Онтологические прогулки

Любовь и боль. Люболь. Почему любовь, даже счастливая, взаимная,
беспрепятственная, всегда приносит ощущение или хотя бы
предчувствие боли? И почему боль, вызванная другим человеком, даже
боль раздражения, обиды, недоумения, легко переходит в
любовь к нему? «...Объясни – я люблю оттого, что болит, или это
болит оттого, что люблю?» (Александр Башлачев).

Суть в том, что любовь – это чувство действенное и вместе с тем
предельно страдательное. Любящий вступает в зависимость от
другого, любимого, – и мгновенно делается уязвимым. Представьте,
что сердце человека находилось бы не внутри него, в груди, а
где-то на расстоянии. Иногда очень далеком – за тридевять
земель. Такой организм, с сердцем, бьющимся где-то вовне, на
тонкой ниточке кровеносных сосудов, был бы предельно уязвим
и не слишком-то жизнеспособен. Но именно таков любящий: его
сердце бьется вовне его. Оно не защищено грудной клеткой. Он
не может с ним совладать: оно свободно, а между тем именно
оно перегоняет кровь в его организме, и от этого никуда не
деться! Ничем не заменить этого внутреннего органа, вдруг
ставшего внешним, но столь же насущного для жизнеобеспечения.
Чего только с ним не может случиться! А вдруг его кто-то
толкнет или ударит? А вдруг оно само потянется к кому-то другому
и из него выскочит еще одно маленькое сердце и начнет
биться отдельно от него? Как жить с сердцем, сердце которого
может принадлежать кому-то другому, с этой двойной зависимостью
от чьих-то там сердечных перестуков?

И тем не менее любящий выживает в условиях, когда выжить, казалось
бы, невозможно. Потому что любовь не только страдательна, но
и действенна. Она испускает из себя такой поток крови, что
он омывает любимого и становится как бы океаном, в котором
легко плавается этому внешнему сердцу, где бы оно ни
находилось, и защищает его от внешних воздействий. Целостность
организма восстанавливается даже и на расстоянии, конечно, за счет
большой потери крови. Но она и возвращается любящему тем же
внешним сердцем, ведь в этом и состоит его ответная работа:
разгонять и круговращать кровь. Любовь причиняет боль, и
чтобы избавиться от нее, есть два выхода: стать меньшей
любовью, потерять чувствительность – или стать большей любовью,
истечь кровью, но напоить ею свое далекое сердце и тем
скрепить его с собой, обнять своей любовью-кровью.

Бывает и так, что боль, вызванная другим человеком, постепенно,
вопреки себе перерастает в любовь к нему. Но это лишь кажется,
что вопреки. На самом деле, и вопреки, и благодаря. Не будь
любви, пусть лишь возможной, зачаточной, не было бы и
ощущения боли. Мало ли на свете нечутких, неучтивых людей, обидных
слов, досадных поступков, раздражающих мыслей – если ты
равнодушен к этому человеку, то пройди мимо и быстро забудь.
Если же эти слова продолжают царапать тебя, а обида забирается
все глубже в сердце, это значит, что твое сердце уже тебе не
принадлежит. Оно уплывает вслед за этим человеком.
Вслушайся в свою обиду и, если еще не поздно, забудь ее и постарайся
вернуть себе свое сердце, задвинь его назад в грудную
клетку. Ведь мало хорошего обещает такая любовь, которая
начинается с обиды, вернее, впервые узнает о себе по той боли,
которую причиняет ему другой. Дальше боли будет все больше и
больше, ведь то жесткое, ранящее, что принес тебе этот человек,
никуда не уйдет из него и будет все острее ранить тебя с
ростом твоей уязвимости.

Вот как этот страдальческий опыт передается Ф. Тютчевым от лица
любящей его Е. Денисьевой:

                          * * * 
        Не говори! Меня он как и прежде любит, 
        Мной, как и прежде дорожит... 
        О нет! Он жизнь мою бесчеловечно губит, 
        Хоть, вижу, нож в его руке дрожит. 
        То в гневе, то в слезах, тоскуя, негодуя, 
        Увлечена, в душе уязвлена, 
        Я стражду, не живу... им, им одним живу я – 
        Но эта жизнь!.. о, как горька она! 
        Он мерит воздух мне так бережно и скудно, 
        Не мерят так и лютому врагу... 
        Ох, я дышу еще болезненно и трудно, 
        Могу дышать, но жить уж не могу! 

Если любовь неотделима от боли, то нужно по крайней мере различать
добрую и злую боль. Добрая боль возникает из любви, как
неизбежное перенесение сердца в кого-то другого. Никто тебя не
ранит, ты сам становишься ранимым. Злая боль – та, что ранит с
самого начала и становится наваждением любви. Такая любовь
покорно плетется вслед за своей болью, не в силах от нее
отстать. Кто-то держит в руках твое сердце и ведет за собой,
все больнее и больнее натягивая те сосуды, которые прикрепляют
тебя к нему. Если ты не поддашься, сделаешь шаг назад или в
сторону, боль становится невыносимой – и ты вынужден
уступить, идти по ниточке, за которую дергает тебя твое внешнее
сердце, жестокий кукловод. В таких отношениях боль первична,
любовь привязана к любимому только мерой возрастающей муки и
узнает о себе только по ранам, которые ей наносят.

Что же остается делать любви, превращенной в сплошное страдание? Не
утрачивать действенности. И если нельзя омыть своей кровью,
умиротворить и осчастливить свое болящее внешнее сердце,
остается только выращивать в себе второе, внутреннее, за
которое можно быть спокойным: оно всегда при тебе. Это может быть
вера в Бога, любовь к ребенку, открытость вдохновению и
творчеству. «Болящий дух врачует песнопенье» (Е. Баратынский).
Там, где много ран, где кровь льется рекой, там из ее струй
скорее может возникнуть новое биение, сложиться внутреннее
сердце, которое само начнет гнать и вращать эту кровь. И тогда
внешнее сердце можно оторвать от себя – пусть катится
прочь!

Конечно, в одной любви бывает и добрая, и злая боль, и трудно
уловить, когда эта боль добрее, а когда злее; когда сама любовь
невольно причиняет тебе боль, а когда боль пользуется твоей
любовью, чтобы глубже тебя уязвить, взять за живое, сделать
зависимым и бессильным. Трудно – и все-таки нужно различать,
чтобы не стать заложником этой боли, не дать ей растоптать
твое достоинство и свободу. Любовь не может не трепетать и не
обливаться кровью за свое далекое сердце... Но если это
сердце само бессердечно, если оно радуется своей власти над
тобой и наслаждается твоей мукой, приходится срочно отращивать в
себе внутреннее сердце, свое право на дитя и веру, на
творчество и свободу. И тогда пересохшие внешние сосуды смогут
лопнуть безбольно и выпустить тебя из плена сердца-кровопийцы.

Вслушивайся в звучание своей любви, в ее второй слог. Боль – бо-о-о!
– вписана в само слово «любовь». Но порой она начинает
править и меняет окончание слова, превращая его в «люболь». Вот
эту любовь, ставшую сплошной болью, нужно вернуть в ее
первое слово, вправить ей вывихнутый сустав, вернуть ей прежнее
окончание. Пусть боль будет частью любви, но пусть любовь не
исходит болью, не завершается в ней. Сам реши, что
происходит с тобой: любовь, в которой есть место боли, или боль,
люболь, в которой все меньше места любви. И даже в этой
последней грусти радуйся тому, что твое сердце остается с тобой, и
из опыта люболи – и даже благодаря ему – может возникнуть
новая любовь.