Искусство

Спасибо Руслану Маликову, Илье Овсеневу и Юрию Клавдиеву за разрешение
использовать в пьесе фрагменты их биографий.

Действующие лица

ФИЛИПП – мужчина 30-ти лет.

ТОЛСТЫЙ – парень 18-ти – 19-ти лет

АННА ГРИГОРЬЕВНА – женщина лет 40-ка

ПРОДЮСЕР, ПОПОВ – мужчины 45-ти лет

ТАКСИСТ, ПРОДАВЕЦ – мужчины 35-ти лет

ЛЕНА, САША – девушки 17-ти -19-ти лет

ПЬЯНЫЙ, ДЕНИС, МЕЛКИЙ, КОРЕЙСКИЙ СТУДЕНТ, ПАРЕНЬ – молодые люди
20-ти лет

ИРИНА – женщина 30-ти лет

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА, ПРОВОДНИЦА – женщины 40-ка лет

ЛЮДИ С ТРЕНИНГА

ПОКУПАТЕЛИ

ЛЮДИ ИЗ ОЧЕРЕДИ

Действие происходит в магазине распродаж. Низкие потолки,
на которых гудят синеватые лампы дневного света. Некоторые из
них время от времени мигают, намекая на то, что их давно пора
заменить. По всему периметру пола стоят большие корзины (1 х1,5
метра), в которые грудой навалена одежда: футболки, штаны, куртки,
ветровки, рубашки, шорты, перчатки, зонтики, платки, майки и тому
подобное. Из этих куч одежды торчат палки с табличками: «распродажа»,
«SALE», «скидки» и прочие указатели, объясняющие то, что вещи
отдаются практически даром.

По всему этому пространству ходят люди, останавливаясь возле корзин,
зарываясь в одежду, примеряя вещи. Они молчаливы и безлики, они
похожи на тени в царстве мертвых и, собственно говоря, такова
их функция в этой пьесе. По мере появления второстепенных и дополнительных
персонажей, они надевают, в качестве примерки, вещи, становясь
на время героями этой истории. После того, как их функция в качестве
персонажа заканчивается, они, теряя интерес к только что примеренным
вещам, снимают их, растворяясь среди остальных, копошащихся в
хламе.

Не меняются только три основных персонажа: ФИЛИПП, ТОЛСТЫЙ И АННА
ГРИГОРЬЕВНА. Это их история, которая начинается в разных местах,
в разное время, с разной скоростью, но которая приводит их в одну
точку, и заканчивается здесь, в магазине со старомодной красно-зеленой
неоновой вывеской «ОДЕЖДА. БРЕНДЫ. СКИДКИ», в которой горят далеко
не все буквы.

Поэтому надо понимать, что при любом упоминании какого-либо другого
места, будь то кафе или берег реки, ночное шоссе, баня или заколоченная
дача, сцена должна решаться здесь, в этом месте.

Пьеса разбита на главы, названные по именам трех центральных персонажей.
Это сделано исключительно для удобства чтения. Никаких пауз между
частями не предусмотрено, если это специально не указано в тексте.

Еще одна просьба: при представлении пьесы в виде читки объявлять
только внутренние ремарки. Обращения и ремарки, относящиеся к
драматургическому решению пьесы, лучше в этом случае опустить.

Один из мужчин находит в куче вещей дорогую рубашку. Примерив
ее, он становится Продюсером, который встречается в кафе с Филиппом
– мужчиной лет тридцати.

Филипп волнуется.

ФИЛИПП. Кофе, если можно. Спасибо. Нет, я есть не хочу, я бы выпил
чего-нибудь. Ну если вы советуете чай, то…. Да, конечно, я беспокоюсь
о своем здоровье. Спасибо. Да, хорошо, к делу. О чем я сейчас
рассказывал? Это своего рода социокультурный опрос. Мы делаем
выборку – тысячу, две по регионам – и задаем этот вопрос. Я могу
попытаться прямо сейчас его сформулировать. Надо? Да? Ну, хорошо.
То есть, конечно, было бы лучше, если бы я его как-то подготовил.
И сам подготовился. Дома. Если грубо? Ладно, сейчас попробую…
В первом приближении, да. Ну, в общем… Мы узнаем, какие смысловые
точки в современном искусстве сейчас, ну, скажем так… наиболее
актуальны для опрашиваемых. То есть что более интересно – когда
из ничего, буквально из нуля, появляется человек, и вот этот самый
процесс становится тем, за чем мы наблюдаем. Я говорю в смысле
какого-то духовного роста естественно… Уф… Да, второй, сейчас…
И второй – это процесс, описывающий рождение Бога из человека.
То есть мы имеем два различных сюжета, распространенных в искусстве,
и решаем, какой из них наиболее актуален для нас сегодня. Более…
нам нужен, что ли…

Появляется Толстый. Его ведет за руку обладательница желтой
пушистой кофточки. Ее зовут Лена, ей, как и ему, девятнадцать.

ЛЕНА. Здесь красиво. Смотри, на том берегу уже огоньки появляются.

ТОЛСТЫЙ. Это щебневый завод.

ЛЕНА. Лена, моя подруга, сегодня в кино пошла с Оскаром. Ты знаешь
Осю?

ТОЛСТЫЙ. Нет.

ЛЕНА. А Ленку? Нас три Лены и поэтому все путают. Поэтому мы разделились.
Одна Алена, другая Ленусь, а я Ленчик.

ТОЛСТЫЙ (повторяет). Ленчик.

ЛЕНА. Давай завтра с Аленкой в кино пойдем?

ТОЛСТЫЙ. Давай.

ЛЕНА (задумчиво). От реки так свежо, так приятно.…
(Внезапно с присвистом.) С-сука…

К ним приближается, пошатываясь, довольно пьяный Парень.
Он смотрит исподлобья и по его виду уже сразу все понятно о том,
что случится сейчас, сегодня, завтра и через сорок лет.

ПЬЯНЫЙ. И хер ли вы тут сидите?

ТОЛСТЫЙ. А что?

ЛЕНА. Пойдем.

ПЬЯНЫЙ. Закурить есть?

ТОЛСТЫЙ. Не курю.

ПЬЯНЫЙ. И хули? Эй, ты, блядь, куда пошли на хуй, а ну стой!

ТОЛСТЫЙ. Подожди. Ты иди, а я с ними поговорю.

ЛЕНА. Чего с ним говорить, он пьяный!

ПЬЯНЫЙ. Чего кал мнем? А? Че блядь, самый на хуй умный? Самый
невъебенный, да?

ТОЛСТЫЙ. Тебе чего надо?

Парень вместо ответа несколько раз, не размахиваясь, тычет
ножом в живот Толстому. Тот падает. Девушка и Пьяный отходят от
него, начиная рыться в вещах в стоящей рядом корзине. Толстый
остается лежать на месте.

Мимо проходит Анна Григорьевна. В ее руках две сумки.
Она осторожно ставит их на землю. Обращается к Продавцу в запачканном
несвежем фартуке.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Чебурек. Один. Да я знаю, сколько времени сейчас…
(Смотрит на часики.) Четыре утра. (Начинает
оправдываться.) Но у вас же тут свет горит. Я поэтому
и подумала… Извините…

Кафе. Филипп вынимает сигарету из пачки, закуривает. Мужчина
в рубашке ласково улыбается ему. Тот морщится, изображая
ответную улыбку, и тут же тушит сигарету. Продюсер улыбается
еще более ласково. Он похож на тех добрых счастливых светлых
людей, которых так любят изображать в своих брошюрах
свидетели Иеговы.

ПРОДЮСЕР. Ну и сколько вы хотите?

ФИЛИПП. Я думаю, что про деньги потом, да?

ПРОДЮСЕР. Я предпочел бы сразу обговорить этот вопрос.

ФИЛИПП. Давайте так, я все сделаю, и вы посмотрите, как я справлюсь,
и там все решим.

ПРОДЮСЕР. Хорошо. Вы уверены?

Пауза. К ним подсаживается молодая женщина, Ирина. Она
внимательно разглядывает собравшихся. Филипп старается не
смотреть на нее. Прячет взгляд.

ФИЛИПП. Да, я абсолютно уверен.

ПРОДЮСЕР (ласково). Ну, как хотите.

ИРИНА (укоризненно). Филипп….

ФИЛИПП. Простите, пожалуйста….

ПРОДЮСЕР (спокойно и снисходительно). Пожалуйста, пожалуйста…

ФИЛИПП. Алло.

ИРИНА. Ну что?

ФИЛИПП. Я сейчас не очень….

ИРИНА. Ты ему сказал про аванс?

ФИЛИПП. Нет еще. Слушай, мне, правда, сейчас не очень….

ИРИНА. Скажи обязательно. Мы же договаривались.

ФИЛИПП. Да хорошо. Всё, пока.

ИРИНА. Ты со мной очень грубо разговариваешь.

ФИЛИПП (тихо и быстро). Это кажется.

ИРИНА. Что? Говори громче, я тебя не слышу.

ФИЛИПП (громче). Ты куда-то пропадаешь! Алё! Алё!

ИРИНА. А я тебя прекрасно слышу. Не забудь про аванс.

ФИЛИПП. Алё! Алё!

ИРИНА. Про аванс!

ФИЛИПП. Алё! Пропала… О чем мы говорили?

ПРОДЮСЕР. Мы говорили о деньгах. Вы сказали, что покажете какой-то
макет или план или как-то там начнете, а потом мы с вами еще
раз встретимся и все обсудим. В том числе и денежный вопрос.
Правильно?

Пауза. Ирина сверлит глазами Филиппа.

ФИЛИПП. Правильно.

Разметав вещи, из корзины выкарабкивается Мелкий. Он в
ужасе. Он тормошит лежащего ничком Толстого до тех пор, пока тот
не встает, медленно отряхивая колени.

МЕЛКИЙ. Где?! Где всё?!! Ты чего не понял, нас же убьют! Я убью
тебя, а потом тебя убьют, убьют на хрен!!!

ТОЛСТЫЙ. Я за шкаф переложил. У меня мама уборку делала, я чтоб не нашла…

МЕЛКИЙ. Мамочки! Я чуть не обосрался. Мамочки, я чуть совсем не обосрался.

ТОЛСТЫЙ. Слушай, а что ты хотел про Лену рассказать? Ты про нее
что-нибудь знаешь?

МЕЛКИЙ. Прикинь, если бы реально вскрыли тайничок? Приехали бы
пацаны: «Мелкий, где товар?» Ой, бля пацаны, я тут обычно у
одного толстого всё прячу, а там мама уборку делала, нашла,
смотрит – чай зеленый, таблетки какие-то непонятные. Ну, и она
значит, все в мусоропровод…

ТОЛСТЫЙ. Ты про Лену хотел рассказать…

МЕЛКИЙ. Чё про нее рассказывать? Ништяк у нее все. Ну, ты, Толстый,
ну ты меня обломал! Где всё? За шкафом говоришь?

ТОЛСТЫЙ. За шкафом. А почему ништяк?

МЕЛКИЙ (деловито). Всё на месте. Сегодня ж пятница,
люди клубиться хотят, я прям затарюсь сейчас по самые….

ТОЛСТЫЙ (напоминает). Ты про Лену говорил.

МЕЛКИЙ. Да она овца просто, вот и все. Ты, когда из больницы
выписался, ты заявление в милицию подавал, что она пропала?

ТОЛСТЫЙ. Нет, но я…

МЕЛКИЙ. Никто не подавал. Решили полюбовно. Родители этого придурка,
который тебя пырнул, Ленчика родители, мать твоя. Пока ты
там, в ништяке под капельницей кантовался. Ты думаешь, откуда
у вас холодильник новый? Это его предки отступного дали,
чтоб твоя мать не гоношилась. Да и этот дурила, он же не хотел
тебя ножиком-то.

ТОЛСТЫЙ. Почему?

МЕЛКИЙ. Да блин, какой ты непонятливый. Ленка с ним была уже год. У
них там чуть ли не свадьба. А тут ты нарисовался.

ТОЛСТЫЙ. Она его знала?

МЕЛКИЙ. Я ж тебе и говорю. Просто позлить его хотела, поэтому типа с
тобой и мутила. А он напоролся водки и с ножом полез…

ТОЛСТЫЙ. А ты почему молчал?

МЕЛКИЙ. Ты же мой друг, бляха.

ТОЛСТЫЙ. Я так и думал, что она со мной не просто так.

МЕЛКИЙ. Да ладно тебе, другую найдешь.

ТОЛСТЫЙ. Найду. А она где?

МЕЛКИЙ. В манде. После того случая, родители собрались, посовещались
и отправили их в Москву. Обоих. А тебе сказали, что типа
пропала. Ну и он тоже.

ТОЛСТЫЙ. Правда?

МЕЛКИЙ. На хер я тебе все это рассказываю? Я же тебе говорю, если б
не я, то хрен бы кто тебе рассказал.

К Анне Григорьевне подходит худой парень в очках. Ему плохо.

ПАРЕНЬ. Телефон. Недорого. Нокиа. Цветной. Удобный. Полифония.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Чей?

ПАРЕНЬ. Твой. Недорого.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Ох, я ж ими не умею пользоваться.

ПАРЕНЬ. Удобный. (Вяло очерчивает руками в воздухе невидимый
шар.) У-у-у…

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Вообще мне нужен, конечно. А то вот так позвонить
надо, а неоткуда. Не просить же людей на улице, правильно?

Парень садится на корточки, обхватывает себя руками. Ему плохо.

ПАРЕНЬ (слабо). Нокиа.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Дома-то у меня есть телефон. И у сына телефон был,
я ему поначалу звонила каждый почти день, а потом он мне
запретил. Я тогда по выходным стала звонить.

ПАРЕНЬ. Цветной. Недорого.

АННА ГРИГОРЬЕВНА (с сомнением). Ну не знаю, как же
это недорого… Очень даже дорого, все-таки межгород… Такие
счета приходили за телефон, что просто ой. Я старалась звонить
после обеда, чтобы он проснулся уже, а то если его звонком
разбудить, он очень сердитый, кричит на меня.

ПАРЕНЬ (с надеждой). Телефон?

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Да, по телефону. А потом звоню, а он трубку не
берет. Я звоню, звоню, а он трубку не берет. Пропал. Я же много
раз звонила, в разное время. Нет его.

ПАРЕНЬ (медленно раскачиваясь). По-ли-фо-ни-я…

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Да что толку звонить? Взяла вот и приехала. Искать
приехала. Поезд два часа назад пришел. А у него квартира
закрыта, и света нет. Вот в этом доме квартира. Вот прямо вот
здесь вот, с окнами сюда, на проспект. Я ее сама нашла,
когда мы с ним поступать приезжали.

Парень с трудом разгибается, берет сумки Анны Григорьевны, и
уходит. Даже по его спине понятно, что ему плохо.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Эй. Эй, парень, это мои сумки. Эй!

Филипп в такси.

ТАКСИСТ. Вас куда везти?

ФИЛИПП. Улица Правды.

ТАКСИСТ. Простите, вас как зовут?

ФИЛИПП. Филипп.

ТАКСИСТ. Вот имена, к примеру. Каждое слово что-то значит. Вот, к
примеру, Филипп – любитель лошадей.

ФИЛИПП. Я знаю.

ТАКСИСТ. Я очень всем этим интересовался. Есть имена славянские, но
их очень мало, есть римские, греческие и иудейские. А есть
имена, которые ничего не значат. Вот меня зовут, например
Сергей. Сергеусы был такой род. Или, к примеру, Антон – тоже
был такой род, но это ничего не значит…

ФИЛИПП. Здесь направо.

ТАКСИСТ. А вот недавно попалась мне книжка, там написано, что Сергей
обозначает «стригущий». Ну, это же черт знает что. Вот
Филипп – понятно кого он любит, лошадей любит, но а при чем тут
Стригущий?

ФИЛИПП. Следующий поворот налево.

ТАКСИСТ. Кого он стрижет? Может, он кусты стрижет? А, может, овец.
Или по-другому, может, это парикмахер, правильно? Вы вот
верите, что все встречи не просто так?

ФИЛИПП. Верю. Возле белого дома девятиэтажного остановите.

ТАКСИСТ. Вот вы верующий?

ФИЛИПП. Я крещенный. Вот здесь остановите. Спасибо.

ТАКСИСТ. Не понял, вы верите?

ФИЛИПП. Я не воцерковленный.

ТАКСИСТ. То есть верите в Бога или нет?

ФИЛИПП. Да. Нет. Сложно… с-сейчас…

ТАКСИСТ. Ну да Бог с ним. Я ж это к чему – как Господь сказал, все,
что ни делается, все делается к лучшему, правильно?

ФИЛИПП. Вот деньги. Спасибо. До свидания.

ТАКСИСТ. Давайте я дам вам свой телефон.

ФИЛИПП (с тоской). Хорошо.

ТАКСИСТ. У вас машина есть?

К ним подсаживается Ирина. Молча смотрит на Филиппа.

ФИЛИПП. Я тороплюсь, извините…

ТАКСИСТ. Сейчас. Запишу вам телефон, и вы пойдете. Есть машина?

ФИЛИПП. Нету.

ТАКСИСТ. Ну вот если будет или у кого-то из знакомых есть, я вам
пишу на такой визиточке. Это мои друзья, у них можно и шины
поменять, и диски отбалансировать…

ИРИНА. Алло!

ФИЛИПП. Извините.

ИРИНА. Ты должен быть уже полчаса назад? Ты где?

ТАКСИСТ. Практически все виды кузовных работ.

ФИЛИПП. Ты звонила полчаса назад.

ТАКСИСТ. Они и рихтуют, и красят сами.

ИРИНА. Ну, давай уже быстрее.

ФИЛИПП. Я… Да, сейчас.

ТАКСИСТ. Недавно сушильную камеру для покраски прикупили, так что
сейчас просто песня.

ФИЛИПП. Вы телефон хотели дать. Давайте ваш телефон.

ТАКСИСТ. А я занимаюсь всем, что связано со здоровьем. Как Господь
сказал, у здорового человека проблем нет, а у больного полон
рот. Ну и вот, а это, значит, фильтры для очистки воды
отечественные. Вот вы пользуетесь фильтрами?

ФИЛИПП. Да.

ТАКСИСТ. Какие у вас фильтры стоят?

ФИЛИПП. Ммм… немецкие какие-то. Вы извините…

ТАКСИСТ. Сейчас самые лучшие фильтры – это отечественные. Или вот
озонатор воздуха. С озонированным воздухом жить легче. Вы вот
сразу почувствуете, как у вас жизнь поменялась. Сначала
покашляете-покашляете, потом все меньше и меньше, меньше и
меньше…

К Толстому подходит девушка в крагах. Она изучает его как
манекен, который забыли в магазине. Толстый от этого чувствует
себя неуютно.

САША. Иди сюда, Толстый.

ТОЛСТЫЙ. Ну.

САША. Ты сюда часто приходишь? В тир, в смысле?

ТОЛСТЫЙ. Нет.

САША. Видишь того медведя? Вон, маленький висит.

ТОЛСТЫЙ. Ну.

САША. Вилки гну. Спорим, одним выстрелом собью?

ТОЛСТЫЙ. Ну.

САША. Спорим или нет?

ТОЛСТЫЙ. Спорим…

САША. Промазала…

ТОЛСТЫЙ. Ничего.

САША. На что мы спорили? Не на минет, надеюсь?

ТОЛСТЫЙ. Нет, кажется.

САША. Ну и отлично. Видишь эти штаны на мне?

ТОЛСТЫЙ. Вижу.

САША. Как называются?

Пауза.

САША. Краги. Они ковбойские, понял? Ладно, пошли гулять.

Они уходят.

Анна Григорьевна садится на корточки, обхватив голову,
полностью повторяя позу парня, укравшего ее сумки. Продавец
чебуреков смотрит на нее. Наконец, не выдерживает.

ПРОДАВЕЦ (сплевывает с сочувствием). Шла бы в
милицию. Чего рассиживаться-то?

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Я не знаю, где милиция.

ПРОДАВЕЦ. Здесь через два дома ОПОП.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Кто?

ПРОДАВЕЦ. ОПОП. Опорный пункт охраны правопорядка.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. А они найдут?

ПРОДАВЕЦ. Нет. (Презрительно сплевывает.) ОПОП он и
в Африке ОПОП.

Пауза.

ПРОДАВЕЦ. Чебурек будешь? У меня тут от смены осталось…

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Нет, спасибо.

ПРОДАВЕЦ. Этот засранец давно тут промышляет. Он по ходу живет где-то рядом.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. А вы здесь всех знаете?

ПРОДАВЕЦ. Ну а как же. Народ-то один и тот же ходит.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. А вы не видели такого парня… я сына ищу, он такой…

ПРОДАВЕЦ. Какой?

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Я вам фотографию сейчас покажу. Вот…

ПРОДАВЕЦ. На тебя похож.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Он лучше. Не видели?

ПРОДАВЕЦ. Нет. Он чебуреки любит?

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Чебуреки? Не знаю.

ПРОДАВЕЦ. Во, нормально! (Сплевывает от удивления.)
Мать называется…

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Я мать.

ПРОДАВЕЦ. Я и говорю.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Он у меня пропал тут. Поехал поступать на
кинооператора и пропал.

ПРОДАВЕЦ. Куда поступать?

АННА ГРИГОРЬЕВНА. На кинооператора. Я ему камеру купила на
шестнадцать лет, и он на нее все снимал. У него очень хорошо
получалось. Свадьбы снимал, торжества разные…

ПРОДАВЕЦ. Понятно все. Не мужик ни хера. Пошел бы ко мне, я бы его
на полный день поставил чебуреками торговать, мужиком бы
вырос. А так… (Презрительно сплевывает.)
Цветочки-свадебки…

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Неправда, он взрослый, он мужчина. Он, когда Леру
привел, сказал, она у нас теперь всегда жить будет. Лера
хозяйственная, я на кухне спала, так она меня будила уже часов
в восемь, чай делать. Потом, правда, ее выгнал…

ПРОДАВЕЦ. Если женилка отросла, это ж не значит, что мужик. Мужик,
это кто деньги зарабатывает.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Успеет еще, назарабатывается. Еще много впереди такого…

ПРОДАВЕЦ. С пяти лет к станку надо приковывать. Чтоб знали, почем фунт.

АННА ГРИГОРЬЕВНА (автоматически поправляет). Почем фунт лиха.

ПРОДАВЕЦ (иронично сплевывает). Не, мать.
Правильнее говорить – почем фунт.

Филипп и Ирина. Филипп, чувствуя свою вину, много говорит,
жестикулирует, время от времени поглядывая на Ирину. Та,
наоборот, немногословна, занята каким-то бессмысленным делом.
Например, делает ножницами дыры в старой футболке, время от
времени разворачивая ее и разглядывая на свет.

ФИЛИПП. Представляешь, таксист попался, спрашивает меня – верю ли я
в Бога. И ему хочу ответить и понимаю, что вопрос на самом
деле интимный, дальше некуда. Ну что я ему могу сказать? Я, с
одной стороны, поклоны не бью все время, креститься вообще
не умею. А с другой – я же все-время об этом думаю, ну что
там смысл или там моральный императив, ну и как жить со всем
этим. Правда, ведь?

ИРИНА. Правда.

ФИЛИПП. Ну и вообще время такое, что просто так о своих отношениях с
Богом постороннему и не расскажешь. Может быть, это такая
интеллигентская во мне зараза, но я чувствую, что это вроде
как про секс с женой в подробностях малознакомому человеку
рассказывать. Правильно?

ИРИНА. Кстати о сексе…

ФИЛИПП. Ты же знаешь, это ж моя мания, вычислять все эти знаки
времени. Мне кажется, это ощущение интимности, стыда, всё это
конкретно про сегодняшний день. Кстати, надо у Тургенева
посмотреть, как в то время про это говорили. Тургенев, он писатель
грубый, он проболтается и не заметит. А вот Толстой,
например, тот, как у нас возле подъезда говорят, за базаром
следил. Толстого поймать невозможно, скользкий как кусок мыла…

ИРИНА. Кстати, о сексе.

ФИЛИПП (мгновенно). Да?

ИРИНА. Целый рюкзак порнухи, это тоже знаки времени?

ФИЛИПП. Какой рюкзак? Я говорю, Толстой…

ИРИНА (заинтересовано). Да, да? И что Толстой?

Пауза.

ФИЛИПП. Понимаешь.

ИРИНА. Понимаю.

Пауза.

ФИЛИПП. Когда Люда ушла, у меня два года был период…

ИРИНА (с деланным сочувствием). Дрочил?

ФИЛИПП (с укором). Ира. Ну что ты, в самом деле? Я,
правда, эти два года не выходил из дома, не работал, ничего
не делал. Просто ждал, пока меня отпустит.

ИРИНА (язвительно). Кое-что ты все-таки делал.

ФИЛИПП. Ира, ты не знаешь, как мне было больно тогда, и делаешь мне
больно сейчас. Правда.

ИРИНА. Фил. Я этого не понимаю и понимать не хочу. Еще утром я
просто хотела убраться дома и разгрести весь этот хлам. Теперь я
хочу, чтобы ты унес из дома эту гадость. Сейчас же.

ФИЛИПП. Ну, если это для тебя значит…

ИРИНА (прерывает). Значит. Еще как значит. И еще
просьба. Можешь считать меня сумасшедшей, но я очень хочу,
чтобы ты потом сходил в баню.

ФИЛИПП (поспешно). Я в душ могу сходить. Сейчас. Хочешь?

ИРИНА. Иди в баню. Мне тогда психологически будет проще открыть тебе
дверь, когда ты вернешься.

ФИЛИПП. Как скажешь.

ИРИНА. Это стоит в прихожей.

ФИЛИПП. Пока.

Толстый и Саша сидят на полу. В руках у Саши коробка с пуговицами. Она бросает пуговицы, стараясь попасть в один из коробов. Так еще бросают камешки в реку, стараясь попасть в плывущую бутылку.

САША. Жуткие вещи рассказываешь, толстый. Вот это кидалово, блин!

ТОЛСТЫЙ. Ну.

САША. А сейчас что ты собираешься делать?

ТОЛСТЫЙ. Не знаю.

САША. Ну, ты будешь что-нибудь делать-то? Искать их и карать, сука. Разве нет?

ТОЛСТЫЙ. Не знаю, я не решил.

САША. Если ты ничего делать не будешь, то иди ты в жопу.

ТОЛСТЫЙ. Почему?

САША. Да потому что ты тогда хлам. Нарожали хлам, он дышит моим
воздухом, ест мою еду, поганит мою планету. Живете просто так.
Как… хлам.

ТОЛСТЫЙ. Я не хлам.

САША. Чем докажешь?

Пауза.

САША. Сколько тебе лет?

ТОЛСТЫЙ. Девятнадцать.

САША. А знаешь, сколько мне лет? Несколько тысяч. А знаешь, почему?
Потому что у тебя в жизни ничего не происходит. Если собрать
все, все, что у тебя было, в одно, окажется – несколько
месяцев. А я живу каждый день, все 24 часа. Понял?

ТОЛСТЫЙ. Ну.

САША (вздыхая). Хрен его знает, как с тобой
разговаривать. Ты все время нукаешь.

ТОЛСТЫЙ. А что надо говорить?

САША. Надо соглашаться. Или отказываться.

ТОЛСТЫЙ. Я согласен.

САША (кричит). С чем?!

Пауза.

САША. Хочешь, чтоб твой день стал на несколько часов больше?

ТОЛСТЫЙ. Ну. То есть, да.

САША. Домой ты больше не вернешься. Никогда. Понял?

ТОЛСТЫЙ. Да.

САША. Пойдем, я тебя со своим парнем познакомлю.

Продавец и Анна Григорьевна.

ПРОДАВЕЦ. То есть там все деньги были?

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Все.

ПРОДАВЕЦ. Ну, ты блин… (Сплевывает.) Попала, в общем.

АННА ГРИГОРЬЕВНА (соглашаясь). Попала.

ПРОДАВЕЦ (испуганно). Так все, я закрываюсь. Мы с
девяти работаем.

АННА ГРИГОРЬЕВНА (не поняла). Что?

Продавец поспешно отходит, заинтересовавшись каким-то
тряпьем в корзине. И тут же становится понятно, почему. К Анне
Григорьевне на негнущихся ногах приближается Парень, который
украл ее сумки.

ПАРЕНЬ. Ты.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Где мои сумки?

ПАРЕНЬ. Сумки?

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Я в милицию пойду.

ПАРЕНЬ. Слушай…

Он берет ее за предплечье и с силой пригибает так, что они практически садятся на землю. Парень медленно провожает взглядом пролетевшие у них над головой черные с зазубринами диски.

АННА ГРИГОРЬЕВНА (испуганно). Что?

ПАРЕНЬ. Я спас тебя.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Что?

ПАРЕНЬ (выпрямляясь). Мне домой надо. Отведи.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Зачем?

ПАРЕНЬ. Всё другое. Смотри, что у меня есть…

Он снимает тощий рюкзак с плеч, открывает его и замирает,
молча глядя внутрь. Парень смотрит внутрь рюкзака как на экран
телевизора. Его лицо освещается синеватым отсветом, как от
экрана. Анна Григорьевна, стараясь делать это незаметно,
встает и маленькими шажками начинает отходить от Парня. Свет в
рюкзаке гаснет, Парень поднимает голову, и Анна Григорьевна
замирает. Парень засовывает руку в рюкзак и вынимает ее уже
с пистолетом. Направляет пистолет на Анну
Григорьевну.

ПАРЕНЬ. Я живу рядом. Здесь. Сам не найду. Помоги мне, а я тебе все это дам.

У Анны Григорьевны начинает дрожать подбородок. Парень
подходит к ней и вкладывает пистолет ей в руку. Пистолет падает
на землю. Он снова вкладывает пистолет ей в руку раз за разом
до тех пор, пока она не сжимает его в пальцах.

ПАРЕНЬ. Возьми. Дарю, а ты меня отведешь. Щель через всю улицу, и
дома как попало. Не пройти, понимаешь? Все перекручено, узлы,
разрезы со светом вдоль полосок…

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Что тебе надо от меня?

ПАРЕНЬ. Домой меня отведи. Тут рядом. Понимаешь?

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Отпустите меня, пожалуйста…

ПАРЕНЬ. Мы же дети все, кроме них. Ты не будь целлофаном. Помоги
мне. Тут рядом. Ты меня спаси. На вот тебе…

Он вынимает из кармана грязный платок и протягивает его Анне
Григорьевне. Та несколько секунд смотрит на Парня. Берет
платок.

ПАРЕНЬ. Вытри глаза. Видишь? Я тебе помогаю.

АННА ГРИГОРЬЕВНА (успокаиваясь). Давай я тебя
отведу. Тебе домой надо?

ПАРЕНЬ (кивая). Домой. Там башни.

АННА ГРИГОРЬЕВНА (решительно). Пошли. Куда?

ПАРЕНЬ. Вот тут рядом. Голубой дом, там ОПОП еще.
(Улыбается.) Они мух едят. Ам. (Пауза.) Ам.

Парень смеется. Анна Григорьевна решительно берет парня под
руку. Пистолет, чтобы он ей не мешал, она засовывает в
карман.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Показывай.

ПАРЕНЬ. Вот сюда… Стой! Не наступай здесь…

Они старательно обходят пустое пространство и идут дальше –
наркоман на негнущихся ногах и решительная пожилая
женщина.

Филипп стоит с рюкзаком за плечами. К нему подходят люди.
Несколько человек. Все в одинаковых оранжевых футболках. Молча
его изучают. Пауза затягивается.

ПЕРВЫЙ (с наездом). Молодой человек, можно вас обнять?

ФИЛИПП (обреченно). Можно.

ПЕРВЫЙ обнимает его. К нему подходит ВТОРАЯ.

ВТОРАЯ. А со мной? Обниметесь?

ФИЛИПП (скорбно). Давайте.

Они обнимаются. Все остальные члены группы по очереди
подходят к нему и молча обнимаются с Филиппом. Попов – среднего
роста мужчина лет сорока пяти, дождавшись, пока его обнимет
последний, подходит к нему, становится рядом.

ПОПОВ (деловито). Ну что, наобнимался? Куда идем?

ФИЛИПП. Попов, кто это был?

ПОПОВ. Эти то? В футболках? Да у них тут гнездо, тренинговый центр.
Это с курсов ребята. Знаешь такие – тренинги личного и
корпоративного роста. Стань лидером, спланируй жизнь, убей Бога.
Ну и все такое.

ФИЛИПП. А эти, значит, обнимаются?

ПОПОВ (пожимая плечами). Да черт его знает. Им,
видать, их гуру сказал на улице со всеми обниматься. Вот они и
пошли.

ФИЛИПП. А с тобой почему не обнимались?

ПОПОВ. А я местный, им со мной неинтересно.

ФИЛИПП. Нет, Попов. Я думаю это, потому что ты еврей. У тебя
генетическая защита.

ПОПОВ. Когда все надоест, сам такие курсы организую. Назову
«оптимизация общения». Это я в смысле пытаюсь понять, почему ты меня
из дома выдернул.

ФИЛИПП. Во-первых, я спасаю твою жизнь – без меня ты ее тратишь на
компьютерные игры. Во-вторых, меня Ира из дома выгнала. В
третьих, ты мне должен помочь избавиться от рюкзака. Пустырь
какой-нибудь здесь знаешь?

ПОПОВ. Здесь в центре города? Конечно, знаю. Пошли.

Делает несколько шагов. Филипп не трогается с места. Попов
останавливается. Поворачивается к нему.

ФИЛИПП. Даже не спросишь меня, зачем мы туда идем?

ПОПОВ. Оптимизация общения. Сам расскажешь. Пошли.

ФИЛИПП. У меня тут порнография в рюкзаке. Кассет сорок, пятьдесят.

ПОПОВ. Так это очень хорошо. Сожжем?

ФИЛИПП. Закопаем.

Попов возвращается к Филиппу. Внимательно смотрит на него.
Молча обнимает Филиппа. Отходит на два шага.

ПОПОВ. Я тоже так с молодостью прощался. Поехал в родной город и в
запой там ушел на неделю.

ФИЛИПП. И что?

ПОПОВ (пожимая плечами). Ну, как тебе сказать. Пока
пил, она и ушла. Молодость в смысле. Даже и не заметил.
Проснулся с бодуна на каком-то балконе в спальном районе.
Холодно, а я в одних трусах. Встал кое-как, стою, вниз смотрю с
девятого этажа…. Время – часов шесть утра. Люди на работу
идут… Вот и всё.

ФИЛИПП. Что «вот и всё»?

ПОПОВ. Бросился вниз и разбился насмерть.

Идет. Оборачивается, замечая, что Филипп по-прежнему стоит
на месте.

ПОПОВ. Пошли.

Филипп трогается с места, догоняет Попова, и они уходят.

Темнота. Видны только силуэты Саши, Дениса и Толстого. Саша
на всякий случай встает между Толстым и высоким
Денисом.

САША. Денис, а чего это у нас света нет? Лампочка перегорела?

ДЕНИС. Кто это?

САША. У нас же свечи где-то лежали?

ДЕНИС (раздраженно). Вот и попробуй их тут сама
найти! Темно, как в жопе у негра. Кого ты привела? Ты, сало,
тебя как зовут?

САША. Толстый его зовут. Он теперь с нами будет.

ДЕНИС. Он нам не нужен. Пошел вон.

САША. А я тебе говорю нужен. Он на самом деле отчаянный.

ДЕНИС. Да ладно?

САША. Я тебе отвечаю.

ДЕНИС. Сало, лови нож. (Звяканье упавшего металла.)
Блядь, ты хоть что-нибудь можешь нормально сделать?
Подними. А ну-ка хуйни себе по венам. Слабо?

САША. Денис, отстань от Толстого.

ДЕНИС. Я тебе говорил, он нам не нужен. Эй, погоди! Погоди, бляха,
ты чего делаешь, отдай нож!!! Дурррак сука… Давай сюда… Да ты
его сначала вытри себе об рукав, мне эта твоя хуйня вообще
не нужна.

САША. Ну, че, берем его с собой?

ДЕНИС. Да он же псих!

САША. Берем?

Пауза.

ДЕНИС. Да пусть идет. Ты ему сказала?

САША. Нет. Не сказала. Слушай, Толстый, мы короче это, у нас бизнес…

ДЕНИС. Дачи мы вскрываем в поселке. Тут же их вокруг города, этих
кооперативов, как собак. И мы, значит, с Сашкой как Бонни и
Клайд.

ТОЛСТЫЙ. Ну.

САША. Если ты с нами, ты домой не вернешься. Понял? Ну или не ну?

ТОЛСТЫЙ. Ну.

Звучит дверной звонок. Анна Григорьевна и Парень ждут, когда
им откроют. К ним выходит Мария Григорьевна. Она ровесница
Анны Григорьевны, одета более бедно, хотя выглядит более
интеллигентно, чем Анна Григорьевна. Все молча смотрят друг на
друга.

ПАРЕНЬ. Я в комнату.

Отодвигает Марию Григорьевну с пути и уходит. Мария
Григорьевна молча стоит, смотрит на Анну Григорьевну. Анна
Григорьевна чувствует себя неловко.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Он попросил меня до дома его довести. Он бы сам не
дошел. (Мария Григорьевна молчит. Пауза.)
Извините… Я пойду…

Анна Григорьевна поворачивается и уходит. Мария Григорьевна
без выражения смотрит ей вслед. Она уходит уже довольно
далеко (даже лучше, чтобы она совсем скрылась из виду), когда
Мария Григорьевна её окликает.

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Вас как зовут?

Анна Григорьевна. поспешно возвращается.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Анна Григорьевна. А вас?

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Вы почему сюда его привели?

АННА ГРИГОРЬЕВНА (волнуясь). Ну как же. А если бы…
ну не могла же я его бросить, у меня тоже сын и… А он что,
здесь не живет? Не надо было?

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Анна Григорьевна, чаю хотите?

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Время сейчас сколько? Пять утра? Я ведь не то что…
неудобно, да и вы, наверное, спать хотите…

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Я тоже Григорьевна. Мария Григорьевна.

АННА ГРИГОРЬЕВНА (почему-то обрадовавшись). Ну вот
как замечательно!

Пауза. Стоят, смотрят друг на друга.

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. (мягко). Идемте.

Берет Анну Григорьевну за рукав, они заходят внутрь.

Люди выстраиваются в небольшую очередь, в два-три человека.
Попов и Филипп встают в эту очередь.

ПОПОВ. Что берем?

ФИЛИПП. Только если можно, давай водку не будем пить.

ПОПОВ. А что?

ФИЛИПП. Лучше коньяку. Самого, самого дешевого.

ПОПОВ. Дорого.

ФИЛИПП. У меня с собой денег только на баню. Давай я у тебя займу. А
еще мне скоро аванс дадут.

ПОПОВ. Я бы дал взаймы. Но ты же потом пропадешь на целый месяц.

ФИЛИПП. Я просто не могу общаться с человеком, которому должен. Я
очень мнительный. Мне все кажется, он о долге думает – почему
это я его не возвращаю? (Поспешно
добавляет.) Но все-таки коньяк лучше. Правда.

ПОПОВ. Тебе за что аванс должны?

ФИЛИПП. Ну, я тебе рассказывал. Два пути в искусстве, всё такое.
Обещали сразу дать, как только…

ПОПОВ (обрывая). А, вспомнил. Я кстати об этом
думал. Вот насчет того, чтобы человек богом становился, я не
слышал. А вот как из твари в люди…

ФИЛИПП. Ты не совсем правильно…

ПОПОВ (обрывая). А вот как из твари в люди, это
пожалуйста. Ты про этого корейского студента слышал, который
кучу народу уложил, там, у них, в Америке?

ФИЛИПП (неуверенно). Ну, что-то как-то…

ПОПОВ (укоризненно). А еще интересуешься
современностью. Стыдно должно быть. Ну так вот. Там еще какая смешная
штука была. Он там преподавателя застрелил, который чудом в
Холокост выжил. Представляешь – выжить в такой мясорубке,
чтоб тебя грохнул сбрендивший корейский студент. А я чем его
хуже? Тоже еврей, тоже математику преподаю. Вот поэтому этой
историей, сам понимаешь, заинтересовался.

ФИЛИПП (бормочет). Действительно смешно…

ПОПОВ. Ну, в общем, тема эта для меня самая актуальная. Ну я и полез
в интернет смотреть про него. А он никакой.

ФИЛИПП. В смысле?

ПОПОВ. Там его фотографии повесили. Он никакой. Ты бы мимо прошел,
не заметил, даром что кореец. И жизнь его была никакой. А
потом он взял два пистолета и стал кем-то.

ФИЛИПП. Заказчик не одобрит. Гуманизма нет.

ПОПОВ. Хрен с ним с заказчиком. Я тебе говорю про пустое место. Было
пустое место, жило себе, воздух не портило. А потом пошло и
перестало быть им. А? Как тебе?

ФИЛИПП. Ну, это же версия только. Я вот тоже пустое место, я же
никого не пристрелил.

ПОПОВ. Дурак ты Фил, а не пустое место.

Подходит их очередь.

ПОПОВ. Коньяк, пожалуйста. Два. И стаканчики.

Саша ходит по комнате дачного домика, рассматривая, что
можно взять. Толстый замер в углу.

САША. Телевизор старый. Такой даже не скинуть никуда. Даже на
запчасти. (Кричит.) Денис, нашел чего-нибудь?!
(Денис не отвечает.) Это не люди, это
какие-то сраные вороны, тащат всякий хлам, поломанные пылесосы,
коробки блин, говно всякое. (Замечает странное
поведение Толстого.) Ты чего?

ТОЛСТЫЙ. Это Ленкиных родителей дача.

САША. Каких родителей? А! Поняла. Так надо её сжечь. Правильно?

ТОЛСТЫЙ. Не знаю.

САША. У меня мысль.

Саша подходит к коробкам, роется в них.

САША. Сейчас найдем. Они же сюда все наверняка стаскали…

ТОЛСТЫЙ. Что стаскали?

Саша выпрямляется, найдя то, что искала.

САША. Смотри, Толстый, письма. Я люблю письма читать чужие. Толстый,
это же от бабы твоей бывшей, письма. Правильно? Смотри тут
подпись – Лена Ковылина. (Читает вслух.)
«Андрей открыл свое дело. Он очень старательный.» Это кто
такой Андрей? (Смотрит на Толстого.) А ну да
понятно.

ТОЛСТЫЙ. Андрей – это ее муж.

Саша подходит к нему, берет его за руку, вкладывает ему в
ладонь конверт, трясет за плечи.

САША. Что нам всегда не хватало?

ТОЛСТЫЙ. Что?

САША (торжественно). Толстый. Теперь у тебя есть ее
адрес. Ты понял это?

ТОЛСТЫЙ. Ну.

САША. Ты кто? Ты хлам, или кто?

ТОЛСТЫЙ. Нет.

Входит улыбающийся Денис. На нем надета огромная женская
енотовая шуба. Шуба старая и довольно облезлая.

ДЕНИС (с гордостью). А? Ну, как? Гангста рэп?

САША. Дэн, ну ты как найдешь что-нибудь… Брось ее на хрен.

ДЕНИС. Ни хуя. Я ее с собой возьму.

САША. Дэн, ну хорош, правда. Ты че, головой ударился? Куда ты в ней пойдешь?

ДЕНИС (переставая улыбаться). Куда надо, туда и
пойду. Че тебе не нравится?

САША. Не… Ну просто, на хрена…

ДЕНИС. Я сказал, я возьму! Надоест, скину кому-нибудь.

САША. Кому?

ДЕНИС. Я не понял, ты чё, вообще на меня наезжаешь?

САША. А ты чё?

ДЕНИС (не глядя на Толстого). Толстый, выйди.

САША (не глядя на Толстого). Подожди нас возле домика.

Толстый выходит. Денис подходит к Саше вплотную. Несколько
секунд смотрят друг на друга. Начинают целоваться,
лихорадочно раздевают друг друга.

Анна Григорьевна и Мария Григорьевна сидят на кухне. Время
уже семь часов утра.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. …А потом я из хора ушла. Мне Аркадий Игнатьевич
говорил: «Аня, ты же пять лет на это потратила, ты у меня уже
солистка, я, говорит, хочу, чтобы ты на девятое мая
«Вологду» пела». А я молчу, смотрю на него. У меня еще сапог такой
был, с дыркой в подошве, и я смотрю на него, молчу, а сама
пальцем в это время землю колупаю.

Смеются.

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. И что?

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Ну а что? У него же детей нету, он не понимает, он
в этом хоре всю жизнь провел, без семьи, без дома.

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. И потом уже к вам домой не заходил?

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Как отрезало. А мне что? У меня ребенок, он же
болеет все время. Какие тут песни могут быть?

Замолкает.

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Вы его найдете, вашего сына. Обязательно.

АННА ГРИГОРЬЕВНА (негромко). А когда он у вас...?

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Давно. Сначала ничего еще не понимала. Потом вещи
стали из дома пропадать. Потом он уже и прятаться перестал.
Домой вот еще приходит, как сегодня, раз в пять дней, но
это он по привычке.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. А лечить?

Пауза. Мария Григорьевна. встает, прохаживается взад вперед.
Садится на свое место.

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Вы извините, что не накормила вас. Дома шаром
покати. Чай вот только.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Да я ничего. Нормально. Спасибо.

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА (внезапно). Я вот знаете, о чем
все время думаю. А нужны мы им?

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Кому?

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Детям. Вот я за ним бегаю, ночей не сплю, с ума
схожу. А кому это все больше надо – мне или ему? Ему? Вряд
ли. Вот он сегодня дозу не нашел, зато купил в аптеке всякой
дряни, и напился ее, чтобы сбить. Сейчас ему хорошо, я ему не
нужна. А мне плохо. Это мне он нужен, понимаете? Только
мне. Мы просто так за жизнь цепляемся, через детей. Им наша
любовь, как прошлогодний снег…

Анна Григорьевна. с ужасом смотрит на нее.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Что вы такое говорите? Что вы говорите, Мария Григорьевна?!

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА (раскаявшись). Простите.
Простите, ради Бога. Это от отчаяния все. Я так, на самом деле, не
думаю, я… Простите.

Закрывает лицо руками. Молча сидит. Анна Григорьевна с
жалостью смотрит на нее. Долгая пауза.

АННА ГРИГОРЬЕВНА (тихо). Старинные часы еще идут.

Мария Григорьевна сидит в той же позе.

АННА ГРИГОРЬЕВНА (так же тихо). Старинные часы –
свидетели и судьи. Когда ты в дом входил, они слагали гимн,
звоня тебе во все колокола….

Мария Григорьевна отнимает руки от лица, смотрит на нее с
неопределенным выражением на лице. Анна Григорьевна начинает
петь.

АННА ГРИГОРЬЕВНА

Когда ты не сумел меня понять,
Я думала, замрут все звуки во Вселенной.
Но шли мои часы, торжественно-печально
Я слышала их поминальный звон.

Начинает петь в голос. Голос у Анны Григорьевны оказывается
действительно неплохой. Мария Григорьевна смотрит на нее,
замерев.

Жизнь невозможно повернуть назад.
И время ни на миг не остановишь.
Пусть неопрятна ночь и одинок мой дом.
Еще идут старинные часы…

АННА ГРИГОРЬЕВНА и МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА (хором).

Жизнь невозможно повернуть назад.
И время ни на миг не остановишь.
Пусть неопрятна ночь и одинок мой дом.
Еще идут старинные часы…

Филипп и Попов вынимают весь хлам из одного из коробов. Рядом с ними на земле стоят две бутылки. Одна пустая, другая уже початая.

ФИЛИПП. Хорошо, когда телефон дома оставляешь. Как будто в другую страну уехал.

ПОПОВ. Телефон дома забыл?

ФИЛИПП. Без него такое ощущение, что теперь все можно. Никакой
ответственности. Человека убьешь – и ничего тебе не будет.

ПОПОВ. Ох, не шути так. Я ж тебе говорю, после того случая с
корейцем я вообще каждый раз вздрагиваю, когда студенты на
экзаменах зачетки из карманов вынимают.

ФИЛИПП. Выпьем?

Берет с земли бутылку, делает глоток, передает её Попову.

ПОПОВ. За мир во всем мире. (Выпивает, ставит бутылку на
место.) Кажется, напьемся сегодня.

Филипп вынимает из короба последние вещи.

ФИЛИПП. Ну что? Хороним?

ПОПОВ. Только давай сделаем это торжественно.

С торжественным видом вынимает VHS-кассету из рюкзака,
смотрит на нее и внезапно фыркает от смеха.

ФИЛИПП. Чего?

ПОПОВ (показывая кассету Филиппу). Ну, какой тут
ритуал, когда такие названия?

ФИЛИПП. «Член временного правительства». (Пожимает плечами.)
Нормальное название. Авторы фильма восстанавливают
исторические события тысяча девятьсот семнадцатого года.
Ну, естественно, с рядом допущений.

ПОПОВ. Я поверить не могу, что ты смотрел всю эту…

ФИЛИПП. Порнуху?

ПОПОВ. Да.

ФИЛИПП. Я правильно все понимаю? Мне это говорит человек, который в
возрасте сорока четырех лет, сливает большую часть жизни на
разведение и убийство разноцветных компьютерных таракашек?

ПОПОВ. А вот не надо этого. У меня другой случай, у меня, между
прочим, акт сознательного социального эскапизма. Мне ваш мир
неинтересен. Где-то же я должен отдыхать от него? Наркотики
принимать уже поздновато, пить столько здоровье не позволяет.
Что мне еще остается?

ФИЛИПП. Так и я не от хорошей жизни, Попов. Если бы я все это не
смотрел, я бы загнулся. Время плохое было, понимаешь?
Вставляешь в магнитофон, наливаешь первый стакан и постепенно
засыпаешь. Ночью проснешься случайно, пьяный, а у тебя кто-то в
комнате живет, какие-то люди… И никому никакой любви не надо. И
кажется, что любви не существует, есть только такое все….

ПОПОВ. Да я помню все эти твои депрессии. (Кидает кассету в
короб.) Не жалко?

ФИЛИПП. Если я чего-то и добился в жизни, так это того, что я легко
избавляюсь от любого хлама.

ПОПОВ. Тебе же Ирка приказала? Или как?

Филипп оставляет вопрос без ответа. Вынимает новую кассету
из рюкзака и бросает в короб. Попов рассматривает новую
кассету, качает головой.

ПОПОВ. Сложная конструкция… Мне все это напоминает советские времена
с построением пирамид. Пирамиду строй, пирамиду рушь…
(Вглядывается на обложку.) Фил, так здесь же
одни мужчины в этой… э… инсталляции. (Читает название.)
«Соблазняющие механики»… М-да…

ФИЛИПП (продолжая выкидывать кассеты). Это я в одно
время думал, может, я на самом деле гомосексуалист? Может,
я пидор, и поэтому мне не везет? И все мои неудачи от этого?
Вот и решил проверить.

ПОПОВ. Ты со мной не делился такими сомнениями.

Бросает кассету в коробку. Некоторое время молча, по одной,
вынимают кассеты из рюкзака и выкидывают их.

ПОПОВ (внезапно). Ну и что?

ФИЛИПП (так же стремительно). Да вроде нет. Нормально всё.

Выбрасывают последние кассеты. Попов выпрямляется.

ПОПОВ (задумчиво). Знаешь, может, я как всякий
неудачник в моем возрасте, смотрю на мир без удивления, но мне
кажется, что вся эта штука, от которой мы сейчас избавились,
-совершенная ерунда по сравнению с реальной смертью. Поэтому
не бывает так, что ты играешь в компьютерные игры, а потом
убиваешь людей по-настоящему. Я в это не верю.

ФИЛИПП. А во что ты веришь?

ПОПОВ. Ни во что не верю. Верю, что можно жить без веры.

ФИЛИПП (недоверчиво). Да брось.

ПОПОВ (внезапно устало). Бросил уже. Я пойду, Фил,
ты меня извини. Домой хочу. Устал.

ФИЛИПП. Попов, ну ты чего? Я тебя обидел?

ПОПОВ (безразлично). Да нет, не обидел. Домой хочу.

ФИЛИПП (разочаровано). Ну вот.

ПОПОВ. Давай без этого. Просто устал. Все меньше и меньше могу
куда-то из дому выходить. Быстро устаю.

ФИЛИПП. Это потому что…

Попов обрывает его, протягивая ему руку для пожатия. Филипп
смотрит на эту руку, медленно ее пожимает.

ПОПОВ (как бы извиняясь). Оптимизация общения.

Поворачивается и быстро уходит. Филипп берет почти полную
бутылку коньяка, задумчиво смотрит на нее.

Выстрел. Выбегает Толстый. Падает, прикрывает голову руками.
Через несколько секунд появляется Денис. Он тащит Сашу, на
которую надета футболка с некрасивым красным пятном на
груди. Кладет ее рядом с Толстым.

ДЕНИС. Это казаки! Казаки, блядь! Мне же сказали, без охраны! Ее в
больницу надо! Ты понял?!

Толстый поднимает голову, с ужасом смотрит на Сашу. Та не
двигается.

ДЕНИС. Я на шоссе, тачку ловить. Смотри за ней!

Толстый, не отрываясь, смотрит на Сашу. Денис хватает его за
воротник, притягивает к себе.

ДЕНИС. Ты понял?! Смотри за ней!!!

ТОЛСТЫЙ. П-понял.

Денис вскакивает и убегает в темноту. Толстый подползает к Саше. Та
не двигается. Он трогает пятно на ее груди. Садится рядом с
ней на землю. Раскачивается и бормочет, не глядя на нее.

ТОЛСТЫЙ. Саша, ты не умирай. Я поеду и докажу им всем. Я тебе докажу
и им всем. Я не хлам, Саша. Я поеду и накажу их там. И его
и ее.

Появляется Денис. Без сил садится рядом с ними.

ДЕНИС (в отчаянии). Не останавливаются. Никто не
хочет останавливаться.

ТОЛСТЫЙ (продолжает, не обращая внимания на
Дениса). Я тебе обещаю. Я поеду и убью их. Я тебе сейчас клянусь. Я
застрелю их обоих. Я не хлам. Я тебе докажу, что я не хлам.

Денис встает. Смотрит на Толстого.

ТОЛСТЫЙ. Я перестану быть хламом, Саша. Я тебе обещаю. Я клянусь тебе.

Денис внезапно ногой бьет Толстого так, что тот падает
ничком. Начинает яростно избивать лежащего Толстого ногами. По
его лицу катятся слезы.

ДЕНИС. Это не кино, мудак! Это не кино, ты слышишь? Она же умирает!
Она же по-настоящему умирает, ты мудак!!! Это не кино! Не
кино! Не кино! Не кино!!!

Толстый лежит не шевелясь, прикрыв голову руками. Денис
перестает избивать Толстого.

ДЕНИС (тяжело дыша). Хватит играться в кино… Господи… Саша…

Он берет Сашу на руки и уходит. Толстый медленно садится в
ту же позу. Раскачивается, что-то бормочет. Слов не
слышно.

Анна Григорьевна и Мария Григорьевна на кухне.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Вот уже и рассвело. Надо мне идти.

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Да подождите, куда вы пойдете сейчас?

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Даже не знаю. А вдруг он дома, пойду, покараулю его там.

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Мне, честно говоря, неудобно, что так с сумками
получилось. Он проснется ведь и не вспомнит, где он их
проколол.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Что сделал?

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Кому отдал. Там много всего ценного?

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Ценного мало, баночка варенья, одежонка всякая…
Документы жалко. А денег там было немного, я последние ему
выслала на почту перед отъездом. Себе оставила только на
обратную дорогу.

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. То есть с почты деньги он забрал?

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Да, в тот же день.

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Так чего ж вы поехали?

АННА ГРИГОРЬЕВНА. То есть?

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Ну это значит, что он жив, по крайней мере.
Деньги же он забирает?

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Может, вы скажете, что я наседка и клуша, но пока
своими глазами не увижу…

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Понятно.

На кухню входит Парень. Садится с Анной Григорьевной. и
Марией Григорьевной молчит.

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Как ты?

ПАРЕНЬ. Чё-то как-то…

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Друзья твои вчера заходили, искали.

ПАРЕНЬ. Кто?

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Валера и этот… Дудулька.

ПАРЕНЬ. Блядь.

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА (автоматически). Не матерись.

ПАРЕНЬ. Блядь. Не говори им, что ты меня видела. Пропал и все тут.

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Я им так и сказала.

ПАРЕНЬ. Вот блядь. Суки.

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА (автоматически). Не матерись.

ПАРЕНЬ. Пенсия была?

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Нет еще. Задерживают.

ПАРЕНЬ. Ладно. (Кивает на Анну Григорьевну.) Подруга твоя?

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Да. (Спохватившись.) Ой, Леш, а
ты же здесь всех знаешь! (Анне Григорьевне)
Давайте Леше фотокарточку покажем.

ПАРЕНЬ. Чего еще?

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Ну вряд ли он с моим сыном знаком, я…

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА (перебивая). Давайте, давайте.

ПАРЕНЬ (недовольно). Чего еще?

Анна Григорьевна с неохотой протягивает Марии Григорьевне фотографию. Та дает ее сыну.

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Глянь, может, ты его знаешь? Анна Григорьевна из
другого города приехала, ищет его.

Парень берет фотографию, смотрит на нее. Потом смотрит на
Марию Григорьевну.

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Ну что?

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Знаете? Узнали?

Парень переводит взгляд на Анну Григорьевну, молча отдает ей
фотографию.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Ну что?!

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Леш, ну ты что издеваешься над нами?

ПАРЕНЬ (с неохотой). Не знаю я его. Первый раз вижу.

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Жаль.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Вот и отлично!

ПАРЕНЬ. Я пошел.

Встает.

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Когда вернешься?

Парень уходит, игнорируя вопрос.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. И когда он вернется?

Мария Григорьевна молча смотрит на нее. Она тоже не знает
ответа.

Появляется Филипп. Он очень здорово пьян. Он гол, обмотан
простыней. В одной руке держит свои стопкой сложенные вещи, в
другой – алюминиевый тазик. Кладет вещи на пол, садится
рядом с ними на перевернутый вверх дном тазик. Голова его
клонится, он засыпает. Появляется корейский студент. Он тоже
обмотан простыней. Кореец аккуратно берет вещи Филиппа, хочет их
унести, но тут Филипп резко поднимает голову,
проснувшись.

ФИЛИПП (пьяным голосом). Стой!

Корейский студент замирает. Кладет вещи на место.

ФИЛИПП. Садись.

Корейский студент садится рядом с Филиппом.

ФИЛИПП (с трудом ворочая языком). Ты это он?

Корейский студент обреченно кивает.

ФИЛИПП. Как это мы встретились? А?

Корейский студент пожимает плечами.

ФИЛИПП. Мне про тебя Попов рассказывал. Как ты там всех… Бах, бах, бах…

Филипп, выставив указательные пальцы, изображает стрельбу из
пистолетов. Корейский студент тяжело вздыхает.

ФИЛИПП. Слушай, я вот хотел тебя спросить. Извини… я бухой, вообще…

Корейский студент машет рукой, типа: «это ничего!».

ФИЛИПП. Когда стреляешь в людей, это как жизнь или лучше? Не,
подожди, я про себя хотел спросить… Я вот вообще. Никто. Я
какой-то недоделанный. Правда. Я вот себе часто говорю – не говори
себе так, ты же ничего не сможешь сделать тогда. Ну и
вообще. А я ничего и не делаю. У меня знаешь, сколько мыслей
всяких? У-у-у… А на выходе что? (Издает губами пукающий
звук.) Потому что жопа. А я не хочу. У меня, может,
жизнь всего одна, понимаешь? Я что, так и проживу ее, ничего
не сделав? Всю жизнь? (На глазах у Филиппа
появляются слезы. Он вытирает их тыльной стороной руки, как
ребенок.) Я так и проживу всю жизнь? Моя жизнь пройдет вот
так? Никак? Да?

Корейский студент неопределенно пожимает плечами.

ФИЛИПП. Все какое-то бессмысленное. Как будто грызешь какую-то гору
в темноте, грызешь, и пока не сгрызешь, рассвет так и не
наступит… А самое главное, она бесконечная, гора эта, и даже не
видно, где кончается, понимаешь?

Корейский студент сочувственно качает головой.

ФИЛИПП. А с людьми же так нельзя. Ни с кем нельзя ни с собакой, ни с
муравьем, ни с птицей. Живите, говорит, как хотите, меня
только не трогайте. Правил не объясняет… А ты хоть попытался.
Да? Так ведь? Поэтому?

Корейский студент виновато улыбается.

ФИЛИПП. Ну-у, так дело не пойдет. Я тебе вопрос, а ты молчишь. А?

КОРЕЙСКИЙ СТУДЕНТ. Чаль мо-ру-дже-сум-ни-да. (Я не понимаю.
Chal Mo-ru-ge-sum-ni-da.)

ФИЛИПП. Ну вот. Приехали. Ты по-русски, не понимаешь что ли?

КОРЕЙСКИЙ СТУДЕНТ. Чин джу. Че-сон-хам-ни-да. Чаль
мо-ру-дже-сум-ни-да. (Извини, друг. Я не понимаю. Chin-gu.
Che-song-ham-ni-da. Chal Mo-ru-ge-sum-ni-da)

ФИЛИПП. Эх. Тяжело-то как. Господи… Тяжело…

Он кладет голову на руки. Засыпает. Корейский студент берет
его вещи и аккуратно уходит.

К Толстому, который так и сидит, неслышно бормоча что-то
себе под нос, подходит Проводница.

ПРОВОДНИЦА. Слышь, парень! Белье сдавай. Москва уже.

Толстый встает и уходит.

Анна Григорьевна сидит одна. Появляется Мария Григорьевна. В
ее руках огромная облезлая енотовая шуба. Та самая, которую
когда-то мерил Денис.

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Вот.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Что это?

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Это Леша откуда-то притащил.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. А зачем мне...?

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Здесь неподалеку есть магазин вещей подержанных.
Ее можно будет сдать. Всё, какие-никакие деньги.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Да кому она нужна?

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. А, может, и позарится кто. Денег же у вас нет? А
так хоть что-то будет.

АННА ГРИГОРЬЕВНА (рассматривая шубу). Я и не унесу такую. Тяжелая.

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. А вы ее на себя наденьте. Этот магазин, он тут в
двух шагах. Дойдете, там скинете.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. А если ее не примут?

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА (легко). А не примут, так
выкинете где-нибудь.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Правда?

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Надевайте, надевайте.

Помогает Анне Григорьевне надеть шубу. В шубе Анна
Григорьевна похожа на нелепого снеговика.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. В детстве мечтала стать матушкой. Так звали жену
батюшки, нашего попа. Мне было лет восемь, наверное. Моя мама
говорила, что у матушки шуба енотовая и все зубы золотые. Я
тоже хотела енотовую шубу и золотые зубы. И вот, мечта
исполнилась, хоть и наполовину.

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА (улыбаясь). Ничего. Можно и без
золотых зубов прожить. С обычными, вставными.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Да. (Пауза.) Ну что, пошла я?

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Давайте я вас хоть до выхода провожу.
(Внезапно.) Спасибо вам, Анна Григорьевна.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. За что?

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Ну так вот живешь и думаешь, что ты одна такая на
свете. А ты не одна. Сидишь ночью на кухне и смотришь во
дворик, в темноту. А у многих людей, между прочим, тоже окна
горят. Тоже кого-то ждут. А ты об этом забываешь, потому что
все время одна сидишь и ждешь, и больше ни о чем не думаешь.
А когда знаешь, что ты не одна, как-то легче становится.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Будут еще лучшие времена, Мария Григорьевна. Я вам
точно говорю.

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Будут…

АННА ГРИГОРЬЕВНА (встряхиваясь). Ну что это мы? Пойдем?

МАРИЯ ГРИГОРЬЕВНА. Пойдемте.

Уходят.

Филипп по-прежнему обмотан простыней. Рядом стоит Попов.

ФИЛИПП. Але! Привет, Попов.

ПОПОВ. Ты знаешь сколько времени?

ФИЛИПП. Знаю. Десять утра.

ПОПОВ (с ужасом). Что?! Правда?!

ФИЛИПП. Попов, мне нужна твоя помощь. Меня тут грабанули в бане,
пока я спал. Все вещи унесли.

ПОПОВ. Подожди, ты в какой бане?

ФИЛИПП. Ну, вот неподалеку от того места, где мы рюкзак хоронили.

ПОПОВ. Возле корейской общаги?

ФИЛИПП. Да?

ПОПОВ. Ну, тогда все понятно.

ФИЛИПП. Слушай, а я думал, мне приснилось, что ко мне приходил этот…
корейский студент…

ПОПОВ. Тебе не приснилось. М-да…

ФИЛИПП. Выручай. Мне тут разрешили позвонить с городского. Я Ирке боюсь звонить…

ПОПОВ. А ты можешь там пару-тройку часов посидеть где-нибудь? Я тут
всю ночь в компьютер резался, мне последний этап бы пройти…

ФИЛИПП. Какой, блин этап, Попов!!!

ПОПОВ. Загнать трех магов в одно место. Много времени не займет.
Завести их в замок, а там…

ФИЛИПП. Попов!!! Меня выгоняют отсюда!!! У меня похмелье, у меня
вещи спиздили!!! Меня щас вытолкнут голого на улицу!!! Какие
маги?!!

ПОПОВ. Подожди, не истери. Насколько я помню, там напротив магазин
всяких скидочных дешевых шмоток. Ты через улицу добеги,
попроси штаны какие-нибудь.

ФИЛИПП. Ты с ума сошел?!

ПОПОВ. Нет. Они все равно там каждый день кучу хлама выкидывают
просто так, для бомжей. Попроси, они тебе дадут.

ФИЛИПП. Попов!!

ПОПОВ. Извини. Я освобожусь только через час.

ФИЛИПП. Попов!!

Попов уходит.

ФИЛИПП. Попов! Попов, твою мать…

Некоторое время стоит молча, обдумывая свое положение. Потом
плотнее запахивается в простыню и тоже уходит.

Все, дотоле не горевшие буквы на вывеске «ОДЕЖДА. БРЕНДЫ.
СКИДКИ», вспыхивают. Мигавшие рваным синеватым светом лампы
дневного освещения загораются на полную мощь. Перед нами
магазин, в котором продается хлам. Главные в нем – девушка Лена в
желтой пушистой кофточке и тот парень, который бил ножом
Толстого. Для удобства мы и здесь будем называть его Пьяный,
тем более что и тут он с бутылкой пива, которую время от
времени посасывает. Все остальные персонажи превращаются в
Посетителей магазина и продолжают делать то, чем занимались все
время повествования, а именно – рыться в одежде, время от
времени примеряя на себя найденные вещи.

ЛЕНА. Десять утра. Ну, ты вообще уже.

ПЬЯНЫЙ. Отвянь.

ЛЕНА. Ты где ночью был? Опять с корейцами мутил чего-то?

ПЬЯНЫЙ. Отвянь, я тебе сказал.

ЛЕНА. Дудулька приходил. Говорил по должникам ничего пока.

ПЬЯНЫЙ. Заебок.

ЛЕНА. Что заебок? Ну ты хорош уже пиво хлестать, утро уже. Чего ты уже?

ПЬЯНЫЙ. Я не понял. Ты чего выступаешь? Чего, бля? Тебе кто голос давал?

ЛЕНА. Дур-р-рак.

Лена демонстративно отходит от Пьяного. Подходит к одному из
Посетителей.

ЛЕНА. Вам помочь найти что-нибудь?

Посетитель издает неразборчивый звук, похожий на рычание.
Лена отходит от него.

В магазин заходит Толстый. Он оглядывается по сторонам, находит
взглядом Лену. Пьяного он не замечает. Толстый вынимает нож.
Смотрит на Лену, на нож. Подходит к Лене, и, зажмурив глаза,
замахивается ножом. Лена в этот момент поворачивается к
Толстому, видит нож, замах и издает истошный визг. В следующую
секунду Толстого с ног сбивает Пьяный. Бутылка пива катится по
полу. Нож скользит в другую сторону. Посетители застывают
как в детской игре «морская фигура замри» в разнообразных
позах.

ЛЕНА. Кто это?!!

ПЬЯНЫЙ (с сожалением). Пиво выронил…

ЛЕНА. Ты видел?! У него нож был, он меня зарезать хотел!!!

Пьяный подходит к Толстому, берет его за грудки, поднимает с
пола.

ПЬЯНЫЙ. Это тебя кто послал? А?

ЛЕНА. Он меня чуть не убил!

ТОЛСТЫЙ. Я не хлам.

ПЬЯНЫЙ. Ты? Ты хлам.

Пьяный толкает Толстого, тот летит на спину к выходу из
магазина. Смешно копошится на полу, пытаясь встать.

ЛЕНА. Кто это? Зачем он? А?

ПЬЯНЫЙ. Сейчас разберемся.

ТОЛСТЫЙ. Я не один. У меня друзья. У меня Саша и Денис. Они придут,
они вас убьют всех, они вас накажут.

ПЬЯНЫЙ. Интересно…

ЛЕНА. Слушай, это же Толстый!

ПЬЯНЫЙ (невозмутимо). Да хоть горбатый, мне пох.

Он наклоняется, поднимает выпавший из руки Толстого нож.

ПЬЯНЫЙ. Пора закрывать магазин.

ТОЛСТЫЙ. Они придут сюда. Они как Бонни и Клайд. Они вас убьют всех.

Пьяный медленно приближается к Толстому с ножом в руках.
Посетители стараются не попадаться на его пути.

ПЬЯНЫЙ (тихо и спокойно). Вот как? А когда они придут?

ЛЕНА. Зарежь его. Еще раз.

ТОЛСТЫЙ. Я не хлам! Вам понятно?

ПЬЯНЫЙ. Тихо! Не кричи…

ЛЕНА (двигаясь вместе с ним). Давай. Зарежь его опять.

В магазин заходит Анна Григорьевна в енотовой шубе. Она
смотрит на распластавшегося у ее ног Толстого. Она наклоняется,
хочет взять его под руку. В эту же секунду из ее кармана на
пол с глухим стуком падает пистолет, подаренный Парнем.
Пьяный и Лена останавливаются.

В магазин заходит Филипп, обмотанный простыней, и тоже
останавливается. Теперь они с Анной Григорьевной стоят справа и слева от
лежащего Толстого. Все молчат. Пауза. Филипп наклоняется и
берет Толстого под левую руку, Анна Григорьевна под правую.
Вдвоем с Анной Григорьевной они поднимают Толстого на ноги.
Анна Григорьевна вновь наклоняется, берет пистолет и
вкладывает его в руку Толстого.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Давай, сынок. Сделай это. Чтобы тебя мама дождалась.

ФИЛИПП. Не должно быть бессмысленных. Чтобы стало понятно зачем. Давай.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Пусть неопрятна ночь. Пусть одинок твой дом. Я помогу тебе.

ФИЛИПП. Начни с женщины. Без нее будет легче.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Я думаю о тебе.

ФИЛИПП. Хоть один из нас должен вырваться.

Пауза. Толстый поднимает пистолет.

ТОЛСТЫЙ. Так. Лицом к стене. Ты и ты.

ПЬЯНЫЙ. Слушай…

ЛЕНА. Сережа… ведь тебя Сережа зовут?

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Его зовут Толстый. И он больше не хлам.

ФИЛИПП. Ты слышала, что он сказал? К стене.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Жизнь невозможно повернуть назад.

ТОЛСТЫЙ. К стене!

Лена и Пьяный послушно становятся к стене.

ТОЛСТЫЙ. И вы все, кто смотрел. Кто не вмешивался. Вы все, лицом к стене, тоже.

Посетители отходят к стене. Толстый подходит к Лене и
Пьяному. Филипп и Анна Григорьевна не отстают от него ни на шаг.
Они двигаются справа и слева от него.

ФИЛИПП. Расскажи ей. Расскажи ей первой. Пусть она узнает, зачем ты живешь.

АННА ГРИГОРЬЕВНА. Начинай.

Толстый поднимает пистолет на уровень затылка Лены. Нажимает
курок. Гаснет свет.

Долгая пауза.

Когда свет восстанавливается, на сцене нет никого, кроме Филиппа и
Продюсера. Продюсер просматривает пару листков бумаги.
Поднимает голову.

ПРОДЮСЕР. Я прочитал. Честно говоря, я в каком-то недоумении. У вас
было достаточно времени и то, о чем мы говорили в прошлый
раз, все это было очень интересно, но… Может быть, вы мне
прислали не тот файл? Может быть, вы ошиблись?

Пауза.

ФИЛИПП. Можно посмотреть?

Продюсер дает ему два листка бумаги. При этом он держит их
за краешки, обеими руками. Филипп пробегает взглядом листки,
отдает их обратно.

ФИЛИПП (обреченно). Это тот.

ПРОДЮСЕР. Тогда я не понимаю. Иногда мне кажется, что вы творческие
люди, считаете нас, ну скажем так… как бы это сказать,
держите нас за идиотов. Или я ошибаюсь?

ФИЛИПП (тихо). Ошибаетесь.

ПРОДЮСЕР. Что простите?

ФИЛИПП (громче). Ошибаетесь.

ПРОДЮСЕР. Вы извините меня, Филипп, и, если я не прав, поправьте, но
мне кажется, что в данной работе, вы схалтурили.

Филипп пытается что-то сказать, но Продюсер взмахом руки
заставляет его замолчать, продолжая речь.

ПРОДЮСЕР. Подождите, подождите! Я не хочу вас обижать, и не хочу,
чтобы вы обижались, но признайтесь сами, что в данной работе
вы не полностью применили свои силы. То есть, зная вас, я
могу сказать, что вы способны на гораздо большее, чем это.
Понимаете?

ФИЛИПП. Понимаю.

ПРОДЮСЕР. Именно это я и называю «схалтурить», Филипп, а вовсе не из
желания вас обидеть. Понимаете?

ФИЛИПП. Понимаю.

ПРОДЮСЕР. Ну ведь схалтурили? Сознайтесь. Вы же талантливый человек,
я читал другие ваши работы. Это небо и земля. Наверное, вы
поторопились, решили: сделаю потом больше, лучше, но сейчас
и так пойдет. Правильно?

ФИЛИПП. Правильно.

ПРОДЮСЕР (ласково). Схалтурили?

Филипп отрицательно качает головой, открывает рот и
неожиданно для себя произносит.

ФИЛИПП. Схалтурил.

Продюсер сразу же становится жестким и суровым.

ПРОДЮСЕР. Значит так. Я прочитал вашу концепцию. То, что вы говорите
о том событии или о ряде событий, превращающих человека в
нечто большее, чем он есть, мне кажется сомнительным.

ФИЛИПП. Я же говорил о сюжете…

ПРОДЮСЕР. Давайте не будем врать самим себе. Таких сюжетов не
существует. Человек уже рождается способным или не способным, к
примеру, на убийство. Вот взять, к примеру, меня. Родился в
жопе мира, в деревне; унитаза в глаза до пятнадцати лет не
видел. Но я всегда знал, что стану тем, кем стану. Я просто был
способен на это. Все остальное – ерунда. Не может обезьяна
стать человеком. А уж говорить о том, что человек может
стать кем-то большим, я такой вариант вообще не рассматриваю.

ФИЛИПП. Мне кажется, такое бывает.

ПРОДЮСЕР. Где бывает? Вы о чем говорите? Филипп, проснитесь уже!
Посмотрите по сторонам! Где? Приведите хоть один пример!

Филипп молчит.

ПРОДЮСЕР. Значит, так. (Смотрит на часы.) Сделаем
так. Я сейчас отойду на часик, а вы посидите здесь в
переговорной и накидайте мне, в черновую, схематично, другой план.
Без всех этих превращений, скачков, левитаций и прочего
бреда. Четко и однозначно о человеке и о его предназначении. И мы
с вами продолжим разговор. Поймите меня, я действительно
хочу с вами работать. Только давайте работать, а не…
(Опять смотрит на часы.) Ну, в общем, все, кажется,
все и так ясно. Сейчас час дня. Я приду в два часа и
прочитаю ваш план. Это может быть история, может быть еще
что-нибудь, форма не важна. Хоть телевизионный репортаж, хоть пьеса,
мне все равно. Человек и то, для чего он родился. Коротко и
ясно. Человек и его предназначение. Я вам на это шесть дней
давал. Некоторые мир успевали создать за это время. Сейчас у
вас час, да и задача, надо сказать, полегче. Всего доброго.

Продюсер встает и уходит. Филипп некоторое время сидит
неподвижно. Берет лист бумаги, смотрит на него. Щелкает
авторучкой, начинает писать.

Павел Руднев о пьесе
Михаила Дурненкова «Хлам»