Проза

Летом Гы-гы жил в маленьком деревянным домике между курятником
и дровяной кладкой, как раз напротив свинарника. Зимой – в сенях
избы. В самом доме ему жить не полагалось – он не умел следить
за собой и создавал беспорядок. За дворовую калитку ему выходить
тоже было запрещено – посторонние люди не должны были видеть его
уродства. А во дворе он мог гулять и гыгыкать сколько угодно.
Большие люди, опекавшие Гы-гы, не выносили своего иждивенца, но
все-таки терпели и кормили. Морщинистая старушка, усатый строгий
мужчина, женщина с утомленным серым лицом, все время пахнущий
чем-то резким, молодой парень и смешливая девушка смотрели на
Гы-гы с одинаковым отвращением и жалостью. При этом не обижали
его и часто, вздыхая, повторяли одни и те же звуки, смысл которых
Гы-гы был недоступен.

Голова Гы-гы была размером с семикилограммовый арбуз, а тело,
ручки и ножки трехлетнего ребенка. У Гы-гы имелись имя, отчество
и фамилия, и даже паспорт, по которому опекуны раз в месяц получали
его пенсию. Бессмысленное имя никто не произносил, в этом не было
надобности – он все равно на него не стал бы откликаться.

Тридцать с лишним лет назад, когда Гы-гы только родился, все думали,
что он умрет через неделю. Однако он не умер, и умирать, похоже,
не собирался вообще. Никто не знал, что твориться в его огромной
голове, какие мысли там носятся, что видит он, что слышит, какие
сны смотрит. Гы-гы находился за непроницаемой для обыкновенного
разумения завесой.

Иногда он ползал по опилкам или валялся в «петушинных слезах»,
как называли древесную стружку его брат с сестрой, когда были
маленькими; иногда тупо застывал, устремив свой косой взгляд не
то вдаль, не то вглубь; иногда вдруг начинал беситься – кувыркался
и безумно орал. Но большую часть времени он просто сидел, вяло
переползая с места на место и гыгыкал.

Его родители знали, что в специнтернате, он не проживет и дня,
и, чувствуя свою тяжелую вину перед этим бесконечно несчастным
существом, не могли его так просто взять и погубить. Но и полюбить
Гы-гы они тоже не могли – слишком тяжело было с ним. Итак, он
отравлял своей семье жизнь, но не умирал. Семья же его, плод алкогольного
зачатия, не принимала, но и убивать не убивала.

Когда к ним приходили гости, Гы-гы запирали в его кукольном домике,
и он сидел там, в потемках, часами слушая веселую музыку и радостные
голоса.

- Все равно он ничего не понимает, – успокаивали друг друга домашние,
– ему

безразлично, что на улице, что в сарае.

Похоже, Гы-гы нравились животные, потому что очень часто его замечали
наблюдающим за свиньями через решетчатую перегородку. Видел он
их или нет, понять было трудно, но однажды баба Лида, так звали
старушку, сказала, что заметила, как Гы-гы улыбнулся поросенку.
Вообще что-то осмысленное в поведении Гы-гы все-таки было. Недаром
он всегда стремился заглянуть за ворота дома. Несколько раз он
даже забирался на засов и высовывался на улицу. Родители после
этих поползновений долго не могли прийти в себя от стыда и позора.
Случилось однажды, что Гы-гы по недосмотру проторчал над забором
целый час и собрал около дома толпу испуганно хохочущих пацанов.
Что его тянуло наружу, оставалось загадкой.

– Может быть, – предложила как-то сестра, – вывести его погулять.

– С ума сошла?! – изумился брат, – чтобы нас с тобой потом в школе
заклевали?!

– Ну, мы же не можем посадить его на цепь? – всхлипывала мать.
Отец на это лишь пожимал плечами.

Как-то Гы-гы выбрался на улицу. В доме был праздник – отмечали
двадцать пятый день рождения его брата Васи. Съехалось много гостей.
Люди шумели, пели, кричали, и никто не видел, как Гы-гы выбрался
из своего домика и вышел в открытую калитку. Улица, на которой
стоял их дом, уходила под наклоном вниз, прямо к реке. На своих
кривых ножках Гы-гы засеменил вниз, навстречу мальчишке-велосипедисту.
Увидев Гы-гы, мальчишка застыл с выпученными глазами. Беглец же
с явным любопытством принялся рассматривать невиданную штуку,
трогая ее блестящие детали.

– Тебе чего надо? – пролепетал хозяин велосипеда, – уйди…

– Гы-гы, – ответил Гы-гы, ощеревшись всеми четырьмя своими

широкими зубами, – Гы-гы-гы-гы.

Мальчишка от страха заплакал и, бросив велосипед, с криком понесся
домой. День рождения был сорван. Отцу Гы-гы после всего пришлось
объясняться с родителями велосипедиста, а сам виновник происшествия
просидел потом запертый в своем домике неделю. Мать поклялась,
что в следующий раз сдаст Гы-гы в больницу.

После этого случая Гы-гы сильно изменился. Стал тихим и все чаще
и чаще уединялся в своем домике. Выходил лишь, чтобы порисовать
палочкой на песке круги и линии. Баба Лида, его основная сиделка,
очень обрадовалась этому.

- Даст Бог, – сказала она, – скоро отмучается.

Тем временем из дома пропало несколько круглых предметов – крышка
от старого котла, большая кастрюля и сломанный гончарный диск.
Пропажу, разумеется, никто не заметил – в хозяйстве барахла было
порядочно. Исчезла также старая оглобля и несколько обрезков от
доски. Несмотря на пророчества бабы Лиды, Гы-гы и не думал прощаться
с жизнью. Напротив, в нем появилось какое-то необычное оживление.
Он стал больше есть, громче и отчетливей гыгыкать и совсем прекратил
кричать и валяться в «петушиных слезах». Все это было очень, очень
странно.

- Может быть, он поправиться? – предположила мама.

Отец в ответ покрутил пальцем у виска.

Все прояснилось неожиданно и шумно – так, будто обрушилось небо
или взорвалось

солнце. В тот вечер семейство умиротворенно пило чай на террасе.
Баба Лида вслух рассуждала о жизни, Николай, глава семьи, думал
об охоте, его жена Оля мечтала о чем-то заоблачном, а дети Юля
и Маша просто ехидно посмеивались над своими родителями. Вечер
был по-осеннему тих и покоен.

- Да… – протянула баба Лида, – и за что ему такое наказание? Ни
счастья, ни радости

человеческой – ничегошеньки ему вовек не узнать. Но на все воля
Божья, на все воля Божья…

И как только старушка второй раз произнесла «на все воля Божья»
дверца домика Гы-гы распахнулась и во двор выкатила фантастическая
конструкция с крышкой, гончарным кругом и кастрюлей вместо колес.
Оси «колес», тонкие длинные палки, скорее всего ветки куста, были
прикреплены к оглобле, на которой сидел Гы-гы и крутил педали
из деревянных брусков. От педалей тянулась бельевая веревка к
задним колесам. И было совершенно непонятно не то, как это сооружение
ехало, а как оно вообще сдвинулось с места. Но велосипед, изобретенный
Гы-гы, катился, и довольно прытко, разгоняя в стороны перепуганных
кур. Проломив калитку, Гы-гы выскочил на улицу и покатился вниз.
Семейство во время этой выходки успело лишь головы повернуть.

- Ну, что сидите! – заорал Николай, первым выйдя из оцепенения.
– Держите его! Уйдет

ведь!

Николай, Ольга, баба Лида, Миша, Юля сквозь облако куриных перьев,
под лай цепного пса бросились в погоню. К досаде преследующих
улица была полна прохожих. Люди шли с работы, с рыбалки и просто
гуляли. Они увлеченно наблюдали происходящее: городок-то был крохотный,
унылый, и любое необыкновенное событие вызывало в нем бурю.

«Ну вот, дожили, – сокрушалась Оля, подпрыгивая на кочках немощеной
дороги, – теперь все нам будут кости перемывать. Я знала, что
все этим кончиться, я знала!».

Несмотря на все усилия семейства, Гы-гы неумолимо уносился все
дальше и дальше, превращаясь в крохотное пятнышко. Баба Лида,
задохнувшись от быстрого бега, рухнула на скамеечку. Остальные
продолжали гонку, но не долго. Изобретение Гы-гы оказалось проворнее
человеческих ног.

- Стойте, – наконец крикнул Николай, – все равно уже не догоним.

Семейство застыло посреди клубов дорожной пыли. А колесница Гы-гы
с дребезжанием

и треском скрылась за дорожным возвышением.

– Да, уже не догонишь, – грустно ухмыльнулась Ольга, – надо же…Сынок…