Проза

(Конспирологический репортаж)

                        Новый Христос сидит в     Кадиллаке,
                        Курит сигары, меняет фраки
                        Несколько раз на дню…
                        Ему подносят диет-меню…
                                 (Из собственных прозрений) 

Комсомольская

«Осторожно, двери закрываются! Следующая станция – Курская!..»

Курская!.. Ну конечно, как же иначе? Двери захлопнулись, и ты
– в силках, теперь никуда не вырваться. Попался, голубчик: упаковали
тебя надежно в жаростойкую фольгу вагона; правда, врубят ли саму
«духовку» – задымишься ли наподобие цыпленка, подпаленный собственным
горячим жирком, – вот в чем на сегодня главный вопрос, неизбежное
твое ожидание!.. Эх, и угораздило же меня впрыгнуть в первые попавшиеся
распахнутые двери вагона, да еще и не того направления, – глупая
столичная беготня, неискоренимая провинциальность и инерция мысли,
– теперь сплошь по кольцу придется наяривать… Один черт! Пересаживаться
на Курской в обратку не стану. Была, не была!.. Нет-с, господа
хорошие, меня так просто не проведешь!

…После недавнего взрыва на Замоскворецкой линии, мы все, пассажиры
этого вагона, того, в котором и нахожусь сейчас (думаю, да и не
только этого), смотрим пристально по сторонам в разряженном как
никогда человеко-пространстве столичной подземки, оцениваем искоса
или сечем ожесточенно прямо в глаза друг другу, как на фронте
необстрелянные еще солдаты взирают с трепетом на матерых вояк.
Ждем друг от друга хоть какой почеркушки на этот главный на сегодня
вопрос: случится или не случится, объявится или не объявится,
вот сейчас (на этой станции или на следующей) – этот наш единый
на всех черный человек – злой чеченец, террорист-смертник! …Он
войдет в вагон жестко очерченным каменным гостем (тотчас необратимо
схлопнутся двери за его спиной), смерит всех нас, вжавшихся по
сидениям бледных кроликов, грозным неподкупным взглядом, – и вдруг
обрушит рокотом с гор: «Аллах Акбар!»

Мы поймем – нам осталось ещё секунды две или три. А горец распахнет
вдохновенно свой черный лапсердак, и там, сакраментально поблескивая
хищными огоньками глаз, нас напрочь пригвоздит-зачарует кроваво-красное
чудовище, точь-в-точь как с древней индийской сутры, держащее
в пасти и когтях колесо смертельного пояса (но, быть может, колесо
нашей с тобой, товарищ, новой священной жизни?) Сей миг полыхнет
прозрение. Сей миг осознаем себя, вспомним все до мельчайшей подробности,
до удушенного в страстных младенческих кулачках своих такого же
желторотого едва оперившегося птенца. Приуготовимся, так сказать,
к неизбежному, впрянув в себя и в рядом сидящего соседа; давая
и ему впрянуть в себя и одновременно в тебя, – зайдемся, хотя
бы на миг, в первый и последний раз в истории человечества, одним
общим телом и осознанием, к которому нас так тщетно и усердно
призывают все соборные религии. Распрощаемся, безусловно, но как-то
украдкой и по быстрому, с собой любимым – с этой вдруг отчего-то
уже ороговевшей и опостылевшей шелухой, заорганизованной во внешних
чуждых формах и функциях, теперь уже почти ни мертвой, ни живой
телесно-ментальной оболочкой, – а некогда таким персонализированным,
махрово узнаваемым за долгие часы простаивания перед зеркалом
в ванной, таким вожделенным телом, ставшим вдруг совсем и не своим,
совсем и не «персоноузнаваемым», а каким-то ватным и даже жгуче
постыдным, как лоскутное бабушкино одеяло в студенческой общаге.
И справленная к новому сезону, аккурат в конце четвертого квартала,
в «Снежной Королеве» дубленка из тончайшей силки, заботливо сложенная
сейчас на твоих коленях (в предостережение от простуды по выходу
из метро), вдруг и заблеет жалобным агнцем в твоих запотевших
от холода предчувствий ладонях, в этих руках, готовых вот-вот
обратиться уже крыльями то ли ангела, то ли черного журавля.

Легко порвем мы и с обреченной транспортным тромбофлебитом некогда
раскрасавицей Москвой; в экстазе вырвемся гурьбой за опостылевшие
пределы МКАДа; немного, так и быть, еще покружим над заснеженным
февральским лесом, в прощальном жесте махнем крылом своим шести
соткам: «…что ж, лето в этом году было щедро на ведро…». В сей
ностальгический момент кто-то еще ломанет (задумает вырваться
из клина) растрепанным журавлем на тихоокеанское побережье, но
в шоке от картинки недавних последствий урагана, побыстрее заспешит
обратно, ввернется в единый строй, в надежде на продолжение всеобщего
банкета, уже там (то есть, тут), по другую сторону жизни, наново
очарованный любопытством, желая проследить за ресурсом бытия:
куда манит наш грозный вожак, куда выбросит гигантская волна,
куда завлекут шлюзы вечности, во что выплавится осознание нынешнее?..

А может, ничего не поймем, не успеем понять. Ведь это только киношники
прилежно всучивают нам вторые планы, чтобы любой зевака успел
переварить масштабы надвигающейся катастрофы, сумел бы поэтапно
принять жалким своим умишком: до горизонта выхода нет – забьешься
ли на вершину сосны или самой высокой горы все одного своего «умственного
тупика»! Так точно: нас ловят, как безмозглых пескарей, убедительные
картинки с экрана: неуловимый мститель, горец-герой, боевик-бородач,
нашпигованный до мозга костей взрывчаткой и поражающими элементами,
из-под густых нависших бровей лишь пристальный немногословный
взгляд фанатика – «ЖДИТЕ!» – да гул, многократно усиленный отражением
гор, – «Аллах Акбар!».

Курская

Ну, Слава Богу, обошлось! Наш вагон заполонила сейчас все публика
сплошь белолицая, никакой знаковой угрозы пока не обнаружено.
В основном, конечно, женщины. Женщины – разнокалиберных форм и
расцветок, ну и, естественно, возрастов, но о возрасте дамочек
ни-ни, ведь все они девушки от восемнадцати…

Кстати, все эти фройляйны, мадмуазели и герлы, несмотря на беспредел
сегодняшнего дня, продолжают усердно белить и помадить свои личики,
делать начес и все такое на голове, как это у них принято перед
зеркалом по утрам. Вот поистине мужество и героизм вечно спящей
женственности: будто не ведают они, кокетки, что всю красоту их
эту усложненную, все очарование и липовый шарм, эти точенные пальчики
в маникюре, накладные величественные парики и шиньоны, схожие
с конскими хвостами на шлемах древних рыцарей, все то, что они
так в запарке (слышится почти как в зоопарке) старают перед зеркалом
в надежде понравиться себе и миру, – может безжалостно похерить,
разбросать в один единственный и безжалостный миг, и во все стороны
мироздания, – север, юг, запад и восток, – притаившийся где-нибудь
рядом – неизвестно где, – всюду, – укромным свербящим сверчком
детонатор взрывателя. Помните кадры с останками жертв недавнего
теракта в подземном переходе? Признаюсь, среди ужасных натуралистических
деталей (достойно складировать которые в тайниках вечности подвластно,
пожалуй, лишь одному извращенному донельзя Прохановскому перу,
ну, может, еще Сорокинскому), но выставленных небрежно напоказ
перед всем миром нашими доморощенными телевизионщиками, меня потрясли
именно эти, выхваченные крупным планом, когда-то трепетные, ныне
же сиротливо обездоленные основного своего массива пятерни, три
женских пальца, изящно отманикюренные, словно стручки перезрелой
фасоли в шоколаде…

Итак, можно спокойно ехать до следующей остановки, вокруг в основном
пусть и изрядно набеленные, а затем в мельчайших подробностях
наново отрисованные, но вполне в приемлемых рамках, лица. Хотя
кто вас всех знает, господа хорошие, кого вы там у себя в тайных
центрах пестуете, какую породу нового живого оружия выводите:
можно ведь и нашему бледнолицему брату надолбить на уши черт знает
чего, поковыряться усердно в его подкорке, взмылить сознание несусветными
посулами. Этому, кажется, и название есть – психо-лингвистическое
программирование. Рядом даже наркотики отдыхают… Я подозреваю
также, что «материал» для живого оружия, этот экологически чистый
боекомплект из кряжистых рук и ног, тулов и голов, наделенный
психосоматикой современного бунтаря и погруженный до означенного
часа «Х» в особый медитативный транс – прямо из безымянных пещер
первозданных ущелий в Москву и поставляют. Везут его по железной
дороге (в целях экономичности и конспирации), а довезут и выставят
на привокзальной площади – площади ли трех вокзалов, что у Комсомольской
станции метро, или на Курском, что уж точнехонько сейчас прямо
по нашему курсу. (Ну, братцы, и гламурнейшая вырисовывается картинка:
жеманница-Москва позирует всему миру в изысканном от кутюр корсете
а ля Осама бен Ладен – столичных вокзалов на Кольцевой – надо
бы обмозговать сей пассаж на досуге!) Итак, выставят «материал-сырец»
из вагона на платформу, снабдят его для проформы баулами с брынзой,
или ничем не снабдят, просто нарекут гастарбайтером, и бросят
– отходить от заморозки – катись на все четыре стороны! (Ну, мы
то с тобой, товарищ, понимаем, до поры до времени оставляют, до
нужной стадии вызревания.) Браво, господа, вашей железной логике
создателей. Выглядывая из пещерного оцепенения во вне, на всю
эту бесшабашно и бесперебойно функционирующую цивилизацию, на
все эти головокружащие виды мегалополиса, транспортные магистрали
и развязки, на жужжащий клубок из сплетений высоковольтных проводов
и нервов, сквозь шум и гарь бытия, он, материал, глина-сырец (добытый
в высокогорьях Кавказа) в руках горшечника-мастера, готов заполнить
свою и внешнюю пустоту какой угодно смертельной начинкой. Жизнь
делается невмоготу, «материал» стремится покончить с миром на
громком величественном аккорде; пребывать здесь ему явно не хочется
уже, так сказать, по глубинным, не только умозрительно-философским
причинам. «Сырцу» важно теперь проникнуть в сферы более тонкие,
уютные и уединенные, возвышенные и благоухающие, величественные,
нежели бесконечная возня за выживание в колонии вожделенно-стрекочущих
насекомых, полонивших пыльный асфальт, раскаленный бетон и металл,
удушающий пластик. А заодно прихватить в охапку кое-кого из этой
мерзкой публики, заблудившейся в просторах сублимированного бытия,
ткнуть их в собственное бесстыдство и непотребство, направить
на круги праведные, дать этим «обезумелым насекомым» (не о нас
с тобой, товарищ, будет сказано!) освобождение – отдышаться от
мути и гари повседневности, омыться в благих источниках послесмертной
(хм, да уж, никак не иначе!) жизни!.. Вот и все: всего лишь визуально-вербальное
программирование, – стоит лишь привести и выставить на перрон
«материал-сырец»; ну, может быть, для ускорения реакции во «внутренних
умозрительных» процессах, подсобить катализатором в виде психотропных
веществ да банковского счета, обещанного в помощь обездоленным,
оставшимся еще «коптить воздух» где-то в безымянных предгорьях,
сродникам, плюс осознание, безусловно, своей миссии великой, Вселенской…

О да, здесь наклевывается вполне закономерный вопрос: а смог ли
я, бледнолицый скиф с жидкой интеллигентской бороденкой, тридцати
трех лет от роду, – стать камикадзе? Смог ли я, понятливый в вопросах
«освобождения» себя и окружающих, сам заделаться моджахедом-смертником?
Хватило бы у меня, скажем, пороху (в прямом и переносном смысле)
рвануть рычаг детонатора?

Прежде всего, нужно углубиться в истоки моего видения, сосредоточиться,
что говорится, на «детских вопросах». Куда движется цивилизация?
Во имя чего и зачем? По какому закону стремит себя на земле человеческое
племя – разношерстное, разноликое, усердное, разноплеменное? В
какую разверзшуюся вселенскую воронку уносятся судьбы миллиардов
людей?

Предельно простой ответ на сегодняшний день: в воронку потребления!

Мы потребляем все: начиная от растительной и животной пищи, кончая
«высокоинтеллектуальными продуктами» – построениями из культурной
матрицы. Мы без устали пережевываем жвачку из знака и символа,
до последней капли выжимаем собственный успех в миру и, наконец,
бесстыдно заглатываем и лакомые сливки – самого Бога, концепцию
которого благополучно во всех подробностях комикса нам разрисовали
древние и нынешние мудрецы! (Вот оно как!) Мы только и живем ради
ожидаемого на каждом шагу результата, расставляем ему свои вековые,
зловонные, подернутые тиной, заплесневелые сети из домыслов и
надежд!

Но ведь на всех результата не хватит. Ведь, чтобы дать чего-либо
одному страстному охотнику сегодня, другого просто необходимо
на время обездолить, лишить этого «чего-либо», ввергнуть его в
лишения и страдания (банально, но факт); закон энтропии иначе
и не распределяет правила игры в достаток в этом миру. Вся западная
цивилизация давно уже тщетно тешит себя в достижении сладкой косточки,
которая давно только муляж, фикция, уже потеряла свой долларовый
холестерин от переизбытка виртуальных потребностей. И мы, понимая
это, должны трезво отдавать отчет: наш успех на сегодня – это
вырванный чей-то чужой успех, вырванная у кого-то удача, взятая
взаймы, мы просто оказались сильнее, ловчее, находчивее. Но рано
или поздно кто-то другой так же окажется проворнее нас: так же
распорядится своей хваткой по мере ее становления, ежедневного
взращивания, ориентировки на результат. Мы просто по дистанции
отбираем друг у друга результат и успех, потом наигравшись и пресно
отрыгнув, опять упускаем его, по частям растрачиваем, а проще
говоря, живем за счет друг друга, паразитируем друг на друге,
истончаясь в виртуальных пристрастиях.

Итак, вопрос в лоб: смог бы я взорвать этот мир? Еще бы, при определенном
стечении обстоятельств – критического накопления взрывоопасного
фактора – отвращения к миру по философским соображениям (никак
не иначе), с торжествующей ухмылкой, заглядываясь напоследок в
ослепленные от личного преуспевания физии шествующих рука об руку
слепцов-современников (в их лицах – сплошная мольба к результату,
к заглатыванию крючка ожидаемого свершения – в менеджерских ли
делах, или в так называемых творческих) прокурлыкать яростно:
«Аллах Акбар!!!» Нет, не «Аллах Акбар», ведь я же не исламист,
а – «Да будет Свет!!!» Распахнуть полы своей черной новомодной
силки, сверкнуть серебряным поясом, улыбнуться торжествующе и
мрачно («Да будет Свет!!!» еще раз, но уже самому себе, без кривлянья
и позы), и нажать роковую кнопку дистанционного управления, пульсирующего
в холодных своих ладонях. И увести за собой в новый Иной мир очередных
соискателей приключений – чуда и результата, – как прилежный добросовестный
гид, доброхотливый сталкер, ведет колону капризных туристов с
оплывшим мороженым в руках в разноцветных рубахах и шортах в недра
древних пирамид на встречу с галлюциногенной тайной.

Беспечные галдящие туристы и туристочки, понабравшиеся результата
в миру, просидевшие в отделанных холеным пластиком офисах всю
свою сознательную жизнь, зарвавшиеся от нехватки свежих впечатлений,
что запоете вы, кабы заверну все ваши насиженные задницы на тот
свет? Каково предложеньеце, – а? Как поведете себя в первую секунду
после этого необратимого журавлиного «Аллах Акбар» или «Да будет
Свет»? Кому возденете свои бледные жабьи ручонки? Кого будете
молить о спасении? И во имя кого – спасении? И зачем спасаться-то,
вам, маленьким гигантам всеобщего потребления? Чтобы продолжать
в том же духе: полдня устремлено и хищно из офиса впаривать клиенту
на том конце телефонного провода какую-нибудь несуразицу, а остальные
полдня пялиться в тот же электронный экран, но только уже домашнего
ящика – на таких же менеджеров от жизни, также сериально-мыльно
атакующих сознание, программирующих свою результативность на вас
и в вас?

Такая вот на сегодня у нас и выходит, блин, Курская Дуга!

(Продолжение следует)

Рецензия на повесть Андрея Белозёрова в «Топосе»