Литературная критика

В истоках сетевой литературы – самиздат, из машинописи перешедший в
компьютеропись. Неподцензурная литература обрела здесь свое
прибежище. Принадлежность писателей неофициальной литературы
к последнему поколению советских интеллектуалов, отношения
писателей с официальными структурами (литературными
объединениями, журналами и пр.) определили почерк современной
сетевой литературы, ее основные темы и критерии оценок. Вокруг,
разумеется, расположились сайты общие, где каждый может
создать свой собственный раздел и почувствовать себя более-менее
неподцензурным. Это, прежде всего, Российская Национальная
Литературная сеть с активными ресурсами
Стихи.ру (69122 автора!) и
Проза.ру (23001 авторов);
Живой Журнал; «Самиздат» Максима
Мошкова. На каждом сайте авторы
соперничают между собой по количеству посетителей, рецензий, общей
сумме оценок за все произведения и за каждое в отдельности,
они могут быть номинированы, они могут быть в различных
конкурсах дипломантами и лауреатами. При этом качество
произведений с победами и местами в рейтингах связано весьма
опосредованно. Гораздо более важную роль играют время появления
автора на сайте (чем раньше, тем лучше), активность автора и
способность играть по неписаным правилам сетевого общежития.

Чтобы стать сетевым автором, мало сказать «я пишу, следовательно,
существую». Ведь в этой фразе ударение так или иначе ставится
на «пишу» – по аналогии с декартовским «я мыслю». Но в деле самиздата
куда важнее местоимение «я». В этом «я» все и дело, ибо сетевой
автор, садясь за свою первую нетленку, уже заранее знает, что
она будет опубликована (выложена на сайт), и что ее будут вынуждены
прочесть все его друзья по интернету, кои и есть, собственно,
читатели.

То есть для того, чтобы стать сетевым автором, необходимо и достаточно
самосознания себя как автора. Откуда же оно берется, это самосознание?

Читатель, который упоен чтением классиков литературы, ничего в
этих произведениях не меняя, не стараясь их как-то проявить в
нем себя, как-то истрактовать, поглощен чтением, то есть Достоевским,
Гоголем, Толстым. Он забывает себя, следя за повествованием, думает
только о той вещи, которую читает. Он тем менее сознает себя,
чем больше вещь ему нравится. Он, пожалуй, может и трактовать
произведение, пересказывать, но никогда не привносить в него что-то
свое.

Чтобы появилось желание написать собственное произведение, нужно
что-то еще кроме пассивного чтения. Это «что-то» – вожделение.
Человек хочет, чтобы великое произведение, например, «Война и
мир» стало его собственным. Пусть даже не сама «Война и мир» –
а ее симулякр, заменитель, копия под другим названием – но непременно
нечто столь же великое и эпохальное.

Действительно, как только читатель испытывает желание присвоить
себе чужое произведение, он обязательно осознает себя как потенциального
писателя. Как бы ни был читатель очарован созерцанием читаемого
им произведения, в тот миг, когда он осознает себя потенциальным
писателем, он тотчас же приходит в себя, садится за компьютер,
открывает Word и сталкивается с тем фактом, что он не только не
Достоевский и не Толстой, но даже и не граф Хвостов. Литература
предстает перед ним как Gegen-stand, как недоступная для него
реальность, становится очевидным, что Толстой – не он, а он –
не Толстой. От осознания этого возникает психологический шок,
который может привести (и приводил многих авторов!) к сумасшествию.

Но с появлением Интернета опасность сойти с ума практически сведена
к нулю. У Нетолстого открылась потрясающая возможность не будучи
Толстым, сделать видимость, что он – Толстой, что его читают и
почитают не менее незабвенного Льва Николаевича. Таких как он,
Нетолстых, много, а особенно много их в Интернете. Это та самая
аудитория, которая создает видимость аудитории настоящей, поскольку
заинтересованная в том, чтобы читали ее, она читает других. Принцип
ты – мне, я – тебе, здесь компенсирует связь «писатель – внешний
мир». Настолько, настолько ты – внешний другим авторам мир, настолько
другие авторы внешний мир по отношению к тебе. Причем внутри тебя
могут создаваться твои собственные «внешние миры» – клоны, которые
первыми пишут комментарии к твоим произведениям под разными именами
(никами).

Стало быть, в основе сетевой литературы лежит безумное по своей
сути желание стать Толстыми и Достоевскими, но ставшее разумным
и технически достижимым ввиду открывшихся виртуальных возможностей.
Каждый может представить себя если не в роли самих Достоевского
и Толстого, то хотя бы в роли персонажа Достоевского Степана Трофимовича,
имя которого «многими тогдашними торопившимися людьми произносилось
чуть ли не наряду с именами Чаадаева, Белинского, Грановского
и только что начинавшего тогда за границей Герцена».

Такая психотерапия, облегчающая существование подверженного графомании, возможна только в Сети. Литературой то, что происходит сейчас в сетевой словесности, назвать трудно. Каждый имеет право на мечту о творческих свершениях и это некая коллективно-полубессознательная попытка ее опять же коллективной реализации. Сейчас пока еще авторы сетевого самиздата ближе к земным людям, чем к небожителям – писателям. И, разумеется, они не вполне соответствуют категории «графоманы». Это, скорее, участники литературных тусовок, проходящих в сетевом пространстве. С жестким разделением на высший свет и страдальцев, кои в него не вхожи. Чтобы участнику тусовок стать графоманом, нужно презреть свет во имя письма, перестать каждодневно и истово общаться с себе подобными и начать работать непосредственно с текстами.

Автором-неудачником может стать потенциально талантливый автор на том только основании, что он захотел миновать этап тусовки и сразу же перешел к отделке текста (то есть стал графоманом в лучшем смысле этого слова). Его тоже посетят за 2 года 1-5 тысяч читателей, но практически все поставят ему плохие оценки и напишут критические высказывания “это не поэзия”. Желательно, сначала подружиться с тем, кто признан, и получить их одобрение...

Беда только в том, что зарождающиеся таланты имеют, как правило, хороший вкус, и им действительно не нравится подавляющее большинство произведений, саморазмещенных в сети.

Их удел в нынешней сетевой ситуации – быть не у дел.

Без Сети неоткуда взяться такому количеству самореализующихся
и самосознающих себя в качестве гениев весьма посредственных авторов.
Эта пустота, вследствие включения механизмов вожделения, должна
заполниться и заполняется, но не путем создания шедевров, а путем
штамповки симулякров, которые в той первоначальной среде непритязательной
сетевой литературы, с которой мы сейчас имеем дело, принимаются
за потенциальные шедевры, ибо каждый сетевой автор – это молодой
автор, подающий надежды и, несомненно, при определенных условиях
могущий их реализовать. И пусть возраст автора давно за 50, пусть
он уже был отвергнут в бумажных изданиях, в Интернете он свой
среди своих, молодой среди молодых, начинающий среди начинающих.
Причем слава его и в сети длится не более, чем положено самому
«началу». Все по Достоевскому, по пути Степана Трофимовича: «Но
деятельность Степана Трофимовича окончилась почти в ту же минуту,
как и началась, – так сказать, от «вихря сошедшихся обстоятельств».
И что же? Не только «вихря», но даже и «обстоятельств» совсем
потом не оказалось, по крайней мере в этом случае». Виртуальных
удачников в лучшем случае ждет виртуальный «вихрь», не говоря
уже о виртуальных «обстоятельствах».

Итак, сетевая литература – это литература самосознающих себя в
качестве писателей виртуальных лиц неопределенного возраста и
пола. Более того, это литература, самосознающая себя именно как
симулякр вне зависимости от личных амбиций каждого отдельно пишущего
индивида, и как симулякр оправдывающая себя перед лицом критически
к ней настроенной общественности. В этой роли она как бы не претендует
на завоевание мирового культурного пространства, но мир, создаваемый
ею, разумеется, можно назвать особым культурным пространством,
раскрывающимся по своим собственным жаждущим собственного становления
и развития законам. Как развертывающаяся реальность она отвоевывает
себе место в культурном пространстве и занимает в современном
мире определенное и отнюдь не периферийное место. Она отодвинула
на задний план все самиздатовские сборники, составлявшие культурный
феномен эпохи перестройки. Она переплюнула литературные объединения
и студии своей оперативностью, мобильностью и ежедневным, пусть
самодельным и самопальным, но всеобучем. Она низвергла авторитет
поэтических журналов, опирающихся на десяток-другой имен, которые
при современной конкуренции группировок по вкусам не вошли бы
в первые строчки рейтингов ни при каких условиях. В лучшем случае
они протянут еще десять лет и останутся в учебниках как остаточные
явления «неподцензурной литературы» – самого уникального явления
в русской литературе 20 века.

Некоторые прогрессивные издания («Московский вестник», «ЛГ» и
др.) создали форумы и сайты для того, чтобы заманить наиболее
пассионарную часть сетевых завсегдатаев, и уже публикует попавший
в раскинутые сети материал.

Самосознание современного автора как равного всем классикам индивида
и проистекающий из него феномен сетевой литературы отвергают бытовавшие
традиционные пути создания и утверждения литературы, но в то же
время создают некую новую социокультурную реальность, которая
по темпам своего развития и охвату участников превосходит все
имевшиеся ранее в истории человеческой цивилизации формы культуры.
Алчущая пустота современной литературы, заполняемая одним только
желанием самореализации сотен тысяч авторов, обнаруживает количественное
и уже в некоторых случаях качественное движение, способное зарекомендовать
себя не симулякром, а собственно феноменом. Совокупная деятельность
«второсортных» авторов приносит в конечном счете отнюдь не второстепенные
результаты. Подобное явление наблюдалось в 19-20 веке у многих
журналов и коллективных сборников, причем чем более деиндивидуализировались,
сливаясь в авторский коллектив, журналисты, тем отчетливее проступало
лицо издания.

Сейчас о лице сетевой литературы говорить еще рано: процесс его
образования незавершен. Даже до стадии вырубленного топором лица
Собакевича сетевой литературе еще развиваться и развиваться. Самосознание
авторов не перерастает непосредственно в самосознание сетевой
литературы. Она не сказала еще себе «я мыслю» с ударением на «Я»,
она еще слишком зависима от социальных и общекультурных процессов,
происходящих вне ее. Но вступив на литературную арену, она уже
обрекла себя на развитие, которое повлечет за собой появление
замкнутости и цельности. У нее достаточно энергии, основанной
на слепой вере каждого автора в собственную причастность искусству,
чтобы противостоять энтропии и не только стать равной себе, но
и осознать себя в этом равенстве, придя к такому же логическому
(и потому мифическому ) завершению, к какому пришел некогда Абсолютный
дух истории, обнаруженный Гегелем.