Литературная критика

Людмила Улицкая отвечает на вопросы Дмитрия Бавильского

Часть первая

Кино, вино и домино

– Людмила, ты считаешь себя буржуазным писателем?

– Ох, вряд ли.

Мне не очень любезны такие прилагательные, как «буржуазный». Все
это вызывает у меня протест и едва ли не отвращение. Хотя...

Однажды мы с моей немецкой переводчицей участвовали в литературных
чтениях в каком-нибудь Бадене. И собралась вполне буржуазная публика.
Я всегда думала, что пишу мягко говоря не для этой аудитории.

Но после чтений ко мне подошла одна дама и сказала, что проплакала
над моей книгой всю ночь. Я была сражена.

То есть, наши представления о буржуазности (например, западной)
во многом состоят из стереотипов, заранее сформированных установок.

Как установка она может быть и правильная, но конкретный случай
всегда их перешибает.

– Вообще-то, в моих устах «буржуазный писатель» – это комплемент,
который дорогого стоит...

– А для меня он звучит сомнительно. Определения ведь бывают разные.
Например, для некоторых моих друзей (а это приличное количество
народа) я являюсь христианским писателем. Когда мне так говорят,
то считают, что делают мне нечто хорошее, а мне бы хотелось бы
подняться и чуть выше этого определения тоже.

Вот у меня есть подруга юности, Наташа Горбаневская. Наташа –
то, что сейчас называют правозащитник, хотя она и ее друзья никогда
не были правозащитниками, они просто вышли на Красную площадь
в 1968 году, когда танки ввели в Прагу. Она стояла на Красной
площади, ее арестовали, она пять лет отсидела в псих больнице,
что хуже тюрьмы.

Так вот давайте зададим ей тот же самый вопрос – какой она поэт?
Совершенно точно, что она поэт. Камерный, имеющий свой замкнутый
узор, ее образный мир мало изменяется в течении жизни, но эта
поляна ее.

Определение может быть, а может не быть, она – несомненно поэт.
Что само по себе уже много значит.

Среди многих людей, формально считающихся писателями большинство
таковыми не являются. Есть такая рецептурная схема, по которой
можно научиться делать всё, что угодно. И мы это прекрасно знаем.
Я и по себе знаю. Потому что один раз в жизни я ходила учиться
писательскому мастерству.

Когда-то я ходила на курсы сценаристов-мультипликаторов, училась
писать мультипликационные сценарии. Ходила года два на эти курсы,
существовавшие при Доме Кино – этакая замечательная богадельня
советских времен, где я познакомилась с многими очень яркими и
талантливыми людьми. С Мариной Вишневецкой, например.

Там учили тому, как строить микросюжет. Полезная наука, потому
что теперь я знаю, как строить микросюжет – даже самое маленькое
событие должно начинаться, развиваться и заканчиваться. Этот закон
работает повсеместно. Но ни один из гениальных фильмов по этой
схеме не снимался. Общая продукция делается именно так. По схеме.

Я очень люблю американское кино среднего уровня. Не то, чтобы
я смотрела его каждый день, но время от времени случается. И мне
нравится, что американские фильмы – как табурет – очень хорошо
сделанная вещь, у него обязательно есть четыре ножки. Вот вход,
вот выход, каждый персонаж несёт определённую функциональную нагрузку.
Все просчитано, и, когда мы садимся с мужем перед телевизором,
я всегда по первым кадрам предсказываю, как сюжет будет развиваться
и чем всё закончится. Муж всегда удивляется – откуда ты это знаешь
– а это всё та же рецептура. А вот когда я смотрела «Пролетая
над гнездом кукушки», то его предсказать следующие шаги оказалось
невозможным. Потому что он гениальный.

Хорошая проза не обязательно порождает значительное кино, это
разные вещи – как стакан и сосуд для цветов. У них функции разные
и никогда одно не бывает равно другому. Просто эта идея – писатель
ты или не писатель, а, главное, какой ты писатель -– она порочная.
Ее нужно отменить. Ты или писатель или не писатель. Это еще требует
распознавания. Я надеюсь, мне хотелось бы думать, что я все-таки
писатель. А что касается прилагательных – это оставим критикам.

Я-то считаю, что, в конечном счёте, важно быть писателем, а уж
все эти определения – дело сто десятое и совершенно необязательное.
Я бы хотела бы считаться просто писателем. Без определения. Мне
этого достаточно.

– А как у тебя складываются отношения с Юрием Грымовым,
который снимает фильм по одной из твоих книг? Будет кино?

– Кино будет. Я надеюсь, что это будет хорошее кино. Особенно
на фоне того, что мы видим по телевизору чудовищное количество
запредельно плохих сериалов. Я надеюсь, что это будет очень качественно,
потому что тот материал, который я посмотрела, мне чрезвычайно
понравился. Кроме того, я очень рада актерам, которые были подобраны
для этого сериала...

– Так это, все-таки, сериал или художественный фильм?

– Я писала сценарий для фильма. Но оказалось, что достать денег
на фильм гораздо труднее, чем на сериал. В результате, по моему
сценарию стали снимать не фильм, но сериал.

– Сколько в нем будет серий?

– 12. Привлекли дополнительного сценариста, который раскрутил
историю до размеров сериала. Но Юра надеется, что, снимая таким
образом, ему удастся из этого материала смонтировать и художественный
фильм. Это нечеловечески трудная задача. Но Юра – человек талантливый
и у него это должно получиться. Тем более, с такими замечательными
актерами.

Хотя я смотрела «Московскую сагу» и понимаю, что подчас замечательные
актеры не имеют никакого значения для конечного результата. Оказывается,
даже не имеет особого значения подлинность интерьеров: режиссер
«Саги» утверждает, что снимал на настоящих дачах. Но то, что мы
видели по телевизору выглядит как картон и фанера. От начала до
конца чудовищная фальшь и нет ни одного живого слова. Я не верю
ни одному кадру. Начиная с работы постановщика по костюмам, который
одевает персонажей времен великой отечественной в костюмы периода
НЭПа. Причем, все это новые, с иголочки платья. И все понарошку.

– А от чего зависит конечный результат. Как добиться органичности?

– Вот, скажем, Юра Грымов собирает старую обувь. Актёры у него
одеты в старые вещи. И ещё. Я думаю, что авторам «Московской саги»
мешало рабское отношение к материалу. Вот у Грымова я увидела
свободное отношение с первоисточником. При том, что текст мой,
Юра не стремится к его полному и буквальному воспроизведению.
И это даёт ему свободу. Когда человек зажат в рамки и должен соблюсти
массу условий, он теряет творческую энергию.

Продолжение следует.