Лаборатория слова

Нарративные стратегии ветхозаветных пророчеств в поэмах Уильяма
Блейка

Продолжая соотнесение с малыми поэмами Блейка книг малых пророков
Ветхого Завета, отметим близость «Французской Революции» с книгой
пророка Иоиля. У пророка, как и у Блейка, противопоставлены наказываемое
племя и «народ многочисленный и сильный, какого не бывало от века
и после того не будет в роды родов» (Иоил. 2:2). Как и у пророка,
у Блейка героем действия становится взывающий, молящийся народ,
просьба которого исполняется. Особенно важным соответствием нам
кажется упоминание у Иоиля духа пророчества: «будут пророчествовать
сыны ваши и дочери ваши; старцам вашим будут сниться сны, и юноши
ваши будут видеть видения» (Иоил. 2: 28). Кроме упомянутого внимания
Блейка к образу пророчества, случаются в поэме и сны, и видения:
одним из персонажей становится призрак Генриха IV, сначала видимый
Архиепископом во сне, а затем наблюдаемый и нарратором. Текст
Блейка также исполнен обещанных у пророка «знамений на небе и
на земле» (Иоил. 2: 30); светила, как и у пророка, меркнут, и
нарратор оставляет персонажей и читателя на заре нового «дня Господня»
(Иоил. 2:1). Отметим полемическую инверсию библейской образности,
явную в поэме Блейка: «народ многочисленный и сильный» (у Блейка
– представители третьего сословия) – уже не знак гнева Господня,
но светлая, спасающая сила, хотя сюжетная функция ее остается
неизменной: приближение «нового неба и новой земли».

Cоотнесение малых поэм с книгами малых пророков выявляет связь
«Америки» с книгой пророка Амоса. Прежде всего их объединяет предощущение
наступления новых времен: тема книги Амоса – наступающий суд Божий
над народами. Здесь широко развернут мотив наказания Господня
(отраженный у Блейка в «казнях», которым подвергаются Америка
и Альбион): в повторяющихся пассажах Дамаску, Газе и Тиру обещано
наказание огнем, истреблением и пленом; напоминает стиль пророка
и кумулятивное нагромождение катастроф у Блейка. Амос, как и Орк,
– пророк нового времени, не принимаемый современниками. Америка,
подобно дому Иакова, является избранной землей: ее истребление
частично. Странное потопление Америки, упоминаемое Блейком (Then
had America been lost, o'erwhelm'd by the Atlantic), возможно,
должно прочитываться в контексте слов Амоса: «Господь Бог Саваоф
коснется земли, – и она растает, и восплачут все живущие на ней;
и поднимется вся она как река, и опустится как река Египетская»
(Ам. 9: 5).

В «Европе» протагонист поэмы, «матерь богов» Энитармон, образ
которой противоречит библейскому патриархальному монотеизму, делает
во многом сложным рассмотрение ветхозаветных параллелей. Однако
тема бедствия и казни, претерпеваемые людьми на протяжении истории,
кровавые битвы, образ пророка, стоящего на башне (подобно ему
связанный Орк – на горе), мотив тирании и страшного суда, а также
точка зрения «видящего», а не «слышащего» посредника божественной
воли – «Пророческое видение, которое видел пророк» (Авв. 1: 1)
– объединяют «Европу» с книгой пророка Аввакума.

«Песнь Лоса» может быть небезосновательно соотнесена с книгой
пророка Аггея. Их объединяет структурная близость (две небольших
части). Важным моментом соответствия является нарративная предзаданность
ситуации откровения: книга Аггея начинается с объяснения, хронологически
и топологически уточненного, «авторства» произносимых слов: «Во
второй год царя Дария, в шестой месяц, в первый день месяца, было
слово Господне через Аггея пророка к Зоровавелю, сыну Салафиилеву,
правителю Иудеи, и к Иисусу, сыну Иоседекову, великому иерею:
так сказал Господь Саваоф» (Агг. 1: 1,2); то же повторяется в
начале второй части. «Песнь Лоса» также начинается с комментария
«авторской» установки:

При всем различии хронотопа типологическое сходство ситуации очевидно.
Далее, «Песнь Лоса» – своего рода история разложения человечества:
«братья и сестры жили в Войне и Вожделении» (brethren
& sisters liv'd in War & Lust – К 246); книга Аггея также
исполнена осуждения духовной лености народа: «Посему ныне так
говорит Господь Саваоф: обратите сердце ваше на пути ваши» (Агг.
1:5). Важно заметить, насколько полемичен Блейк в использовании
образов пророческих книг: строительство церемониальных мест и
соблюдение ритуалов, описанные в книге Аггея, для автора «Песни
Лоса» становятся знаками порабощения человечества, от которого
спасает только приход конца света.

Жанровым прообразом «Бракосочетания Небес и Ада» выступает книга
пророка Захарии. Отметим формальную соотнесенность: в поэме Блейка
также 14 частей (не считая дописанную позже «Песнь Свободы»).
Сходна и композиция: как и у пророка, в поэме видение сменяется
видением; одно из них (Memorable Fancy IV) комментирует
Ангел. В книге пророка Захарии особенно заметен аллегоризм повествования:
Ангел растолковывает притчу, имеющую только один смысл: «И сказал
я Ангелу, говорившему со мною: что это? И он ответил мне: это
роги, которые разбросали Иуду, Израиля и Иерусалим» (Зах. 1: 19).
Текст поэмы Блейка также аллегоричен, однако принятие романтиком
возможности различных точек зрения приводит к полемическому возражению:
герой Блейка отвечает Ангелу: «Все, что мы видели – плод твоей
метафизики» (I answer'd: All that we saw was owing to
your metaphysics). В книге Захарии появляется, как и
в поэме, образ «старых» пророков: «взывали прежде бывшие пророки,
говоря: «так говорит Господь Саваоф: обратитесь от злых путей
ваших и от злых дел ваших»; но они не слушались и не внимали Мне
<…> да и пророки, будут ли они вечно жить?» (Зах. 1: 4,5).
В поэме повторяются появляющиеся у Захарии мотивы урожая и бесплодия,
алхимического очищения огнем и огненного конца света, образы Иисуса
и Сатаны. Заключительные части книги пророка и поэмы являются
разрешениями конфликта. В 14-й главе Захарии описано торжество
Господа в Иерусалиме: «все остальные из всех народов, приходивших
против Иерусалима, будут приходить из года в год для поклонения
Царю, Господу Саваофу» (Зах. 14: 16); интересно отметить, что
выполнение этого обещания фиксирует у Блейка пророк Иезекииль
как свидетельство истинности поэтического мировидения: «все народы
верят в иудейской писание и служат иудейскому богу» (all
nations believe the jews' code and worship the jews' god)
, который есть «Поэтический Гений» (the Poetic Genius).
В «Песне Свободы» мир освобождается от пут «бледного религиозного
лицемерия» (pale religious letchery), однако
не от власти истинного, по мнению Блейка, божественного начала
Вдохновения.

Первая поэма из мифологического цикла, «Книга Уризена», может
быть соотнесена с книгой пророка Михея Соотносимые по композиции
(7 частей в книге пророка, 9 – у Блейка), они во многом похожи
по содержанию. Как и книга Михея, поэма Блейка повествует об ошибочном
поведении людей, забывающих истинные ценности ради мимолетных.
«Болезненное поражение» (Мих. 1: 9) человечества единообразно:
человек у пророка забыл свое предназначение – «действовать справедливо,
любить дела милосердия и смиренномудренно ходить пред Богом твоим»
(Мих. 6: 8); люди у Блейка «забыли свою вечную жизнь» (forgot
their eternal life – К 236). Однако важно отметить и
важнейший момент полемического заряда в сюжете поэмы Блейка: герои,
обладающие чертами демиурга (Уризен, Лос), являются на деле авторами
и примерами ложного восприятия и трактовки мира.

Объединяет тексты значимый мотив закрытости пророков от видения
Бога из-за их греховности: «ночь будет вам вместо видения, и тьма
– вместо предвещаний <…>.И устыдятся прозорливцы, и посрамлены
будут гадатели, и закроют уста свои все они, потому что не будет
ответа от Бога» (Мих. 3: 6,7); у Блейка, ужаснувшись виду первой
женщины, рожденной из Жалости Лоса, Вечные начала решают «раскинуть
Шатер с толстыми занавесями вокруг них <…> чтобы Вечные
больше не смотрели на них» (Spread a Tent, with strong
curtains around them <…> That Eternals may no more behold
them – К 231); таким образом, и Лос, позже названный
«Вечным Пророком», закрыт от вечности. Важен и сюжетный элемент
искупляющего рождения: если в «Книге Уризена» Энитармон рожает
революционный дух, Орка, то в книге Михея «дщерь Сиона» должна
страдать, как рожающая, чтобы спастись; однако в обоих текстах
процесс рождения воспринимается как противоестественный, неистинный:
если у Блейка само рождение может быть прочитываемо в гностической
традиции как смерть для высшего мира, то и у Михея это знак неразумия:
«Или не стало у тебя советника, что тебя схватили муки, как рождающую?»
(Мих. 4: 9).

Сюжетные мотивы объединяют и «Книгу Ахании» с книгой пророка Авдия.
Начала текстов – объявления войны: Господь объявляет о войне против
Едома; сын Уризена Фузон выступает против отца. Едом характеризуется
теми же чертами, что и ложный демиург мира Блейка Уризен: «ты
живешь <…> на возвышенном месте, и говоришь в сердце твоем:
«кто низринет меня на землю?» (Авд. 1: 3). Жестокость Уризена
обращается на него самого, подобно тому, как у пророка: «как ты
поступал, так поступлено будет и с тобою; воздаяние твое обратится
на голову твою» (Авд. 1: 15). «Стыд» за притеснение Иакова у Блейка
обращается в стыд полового разделения единой личности: подобно
Лосу, Уризен становится источником порождения женщины, которую,
стыдясь, изгоняет. Возможно, это изгнание кроткой Ахании может
найти параллель в словах Авдия – «истребят его, и никого не останется
из дома Исава» (Авд. 1: 18). Здесь, как и ранее, можно проследить
инверсирующий характер аллегорической образности Блейка: Уризен,
демиург – не Господь, а его враг, отмеченный гордыней и жестокий.

«Книга Лоса» и книга Малахии, обе являющиеся последними по очередности
текстами, совпадают по композиционному разделению: оба текста
разделены на 4 части. Основа сопоставления, как и ранее, – общая
окраска повествования: конфликт истинного и ложного восприятия,
сюжет потери и обретения божественного. Объединяющий тексты сюжетный
мотив – дополнение одной творящей силы иной: для помощи Господу
приходит «Ангел завета», на смену Уризену – Лос (возможно, в контексте
книги Малахии его эпитет «Вечный пророк» может быть прочитан и
как аллюзия к Илии). Эти «вторые» герои используют для очищения
мира «простые», аллегорический прочитываемые физические средства:
«Он – как огонь расплавляющий и как щелок очищающий, <…>
и очистит сынов Левия и переплавит их, как золото и как серебро,
чтобы приносили жертву Господу в правде» (Мал. 3: 2,3). Лос работает
как кузнец, раздувая огонь и сковывая адамантовым молотом Око
солнца. Образ привязанного к горящему солнцу, претерпевающего
своеобразное наказание Уризена может быть аллюзией к тому моменту,
когда «придет день, пылающий как печь; тогда все надменные и поступающие
нечестиво будут как солома, и попалит их грядущий день» (Мал.
4: 1); есть в этом образе и параллель с «Солнцем правды и исцелением
в лучах Его» (Мал. 4: 2). Интересно отметить явную полемичность
использования ветхозаветного текста: книга Малахии – факт узаконивания
обряда и ритуала, «Книга Лоса» – нарратив о творения неистинного
мира.

Проанализированный материал дает возможность определить совокупность
малых пророческих книг Ветхого Завета как корпус текстов, по нарративной
стратегии (и, что особенно важно, креативной компетенции «непрямого»,
цитируемого слова) являющийся прямым предшественником корпуса
малых пророческих поэм У. Блейка. «Лишней» в этой параллели оказывается
книга пророка Софонии; возможно, соотносящийся с ним текст Блейка
просто не сохранился. Структура подобного «неочередного» попарного
соотнесения текстов, с соблюдением соответствия первых и последних
из них (Осия – «Тириэль», Малахия – «Песнь Лоса»), находит подтверждение
в структуре «Песен Невинности и Опыта», где соотносящиеся стихотворения,
кроме первых и последних, также различаются по положению в цикле.

Продолжая параллель, можно предположить, что большие поэмы Блейка
соотносимы с книгами больших пророков: соответственно, «Вала,
или Четыре Зоа» – Исайя; «Милтон» – Иеремия; «Иерусалим» – Иезекииль.
Обоснованность последнего сопоставления доказана в обстоятельной
статье Р.Хелмса _ ¹. Художественное
богатство текста Исайи, его позиция «старшего» пророка как образца
образности, лексики, синтаксиса соответствуют в некотором отношении
роли «Валы» – пророчества наиболее объемного, ставшего текстуальным
источником для других больших поэм. Как и у Исайи, основой сюжета
«Валы» становится отпадение человечества от единства истины, его
ошибочной поведение и обещание возрождения. Большая роль автобиографического
нарратива Иеремии находит продолжение в «Милтоне» – единственной
поэме Блейка, где появляется гомодиегетический нарратор, максимально
приближенный к фигуре автора.

Сопоставление типологически подобных элементов нарративной стратегии
является значимой точкой пересечения художественных миров таких
содержательно различных (хотя и объединенных авторской интенцией)
объектов, как ветхозаветные пророческие книги и поэмы романтика
Блейка. Однако типологическое подобие текстов выявляет и важнейшие
различия между ними: во всех исследованных поэмах иносказание
Блейка является авторским, полемическим переосмыслением традиционных
образов. Пророческие же книги Ветхого Завета, являвшиеся словом
традиции, а не ее переосмысления, несли полемический заряд только
в содержании, но не в художественной форме. Таким образом, при
всей близости нарративных структур, к которой, несомненно, стремился
и автор, называвший свои поэмы «пророчествами», типы выражения
авторской мысли принципиально отличны: авторское иносказание Блейка
призывает к отказу от традиционного понимания добродетели и опыта,
познания и власти, тогда как тексты пророков являлись текстами
предписания традиционных воззрений.

Дальнейшее изучение значимых соответствий между двумя «канонами»,
по нашему мнению, может не только изменить представление о межкультурных
связях традиционно признаваемых малопонятными пророческих поэм
Блейка, но и – через сопоставление с библейскими текстами – прояснить
нарративную стратегию их автора. Как гневно восклицал Блейк в
одном из писем, «Приятие пророка как пророка – долг; и если им
пренебрегают, это отмщается более сурово, чем любой грех и скверна…»
_ ²

––––––––––––––––––––-

Примечания

1. Helms R. Ezekiel and Blake's Jerusalem // Studies
in Romanticism 13, no. 2 (spring 1974): 127-140// galenet.galegroup.com/servlet

2. Blake W. Complete Writings with variant readings
/ ed. by G.Keynes. Oxford, 1979. С. 863.