Онтологические прогулки

– А ты знаешь, – сказал он, – что это непростое дело – в космос
летать? А если Родина попросит жизнь отдать? Тогда что, а?

– Это уж как водится, – насупившись, сказал я.

В. Пелевин. «Омон Ра»

…если умом обывателя … овладеют герои, то тогда строки из советской
песни «у нас героем становится любой» – это абсолютная истина

Ю. И. Мухин

Александр Генис – критик, эссеист. Родился 11 февраля 1953 года
в Риге. Окончил филологический факультет Латвийского университета.
С конца 1970-х годов живет в США. Многократно публиковался в послеперестроечной
России и за рубежом (http://www.vavilon.ru/texts/prim/genis0.html).

Антисоветчик, антикоммунист и пр. и пр. Сколько ни читаю его –
возникает желание с ним спорить.

На этот раз – из-за его похвалы коммунизму. «…в «парадигме лука»
с огромным интересом присматриваются к коммунистическому опыту
«миростроения» и освоения «пространства души». Ведь эту практику
легко связать с концепцией «рукотворной» реальности, к восприятию
которой тоталитарный режим подготавливает лучше демократического»
(Генис. Билет в Китай. С.-Пб., 2001, С. 100).

Чтоб вы поняли эту цитату, придется много что объяснить.

Надеюсь, вы согласитесь, что все меняется. Очарование сменяется
разочарованием. И наступает новое очарование. Общепринято, что
очарование Разумом при крахе Просвещения, сменилось разочарованием
в нем, и в эпоху романтизма наступило очарование внутренним миром
своей души, внушившей себе по мере возможности, что внешнего,
мерзкого мира и не существует для «меня». Индивидуалистический,
так сказать, вариант «освоения «пространства души»«. Время жить
в духе, красиво говоря.

Оппозицию «Просвещение – романтизм» утрировано можно перефразировать
так: «порядок – свобода».

А может, вы еще согласитесь и с тем, что все на свете неким образом
повторяется. И тогда аналогию тому, что произошло при крахе Просвещения,
можно увидеть при крахе коммунизма. Или фашизма. Оппозиция «порядок
– свобода» в политической ипостаси «тоталитаризм – демократия»
прекрасно это иллюстрирует.

Спросите себя, были ли сплочены немцы вокруг фюрера еще за день
до его самоубийства. Мне кажется, можно сказать: да. Оборона против
советских войск поддерживалась, но только – по инерции или от
страха перед еще не сдавшимися своими. То есть – в силу воинского
устава больше, чем идей нацизма. Порядок имеет свойство гомеостазиса,
поддерживания себя.

Но – согласитесь ли? – это все картины неполные.

И до самой капитуляции (да и позже) находились идейные нацисты,
которые не сдавались и дрались из-за того, что высшая раса, немцы,
в принципе не сдаются и лучше гибнут, чем сдаются. Фанаты.

Такие всегда есть на переломах истории. И при крахе коммунизма,
и – Просвещения. Недавно я прочел, что в наполеоновские «сто дней»
повылезли на свет недобитые якобинцы и, забыв обиды, предложили
свои услуги по уничтожению из эмиграции вернувшихся в Первую Реставрацию
дворян. А сколько лет или десятков лет после поражения при Ватерлоо
еще теплились во Франции бонапартистские настроения… А нынешние
сталинисты? Мухин (у кого я взял эпиграф) понимает, что не убей
Сталина хрущевцы, вождь бы отстранил партноменклатуру от власти
(что и начал претворять на XIX съезде партии тихим изменением
устава) и перестройка б – иная и удачная – началась на 30 лет
раньше. И сейчас, понимай, не поздно вернуться к советской власти.
Инерция…

А есть же еще и инерция цивилизации, евросибирской, так сказать
(всех денег-де все равно не заработаешь, и нет ничего лучше сибирского
разговора: сидеть вместе зимой за столом и молча щелкать кедровые
орешки). Есть же еще инерция менталитета, сопротивляющаяся окончательному
превращению России в Запад или в сырьевой придаток Запада (все
– на продажу).

По Кожинову (http://www.duel.ru/publish/kozhinov/kozhin2.html)
есть три рода государственной власти: этократия (от греческого
ethos – обычай; в Азии чаще всего), номократия (от греческого
nomos – закон; на Западе, например) и идеократия (власть православных
идей в Византии, Московии, власть триады «самодержавие – православие
– народность» в России).

«Для понимания идеократической сущности России многое дает сопоставление
судьбы большевиков и их противников, возглавивших Белую армию.
Последние – при всех возможных оговорках – ставили своей задачей
создать в России номократическое государство западного типа (характернейшей
чертой программы Белой армии было так называемое «непредрешенство»,
подразумевающее не какую-либо государственную идею, а «законное»
решение «законно» избранного Учредительного собрания). И это заранее
обрекало на поражение врагов большевизма, для которого, напротив,
власть – в полном соответствии с тысячелетней судьбой России (хотя
большевики явно и не помышляли о таком соответствии) – была властью
идей (пусть и совершенно иной, чем ранее), идеократией. И в высшей
степени закономерно, что дискредитация этой новой идеи к 1991
году опять-таки привела к мгновенному краху...».

То есть, народу в России надо иметь святую, высокую идею, и тогда
государство есть. Пресеклась в начале XVII века
династия Рюриковичей, исчезла идея Божьего помазанника – и потерпело
крах государство. Изжила себя идея самодержавия – и опять хаос
власти при Временном правительстве, когда все партии (кроме крошечной
– большевиков) убоялись принять требования идеократии.

«Вся логика русского исторического процесса была такова, что практические
лозунги, типа программных установок немецкой социал-демократии,
не увлекли бы доведенные до отчаяния войной и голодом народные
массы России в такой мере, в какой их привлек утопический максимализм,
фактически восстанавливающий древнюю борьбу за «Царство Божие
на земле». В этом смысле отрыв от реальности лозунгов и программ
был политически более практичен и эффективен, чем «конкретные»
установки каких-либо «постепеновцев»« (Лотман http://vivovoco.rsl.ru/VV/PAPERS/LOTMAN/LOTMAN07.HTM).

И вот в октябре 1917-го идею-то – справедливости – народ получил,
но даже для привыкшего к общинному землепользованию крестьянства
(большинства населения) она вскоре показалась чрезмерной. Да и
для других – тоже. Да и для большевиков. Которые сделали из себя
массовую партию (в которую полезли карьеристы), чтоб на всех звеньях
управления тянуть естественно индивидуалистический народ к исполнению
не таких уж естественных коллективистских обязанностей.

Это я пересказываю Мухина (см. http://www.sovnarkom.ru/BOOKS/MUHIN/STALIN_1/muhin_st_0.htm).

Так, пока исторические условия были чреваты поражением власти
(и казнью большевиков победителями), контролеры себя еще оправдывали.
Но по мере усиления страны… Особенно после 1945 года… Рыба тоталитаризма
гнила с хвоста и с головы.

А инерция?

Если б в былом и хвалить сейчас что, так тот аналог военному уставу
терпящей поражение любой армии, каким для советского народа была
расплывчатая идея справедливости (идеократия, побуждающая терпеть
и консолидироваться россиянам и при реставрации капитализма с
его принципом «человек человеку волк», терпеть и консолидироваться
– ради обещаемого властью обустройства так называемого социального
государства).

Или другое, тоже нечто смутное. Какой-то инстинктивный сверхисторический
оптимизм. Который в XIX веке осмыслялся славянофилами и правыми
в расчете на третий путь России из-за ее сельской общины. А в
XXI веке осмысляется идеологами цивилизма, утвердившегося, мол,
в первую очередь в России, как в стране, где еще сильна память
о коллективизме и уравнительстве. (Цивилизм – строй, в который
перейдет капитализм из-за такого роста производительности
труда, что тот способен будет обеспечить нежелающих участвовать
в конкурентной гонке прожиточным минимумом за счет выделенной
им равной на всех ренты с природных ресурсов.)

В общем, на исторических переломах картина ««миростроения» и освоения
«пространства души» вырисовывается тройственная. Сейчас и у нас:
1) Коммунизм с его героями, осваивающий «пространство душ» других
и обеспечивающий массовый героизм (прошлое); 2) Разнородное упрямство,
иногда с мистикой; 3) Приспособленчество к новому (демократии),
тоже иногда с мистикой. Последние двое осваивают «пространство
души» приватной, своей. Второе – с упором на интерес все же общий
(социальное государство, российская соборная самобытность и т.д.).
Третье – с упором на интерес частный.

Так что генисовская похвала коммунизму (помните? – насчет «рукотворной»
реальности) по меньшей степени двусмысленна.

Но Генис так четко не думает.

Он видит просто закат старой и восход новой эры. И называет новую
парадигмой лука. В противовес предыдущей эре, называемой им парадигмой
капусты.

«Советская метафизика делила со своими предшественниками [наверно
религией в Средневековье, в Новое время – Возрождением, классицизмом,
Просвещением] представление о некоем резервуаре смыслов, составляющих
в совокупности идеальную гармонию. Восстановить ее – цель художника.
Он… открывает существующую… истину… [что] можно
назвать «парадигмой капусты»: снимая лист за листом слои ложного
бытия, мы добираемся до кочерыжки-смысла» (С. 94).

«Только крах коммунизма показал, что это «дорога никуда»… Здесь
исчерпавшая себя «парадигма капусты» уступает место другой… –
в пару капусте – лучше взять в метафоры лишенную сердцевины луковицу»
(С. 95).

Если продирание к кочерыжке – волевой импульс, нечто противо-естественное,
то противоположное – естественно.

«Ему [естественному] безусловно чужда мысль разрушить старый мир
ради нового, потому что новый мир сам рождается… Надо только не
мешать ему расти. [Да здравствует естественность!]

Если в «парадигме капусты» хаос снаружи, а порядок внутри, то
в «парадигме лука» хаос – зерно мира, это «творящая пустота»«
(С. 96).

И творит она что-то пустоподобное.

«…основы учения объясняют персонажи из сказки А. Милна, самым
мудрым оказывается Винни-Пух, потому что у него нет заданной автором
роли. Если Иа-Иа – нытик, Пятачок – трус, Тигра – забияка, то
Винни-Пух просто существует, он просто «есть»« (С. 98-99).

И мне вспомнилось рассуждение кого-то из открывателей теории и
практики научной организации труда: надо брать пример с природы.
Например, с семьи льва. Каждый должен делать свое. Лев – обеспечивать
корм семье. Львица – вынашивать, выкармливать и воспитывать львенка.
Львенок – жить.

Генис, похоже, освящает святую простоту. Впадание в детство. А
если ввести его лук в систему оппозиций более абстрактную, например,
«высокое – низкое», то луком будет «низкое», раз предшественником
советской (новейшее время) метафизики является христианство (Средние
века), уж точно «высокое».

Наверно, чтоб замаскировать такую (с низким – для капитализма
и демократии) ассоциацию, саму собой напрашивающуюся в ряду разных
общественных формаций, эр, парадигм, ценностей и т.п., Генис и
затеял в своей книге главу «Лук и капуста».

А теперь вернемся к его похвале коммунизму.

Во время расцвета идей коммунизма он силен, большевики зажигают
массы, успешно действуют в «пространстве душ» других и массово
продуцируют героев. Но Генис хвалит не этот коммунизм и не за
то.

А какой? Испортившийся? Когда и как он испортился? В 20-м? 23-м?
Когда выяснилось, что мировой революции не будет, и решили его
строить в одной стране? Что противоестественно?

Если верить Мухину, троцкисты, не сумев пробить экспорт революции,
решили (совсем как много после них – Горбачев, и как, говорят,
до них – Ленин, заявивший, что НЭП это всерьез и надолго), что
нужно вернуться к капитализму, и ждать все же мировой революции,
что естественно и не тоталитарно. И не этот коммунизм хвалит Генис.

Однако аж до 50-х годов (включая послевоенное восстановление)
героизма было много, и, следовательно, Генис и не сталинизм хвалит.
А то, что стало после. Так называемый реальный социализм. Потому
что упоминавшийся контроль партноменклатуры, которой после победы
в войне перестала угрожать смерть, стал тормозом управления и
провокатором бегства недовольных в себя. Генис хвалит противоестественное
в квадрате. Хвалит, собственно, не коммунизм, а идиотизм.

А настоящий доброхот – за то, что оставалось все же (если оставалось)
хорошего, – от того идиотизма нынче, после его кончины в 1991
году, – настоящий доброхот что станет делать? – Если осталось
что-то генетически связывающее тот идиотизм с мало возможной,
но все же возможной, неутратой смутной самобытности России в будущем…
– Настоящий доброхот станет теперь мазохистски наслаждаться от
того идиотизма.

Что замыслил Сталин? – пишет Мухин. Чтоб партия занялась исключительно
кадрами, вернее, идеологией. И чтоб чисто убеждением проводила
свои идеи в жизнь. Народ согласится – изберет предлагаемого кадра
во власть. А в хозяйство партия – ни шагу.

А как распорядилась убившая Сталина партноменклатура? – Думая,
что бытие определяет сознание, по сути все свои усилия направила
(с какой эффективностью, о том не говорим) на – я извиняюсь за
суконный язык – удовлетворение материальных, а не духовных потребностей.

Комсорг институтской группы (в 50-х гг.) взбесился, когда я, в
неофициальной обстановке, в курилке, сказал ему, что он, в сущности,
не организовывает того единственного главного дела, для которого
призван комсомол – для коммунистического воспитания хотя бы своих
членов. Он мстительно подговорил выбрать меня комсоргом вместо
себя. А когда я, избранный, попробовал не лгать, меня факультетский
комитет постановил из комсомола исключить. И я хорошо усвоил,
что никакого коммунистического «освоения «пространства души» »
других этому идиотизму не нужно.

А Генису зато можно его хвалить. За побуждение меня к «освоению
«пространства души» » моей. И я побежал от действительности. Но
я побежал, в итоге, в сверхбудущее, в котором восторжествует некая
соборность. Генис же такого не понимает. И думает, что бегать
можно только в свое свободное ото всего «я».

Для скрываемой от нас тайной глубины генисовской души существует
только антитеза «порядок – свобода» и в чем-то соответствующая
ей антитеза «высокое – низкое». А сверхпорядок и сверхвысокое
– невдомек ему о наличии таковых в природе.

А если поверить ему, что наступила новая эра – лука, то в ней
не только сверхвысокого нет, но и высокого. Осталось только низкое.
Только естественное. Дарвин может в гробу успокоиться.

«Для Дарвина главной проблемой «происхождения человека» была проблема
нравственности, которая оказалась несводимой ни к каким естественным
законам» (http://www.netda.ru/slovo/problema.htm).

Справедливость как составляющая цивилизационной идентичности России
тоже является в неком смысле противоестественной.
И перед тем, кто искренно заинтересован в ней, возникает проблема
«освоения «пространства души»« меня-соборного.

Если всерьез этой проблемой займется в какой-то мере – ну как
сказать? – просоциальный писатель (просоциальный даже в постсоветское
время), то что просоциальный сделает, описывая исторически провалившуюся
советскую власть? – Он захочет попенять ей, что она игнорировала
воспитание людей в коллективистском духе (раз) и что она слишком
большое внимание уделяла материальному (два). Делала б наоборот,
мол, – не «имели б то, что имеем».

Мог ли, мол, в неком смысле противоестественный зародыш
коммунизма состязаться со в неком смысле естественным
матерым капитализмом на материальном поприще? – Нет (как показала
история). – А что он делал? – Состязался. И в какое-то время в
чем-то (в освоении космоса, например) даже капитализм обгонял.

Такой представляется история нашему просоциальному писателю в,
скажем, 1991 году.

Уязвленный всемирно-историческим поражением социальности писатель
теперь в своем художественном произведении сделает свою несчастную
протеже всюду безнадежно отстающей от капитализма.
Даже и в области космоса. СССР у него лишь станет делать вид,
что осваивает космос.

А в области духа (где дело было в фактическом загоне) – наоборот.
Писатель снабдит социальность чудовищной мощью (вроде бы, по Генису).
Чудовищной в своей противоестественности. Курсантам летного училища
пусть отрезают ступни, чтоб они повторяли подвиг Маресьева, от
воспитанной ненависти к врагам в войну научившегося летать на
самолете и без ступней – и громить, и громить врага.

Кто читал, теперь поймет, что я подвел к «Омону Ра» Виктора Пелевина.

Неправильно понятому Генисом.

Окончание следует.