Проза

рассказ бывалого морехода

И вот расскажу я вам, значит, историю, каковая явилась со мною на
ниве культурного моего развития и губительной тяги к нуждам
народным.

А было это в году, каком и запамятовал, но не позже, чем нарекли нас
с трибуны «единой общностью людей». Выдался об ту пору
мороз преждевременный, но крепкий, как первач натощак. Северные
реки легли под ледовой смирительной рубашкой тихо, мертво,
надежно. Воздух замер по стойке «смирно». Ветер вовсе и не
колышется, а с ним – жизнь, тоже ни с места, и как бы ждет
повелений судьбы.

Судьба – штука, конечно, для жизни пригодная. Но гвоздя ею в стенку
не вбить. И с лица ее водицы, особливо живой, не попьешь.
Куда податься? Некуда. Наказали: «Сиди, паря, и не рыпайся».
Все в зимний отпуск, а я – «сиди». Белый свет в копеечку, а в
кармане, даже на грошовый мой интерес – ни целкового.
Только и всего достояния, что народное, – судно по кличке «Смерть
скарабеям». Чем оно груженое, Бог ведает.

Было мне холодно. Было мне гадко. Жить не хотелось. Мороз пробирал
до костей. Но что костям моим за польза, если они не для
холодца? Газеты меня не восхваляли. Писем никто мне не слал. Был
я невидим и неслышен, как боец незримого фронта.

Бррр, как вспомню. Противно! Печально! И поучительно!

Однако жить надо. Долго я думал, как быть. Наконец, додумался.
Собрал остатки сил и отдал им на растерзание газетные подшивки,
которые пылились в кают-компании. Вспомнилось мне на голодный
желудок, что пресса бдительно стоит на страже здоровья и
сытости. Если, скажем, неурод с замороженной птицей, то отыщут
журналисты ученого мужа, который с апломбом докажет
малообразованной своей аудитории, что картошка питательней и
полезней. Если картошка сбежит от урожайности, то пропишет он
массовому читателю березовую кашку. Народное, мол, средство, и
очень полезно для пищеварения.

Я бы в охотку березовую кашку. Но куда ни посмотри, ни единого
деревца. А о картошке или битой птице и думать не смей. Эх,
тьма-таракань!!! Жрать нечего, а жить-то хочется!! Я за газеты, и
ну их пальцем слюнявым, скорей, скорей!

«Один грамм никотина убивает ломовую лошадь».

Не для меня. Лошади нет поблизости. Я бы ее – никотином – вмиг.

«Алкоголь на службе здоровью».

О! Алкоголь! На службе!

«Сухое вино содержит в себе питательные ферменты, насыщающие организм...»

Ах ты, Боже мой! Выпили ведь, все выпили, еще до первых признаков голода!

«Морская капуста ничем не уступает мясу ни по калорийности, ни по
количеству белков. Японцы, питающиеся ею издревле, всегда
жизнерадостны, трудолюбивы и приветливы».

Еще бы, раз не стоят в очереди за мясом!

Пойдем дальше. Мне что капуста, что мясо, все равно далеко. И вдруг!

«Ведро воды способно заменить десять грамм... масла».

Как? Целых десять грамм? Ур-р-ра!

«В последние годы повышения благосостояния и улучшения жизненных
благ нашего народа пытливая мысль советских диетологов
неоднократно обращала свое пристальное внимание на питьевую воду как
на удивительный по своей неисчерпаемости и витаминоемкости
источник энергоснабжения человеческого организма...»

«Что показательно, без пищи человек может существовать более сорока
дней, без воды, за малым исключением, всего лишь пять-шесть.
Не зря ведь пелось в старой песне: «И выходит, без воды и
не туды и не сюды».

«И вот диетологи под руководством Председателя Президиума совета
директоров по санаторному и водоминеральному лечению, автора
монографии «Жизнь после смерти» профессора Вешниеводы провели
важный эксперимент. Он превзошел все ожидания...»

Каждый второй выжил, что ли?

«Эксперимент показал, что питьевая вода располагает полезными
свойствами всей таблицы Менделеева, как-то: “аш-два-о” находится в
ней в неограниченных количествах. Помимо того, в воде, в
зависимости от того, дождевая она, колодезная или речная,
наличествует калий, водород, натрий, урановые соединения…»

Будьте вы прокляты, не томите! Где масло?

«Исходя из всего вышеизложенного, вода успешно соперничает с маслом
по экономическим показателям. Изготовление одного кубометра
воды – дождевой, колодезной, речной – несравненно дешевле,
чем бруска масла. А если учесть, что вода не только насыщает,
но и дезинфицирует каждодневно кишечник, то, по всей
видимости, лучшего продукта питания для прогрессивной части всего
человечества еще не придумано в орденоносных лабораториях
наших славных ученых».

Прочел я все это, и слюнки у меня потекли. Что за чудо вода, когда
колодезная, студеная, до звона в мозгах. Витамины в ней,
хлебай их ложкою, и насыщайся, прибавляй в весе, как на курорте.
Даром что ли те, что посановитее, трескают «Нарзан» и
«Боржоми», да не чураются прочих минеральных, с бутылочкой и без,
удовольствий. Не дураки ведь, с понятием. Знают, о чем
газетам лишь предстоит по указке сверху догадаться. И с каких
пор! Лермонтов – не за так, почитай, прогрессивным слыл
человеком – пил только ее, водицу, в Пятигорске. В ней, в родимой,
выискивал все запретные для народа элементы Менделеевой
таблицы, чтоб опосля обнародовать. Дать понять непутевым и
страждущим собратьям, мол, за мной, за прогрессивным –
человечество! А его застрелили. Прислужники царские да наймиты
иностранных разведок! Все бы им, чтоб народ масло лопал и не
приобщался к передовым элементам таблицы Менделеева. Чтобы жил
старыми понятиями и деклассированными элементами.

Вот ведь как! А жрать хочется! С витаминами и калориями или без, но
хочется. Очень.

И попер я с ведром брезентовым к проруби, что брательнику моему
Емельке и не в столь голодные времена щучку выдала. «Везет
дуракам», – подумал и, подумавши, зачерпнул чего-то там на
счастье.

«Не повезло. Умный!» – констатировал я, вытащив полное ведро воды с
разбавленной в ней нефтью, тоже, видать, из таблицы
Менделеева. Обидно стало, но делать нечего. Пошел назад.
Вскарабкался по обледенелому трапу на борт, да прямиком на камбуз.
Вылил воду в котел. И опять новым рейсом к проруби. Ходил-ходил,
пока не набрал воды вровень, по полезной емкости, с
килограммом масла.

Набрал этого добра. И заскучал, на котел глядючи. До краев в нем и
больше. Как напитать себя? Не насос ведь, разорвусь,
калориями не докормленный. Но тут стукнул мне по башке героический
лозунг: «Живым не сдамся!» И пока из глаз сыпались искры,
накренил я котел, присосался, и почувствовал себя всамделишным
китом.

Стал я необъятных размеров, вырос в животе до того, что живот во все
стенки уперся, не пускает меня во внешний мир. Стою,
запечатанный в камбузе, а из разжиженного мозга фонтанчиком
брызгает. Что за содержимое в том фонтанчике, непонятно. А знать
очень хочется, как и кушать. Вдруг мой мозг брызжет чем-то
питательным? Но чем? Во всяком случае, не
марксистско-ленинской философией, потому что она не в мозгу, а в сердце. Значит…
Подожди, а что у меня в мозгу? Серое вещество, извилины. И
еще что-то. Недаром же вдалбливали мне всякие прогрессивные
знания, чтобы через мозг напитать сердце. Но ошиблись. Чем
сердце не корми… оно все равно смотрит в нужном направлении,
сейчас – на входную дверь. Кто бы ни вошел, и чего б ни
вышло.

Таки вошел… И вышло…

Вошел он. Вышла она. Вода. Но это потом – со всеми калориями и в
собственном соку.

Кто же вошел? Присмотрелся я – человек. Глядит на мой живот и
головой покачивает. За ним вошел кот и сказал: «Мяу». Пригляделся
я – кот при усах и коготочках, но почему-то с человечьей
мордой. Как еврокоммунизм, должно быть.

– Паря, – сказал человек, и кот облизнулся.

– Паря, – сказал человек, – каждой твари по паре, а кот у меня одинешенек.

– Буль-буль, – закапало из меня, покатилось. И на камбузе началось наводнение.

Кот вскарабкался на котел. Человек на плиту. Я за ними. Но куда там!
Воды уже по пояс. Мне никак не пробиться – не Ной. Тону.

– Спасите! – хлынуло из меня.

Кто-то руку мне протянул, то ли человек, то ли кот. Ухватился я,
вполз, изловчившись, сам не знаю куда. И очутился в котле.
Сверху крышкой меня – раз!– придавили, голову не поднять. Чую,
огонь заиграл в плите.

– Буль-буль, – из меня.

Сварят меня в этой вонючей воде, что льется и льется из глотки.
Отравятся ведь, паразиты. Здоровья своего не сберегут. Эх,
тьма-таракань! Жить не хочется, а помирать страшно. Еще спросят
всякие там с крылышками на том свете: «Чего явился?» – что
скажу? как оправдаюсь? Назад попрошусь, не отпустят. Ой,
горячо! За что мне такие страдания!? Я ли не… о чем это я? Где
моя, как ее?.. ах да, мысль?

Была? Была! Сплыла? То-то и оно!!! Сплыла-выплыла. Русалкой… из
мозга – в гортань. Из гортани – в котел. Вот она, плавниками
машет, мечется в воде. Знать, припекает и ее, родимую. Ну,
держись, мысль-русалка! Я тебя счас…

Вдруг – гляди-ка, чудо – нырнула в котел кошачья лапка, исхитрилась,
зачерпнула во все коготки русалку, и нет ее, мысли моей.
Хрустнули надо мной русалочьи косточки и послышалось
полнозвучное: «Мур-мы-у-ррр!».

Жизнь моя остановилась, хотя это безобразие и продолжалось. А потом
у меня кончились мысли. Я очнулся от голодного обморока.
Глядь, в руках газета, а во рту ни былинки. И возжаждал я с
душевным трепетом кота, пусть он сто раз и гад. Сожрал бы!

Собрал я последние силы и пополз в неизвестном направлении – на звук
«мяу». Ну, думаю, котик, сойдешь мне за кролика.

Ползу, ползу. Вроде бы еще по палубе, а уже по мостовой. И упираюсь в очередь.

– Что дают, а?

– Мясо.

– Кошатину?

– Дурак! Говядину!

– Пустите к прилавку.

– Только инвалидам войны без очереди.

– А-а-а!

Легче грудью закрыть амбразуру дота, чем пищей рот.

– За что боролись?! А-а-а!!!

Выбросили меня из очереди – за пределы сознания. Пришел в себя – вот
те раз! – опять на судне. Бррр, как вспомню! – и старый
морской волк опорожнил залпом пятую с начала рассказа рюмку.

2006 г.