Онтологические прогулки

Необходимо проследить историю каждого убийцы,
грабителя, насильника, вора, каждого преступника, а не только
государственных преступников и убийц, таких,
как Нерон, Сталин или Гитлер: проследить во всех возможных
ответвлениях и связях их жизнь, жизнь их детей, внуков,
правнуков, детей этих детей и побочных отпрысков этих детей,
вплоть до наших дней, чтобы увидеть всю систему
правонаследования Преступления и соответствующее ему
правосознание – и вот тогда несомненно бы
оказалось, что мы живем среди преступников, что все они так или
иначе несчастливы и несут ответственность за
преступления своих далеких предков, что никто не избежал
наказания – ни сами эти убийцы, недужные или уроды, ни их дети и
внуки, и круг этих преступников и уродов все расширяется и
расширяется, и в конце оказывается, что мы живем среди убийц,
насильников и моральных уродов, наследников прежних
преступлений, – и сами эти преступники и уроды, серийные убийцы,
наемные киллеры истории, ежесекундно истребляющие в войнах,
бандитских налетах, казнях, терактах, лжи, предательствах, в
своем кровавом «искусстве» тысячи жизней, громоздящие горы
трупов на вершину своей Цивилизации, и вот истинно человечья,
а не божья кара настигла всех нас, и все мы вписаны в эту
Всемирную историю преступлений. Мы чествуем женщину-снайпера
этой истории, Полного Кавалера Ордена Славы, пресекшую не
одну жизнь. Но что-то мешает нашему восхищению этой женщиной.
От рождения у нее белые слепые глаза.

Я уже не говорю о ни в чем не повинных животных, бесчисленно
убиваемых ради того, чтобы люди ели их, а на самом деле, чтобы ели
себя. Только представить это одно огромное обезглавленное
кровавое тело человечьего вожделения, висящее на крючках
мировой бойни, моря крови, горы еще шевелящихся от близости жизни
окровавленных шкур, потухших глаз, вырванных языков, единый
согласный вопль страдания мира – который человечество никак
не расслышит в своем безоглядном стремлении к потреблению.
На какое здоровье, прогресс, справедливость, божественную
милость оно рассчитывает, пожирая это тело, какого Бога
призывает в свидетели своей невинности – в свидетели своей
вины?

Всемирная история убийства продолжается; она не будет написана и
осмыслена, пока субъект этой истории – мы сами.

Всемирная история – это и есть Всемирная история преступления, в
которой палачи, жертвы и топор – мы сами.

В защиту самоубийства

Самоубийство – последнее прибежище воли, завершающее волеизъявление
безвольного, финальный жест обескровленного феноменальным
существованием «эго». Когда мир отнимает у индивидуума все – и
самое волю – остается еще это последнее самоизъявление
личности, которым она отменяет всякое внешнее насилие или
принуждение.

Самоубийство – это насилие Бога, не воспринимаемое
самоубийцей как внешнее принуждение, последняя репрессия
мира, которую самоубийца, как правило, не осознает: он
сосредоточен в своей воле и ведом только ею. Присутствия другой воли
в своей собственной он не осязает.

Я осознаю Бога как принуждение, поэтому суицид для меня невозможен.

Восхищение отчаяния

Человек жаждет греха, стремится к страданию, чтобы переполнить ими
свою кармическую историю, потому что он стремится к
завершению опыта, к концу
страдания. На пике страдания и отчаяния, как и на пике наслаждения,
человек восхищается (похищается) собой – в
запредельное.

Быть может, Нирвана – только восхищение отчаяния.

Невозможность рая

Отнять у людей мечту об аде, надежду на ад, радость ада, это значит
сказать им: ведите себя хорошо, а то попадете в
рай.

Вот он и ведет себя плохо.

Определение вечности

Вечность – только вечно длящееся время, то есть, вечно длящаяся
иллюзия, или надежда, или страдание. В ней всякий опыт
становится окончательным, все несуществующее – вечным несбывшимся,
все предсуществующее – вечно возможным. Я бы даже сказал, что
вечность – это остановившееся время, застывшее время зла. В
ней творчество и добро.

О какой вечности вы мечтаете, если она – вечная мука? Я не понимаю,
каким образом из «вечности» можно изъять боль, отчаяние,
предательство, злобу, вероломство, разлуку. Я не вижу, где она
может быть отделена от зла. При мечте о вечности мы все
впадаем в иллюзию, будто в ней не будет больше этих свойств
времени – преходящести и непостоянства – и всего, что им
сопутствует; напротив, непостоянство и изменчивость в ней
становятся постоянными.

Если постоянство изменчивости становятся вечным, мы больше не
нуждаемся ни в какой другой вечности, а переживаем ее уже здесь,
во времени, на земле. Если вы хотите в вечности
счастья, то и это – нелепо, ибо счастье утомляет еще
больше бедствия, а неотвратимое счастье равно худшему
несчастью. В вечности всегда есть обреченность
постоянству, что человек не переносит больше всего.

В вечности человек ищет беспамятства, забвения – никогда не
пробуждаемой памяти о пережитом.

Но для этого ему не нужно бессмертия. Для этого ему нужна вечность
непостоянного, которую он и имеет.