруженности, пребывания внутри чего-то.
Вещь определяется не сама по себе, в отличие от другой вещи, но
через то большее, внутри чего она пребывает. Таково это мирообразующее
в России свойство свернутости и заключенности.

1 Частотный словарь русского языка, под ред.
Л. Н. Засориной. М., «Русский язык», 1977.

Лит.: Учение Якова Абрамова в изложении его учеников. Составление
и предисловие М. Н. Эпштейна Л О Г О С. Ленинградские международные
чтения по философии культуры. Книга 1. Разум. Духовность. Традиции.
Л., Издательство Ленинградского университета, 1991, сс. 223-231.

М. Эпштейн. Знак пробела. О будущем гуманитарных наук. М.:

Новое итературное Обозрение, 2004, сс. 231-239, 242.