Литературная критика

К выбору, сделанному в альманахе
Александра Очеретянского «Черновик», изначально чувствуешь
доверие. Уже потому, что литературную погоду синоптики «Черновика»
наблюдают со многих площадок как России, так и русского зарубежья,
ближнего и дальнего: редактируется «Черновик» в Нью-Джерси, печатается
в Киеве (параллельно с публикацией в сети), а создается... Из
редакторского вступления: «место проживания: город большой, город
маленький, поселок городского типа, деревня». Вызывает уважение
и стаж работы «метеорологов» альманаха. 22-й (свежий) номер презентировался
в Санкт-Петербурге как юбилейный: уже 10 лет редактор и участники
«Черновика» разрабатывают теперешнюю его литературную стратегию.

Юбилей – хороший повод присмотреться: насколько точны предлагаемые
альманахом «литературные метеосводки»? Насколько обоснованны –
и долгосрочны ли? – сделанные на его страницах «предсказания»
литературной погоды?..

Свежий номер четко демонстрирует основы «Черновика». Его «три
кита».

1. Почему не читают Литературу? Вопрос больной для русской культуры;
не удивительно, что над ним бьются (ломают головы, скрещивают
копья) критики разных поколений. Одни видят корень зла в «упрощении
читательских предпочтений» (В.Топоров), другие обнаруживают готовность
взвалить вину на себя (давний спор в РЖ: не занижает ли планку
критик, «пиарящий» современную литературу, «гримируя» ее? скрывающий
от читателя мерки «гамбургского счета»?); третьи, под знаменем
иронического оптимизма, предлагают понять печальный факт упрощения
вкусов как светлый путь (который «называется гордым словом «классицизм»«
– А.Верницкий).

В «Черновике» догадываются о том, что все проще и грустнее: русская
публика, похоже, вообще разлюбила читать (мрачноватая формула
Н.Грицанчука: «автор-он же-читатель»).

Процесс, видимо, неизбежный. Знаменитый «литературоцентризм» русской
культуры не вечен – это болезненное открытие литература русского
зарубежья сделала много, много раньше современной российской словесности:
о сужении «потребительского круга» «литературы в изгнании» Ходасевич
писал уже в 1933. Сегодня, впрочем, дело не только в жестких условиях
рынка рабочей силы, отнимающего у книги – читателя, но еще и в
«медиальной» переориентации культуры: словесность теснят иные
искусства, иные средства коммуникации. Как раз на эту ситуацию
и отзывается «Черновик».

Как ни воспринимать современные «тенденции» (в пессимистической
интерпретации: культуру вытесняет любовь к «зрелищам», шоу), ясно,
что от них невозможно откреститься, отчураться (масскульт, мол).
Дело в том, что ощущается внутренняя закономерность процесса:
усталость от письменного слова, его инфляция. Ощущения эти зреют
уже давно. Тут можно вспомнить знаки возвращения «культуры слуха»
(В.Вельш): клубная культура, всякого рода презентации, встречи
и чтения в книжных магазинах и литературных музеях, расцвет слэма...
Можно вспомнить акции и перформансы концептуалистов. Дружбу литературы
– и литераторов – с кино. Добро бы писатели (даже и такие успешные,
как Б.Акунин) просто в сценаристы потянулись – их тянет дальше,
в режиссеры (М.Елизаров). Литераторы осваивают новые территории,
становятся многостаночниками...

И случайно ли уже в середине 90-х (тогда же, когда появилась «Книга
для тех, кто не любит читать») в критике оживились разговоры о
минимализме, «нулевом тексте», о сонорной и визуальной поэзии?

«Черновик» не только фиксирует новую ситуацию, но и отвечает на
нее (делом). Этот ответ – «смешанная техника».

«Смешанная техника» (подзаголовок, второе название альманаха)
«уточняется и утончается» на протяжении уже почти десятка номеров.
Суть ее в том, что в «Черновике» не приняты перегородки – напротив,
всевозможные мутации здесь всячески поощряются. Словесное, развертываясь
визуально, выигрывает сильнейшую экспрессию (как в потекших, «плачущих»,
текстовых повторах – в анти-каллиграфии «Памяти ушедшей сестры»
Т.Буковской). К словесным текстам прививаются рисунки, фотографии,
графики, схемы… Обсуждается, например, такой гибрид: предмет,
инсталляция, акция, концепт, документация; а если б чего-то из
перечисленного не было, остался бы всего лишь «экспонат», «факт
прошлого» (Дж. Янечек).

Особое место выделено текстам, жанровая порода которых – помесь
(опять-таки) теории и практики. Писатели отнимают хлеб у литературоведов,
теоретизируют, теоретики – «писательствуют». Творческий хаос в
основополагающих, концептуальных текстах: тезисы концептов, черновик
замыслов (А.Очеретянский). Манифесты и рецензии… в стихах (С.Бирюков,
М.Поляков). Искусствоведческий комментарий (Дж.Янечека) как художественный
текст: изысканный в самой своей педантичной дотошности и громоздкости;
«элегантный, как рояль»…

2. Если вчитаться в теоретические тексты «Черновика», замечаешь:
настойчиво подчеркивается конструктивная, вещественная природа
«смештеха». В определении «структуры», например, не забыты «материал»
и «способ изготовления».

К чему бы это? От какого «черта» пытаются откреститься этими заклинаниями?..

Поиски «пути к означаемому», ностальгия по «времени, когда реальность
еще не исчезла» (С.Бирюков) – кажется, тут возникает призрак очередного
русского «неуловимого домового». Да что уж там… маячит – постмодернизм,
который в России то ли умер во младенчестве, то ли выродился,
не дожив до расцвета, то ли мимикрировал, не дожидась, пока с
ним окончательно выяснят отношения. Словом «постмодернизм» теперь
даже не ругаются – оно выветрилось из критического обихода (как
недоразумение? как тщательно вытесненное воспоминание о постыдном
эпизоде в жизни русской культуры?). В «Черновике» же говорить
об этом феномене не боятся, наверное, потому, что «Черновик» одной
ногой стоит на западной почве. И, соответственно, «иноземных рыб»
(«литература наша – сетка для ловли иноземных рыб») воспринимает
всерьез и с пониманием.

Что не мешает альманаху решительно отказаться от их разведения.
Никакого слежения за бесплотными тенями на стене пещеры – тени
(в творческих работах) «Черновика» – всегда ОТ ЧЕГО и НА ЧЕМ (у
Очеретянского).

«Черновик» очерчивает свои территории решительно; но что по эту
сторону черты? Тексты альманаха недвусмысленно свидетельствуют:
«Черновик» растет из русского авангарда (или, если угодно, постсимволизма)
20-х. В самом деле. Те же – курс на поиск творчески нового, жанровый,
видовой и т.д. синтез, любовь к веществу, интерес к технологиям
обработки (поэтические манифесты у всех в памяти, вспомним еще
и теоретиков: «сопромат» формалистов – «сопротивление материала
форме»). Не чужд «Черновику» и авангард 60х (словечко «концепт»
– одно из «родимых пятен» раннего концептуализма).

«Черновик» снимает страх перед утопиями и настаивает на том, что
творческая сила (поэтического) языка проявляется и за его пределами.
Пример поэтической алхимии, претворения формулы – в вещество:
строительство домов по «чертежам» стихотворений, архитектурно-поэтический
проект Наталии Азаровой – Алексея Лазарева (творческий дуэт с
почти анаграмматическим звучанием имен…).

Интересный поворот намечают квадраты (из буковок) В.Толстого (Jungle),
очередная (визуально-поэтическая) реплика «черного квадрата».
(А может, реплика реплики? «Простейших» Альчук?) В скоплениях
буковок угадываются-проступают слова – черный квадрат в версии
«Черновика» не «разлагает», не «развоплощает», не «дематериализует»
(ср. у Ф.Ингольда о Малевиче: «напоминание о ночной призрачности
мира чистых явлений»), скорее наоборот. Любопытно, что в комментариях
автора черный квадрат понимается как… рама или контейнер для забора
пробы. Задано движение не вглубь – из глубины: извлечение смысла-предмета
из «абстрактного», из хаоса элементарного, неразложимого.

3. Еще недавно задавались вопросом: кто придет на смену? Казалось,
у выхода на культурную сцену толпятся новые варвары. Дебильная
девушка Денежкина, написал с брезгливостью один критик-трудоголик,
профи, готовый перелопатить в поисках жемчужного зерна горы компоста.

С точки зрения авторов альманаха – все проще. А именно: в авторов
превращаются читатели («читатель-как-писатель» – у Н.Грицанчука).

Нельзя не заметить в этом процессе компенсации «опасным» культурным
тенденциям: да, не любят читать, зато творить хотят и активно
пробуют.

Похоже, за этой констатацией не просто отдельные факты – они складываются
в некую единую картину. Здесь – объяснение популярности неумирающего
феномена «сетературы» (из этих сетей издательства нередко крупных
рыб вылавливают). Объяснение растущего количества слэммеров. А
также интереса мэтров ко всему этому... Показательно литературное
поведение Василия Бетаки, вечно молодого старейшины литературного
цеха. Крестник Волошина, не довольствуясь привычным набором литературных
ролей, под «ником» Тарзаниссимо шумит в ЖЖ. А прибыв из Парижа
в Берлин, не раздумывая бросается в мутные воды местного слэма
– открывает «парад победителей» 2007 года.

На Западе же тот факт, что новобранцы современной культуры вербуются
чуть ли не с улицы, еще более заметен. Особенно если расширить
поле наблюдения за счет нелитературных территорий. Кто только
теперь не «сам-себе-режиссер», благо что фестивалей-конкурсов
«shorts»-фильмов все больше (пример: фестиваль видео, снятых исключительно
мобильниками)…

На Западе это пополнение рядов культуры «улицей» («безъязыкой»
ли?) не повод для сетований – оно осенено авторитетом Бойса (его
убеждением, что каждый человек – потенциальный художник) и подкреплено
практикой таких течений, как флуксус (в русской транслитерации;
aka флюксус, флаксус и даже – попытка транскрипции – флаксас).
Кстати, «близкий по духу» флуксус поминают (отнюдь не всуе) авторы
«Черновика», пропагандирующие новый Ноу!арт.

Поиски новой завязи искусства и не-искусства, установка на «самодеятельный»,
«самостийный» творческий поиск – дополнительное оправдание специфической
стилистики «Черновика» (незавершенность высказывания: наброски,
эскизность, заметки на полях…). Тут авторы альманаха порой доходят
до предела – вплоть до имитации плохого слога, если не до культа
косноязычия (справедливости ради следует заметить, что последнее
и в самом деле обладает мощной витальностью; «энергией заблуждения»).
Впрочем, «пробы пера» и серьезные творческие открытия самым тщательным
образом уравновешены в архитектурно стройном здании альманаха.
Дело не только в том, что «звездная пыль» здесь окружает «звезд»,
но и – прежде всего – в редакторском требовании: продукция должна
быть качественно приемлема.

Итак, «Черновик» – явление целостное, здание конструктивно глубоко
продуманное, выстроенное не по случайному капризу заказчика, но
с учетом особенностей культурных ландшафтов: «Черновик» утверждает
себя в противостояниях и в опоре на традицию. А реализация «концептов»
(«метеопрогнозов») в «Черновике» – праздничная, «веселая» (как
говаривали когда-то, желая сделать комплимент, формалисты).