Онтологические прогулки

Я ЭТО Я,

или диалог о солипсизме с самим собой,

или катание на крыше

Предыстория

Когда мне было лет десять, я услышал по телевизору примерно такую
фразу: «А может, вся моя жизнь – это сон?» Этот момент перевернул
все мое существование: с тех пор, что бы примечательного со мной
ни случилось, я неизменно спрашивал себя: «Может, мне это только
снится?» Очень скоро я пришел также и к ощущению, что все, что
я вижу, существует в моей голове – по аналогии с моими снами,
которые вижу только я и больше никто. Однако, через несколько
лет, немного повзрослев и так и не проснувшись от пребывания на
Земле, я понял, что моя жизнь слишком монотонна и предсказуема,
чтобы называться ярким феерическим сновидением, и вроде бы окончательно
научился отличать явь от сна.

И все же, странная идея о жизни-сне меня не отпускала – она подобралась
ко мне с обратной стороны: в 15 лет мне стали часто сниться сны,
которые настолько искусно имитировали реальность, что я не мог
отличить их от яви. Например, однажды мне приснилось, что я проснулся,
встал, умылся, стал одевать носки... И в тот момент, когда я уже
натягивал ботинки, я «на самом деле» проснулся и обнаружил, что
все еще лежу в кровати. Через несколько дней мне опять приснилось,
что я проснулся, но теперь я уже не стал спешить понапрасну умываться-одеваться,
а решил для начала проверить, сон это или не сон: я подошел к
окну, выглянул на улицу – все было как обычно, очень знакомый
вид. На всякий случай я постучал кулаком по стеклу – оно было
твердым, холодным и вполне реальным, может только слишком прозрачным.
Убедившись в реальности всего со мной происходящего, я пошел в
ванную комнату – и на полпути «на самом деле» проснулся в своей
кровати...

В скором времени эти «реальные сны» стали столь навязчивыми, что
я стал задумываться: что же все-таки происходит? Раньше я не отличал
реальность от сна, теперь не могу отличить сон от реальности...
К тому времени я уже владел понятием о «первичности-вторичности»,
и меня сильно беспокоил вопрос: что же все-таки первично, сон
или реальность? Наконец, мои сомнения были разрешены, когда проснувшись
однажды утром я обнаружил на простыне следы поллюции – ночью мне
снилось, что я сплю с обнимку с умопомрачительной красавицей,
но вот я проснулся: ночной гостьи нет, она растаяла без следа,
а следы моего возбуждения – вот они, остались в реальности и вполне
материальны. То есть, такое случалось со мной и раньше, но теперь
я увидел в этом разгадку мучавших меня вопросов. На какое-то время
я успокоился, пока вся эта история не повторилась через несколько
недель от начала до конца, но только... во сне. Странно, конечно,
что подростку могли сниться такие сны, но это было именно так:
не успел я ощупать спросонья мокрую простыню и в очередной раз
порадоваться надежности материального мира, как «на самом деле»
проснулся и увидел, что с постельным бельем ничего не случилось!

После этого я уже твердо знал: нет ничего вторичного, и все, что
происходит со мной, будь то во сне или наяву, первично и «на самом
деле», потому что все это во мне, и сновидения, и реальность,
и материя, и сознание. Все это – я, и иначе быть не может, ведь
я не могу быть никем, кроме себя. Осознав всю полноту себя, вмещающую
целый мир, я ощутил сильнейшую эйфорию: это было как радостная
встреча с самим собой после долгой разлуки. Казалось бы, все сомнения
были разрешены, но очень скоро передо мной встали новые вопросы,
которые прежде для меня не существовали: «Если все сущее находится
во мне, почему тогда есть другие подобные мне люди? Почему у меня
вообще есть тело – зачем оно мне? Почему мое тело живет по своим
законам и я не могу полностью контролировать процессы, происходящие
в моем организме? Почему мне бывает плохо? Почему у меня нет полного
контроля над всем, что случается со мной? Почему я не бог своего
мира? Наконец, зачем мне вообще нужен этот мир – почему я не могу
существовать в виде чистого разума?»

Кроме всего прочего, меня стал волновать вопрос, почему я не сразу
узнал о том, что все существует во мне. Мои прошлые представления
о себе – это самообман или что-то еще? Все эти вопросы невозможно
было решить умозрительно – приходилось абстрагироваться от них,
выделяя их из своей сущности, и решать через жизненный опыт. В
конце концов, меня настигло озарение: вся моя жизнь – это растянувшийся
во времени ответ на вопрос, зачем она мне нужна. Жизнь самоценна
и самодостаточна, она и вопрос и ответ одновременно.

Как бы то ни было, я решил записать в виде диалога вопросы, которые
задавал сам себе, и ответы, которые давал себе сам. Легко сказать
– записать... Виттгенштейн совершенно справедливо
утверждал, что само представление солипсизма в виде концепции
абсурдно, поскольку концептуальное выражение мысли предполагает
использование языка общения, а язык – явление социальное, так
как он должен быть понятен более чем одному человеку. По его мнению,
для того, чтобы непротиворечиво выразить свою мысль о «единственном
я», солипсисту пришлось бы использовать свой собственный язык
хотя бы потому, что понятие «единственный» не имеет смысла без
имплицитного противопоставления понятию «множественный». Однако
если бы солипсисту и удалось разработать для своих идей адекватный
язык, он неминуемо не был бы понятен никому, кроме его самого.

И действительно, погружаясь в свою сущность, я не пользовался
языком, потому что он был беспомощен – во мне зажигались мимолетные
ощущения, короткие яркие вспышки, которые невозможно было словесно
выразить, ибо при любой попытке уловить их в памяти они рассыпались
в мелкую алмазную пыль, кружащуюся в голове бесформенным облаком.
Но ведь не даром я профессиональный переводчик! То, что здесь
приводится, можно считать словами, мысленно прочерченными по осевшей
во мне алмазной пыли, или говоря попросту, переводом с солипсистского
языка на русский.

Остается вопрос, зачем все это нужно публиковать? По утверждению
многих философов, у солипсизма нет аудитории: заявлять о своем
солипсизме – все равно что кричать в пустоту, ведь слушать, кроме
самого себя, некому, а к себе можно обратиться и мысленно. Но
по концепции параллельных миров Эверетта, например, существует
множество реальностей, в каждой из который может быть свое собственное
«я». Возможно, кроме меня, существуют и другие «солипсоиды» (по
аналогии с гуманоидами), так почему бы мне не послать сигнал в
другие реальности? Возможно, кто-то откликнется. Всё возможно,
потому что возможно всё.

Про философов, крышу, совершенный мир, страх и любовь

– Чем ты объяснишь то, что практически все философы считают
теорию о существовании мира в сознании «я» чем-то безумным, отвратительным
и даже страшным? Вот некоторые высказывания: «солипсизм – скандал
в философии» (И. Кант), «солипсизм может иметь успех только в
сумасшедшем доме» (А. Шопенгауэр), «солипсизм – это безумие» (М.
Гарднер).

– Я объясняю это именно тем, что «я» – это я и все существует
только в моем сознании. Кому еще может такое понравиться? Философии
чужд солипсизм, потому что она основана на логике – науке о приемлемых
способах рассуждения, а «приемлемость» подразумевает как минимум
два субъективных мнения. В солипсизме мнение всегда одно – мое
собственное субъективное мнение. Логика в моем мнении также присутствует,
от нее никуда не деться, если хочешь стройно выразить свои мысли,
но для меня это не основа рассуждения, а способ выражения своего
мнения. Философов пугает такой подход: они все время сверяются
с путеводной звездой логики, чтобы не забрести в дебри безумия,
а я сам зажигаю эту звезду там, где иду, чтобы освещать себе путь.
Дебрей безумия фактически не существует: все, что можно помыслить,
можно и объяснить тем или иным образом.

– Значит, твои рассуждения о себе – это не философия?

– Я называю свои мысли «солипсофией» – мудростью о единственном
себе. Солипсофия отличается от философии примерно так же, как
сирена – от колыбельной песни. Философия убаюкивает сознание,
объясняя все происходящее внешними причинами, а солипсофия его
будит: «Все в тебе, ты сам все это сотворил и тебе никуда от себя
не уйти».

– А может, у тебя просто едет крыша?

– Если даже и так, почему бы на ней не покататься? В любом случае,
в психиатрии нет диагноза «солипсизм». Безумие солипсизма – не
более чем химера, страх перед безумием.

– А тебе самому не страшно?

– Признаюсь, да. И это меня угнетает: если бы мне не
было страшно, мой мир был бы «mundo perfecto», совершенным миром,
свободным от лжи, подлостей и страдания.

– Чего же ты боишься?

– Если бы я знал, чего я боюсь, то не боялся бы ничего.

– Какие чувства, кроме страха, ты испытываешь?

– Для меня есть только страх и любовь, все остальное производное:
жестокость– сострадание, ненависть-терпимость, грусть-радость
и так далее.

– И все-таки, страх сильнее любви?

– Страх сильнее любви, но любовь побеждает страх. Поэтому нужно
любить мир таким, какой он есть, со всеми его кошмарами.

Про пуп земли, поле игры, смерть, капусту, пирамиды
и истину

– Долгое время понятия «солипсизм» и «эгоизм» были
синонимами (лишь с конца XIX века под «эгоизмом» стали подразумевать
практический эгоцентризм), да и сейчас между ними, как представляется,
существует концептуальная связь. Мог бы ты сказать «я пуп земли,
что хочу то ворочу и ни перед кем не в ответе»?

– Я и пуп земли, и соль земли, и ее грязь. Я вмещаю в себя все
лучше и все худшее, что есть на земле – я возвышаюсь до низости
и опускаюсь до высоких чувств. Мне не перед кем отвечать, но и
не с кого спрашивать. Мой эгоизм прост: когда я делаю добро, я
делаю лучше себе.

– Почему же тогда на земле существует зло?

– Зла как такового нет, но на весь мир не хватает добра.

– Получается, добро – это макияж на лице мира, скрывающий
его злобную гримасу?

– Напротив, в основе мира лежит добро, а когда его не так много,
мир рушится. Разрушение – это и есть зло.

– Если все существует в твоем сознании, в чем смысл понятия
«объективной реальности»?

– Объективная реальность с ее пространством и временем
– это поле игры сознания. Чтобы игра была интересной, она должна
идти по правилам, а правила всегда предполагают объективность.
С другой стороны, чересчур строгие правила делают игру бескайфовой,
что и происходит с современной жизнью: сознание уже не может запросто
играть «материей», как во времена чародеев и магов. Материя стала
слишком тяжелой – она уже не радует, как новая игрушка, а только
угнетает.

– Почему же она отяжелела?

– Появились философы, которые вместо того, чтобы играть с материей,
принялись за ее описание: она обросла определениями, как футбольный
мяч грибами.

– Но ученые не играют ли с материей?

– С материей играли алхимики, а ученые эксплуатируют ее для целей
массового производства. Похоже, правила игры нужно было бы давно
поменять, но это не так-то просто: они возведены в ранг «законов
природы», запрещающих выход за поле. Самый легкий способ оставить
игру – через безумие. Но есть и другой путь – путь солипсизма.

– Игра без правил?

– Игра по своим правилам.

– А как насчет выражения «после меня хоть потоп»?
Если весь мир существует в тебе, то он и умрет вместе
с тобой?

– Мир никогда не умрет, потому что я не умру.

– Почему это ты не умрешь, если другие умирают?

– Именно потому, что умирает всегда кто-то другой.

– Это софистика, логический выверт, придуманный, к тому
же, не тобой. Нет ли у тебя более веского обоснования для своего
бессмертия?

– Я никогда не умру, потому что никогда не рождался. Я всегда
был и всегда буду. Я вечен.

– Но у тебя есть родители, не так ли?

– Когда мне было «три года» (что тоже величина условная, как и
1963-й год), я спросил у мамы, откуда я появился, и она ответила,
что «нашла меня в капусте». Она никогда прямо не отказывалась
от этих слов, так почему я должен верить другим людям больше,
чем своей матери?

– И ты, здоровый дядька, все еще считаешь, что тебя нашли
в капусте?!

– Ученые до сих пор окончательно не объяснили «тайну жизни», и
вряд ли когда-нибудь объяснят ее до конца, даже если полностью
расшифруют генетический код. Все научные объяснения выглядят для
меня не более правдоподобно, чем легенда о капусте.

– А как же травма рождения и вся вытекающая из этого фрейдистика?

– Подлинная «травма рождения» заключается в том, что
я не помню того, чтобы было со мной в прошлой реальности. Раньше
меня это действительно угнетало, и я верил Фрейду, что это только
от того, что моя новорожденная головка с трудом проходила через
тесное влагалище: как бы память отшибло. Но потом я понял, что
искать корни своих проблем в рождении – все равно что загонять
себя в могилу, только с другого конца. Когда я, наконец, вспомнил,
что никогда не рождался, то ощутил громадное психическое облегчение.
Копаться в своем рождении – все равно что искать алмазы в несуществующей
куче мусора.

– Как тогда быть с фрейдистским толкованием снов? Вроде
бы, установлено, что в снах проявляются подавленные желания.

– Фокус в том, что лучше всего запоминаются или кошмары,
как острые ощущения, или те сны, в которых сбываются несостоявшиеся
мечты, как своего рода утешение. Я это знаю по себе: когда просыпаюсь,
сразу в памяти всплывают именно такие сны, а потом уже все остальные.
Если постараться, можно вспомнить пять или больше самых разных
сюжетов, в том числе и совершенно футуристических, не имеющих
никакого отношения к моему прошлому. Вообще, по моему опыту, сны
– это не фекалии прошлого, а вспышки будущего. Мне снилось слишком
много вещих снов, чтобы можно было считать их случайностью. Когда
я сплю, я заранее просматриваю картинки будущего и выбираю из
них те, что мне больше по вкусу.

– Настоящий кузнец своего счастливого будущего, поздравляю!

– Мне понятна твоя ирония, и я ее отчасти разделяю, потому
что картинки, которые я подбираю ночью во сне, выглядят несколько
иначе «при дневном освещении» и не всегда устраивают меня-бодрствующего.

– Если ты никогда не родился, то что было до официальной
даты твоего рождения?

– Я этого не помню, значит, мне об этом не нужно знать. Можно
даже сказать, что ничего не было.

– Выходит, ты был, но ничего не было?! Странно...

– Мне и самому это кажется странным – именно потому,
что я об этом ничего не помню. Вероятно, я существовал в другой
реальности.

– Получается, эта реальность до твоего появления в ней
была объективной, а после – стала субъективной?

– Это не я появился в ней, а она во мне. Но я не помню,
как это произошло, и поэтому она долгое время воспринималась мной
как объективная.

– Значит, вся история мира вплоть до даты твоего официального
«рождения» – это фикция?

– Не совсем так. Скорее всего, это не чистая выдумка «летописцев»,
а некая аллегория того, что со мной происходило раньше. Например,
если пирамиды Хеопса и были в прошлом, то они выглядели не как
пирамиды, а как что-то еще, выполняли совсем другую функцию и
были построены совсем не так, как это сейчас представляется. Может,
они вообще не были построены, а были сотканы из воздуха или просто
визуализированы. Тем не менее, до наших дней они дошли именно
как пирамиды.

– Бред, бред, бред...

– Это не бред, а так называемая «мистика». То, что в прошлом было
чем-то другим, теперь представляется мистическим. Вернее, в прошлом
всё было чем-то другим, но самым плотным мистическим
туманом окутаны, как правило, крупные объекты: египетские и индейские
пирамиды, Великая китайская стена, гигантские рисунки пустыни
Наска и т.д. Очевидно, дело в том, что размер объектов указывает
на их значение в прошлом. Это как узелки на память, подсказывающие,
над чем стоит задуматься.

– Тебя послушать, все сплошная мистика. А где же истина?

– Истина всегда закамуфлирована под мистику, иначе она была бы
не истиной, а банальностью. Более того, истинная истина бессмысленна,
а как только она приобретает смысл, неизбежно становится трюизмом.
Истина не нуждается в смысле, потому что она самодостаточна.

Про бога и других

– Скажи, бог есть?

– Ты, наверное, ожидаешь, что я скажу «бог – это я»?

– Ну, да... или «я – бог».

– Как раз наоборот. Бог – единственное, что есть вне меня. Я не
могу сказать «я – бог», но могу говорить «я и бог».

– Значит, он есть?

– Он есть, но он не существует.

– Типа, парадокс?

– Ничего парадоксального. Просто существование – не единственная
форма самовыражения, если так можно выразиться. Бог для меня ассоциируется
с другими людьми: они не существуют, потому что существую только
я, но они есть, потому что... они есть, и чтобы спорить с этим,
надо быть полным идиотом. Я даже рад, что они есть: без себе подобных
было бы совсем тоскливо, как в камере вечного одиночного заключения.

– Бог – это другие люди?!

– А что здесь удивительного? В своей совокупности они обладают
всеми деическими качествами: они невидимы, потому что их нельзя
увидеть всех одновременно, даже из космоса, ведь земля-то круглая;
они вездесущи, потому что есть практически везде, как говорится,
куда ни сунься; они всесильны, потому что реально могут сделать
все, что захотят, если не в настоящем, то в будущем; они всевидящи,
потому что покрывают своим взглядом всю Землю; наконец, они сотворили
мир, в котором я живу: почти все, что меня окружает в повседневной
жизни, создано руками людей. Кроме того, они устанавливают нравственные
законы, говорят мне что хорошо, а что плохо, судят мои поступки
и зачастую решают мою судьбу. Они фактически повелевают мной,
даже если подчиняются мне, потому что именно они навязывают мне
правила социальной игры. Они непобедимы и я не знаю их имени:
у них слишком много имен. Истинно говорю тебе: другие – и ад,
и рай, и Господь, и Сатана.

– Выходит, от них нигде и никогда нет спасения? Их милость
преходяща, а кара неминуема?

– Спасение в том, что они не существуют, и за это их надо любить.

– Давай все-таки определимся в понятиях: в чем различие
между «есть» и «существует»? Ты говоришь, что другие люди не существуют,
но они есть. А ты сам-то есть?

– А что ты еще ожидаешь услышать в ответ? «Меня нет»? «Я не существую»?
Вот тебе и различие.

– Ладно, вернемся к вопросу о боге. Значит, бог – это
другие люди...

– Нет. Другие люди – это бог.

– Хм... не совсем понятна разница, но предположим. А как
же все известные людям боги? Христос, например?

– Христос пострадал за то, что выступил богом-одиночкой. Когда
от него отреклись ученики, его участь была решена. Люди распяли
его и сделали своим символом. Бог не может быть единоличным: бог
– это символ группы людей, народов или группы народов.

– А как бы ты прокомментировал известные выражения «все
в сознании Будды» и «все в руках Аллаха»?

– В сознании Будды – буддисты, в руках Аллаха – мусульмане. Больше
мне нечего добавить.

Про несверхчеловека, объективную реальность и женщин

Однажды я душевно беседовал со своим другом, и он, хорошо зная
мои идеи, но не разделяя их ни на грамм, спросил меня:

– Значит, по-твоему, других людей, кроме тебя, нет?

– Другие люди… Других людей нет. Есть другие, которые
называются людьми.

– Может быть, ты сверхчеловек?

– Сверхчеловеком может быть только человек. Я – это я
и никто другой. Впрочем, называй меня как хочешь: суть не в именах.

– И все-таки, говори прямо: люди есть или людей нет?

– Как это нет?! Ты что, хочешь сказать, что у меня нет
друзей? – оскорбился я. – Ты вот есть, я тебя вижу, говорю с тобой.
Ты явно есть.

– И все остальные есть?

– Разве я похож на полного идиота, чтобы отрицать это?

– Хорошо, спасибо тебе за то, что я есть, – сказал он
не без сарказма. – Но если мы оба существуем и воспринимаем одно
и то же, значит, существует и общая для нас объективная реальность,
не так ли?

– Не так.

– Почему это вдруг? – удивился он моей «наглости».

– Да потому, что я никогда не буду до конца уверен в том, что
ты и меня, и все остальное видишь точно так же, как это вижу я.
Может, ты меня видишь как маленького зеленого человечка с тремя
рожками и пупырчатым хоботом.

– Послушай, что я тебе скажу, – доверительно прошептал
он. – Ты не маленький зеленый человечек с тремя рожками и пупырчатым
хоботом.

– А чем докажешь, что не врешь? – таким же доверительным
шепотом спросил я, похлопывая его по плечу зеленым пупырчатым
хоботом.

Мой друг никак не мог угомониться. А может, ему просто хотелось
поговорить, и он задал мне самый коварный, на его взгляд, вопрос:

– А женщины есть?

– В данный момент не наблюдается, – констатировал я,
на всякий случай заглядывая под стол: мало ли что.

– Не юли, отвечай по существу, есть или нет.

– Если бы ты был женщиной, я бы тебе ответил по существу,
а так... извини, – вздохнул я.

Но и на этом мой друг не успокоился: на следующий день он подослал
ко мне одну отвязную девицу. Сначала я думал, что она просто так
пришла повеселиться, но когда она уже освобождалась от стеснявшей
ее одежды, то неожиданно спросила:

– Так что, солипсософ гребаный, ты действительно не признаешь,
что женщины реально существуют?

– Погоди-погоди, потом, потом скажу, – честно ответил я.

Про знания, желания, пустоту, наркотики, звезды
и счастье

– Почему ты не знаешь всё?

– Я знаю то, что я знаю, и это всё, что я знаю. Никакого внешнего
знания не существует, потому что нельзя знать то, что тебе неизвестно.

– Почему не исполняются все твои желания?

– Ха-ха, откуда такие сведения? Все мои желания исполняются, но
не слишком быстро, иначе нечего было бы больше желать. А иногда
я сам не знаю, чего я хочу. Так даже интереснее: исполнение желания
становится сюрпризом.

– Что такое пустота?

– Это нечто навечно забытое.

– Наркотики существуют?

– Во мне существуют, а в остальном это галлюцинация.

– А звезды? Звезды существуют?

– Да, конечно – я сам зажигаю их своими глазами.

– Почему ты не счастлив?

– Спроси лучше, почему я счастлив.

– Почему ты счастлив?

– Потому что я – это я.

Про центр вселенной, теорию относительности и теорию
абсолютности

– Ты наверное, считаешь себя центром Вселенной?

– Имею все основания: даже ученые признают однородность
и изотропность Вселенной – у них это называется «космологическим
принципом». Это значит, что во Вселенной нет какого-либо особого
направления и отсутствует единый центр. В то же время, условным
центром Вселенной может стать любая произвольно выбранная точка.
Если я заявляю о себе как о центре вселенной, никто не может это
опровергнуть, даже если не разделяет моего субъективизма.

– Не противоречит ли твоим эгоцентристским воззрениям
теория относительности с ее множественными наблюдателями?

– Конечно, противоречит, поэтому я считаю эту теорию неверной.

– Но она общепризнанна и подтверждается на практике!

– Теория стройная, спору нет, и на практике, вроде, проверяется,
меня вот только одно смущает: откуда вообще известно, что свет
движется? Даже, лучше так: откуда известно, что свет вообще
движется? Все движение, происходящее в мире, наблюдается глазами,
которые представляют собой светочувствительный элемент, то есть
фиксируют движение других предметов на фоне света. Свет – это
фон, а фон по определению никуда не движется. Говорить о «движении
света» – все равно что толковать о смещениях фона на фоне фона.
Не слишком ли «фонит» такая относительность? Если я вижу, что
источник света (например, звезда) находится на каком-то расстоянии
от меня, из этого не обязательно следует, что свет «движется»,
преодолевая это расстояние: с теоретической точки зрения, он с
таким же успехом может попасть ко мне мгновенно. Свет никуда не
движется – свет всегда стоит в моих глазах (когда они,
разумеется, открыты). Скорость движения всего остального можно
измерять, но скорость света – нет, потому что он или есть, или
его нет: наблюдатель может увидеть его только в собственной, грубо
говоря, голове и не может увидеть на расстоянии, ибо до того,
как свет попадет в глаз наблюдателя, у него нет никакой
возможности его воспринять. Обобщая все сказанное, о какой относительности
наблюдения может идти речь, если наблюдатели, сколько бы их ни
было, видят свет и все, что на его фоне движется, всегда только
в одной точке – в той точке (но не с той
точки), где они в данный момент находятся?

– Ты говоришь, что скорость света нельзя измерять, но
она все-таки измерена, и всем хорошо известно ее численное значение,
а именно, около 300 тысяч километров в секунду.

– Измерять скорость света путем наблюдения – бессмысленно. Это
все равно, что измерять мартышек мартышками, а удавов – удавами.
Тем не менее, как ты справедливо заметил, его скорость давно измерена.
Вот оно, торжество логики: раз известна скорость света, значит,
он движется! Но нет ли здесь нарушения причинно-следственной связи?
Что первично, движение или его скорость? И что, в конце концов,
измеряют наблюдатели, когда они измеряют конечную, или абсолютную,
скорость движения? Чем можно измерить абсолют? Все это наводит
на мысль, что в известном опыте с зеркалами, в которых отражается
свет, измеряется не скорость движения света, а число единиц пространственно-временного
континуума в промежутке между ними. Так называемая «скорость света»
говорит не о предельной скорости движения, а только о том, что
в одной секунде умещается не более трехсот тысяч километров.

– Если я правильно понял, пространственно-временной континуум
все-таки существует?

– Да, он существует как калейдоскоп вечности, бесконечный набор
«картинок жизни», которые я выстраиваю согласно своей логике.
Иногда, кстати, логика плохо согласуется с моими желаниями. Приходится
жертвовать чем-то одним. Тогда либо случаются «неудачи», либо
происходят маленькие «чудеса».

Миллиарды солипсистов, никто не уверует, черная кошка, гуманоиды, мультисолипсизм и больше ничего

– Что, по-твоему произойдет, если все люди уверуют в солипсизм?
Несколько миллиардов солипсистов – не слишком ли многовато для
одной планеты? И не парадоксально ли это?

– Не «уверуют». Вернее даже, никто не уверует, потому
что дело здесь не в вере. Верить можно только в нечто сверхъестественное
и не принадлежащее тебе. Например, в «высший разум», существующий
где-то в глубоком космосе. Солипсизм не нуждается в вере: «верить»
в субъективный идеализм – все равно что задумываться над тем,
как дышишь, ведь речь идет о вере в что-то свое, внутреннее.

– Понятно-понятно: все люди по природе эгоисты, да?

– Эгоизм – не причина солипсизма, а побочное явление,
нечто вроде паразитирующего вируса. В основе солипсизма лежит
сингулярность сознания: его индивидуальность, неделимость и изолированность.
Попросту говоря, соблюдается принцип один человек – одно сознание.

– А как же телепатия – проникновение в чужое сознание?

– Как известно, исключения подчеркивают правила. Телепаты,
по общему признанию, это не обычные люди, а экстраординарные.
Телепатов насчитываются единицы, а под определение субъективиста
можно подвести каждого: все люди в душе солипсисты.

– Откуда это известно?

– Это видно именно из того, что никто в этом открыто
не признается: людям свойственно оставлять про себя свои самые
сокровенные мысли. Образно говоря, все люди потихоньку занимаются
любовью сами с собой, но стыдятся признаться в себялюбии, как
в инцесте.

– Ха-ха, ты утверждаешь, что в черной комнате сидит черная
кошка, потому что ее не видно!

– Вот именно, если бы ее было заметно, она была бы не
черной, а белой.

– Но почему там вообще есть какая-то кошка?

– Да потому, что ее там ищут: раз ее ищут, то она там
есть хотя бы теоретически. У каждого человека есть свое собственное
«я», но в обществе оно сливается с другими «я», как черная кошка
с темнотой черной комнаты. Если бы не запрятанный глубоко внутрь
и тщательно оберегаемый от коллективных нападок извне солипсизм,
то такое слияние было бы не метафорой, а реальностью – существовало
бы единое общественное сознание.

– Чтобы доказать легитимность солипсизма – его небредовость,
– тебе потребуется «объективный» аргумент: некий факт реальности,
а не просто досужие домыслы.

– Такой аргумент есть: отсутствие в реальной жизни инопланетян
– пришельцев с других планет.

– Но говорят, их видели. Есть множество сообщений...

– Лично я не видел. И не знаю людей, которые их видели.
Сообщений об НЛО и гуманоидах действительно много, но это только
«сообщения», и больше ничего.

– Допустим, их нет, но что в этом особенного и как это
подтверждает «реальность солипсизма», если можно так выразиться?

– Известный физик Энрико Ферми сформулировал парадокс,
согласно которому если бы существовали внеземные цивилизации,
подобные земной, они за несколько десятков тысяч лет технического
развития, темпы которого возрастают по экспоненте, смогли бы совместными
усилиями колонизировать всю вселенную. Планета Земля образовалась
гораздо позже других планет из других звездных систем, если судить
по относительно молодому возрасту Солнца. Поэтому, отсутствие
инопланетян – более чем странное явление, плохо объяснимое с позиций
объективизма. Но если исходить из того, что солипсизм не бред,
то все становится на свои места: субъективистское сознание не
может визуализировать превосходящих его по развитию существ иного
вида. Иначе говоря, у меня не хватает ума, чтобы встретиться с
существом умнее себя, которое при этом на меня не похоже. Более
совершенных людей я еще могу стерпеть, потому что они напоминают
мне самого себя, но гуманоиды – это уже слишком. Наверное, поэтому
не наблюдается «высшего разума», не бывает умных красавиц, а все
гуманоиды, которых я вижу в кино – отвратные чудовища.

– Допустим, все люди – солипсисты, но ты так и не ответил
на вопрос о парадоксальности существования множества солипсистов.
Даже два солипсиста – это уже абсурд, потому что непонятно, кто
из них существует в чьем сознании.

– Парадокс существует, но он в перспективе разрешим
путем перехода к мультисолипсизму – коллективному сингулярному
сознанию на основе духовного эксгибиционизма, вскрывающего общую
для всех людей субъективистскую основу сознания, и виртуальной
реальности как технической базы для единой субъективной реальности.

– Но виртуальную реальность, созданную техническим путем,
можно отключить, ведь правда? И что тогда будет с «единой субъективной
реальностью»? Наступит ее конец?

– Это старый вопрос из серии «что будет с твоей субъективной
реальностью, если я ударю тебе по голове»?

– Возможно. Но все-таки, что будет?

– Ничего.

– В смысле, ничего не будет или не будет ничего?

– Ничего не изменится: конец света практически невозможен,
потому что кроме света ничего нет. Частиц темноты не существует,
не правда ли? Ничто – это отсутствие нечто, и больше ничего.