Литературная критика

Дмитрий Дейч задаёт вопросы Андрею Сен-Сенькову

Дмитрий Дейч: Имеет ли смысл, всматриваясь в твои тексты,
различать поэзию и прозу?

Андрей Сен-Сеньков: Да. Конечно. Там же архитектура
другая. Иногда «стихотворение» не получается по причине какой-то
почти физиологической неустойчивости текста. Оно может
рухнуть. Раздавить даже ни в чем не повинные невидимые точки… Все
тогда превращается в «прозу». Хотя, боюсь, это вижу только
я один.

Дмитрий Дейч: Представим себе, что в результате
типографской ошибки «РЕДКИЙ ЭКЗЕМПЛЯР CHE GUEVARA» оказался напечатан
не в столбик, а в строчку. И наоборот. Скажем что-нибудь в
этом роде:

Старая миссис Харрельсон 
выращивает крошечные кактусы 
на подоконнике. 
Они не растут. 
Однажды ты слышал, 
как старушка разговаривает с ними. 
Как будто они солдатики, 
Уже знающие день, 
когда их расстреляют. 
Миссис Харрельсон говорила. 
Кактусы слушали 
и не росли.

Я понимаю, что статус произведения меняется кардинально, но
перестаёт ли это быть произведением? Или нет? Можно ли читать прозу
так, будто она написана «в столбик», так, будто это –
стихотворение?

Андрей Сен-Сеньков: Ну, вариант про миссис Харрельсон –
это же диджейский ремикс!) DJ Shadow если бы знал русский так
бы и прочитал всю книгу))

А если серьезно – мне всегда нравились такие проекты с
переодеваниями. При наличии в этой стране богатых и при этом вменяемых
издателей я бы сделал книгу в 2 вариантах: там, где вертикаль
– была бы горизонталь и наоборот. Отвлекусь. Следующую
книжку я хотел бы выпустить в 5 вариантах с 5 названиями. Это,
чтобы доказать – НАЗВАНИЕ ОПРЕДЕЛЯЕТ СОДЕРЖАНИЕ. Вот
сюрреалист Деснос последний, кто об этом помнил, кажется. Разумеется,
подобные проекты здесь нежизнеспособны…

Дмитрий Дейч: Расскажи подробнее о своих отношениях с
издателями. Книжка выходит в Челябинске. Почему? Какова история
предыдущих книжек?

Андрей Сен-Сеньков: Все предыдущие книжки выходили
стараниями Дмитрия Кузьмина в его изд-ве «АРГО-Риск». А Челябинск…
Просто очень хорошая моя знакомая профессор Марина
Загидуллина решила основать изд-во и предложила выпустить книгу у
нее. Все просто. Книга до этого была послана на... во всех
более-менее приличных изд-вах. Неформат.

Дмитрий Дейч: Мне кажется (может быть я ошибаюсь), что
имеется свой формат и для «неформата». Неужели в России нет
издательств, специализирующихся на этом?

Андрей Сен-Сеньков: Есть. Их мало, но они есть. Одно
изд-во даже согласилось печатать. Книга откладывалась год. Я
понял – надо бежать.

Дмитрий Дейч: У меня такое ощущение, что тут дело даже не
в том, что издавать некому, а в том, что изданная в России
книжка может просто не дойти до читателя. Это, наверное,
очень приблизительный взгляд издалека. А что ты скажешь?

Андрей Сен-Сеньков: Так и есть.

Дмитрий Дейч: «Страшное» и «стыдное» в твоих книгах.
Имеет ли это отношение к твоей «гражданской» профессии?

Андрей Сен-Сеньков: Когда по 60 часов в неделю кем-то
работаешь – конечно, это оставляет ожоги, шрамы, потерю
органов. Но скорее, помогает не купание в медицинском белом море, а
более подробное знание тела и всего с ним связанного.

Дмитрий Дейч: Мой отец – врач. С детства всё, что имеет
отношение к медицине: больничные коридоры, халаты, запах
лекарств, всё это мне казалось (и продолжает казаться) областью
чистого ужаса. Повзрослев, я сумел устроиться таким образом,
что перестал ходить к врачам. Я не был в больнице уже
много-много лет. И мне до сих пор представляется, что
свойственное западной медицине отношение к телу – как к некой
биологической машине, манекену или голему – разновидность извращения.

Андрей Сен-Сеньков: Я занимался и восточной медициной.
Это еще страшней, поверь… Как и все связанное с телом в
принципе.

Дмитрий Дейч: Мне очень трудно с этим согласиться. Для
меня телесное, или, скорее, внерефлексивное – источник
наслаждения. Особого, ни на что не похожего знания. О руническом
романе: что тебе саги, вельды и горящий тис?

Андрей Сен-Сеньков: Мне не хватило деталей в «Эддах».
Что-то мерцало всегда на заднике и мне показалось – это
специально для меня) Я добавил деталек столько, чтобы не
перечитывать «Эдды» уже никогда)). Это просто был материал, из
которого я в очередной раз пытался сказать – наш мир придуман не
очень.

Дмитрий Дейч: В каком возрасте ты прочёл «Эдды»?

Андрей Сен-Сеньков: Поздно. В 32 года. Читал вместе с
9-летним сыном. Потом развлекались рисованием рун, делали их из
ракушек… Сын дальше полюбил покемонов, а я в отместку ему
написал этот бессмертный текст))

Дмитрий Дейч: Мне кажется, что все твои тексты, несмотря
на внимание к детали, к единичному, занимаются поиском мифа.
Всю книгу (а может быть и все твои книги) можно
визионерским поиском. Я прав?

Андрей Сен-Сеньков: Это звучит как комплимент. Поэтому не
буду комментировать. Скажу про текст о Геракле. Я показывал
его людям, хорошо знакомых с ЛСД. Они сказали – Да, похоже.
Моей задачей было сделать чистую, ничем не пропитанную
марку. Получилось?

Дмитрий Дейч: Текст – это наркотик, расширяющий сознание.
В этом смысле по-моему нет разницы между «Госпожой Бовари»
и «Путешествием в Икстлан». Что до трипа о Геракле – череда
событий напоминает отрывной календарь. Я бы эти «trips»
опубликовал таким образом, чтобы их можно было вешать на стену и
каждое утро – вместо буржуазной газеты, читать новый.
Кстати, интересно, сам-то ты ел кислоту, доктор?

Андрей Сен-Сеньков: Не-а. Как говорил Лу Рид, сознание у
меня и так расширено, что не всегда понятно где его искать,
когда нужно) Кстати, о музыке. Сегодня еду начитывать стихи.
Это предложил сделать альбом Павел Жагун, авторитетный
музыкант, занимающийся электронным авангардом. Piezo. FRUITS.

Дмитрий Дейч: Здорово. Расскажи еще о своём
сотрудничестве с музыкантами.

Андрей Сен-Сеньков: Все только начинается. Филановский
приступает к большому произведению по мотивам рунического
текста, с Жагуном будем писать мои стихи в электронных шумах…
Вообще, музыка самый главный для меня сегмент искусства.
Гораздо более важный, чем литература.

Дмитрий Дейч: Я о себе могу сказать то же самое.
Интересно, что ты при этом слушаешь электронику. Сам ты когда-нибудь
играл? Я, например, когда-то болел джаз-роком, у меня даже
была рок-группа.

Андрей Сен-Сеньков: Я слушаю самую разную музыку. От
рэпкора до Мартынова. А на инструментах не играю. То, за что я
бы продал душу Дьяволу…

Дмитрий Дейч: Теперь мне становится яснее наше с тобой
сходство – умение услышать – прежде чем увидеть. Я также
думаю, что такое отношение к музыке роднит нас обоих с Норманом
Маклареном. Что ты думаешь по этому поводу?

Андрей Сен-Сеньков: Я много читал о Макларене, но ничего
не удалось увидеть. Может тогда лучше о Малькольме Макларене
спросишь?)

Дмитрий Дейч: Спрашиваю. Кстати, о Макларене я не просто
так спросил. Очень советую посмотреть, думаю, он с тобой
одной крови.

Андрей Сен-Сеньков: Да, знаю, знаю. Не идет он мне в
руки… Так будет вопрос о божественном Малькольме?)

Дмитрий Дейч: Будет, будет... ну вот: ТАК КТО ЖЕ ЭТО
ТАКОЙ, БОЖЕСТВЕННЫЙ МАЛЬКОЛЬМ? Почему не знаю...

Андрей Сен-Сеньков: Ты меня второй раз в жизни удивляешь.
То ты не знаешь, что такое УЗИ, то ты не знаешь Папу
английского панка, продюсера Sex Pistols…

Дмитрий Дейч: Точно. Я про панк ничего абсолютно не знаю.
Я его прогулял: когда всем задавали панк, я слушал Deep
Purple. А потом в джаз ударился, с ним – жил, набирая обороты,
пока не очутился на распутье, где грань между академической
музыкой и джазом почти невидима. И как-то очень быстро
перебрался на ту сторону – Штокхаузен, Берио, Лигети, оттуда –
рукой подать до Веберна, а там и всё остальное: от ренессанса
до Филановского. А у тебя как вышло?

Андрей Сен-Сеньков: Так я же говорю, что всеядный. Легче
назвать то, что не слушаю… Оперу, R-n-B, русскую попсу. Да,
ладно. Переходим к фотографии и живописи?

Дмитрий Дейч: Давай. Я хотел спросить о визуальной
составляющей твоих текстов вообще и последней книжки в частности.
Я очень внимательно «прочёл» твои визуальные тексты в
прошлых книжках, и мне кажется, что работы художника в «Эскизах»
очень хороши сами по себе, но, возможно, мне как читателю
было бы интереснее, если бы ты сам всё делал, включая графику.
Расскажи о том какой смысл для тебя имеет визуальное внутри
текста.

Андрей Сен-Сеньков: Всегда разный смысл. Иногда это
замена слова, иногда переключение на режим «вдох/выдох», иногда
просто попытка уменьшить плотность текста… А по поводу чужих
иллюстраций скажу – я вообще обожаю совместные проекты. Они
меня заводят, я много в самом себе в «писателе Сен-Сенькове»
узнаю. Помимо музыкальных экзерсисов сейчас с красивым
художником Златой Понировской готовим выставку с названием «Все
балерины попадают в Ад». С Алексеем Цветковым-мл. книжку
написали. С тобой вот болтаю…) Т.ч. все зерно на мельницу.

Дмитрий Дейч: А как ты Алексеем Цветковым-мл. книжку
писал? Каков процесс?

Андрей Сен-Сеньков: Я отсылаю фотографии про паровозики –
он пишет к ним строчки. Отсылает мне – я привожу к
окончательному виду, вставляя еще какие-то буковки. Потом он
присылает недописанный рассказ. Я его как могу уродую. Шлю ему –
ему нравится) И т.д.

Дмитрий Дейч: Вопрос о самоидентификации: чувствуешь ли
ты себя профессиональным литератором, писателем? Называешь ли
ты себя поэтом? Как ты вообще отвечаешь когда тебя
спрашивают о профессии?

Андрей Сен-Сеньков: Не, писателем не представляюсь.
Половина моих знакомых вообще не знают, что я пишу. А с
самоидентификацией все в порядке. Да, поэт. А «профессиональный» это
тот, кто деньги литературой зарабатывает.

Дмитрий Дейч: Я тоже так думаю. Непонятно только (мне
самому непонятно, спрашиваю – у тебя): представь себе, что ты
начал этим деньги зарабатывать. Что изменилось бы? Изменилось
ли бы что-нибудь вообще?

Андрей Сен-Сеньков: Конечно изменилось бы. Фан-клуб,
обложки глянцевых журналов, горы кокаина… И если серьезно –
ответ тот же – да, многое бы поменялось. Ты просто не видел
каким я приползаю с работы после 12-часового рабочего дня. Не до
строчек… Опять же, я более серьезно бы занялся фотографией.
А так я снимаю редко. К своему сожалению.

Дмитрий Дейч: Как ты относишься к своей «гражданской»
профессии? Тебе нравится быть доктором?

Андрей Сен-Сеньков: У каждого свое ремесло. У меня не самое плохое.

Дмитрий Дейч: Бывает ли у тебя ощущение, что вещи вдруг
поменялись местами, и ты в ситуации, далёкой от «искусства»
сталкиваешься с неожиданно ярким чувством (flashback?), какое
бывает обычно при работе с текстами? Внезапная догадка,
звук, проникновение?

Андрей Сен-Сеньков: Постоянно. Вот сейчас машинки за
окном гудят странно. Как стихотворение. Значит оно где-то рядом.

Дмитрий Дейч: Стихотворение – это где-то тут, в тебе, или
снаружи – в воздухе, за окном, на улице? Какова физиология
поэзии?

Андрей Сен-Сеньков: В воздухе за окном на улице) Не знаю.
Это похоже на инвазию. Что-то попадает внутрь. Там растет.
Потом больно вылезает. Температура даже бывает…

Дмитрий Дейч: Вообще о твоих текстах можно сказать, что
они «болят». Кажется, что читая твои слова, можно пораниться.
Насколько этот эффект – сознателен, в самом ли деле ты
пытаешься поймать читателя на крючок?

Андрей Сен-Сеньков: Я сам себя ловлю на крючок. Принцип
гомеопатии – лечи подобным в микродозах.

Дмитрий Дейч: То есть, ты считаешь, что литература имеет
реальный терапевтический эффект. Не мог бы ты рассказать об
этом подробнее?

Андрей Сен-Сеньков: Все не так просто. Я часто говорю о
том, что само письмо не приносит радости. Радость приносит
окончание работы с текстом. Помнишь, как у Арто жестко –
«письмо это свинство»? Писательство – сладкое проклятие. Приятно
знать, что ты заглянул туда, где еще никого не было. Но
смотреть туда совсем не приятно. Отсюда и ощущение боли, о
котором ты говорил.

Дмитрий Дейч: Кажется, мы видим это по-разному. Для меня
письмо – это всегда обещание наслаждения. Оно не всегда
сбывается, но и не сбывшееся обещание – всё же обещание, а не
проклятие. В связи с этим следующий вопрос: насколько важно
для тебя ПОКАЗАТЬ написанное? Является ли акт «демонстрации»
неотъемлемой частью процесса?

Андрей Сен-Сеньков: Я долго жил в литературном
более-менее затворничестве. Без особой «демонстрации». Думаю, и сейчас
бы смог. Просто общеизвестно – пока текст не напечатан, он
держит за ноги, пальцы выкручивает. Надо от него как-то
избавляться, т.е. публиковать.

Дмитрий Дейч: Когда ты помещаешь текст в своём
интернет-блоге, является ли это разновидностью такой «освобождающей»
публикации?

Андрей Сен-Сеньков: Нет. ЖЖ это такая игрушка, поболтать,
пофлиртовать, поругаться, познакомиться… Это и к
Интернет-изданиям относится. Я не очень их за публикации воспринимаю.
Но не отказываю, когда просят. Сеть – плацебо. Бумага –
панацея).

Дмитрий Дейч: Возвращаясь к физиологии письма: видишь ли
ты нечто эротичное в том способе, каким письмо подаёт себя
на бумаге?

Андрей Сен-Сеньков: В моем случае – да. Эрос царапает
Танатос, тот стонет, визжит, приходит в себя и бьет Эрос
наотмашь. Все это происходит, как правило, очень быстро…

Дмитрий Дейч: Я думал, они – близнецы-братья...

Андрей Сен-Сеньков: Именно, близнецы. Но ненавидящие себя
как безысходную дуальность.

Дмитрий Дейч: В твоих текстах, кстати, довольно часто
липкое и вязкое оказывается то эротичным, а то – свидетельством
распада, разложения. Параллельный вопрос: один из моих
любимых текстов – «Радуга», где на первой странице заходит речь
об эротике и психоанализе курения. Я всё спрашивал себя
курит ли автор и не могу удержаться, чтобы не задать тебе этот
вопрос: сам-то ты куришь?

Андрей Сен-Сеньков: Курю как сволочь, пью как скотина)
Вот единственная проблема с полетом в Америку – как не курить
11 часов???

Дмитрий Дейч: Ещё каких-то пять лет назад я выкуривал
полторы пачки «Голуаза» ежедневно. А пришло время – бросил без
колебаний и сожалений. Жаль только, что в Америку так и не
слетал... Возвращаясь к твоей книге – веснушки «Яко царапки
огнены» – сам придумал или нашёл где-то?

Андрей Сен-Сеньков: Сам придумал)

Дмитрий Дейч: Иногда, читая твою книгу, я совершенно
чётко различаю интонацию детской жестокости. Напоминает те
счастливые (и – одновременно –омрачённые) времена, когда мы были
способны забавы ради отрывать мухам крылья и давить каблуком
муравьёв. Что такое для тебя эта литературная жестокость?

Андрей Сен-Сеньков: Для меня эстетика всегда была важней
в искусстве этики. Как пример – Рифеншталь. Поэтому
жестокость и насилие если необходимы тексту – там они будут.
Неоправданного самолюбования жестокости у меня в текстах нет и не
будет.