Онтологические прогулки

Постановка вопроса

Впервые термин «мазохизм» был введен психопатологом Рихардом фон
Краффт-Эбингом в работе «Psychopathia sexualis» в 1886 году.
Тогда мазохизм был определен как «своеобразное извращение
психической половой жизни, состоящее в том, что Субъект на почве
половых ощущений и побуждений находится во власти того
представления, что он должен быть – вполне и безусловно
порабощен волей лица другого пола, что это лицо должно обращаться с
ним, как с рабом, всячески унижая и третируя его». Уже тогда
количество описанных случаев мазохизма было настолько
велико, что Краффт-Эбинг не просто выделяет эту «перверсию» в
отдельную нозологическую группу, но и определяет за ней роль
«весьма часто встречающегося извращения».

Аналогичные определения перекочевали в медицинскую и психологическую
литературу, сохранив и до наших дней расхожее мнение о
мазохизме, как о перверсии. Однако, по словам Ларисы
Полубояриновой, современный взгляд культуры на проблему сексопатологий
исходит не из «нормальности» или «ненормальности» таких
явлений как садизм, мазохизм, эксгибиционизм и пр., а из
господствующих в обществе властных идеологий, дающих понятия
«нормы» сексуального поведения.

Таким образом, понимание мазохизма как перверсии, закрепленное в
научном дискурсе, кажется нам устаревшим. На современном этапе
развития гуманитарного знания имеет смысл говорить о
мазохизме, как о конструкте, относящемся к смысловому полю науки о
человеке – философской антропологии. Именно такое понимание
позволит расширить круг методологических подходов к теме и
даст возможность продолжить исследование мазохизма,
руководствуясь новыми данными.

По нашему мнению, мазохизм – это экстремальное состояние с присущей
ему определенной структурой, динамикой формирования, и
методологией развертывания, в которое человек попадает под
воздействием сверхпороговых жестокости и унижения.

Впервые это состояние было четко описано австрийском писателем
Леопольдом фон Захер-Мазохом в его многочисленных произведениях,
самым ярким из которых считается «Венера в мехах» (1869).
Это произведение позволило вычленить мазохизм как
общечеловеческое явление, средствами литературы описать его настолько
клинически достоверно, что Крафт-Эбинг счел возможным
перенести симптоматику отдельно взятого писательского эго на целый
пласт «перверсий». История, описанная Захер-Мазохом,
пересекла границы литературы и литературоведения, и стала для
мазохизма «целостной концепцией человека».

В 1967 году французским философом-постструктуралистом Жилем Делезом
была предпринята попытка философского осмысления феномена
мазохизма в работе «Представление Захер-Мазоха (холодное и
жестокое)». В этой книге была предпринята попытка разделения
ошибочного, по мнению Делеза, единства садизма и мазохизма, а
также были очерчены границы (или, «кромки», по Делезу)
мазохистского конструкта, исследована его структура и динамика
формирования.

Делез пишет: «мазохизм – есть некая история, рассказывающая о том,
как и кем было разрушено сверх-Я, и что из этого вышло». Мы в
своей работе попытаемся на основе круга источников
расширить и конкретизировать этот посыл Делеза.

Мазохизм изучается широким кругом наук (философия, психология,
медицина и др.), а также является неотделимой частью человеческой
жизни (семья и школа, научная аудитория и казарма,
предприятие и больница), в тех местах, культурных институтах, где
осуществляется «производство человеческого». Каждый из
подходов даёт собственную, специфическую «картографию» мазохизма,
рассматривает его с собственного угла зрения. Простое
суммирование этих данных не позволяет сформировать общий план
мышления. Поэтому мы вновь обращаемся к философии, под
руководящим надзором которой, надеемся создать адекватную модель
мазохистского фантазма, с максимальной конкретностью отразить её
суть и к разработкам Делеза добавить собственные мнения о
его исходах.

Источники

Тема мазохизма обладает столь огромной широтой трактовок, что
вовлекает в себя множество наук и точек зрения. Мазохизм
«растворяет» и преодолевает границы психологии, психиатрии,
философии, религии, обладая чертами комплексной антропологической
формации.

Каждая из отдельных наук пользуется собственным исследовательским
аппаратом и методологией, отражает лишь один из возможных
взглядов, не затрагивая целостной картины мазохизма. Потому-то
круг источников, посвященных мазохизму, столь широк и сами
эти источники зачастую противоречат друг другу, стремятся к
взаимной аннигиляции. История исследования мазохизма весьма
запутана и противоречива.

Все многообразие источников мы условно разделяем на три группы:
литературно-религиозные (основным методом которых является
построение образного ряда), психоаналитические (вовлекающие
область бессознательного) и философские.

«Мазохизм без метафор – это коренная психическая установка, она не
вырабатывается, а изначально существует. В бессознательном
вообще истории нет, а есть существование в некоем первобытии».
Леопольд фон Захер-Мазох, обладая этой установкой, впервые
перевёл её на литературный язык, создав тем самым
культурологический прецедент. Однако, комплексному литературному
описанию Мазоха предшествовали многочисленные «следовые» описания
мазохистской бессознательной установки, сохранившиеся в
основном в религиозных текстах.

Страдание, возведенное в метафизический принцип, является стержневым
моментом таких религий, как христианство и буддизм. В этом
находит свое выражение религиозный аспект экстремальной
антропологии. Элементы мазохизма мы находим в описании множества
духовных практик. «Это nigredo алхимии. Аскеза
христианского монашества. Тропа инициатического юродства или суфийских
маламатья. Даже масонство сохранило элементы этого
инициатического учения: посвящаемого вводят в ложу сознательно в
растерзанном виде, вызывающем чувство стыда, унижения,
самоотвращения. В архаическим ритуалах инициация сопрягается с
нанесением телесных повреждений разной степени тяжести – вплоть до
искалечивания. В некоторых традициях особо высокое
посвящение требует отрубания жизненно важного органа – полового
члена, руки или ноги. Часто наносят характерные шрамы, порезы,
выбивают зубы и т.д.»

Американский исследователь мазохизма Лин Коуэн пишет по этому
поводу: «В религии мы находим мотив телесной закрепощенности в
образе связанного Иисуса, стоящего перед Пилатом, апостола
Петра, прикованного цепями к позорному столбу. Мотив бичевания
присутствует в наказании розгами Христа, в ритуальном
избиении священными тирсами приверженцев культа Диониса, в
наказании-самоистязании послушников в монастырских кельях». И далее:
«Святая Тереза из Авилы писала: «...когда у меня появляется
это стремление Ему служить, мне хочется получить наказание,
однако я не могу его выдержать [физически]. Наказание
принесло бы мне огромное облегчение и радость»; «Описание
переживаний монаха XIV в. вызывает потрясение и вместе с тем
завораживает. Этот монах холодной зимней ночью... раздевшись
донага, закрылся в своей келье... взял свои розги с острыми
шипами и хлестал себя по телу, рукам и ногам, пока из него не
полилась кровь, словно из наполненного до краев сосуда. Один из
шипов плети был согнут в виде крюка: попадая на тело, этот
крюк терзал и разрывал его плоть. Он хлестал себя с такой
силой, что разорвал плеть натрое, а все стены были забрызганы
кровью. Он стоял весь в крови и смотрел на себя. Этот взгляд
был столь мучительно-ужасным, что во многом внешне
напоминал возлюбленного Христа во время Его бичевания. Из жалости к
себе он стал горько рыдать. Обнаженный, он пал на колени,
обливаясь кровью, и в страшный мороз умолял Бога не обращать
внимания на его грехи, отведя от них свой ласковый взор».

Таким образом, религия стала адекватным субстратом для реализации
мазохистского фантазма. В произведениях Мазоха этот сюжет
впервые предстал перед читателем самостоятельно, в отрыве от
религиозной тематики, как антропологический конструкт, имеющий
своей движущей основой сексуально-эротический, экстатический
контекст.

Уже спустя 17 лет после написания произведения «Венера в мехах»,
мазохизм попадает под пристальное внимание клиницистов и
начинается его психопатологическое исследование.

С появлением психоанализа начинаются психоаналитические исследования
мазохизма Зигмунда Фрейда («Ребенка бьют», «Экономическая
проблема мазохизма», «Отрицание», «Фетишизм»), Вильгельма
Райха («Мазохистский характер» – из книги «Анализ личности»),
Эриха Фромма («Догмат о Христе»), Карен Хорни («Невротическая
личность нашего времени», глава «Мазохизм»), Жака Лакана
(«Четыре фундаментальных принципа психоанализа»),. В новейшее
время мазохизм вновь попадает в поле зрения психоаналитиков,
на этот раз в связи с «русской темой». Мазохизму как
национальной черте русской нации посвящает свою книгу «Рабская
душа России: моральный мазохизм и культ страдания» американский
славист Далинэль Ранкур-Лаферьер.

Только в 60-е годы мазохизм «преодолевает» клинику и попадает в
смысловое поле философии благодаря уже упомянутой книге Жиля
Делёза.

Философское исследование мазохизма продолжается и в наши дни: в 1997
году в «Лимонке» была опубликована статья Александра Дугина
«Мазохизм и инициация»; в 2004 – русский перевод книги
доктора философии Лин Коуэн «Мазохизм: Юнгианский взгляд»; в
2002 году в университете Вандербилта (Vanderbilt University)
была защищена докторская диссертация Пола Рамсура (Paul
Ramsour) «Мазохизм, сексуальная свобода и радикальная демократия:
герменевтическое исследование садомазохизма в
психоаналитических, социологических текстах и записях современников».
(«Мasochism, sexual freedom, and radical democracy: a
hermeneutic study of sadomasochism in psychoanalytic, sociological,
and contemporary texts»).

Огромное количество источников, широта трактовок, различная степень
достоверности материалов может сбить с толку. Поэтому мы в
своём исследовании будем отталкиваться прежде всего от работы
Жиля Делеза, которая а) выявляет и исследует прежде всего
философскую проблематику; б) даёт комплексную картину
мазохистского конструкта. Другие источники будут привлекаться нами
с целью уточнения и проверки гипотез Делёза.

Структура мазохистского конструкта

В работе «Представление Захер-мазоха» Жиль Делез, описывая
антропологический факт мазохизма, отталкивается прежде всего от
понятия фантазма. Мазохистский фантазм – это особая часть
внутренней жизни человека, отделенная от всех остальных и замкнутая
сама на себя область сознания. Сложность исследования
мазохизма состоит в том, что пространство фантазма не просто
закодировано сексуальными и художественными образами, оно
изолировано от обычного модуса мышления. Сам Делез настаивает на
формальном подходе к философскому и психо– анализу фантазма,
и только «расшифровка» формы фантазма позволяет выявить
глубинный смысл этой антропологической формации.

В «Представлении Захер-Мазоха» мы встречаем разделение мазохистского
конструкта на личный и безличный элемент. Однако, это
разделение кажется нам недостаточным, т.к. оно относится лишь к
исследованию языка произведений Мазоха и де Сада.

В структуре мазохистского фантазма, описанной Делезом, мы
усматриваем явные аналогии с введенным позднее в работе «Что такое
философия?» понятием концепта.

Нам кажется, что для достижения глубинного понимания принципов
формирования и функционирования фантазма, целесообразно выделить
составляющие мазохистского фантазма. Понятие составляющей
следует воспринимать как метафору, т.к. четко выраженных
структурных взаимоотношений между компонентами фантазма не
существует. Составляющая мазохистского фантазма – это некий пласт
психической, физической и метафизической жизни человека.

Мы выделяем 4 составляющих фантазма:

1. Фетиш
2. Роль
3. Ритуал
4. Инициация

Говорить о строгой обособленности каждой из составляющих не
представляется возможным. Динамика формирования мазохизма сочетает в
себе и эволюцию и «блуждание по поверхности» и
сверхскоростное расширение, подобное взрыву. Помимо этого, в общую
картину мазохизма включаются нечеткие, динамичные, полиморфные
коннотации и созвучия.

Попытаемся разобраться, что представляет собой каждая из составляющих фантазма.

1. Фетиш

Мазохизм начинается с фетишизма. Сам Захер-Мазох утверждает, что
первые мазохистские переживания овладели им в тот момент, когда
в детстве писатель стал свидетелем того, как его тетка
избивает своего мужа. Эта сцена столь сильно повлияла на его
сознание, что основные атрибуты этой сцены – плётка и меха,
стали «фирменным знаком» произведений Мазоха. Действительно,
фетишизм, по сути – школа мазохизма, способ сгущения атмосферы
страдания, выход в типично мазохистское состояние, которое
Александр Дугин называет abuse. Фетиши обладают огромной
властью над психологической жизнью человека, и в случае
мазохизма выступают в роли триггера. Мазохистский фантазм
начинается и заканчивается фетишем, но этим его роль не
исчерпывается. Фетиш – это, прежде всего, метод и техника фантазма.
Внутреннее схватывание мазохистом фетиша, его осознание даёт
начало мазохизму и по мере формирования фантазма в той или иной
степени сопутствует ему. Сама необходимость использования
мехов и плётки диктуется искусством подвешивания (suspens’a).
Делез называет suspens методом Мазоховской романистики.
Искусство подвешивания призвано «очертить» пространство
фантазма, зафиксировать в идеальном, эстетизированном, анти-реальном
плане участников фантазма. Таким образом, достигается
аннулирование реальности и «подвешивание» жестов, героев, мест и
предметов: женщина отождествляется с произведением искусства
(и фетиш отчасти служит этой цели). Все жесты
зафиксированы, никогда не завершаются, фетиш служит для «отрицания
реальности удовольствия».

Вся жизнь мазохистского фантазма концентрируется вокруг фетиша.
Мазохистская сцена, возникнув в сознании человека первично,
вырастает в фантазм, «застывший каскад» сцен, трансформируется,
ремоделируется, одно остается неизменным – сам факт наличия
фетиша и его роль.

2. Роль

Мазохистские отношения в литературе и жизни всегда подчинены своему
ролевому характеру. Роль – это тактика мазохизма. Из точки
первичной концентрации энергии и смысла (фетиш), от первого
«подозрения» о технике и методе мазохизма, фантазм стремится
к переходу в плоскость фантазмического пространства. Для
экспансии и охвата некой территории сознания и реальности,
фантазму необходима собственная тактика. И первым шагом к
исполнению фантазма для мазохизста становится отождествление себя
с ролью жертвы. Конечная точка этого стремления –
приобретение иного онтологического статуса, статуса раба. А раб, в
свою очередь, не может существовать без хозяина, в случае
Мазоха, оральной матери, «Венеры в мехах». Делез характеризует
тактику фантазма следующим образом: «мы наблюдаем жертву,
которая ищет себе палача, которой требуется образовать его,
убедить его и заключить с ним союз ради исполнения своей
удивительнейшей затеи».

Роль мазохиста значительно отличается от роли актера. То, что он
предписывает себе и своей госпоже, является неотъемлемой частью
его стиля мышления, роль мазохиста – это обостренная и
гипертрофированная до предела часть сознания, в которой «живёт»
фантазм, устремление стать рабом позволяет фантазмической
части сознания захватить и переконфигурировать всё поле
мышления. Сознание как таковое, его рациональная рефлектирующая
часть с помощью роли изгоняется. Благодаря роли формируется
форпост мазохизма в реальном, наличном мире. Роль выводит
мазохиста в безличность, делает его вещью. Но у это вещи есть
одна особенность: мазохист – одухотворенная вещь. В
пространстве бес-сознательности и без-личности интенсифицируется
работа духа, метафизическое движение мазохиста обретает
«сверхсветовую» скорость.

Тактика «поиска хозяина» выражает себя не только в смене
онтологического статуса, но и в «воспитании» домины. Женщина-мучитель в
процессе обучения претерпевает почти те же самые изменения,
что и её жертва. Делёз пишет: «тип женщины-палача в рамках
мазохизма <…> не является ни истинной, ни подложной
садисткой, но представляет собой нечто совершенно иное – нечто
такое, что существенным образом принадлежит к мазохизму и что,
не реализуя собой его субъективности, воплощает стихию
«истязания [faire-souffrir]» в исключительно мазохистской
перспективе». Таким образом, женщина в фантазме обезличивается,
становится не вещью, но стихией, элементом чистой бытийности,
а тело её становится не просто объектом поклонения, но и –
через онтологический статус произведения искусства – чистой
Идеей.

Такова тактика фантазма. Так достигается стремящееся к бесконечности
инициации ускорение духа.

3. Ритуал

Выше нами был описан процесс развертывания мазохистского фантазма. В
измерении ритуала фантазм охватывает собой сознание жертвы
и через сознание выходит в реальность, создается некое
пространство фантазма, которое и есть – ритуал.

Что же это за пространство?

В произведениях Мазоха часто фигурируют зеркала и картины. Эти
«окна» в другой, ирреальный мир, сопровождают все перипетии
сюжета. Мазоист любит наблюдать отражение или изображение своей
домины. Не только удваивать, но и переносить в зазеркалье, в
инвертированный мистический мир. Фантазм всегда
противопоставляет себя реальности и активно отвергает оную; точнее
говоря, отрицается прежде всего реальность сексуального
удовольствия. Секс как таковой постоянно отклоняется,
«подвешивается», задерживается. То, что ассоциировано с телом-машиной по
производству удовольствия приносится в жертву типично
Мазоховской «сверхчувственности», пространство ритуала стремится
стать областью зазеркального и эстетического пространства.
Существует особая точка перехода, «ворота» в ритуал – заключение
мазохистского юридического договора, однако, нельзя
сказать, что у ритуала есть чёткие границы. В той или иной мере, он
пронизывает собой всё мазохистское «путешествие духа»,
являясь – метафорически – матрицей фантазма.

Однако, в структуре ритуала можно выделить ряд ключевых моментов – и
не только разделение ритуала на охотничий, земледельческий
и ритуал партеногентического рождения, предлагаемое Делезом.
Первый «отблеск» ритуальности и ритуала у Мазоха –
«анонимные и полуанонимные письма и объявления» (Делез), которые
выступают в роли приманки, ловушки для потенциальной домины.
Письма – это прямое вторжение литературы и языка в жизнь.
Написанное несёт в себе широкий спектр смыслов и значений,
будучи не только и не столько виртуальностью (символом), но и
реальной онтологической силой. Диалектическое воспитание жертвы
тоже можно отнести к ритуальным предуготовительным
действиям, сродни подготовки языческого капища к жертвоприношению.

Новая, значительная манифестация ритуала возникает в тот момент,
когда обучение домины заканчивается и происходит подписание
юридического договора. С этого момента действие фантазма
выходит в пределы сознания в реальность, а реальность
преобразуется, в свою очередь, в некий эстетический, зазеркальный мир
чистой Идеи. На этом субстрате в полной мере реализует себя и
фетиш и роль. Время останавливается, сексуальность
отклоняется и в «застывшем каскаде» сцен начинается подлинная
практика мазохизма, искусство suspens’a. В момент, когда напряжение
abuse станвится максимальным, происходит итоговый взрыв
энергии – инициация. В этом отношении вопрос энергии и тема
энергетического взрыва крайне важны, ведь «предаваясь тому или
иному извращению, субъект задействует всю (курсив наш –
Г.К., И.М.) энергию, которой он располагает».

4. Инициация.

Сцена с «третьим» венчает мазохистский фантазм. Во многих
произведениях Мазоха напряженность удушья разрешается в итоговой
сцене, достигающей, подчас, библейского размаха. К примеру, в
произведении «Богоматерь» главный герой принимает мучительную
смерть на кресте, в «Венере в мехах» кульминация
разворачивается в сцене бичевания, где герой также оказывается распятым.

Эти прямые евангельские аллюзии не случайны. То, что переживает
мазохист в апогее фантазма, по своей субъективной важности,
энергетической наполненности и степени напряжения во многом
предельно. Реализация мазохистского фантазма приводит к
невероятному антропологическому сдвигу – в человеке разрушается то,
что психоанализ называет сверх-Я. Мазохист на пределе
духовных возможностей переживает непорочное партеногенетическое
рождение. Это одновременно и метафора воскресения Христа и
катарсического перерождения, культовой инициации (Из
«Разведенной»: «Ты выдержал испытание, ты – мужчина»). В момент
энергетического взрыва инициации происходит распад сверх-Я; в
образующейся пустоте происходят разнонаправленные и разнородные
психические процессы, исход которых зависит от множества
факторов – и результат инициации в итоге непредсказуем.

Такова структура мазохизма, понимаемого в качестве концепта. Так
фантазм рождается, развертывается, организуется и разрешается.

Однако, это теоретическое построение «на выходе» предъявляет весьма
вариабельные результаты. Концовки произведений Мазоха
предлагают множество вариантов разрешения фантазма, ещё шире опыт,
предлагаемый нам историей и эзотерикой.

Попытаемся сделать выводы об исходах мазохистского фантазма.

Исходы мазохистского конструкта

1. Дегуманизация.

Развязка мазохистского фантазма, предложенная Захер-Мазохом в
«Венере в мехах» – превращение Северина из жертвы в мучителя –
наталкивает нас на мысль о мазохизма как о неудачном опыте.
Происходит некий сбой, и растворение мазохиста в безличном
разрешается ещё более плотным объединением его с сверх-Я.
Перерожденный Северин отождествляет себя с репрессивным отцовским
началом. На смену уничтоженной, деконструированной личности
мазохиста, приходит личность деспотическая и агрессивная.
Сам Северин так подытоживает пережитый опыт: «… кто позволяет
себя хлестать, тот заслуживает того, чтобы его хлестали. Мне
эти удары послужили, как видишь, на пользу: в моей душе
рассеялся розовый сверхчувственный туман, и теперь никому
никогда не удастся заставить меня принять связенных обезьян
Бенареса или петуха Платона за подобие Божие». Договор с дьяволом
сменяется одержимостью, но не совсем в Делезовском смысле:
в личность Северина происходит обострение агрессивности, он
уходит в кокон апатической самозащиты и жестокости. Его едва
ли можно назвать садистом хотя бы потому, что его насилие
не имеет связи с удовольствием и сладострастием. Опыт,
полученный Северином – психологическая травма, нарушившая
целостность личности, проваленный эксперимент перерождения.

Жиль Делез приписывает причину неудачи домине, которая не может
удерживать себя в жестких рамках роли «чистой стихии»: «героиня
никогда не бывает уверена в своей способности
придерживаться навязанной ей мазохистом роли и предчувствует, что в любой
момент ей угрожает опасность либо отпасть в первобытный
гетеризм, либо опрокинуться в конечный садизм. Так, в
«Разведённой» Анна объявляет себя слишком слабой, слишком капризной
– капризы гетеры – для того, чтобы осуществить идеал
Юлиана. А Ванда в «Венере» становится садисткой лишь в силу того,
что не может больше придерживаться навязанной ей Северином
роли («Вы сами задушили мое чувство своей фантастической
преданностью, своей безумной страстью...»)»

Так разрешается «классический» мазохистский фантазм. Попытаемся
проследить другие исходы мазохистских конструктов.

2. Перерождение. Обожение.

Мазохистский опыт неразрывно связан с опытом религиозной мистики.
Аскетические техники по своей структуре во многом сходны с
описанной нами моделью. К примеру, в работе архимандрита
Георгия «Обожение как смысл человеческой жизни» находит яркое
выражение мазохистская тема. Вот один из брутальных пассажей: «И
Святые Отцы повторяли: «Даждь кровь и приими Дух». Иными
словами, мы не примем Святого Духа, если наше сердце не
прольет кровь (курсив мой – Г.К.) в борьбе за очищение от
страстей, в борьбе за покаяние подлинное и глубокое, за приобретение
внутренних христианских добродетелей». В главе, описывающий
условия обожения, появляется тема смирения, подчинения себя
воле хозяина: «Вообще говоря, послушание духовному отцу –
очень существенная сторона духовной жизни, благодаря которой
мы приобретаем церковный дух мученичества во Христе, и
которая делает законным наше подвижничество, призванное возвести
нас в единение с Богом».

Подобные рассуждения попадаются и в «Философской антропологии»
Карлоса Вальверде: «Но страдание имеет настолько личный характер,
что убеждает нас: каждый должен жить, сознавая свою
ответственность за собственную уникальность. В последнем счете
каждый остается наедине с Бытием, то есть с Богом» и далее,
рассуждение о Гегеле: «Гегель, можно сказать, символизирует
человеческое страдание в том, что он называет «несчастным
сознанием» («Феноменология духа»). Это сознание, разорванное и
раздвоенное, ибо оно ищет свой объект только в том, что
находится в недостижимой дали; по сути, это сознание раба, которое
отражает его жажду слиться с хозяином в абсолютном
совершенстве».

Тема отречения от Я пронизывает религиозную и мистическую
литературу. Такое описание мистического опыта мы встречаем у Плотина:
«Бывает же сам он тогда в состоянии такого объединения [с
Богом], самососредоточения, в котором не сознает никакого
различия ни в себе самом, ни по отношению ко всему другому. В
этом его экзальтированном состоянии никакая душевная
деятельность себя не проявляет: ни гнев, ни желание, ни рассудок, ни
даже мышление. Можно сказать, что он тут и сам весь как бы
исчезает, ибо восхищенный и исступленный, очутившись в полном
уединении от всего и в совершенной тишине, погрузившись
всецело в глубину собственного существа, не обращая внимания ни
на что другое, даже на самого себя, он словно столбенеет,
весь обращается в полный, чистый покой».

Таким образом, мы можем усмотреть явные аналогии между некоторыми
религиозными текстами и мазохистским концептом и
констатировать мистический религиозный опыт как опыт мазохистского
переживания. То, что православная религиозная традиция называет
«обожением», сопоставимо с «партеногенетическим рождением».
Значит, обожение, в отличие от «неудачных опытов» романов
Захер-Мазоха, можно считать удачной реализацией сверхзадачи
мазохизма. Приверженность страданиям, подчинение воле духовного
отца и отказ от личности выливается в «перерождение во
Христе», партеногенетическое рождение, обретение святости.

3. Со-идентификация.

Обожение – не единственный исход инициации, который можно усмотреть
в рамках духовной литературы. Другим вариантом развития
событий может быть перерождение индивида в безличности.
Мазохист, подвергаясь воздействию abuse устраняет, отклоняет
собственную личность. И ситуация может разрешиться таким образом,
что по прошествии иинциатического «взрыва» происходит
партеногенетическое мертворождение. Сознание индивида размывается,
он сливается с неким коллективным разумом, который в
православной религиозной традицией отождествляется с церковью.
«Современный толковый словарь» дает следующее определение
собрности: «Рассматривая соборность как специфическое достояние
православной традиции (соборность как совокупный разум
«церковного народа» в отличие от религиозного индивидуализма
протестантизма и авторитаризма папы в римско-католической церкви),
А. С. Хомяков истолковывал ее [соборность] как общий
принцип устроения бытия, характеризующий множество, собранное
силой любви в «свободное и органическое единство» (в социальной
философии наибольшее приближение к этому принципу
усматривалось в крестьянской общине)». В свете подобного определения
пристрастие Захер-Мазоха к описанию религиозных сект
раскрывает в себе новые грани.

Сознание мазохиста, утратившего личность, смыкается с сознанием ему
подобных, образуя некий вариант духовного единения,
самоидентификация подменяется со-идентификацией. В поле
коллективного разума налаживается циркуляция монотонных идейных потоков,
бесконечная репликация «первичной» идеи, воспринятой под
воздействием abuse. Вновь обратимся к показательному тексту
архимандрита Георгия: «И наконец, в Церкви мы участвуем в
общении святых, узнаём радость единства во Христе. То есть мы
перестаём быть отдельными Её членами, а становимся единым
целым, живым организмом в братском единении не только друг с
другом, но и со всеми святыми Божиими – как живущими ныне на
земле, так и уже отшедшими».

В поле коллективного разума, создаваемого церковью, размываются
границы между живым и мертвым. Со-идентификация подразумевает
участие не только живых, но и мертвых – ещё одна возможность
«помыслить Танатос». Соборное существование происходит в
пределах взаимопроникновения Эроса («божественного эроса») и
Танатоса (культ мертвых).

Однако религиозность – не единственный метод подключения к
со-идентификации. Романы антиутопии предлагают свой взгляд на
мазохистский опыт. Все антиутопии основаны на одном и том же
принципе– противопоставлении критически мыслящего героя
безмолвному большинству «народных масс» и системе репрессий власти. С
позиций мазохизма состояние народных масс можно описать, как
перманентный abuse, а «декорации», в которых
разворачивается действие романа имеют много структурных сходств с
мазохистским конструктом. В свою очередь, роман-антиутопия сохраняет
некую преемственность в отношении реально существующих
социальных и политических репрессивных машин и опыт,
запечатленный в литературе можно считать в определенной степени
эквивалентным реальному историческому опыту.

Действительно, в репрессивно организованном обществе каждый
испытывает непрекращающееся давление унижения со стороны
госаппарата. «Массы» не подвергают импульсы власти критическому
осмыслению и становятся страдательным, мазохистским элементом.
Постоянный abuse сначала размывает границы личности, а затем и
вовсе её разрушает, подменяя самоидентификацию
со-идентификацией. Процесс аналогичен описанной выше соборности: место
духовного отца занимает Вождь и Партия, пространство фантазма –
идеологическим коконом, формируемым вокруг субъекта.

Таким образом, перерождение в коллективном разуме можно представить
как опыт пожизненного «застывания» в пространстве традиции
(ритуала).

4. Зомбификация.

Другим экстремальным опытом унижения, является опыт узника
концентрационного лагеря. Сама специфика этого репрессивного
пространства предлагает выбор между предельным унижением и
физической смертью.

Обратимся к писанию психологии узника концлагеря, предложенному
психологом Бруно Беттельхеймом. В описании отчетливо проступают
выделенные нами структуры. «Заключенный – пишет Беттельхейм.
– тем более должен как-то справляться со своей
агрессивностью, и один из самых безопасных способов – обратить её на
самого себя. При этом усиливаются мазохистские,
пассивно-зависимые, детские стереотипы поведения».

Атмосфера abuse и концлагере настолько насыщена и отлична от других
описанных нами вариантов, что результат инициации тоже
крайне необычен.

Выделим опорные точки совпадения с мазохистским конструктом. В
лагерной жизни часто фигурировало наказание розгами, постоянно
существовала угроза этого наказания, но оно крайне редко
приводилось в действие – не только отсылка к фетишу (вспомним и
необычный фетишистский «дизайн» нацистской военной формы), но
тот же suspens, «застывший каскад» сцен, незавершенность и
запаздывание реализации жеста.

Суровые лагерные условия требовали от заключенных «усреднения»,
слияния с толпой. Отказ от индивидуальных черт. Подмена имён
номерами, подмена одного заключенного другим на работе и при
исполнении наказаний – всеобщая анонимность. Беттельхейм
относит такой вариант поведения к опыту обезличивания:
«Анонимность была способом борьбы с лагерными опасностями. Но она же
означала, что человек сознательно старается избавиться от
своей индивидуальности и инициативности». Обезличенный
заключенный подвергается постоянным унизительным переживаниям,
страху, угрозам, и наконец – жестоким пыткам. В этом
фантазмическом пространстве, сотканном из лагерных слухов и небылиц,
постоянной смены условий труда, законов существования приводила
к «срыву» сознания и размыванию границ между реальным и
иллюзорным. В этой искаженной реальности происходила
трансформация образа надзирателя: в пространстве фантазма он
превращался из конкретного человека, «фашиста» в безличный элемент,
несущий в себе заряд чистого Танатоса, в абсолютное Зло.
Беттельхейм пишет по этому поводу: «Они (заключенные)
приписывали им всё, что считалось злом, делая, таким образом, СС ещё
более могущественной и устрашающей. Такой «перенос» мешал
заключенным хоть в какой-то степени видеть в эсэсовцах реальных
людей; они становились воплощением чистого зла». Чистый
Танатос «заражал» заключенных, превращая их в ходячие трупы,
которых называли мусульманами. «Процесс превращенияв мусульман
бы достаточно нагляден. Вначале человек переставал
действовать по своей воле. <…> На данной стадии такие люди ещё
подчинялись приказам, но слепо и автоматически, без
избирательности и внутренних оговорок, без ненависти к издевательствам.
Они ещё смотрели по сторонам, по крайней мере, «двигали
глазами». Смотреть прекращали много позже, хотя и тогда
продолжали двигаться по приказу, но уже никогда не делали ничего по
своей воле. Прекращение собственных действий, как правило,
совпадало по времени с тем, что они переставали поднимать ноги
при ходьбе – получалась характерная шаркающая походка.
Наконец, они переставали смотреть вокруг и вскоре наступала
смерть».

Таким образом, превращение в «мусульманина» представляет собой
постепенное, мучительное поглощение личности чистым Танатосом,
приводящее к физической смерти.

5. Смерть.

Не следует упускать из виду этот предельный исход мазохистского
фантазма. Физическая смерть может наступить в любое время, не
только в развязке, как, к примеру в «Мардоне» или в случае
смерти «мусульманина». Мазохистский опыт самоистязания
настолько опасен, что любое «злоупотребление» в этой сфере может
сказаться фатально.

Подведем итоги: мы выяснили, что мазохистский конструкт является
одним из наиболее распространенным механизмов духовной
инициации, и в страивается в различные цивилизации в различных
сферах и на разных уровнях. Мы уточнили описание мазохистского
фантазма, предложенное Делезом и выявили явное сходство с
предложенным Делезом гораздо позже понятием концепта.
Мазоистский фантазм функционирует как концепт и имеет следующие
составляющие: фетиш, роль, ритуал и инициацию. Эти ключевые
компоненты, отличающие фантазм от других психофизических
конструктов, помогли нам выявить мазохизм во многих сферах
человеческой жизни и предположить исходы мазохистской инициации, такие
как дегуманизация, обожение, со-идентификация, зомбификация
и физическая смерть.

Список использованной литературы:

1. Архимандрит Георгий. «Обожение как смысл человеческой жизни»//
<ссылка
href="http://st-jhouse.narod.ru/biblio/texts.htm">http://st-jhouse.narod.ru/biblio/texts.htm

2. Беттельхейм Бруно. Люди в концлагере. // Психология господства и
подчинения: Хрестоматия / Сост. А.Г. Чернявская. – Мн.:
Харвест, 1998. – 560 с.

3. Делез Жиль, Гваттари Феликс. Что такое философия? М.:
Издательство «АЛЕТЕИЯ», 1998

4. Делез Жиль. Представление Захер-Мазоха (холодное и жестокое). //
Венера в мехах. Л. фон Захер-Мазох. Венера в мехах. Ж.
Делез. Представление Захер-Мазоха. З. Фрейд. Работы о мазохизме.
Пер. с нем. И франц. – М.: РИК «Культура», 1992. – 380 с.

5. Дугин Александр. Мазохизм и инициация. // Арктогея – философский
портал. URL: <ссылка
href="http://arcto.ru/modules.php?name=News&file=article&sid=229">http://arcto.ru/modules.php?name=News&file=article&sid=229

6. Захер-Мазох Л. фон. Венера в мехах: роман / Пер. с нем. А.
Гараджи. – Спб.: Азбука-классика, 2004. – 224 с.

7. Коуэн Лин. Мазохизм: юнгианский взгляд.

8. Парамонов. С коня на танк.

9. Плотин, Эннеады, 6.9.9

10. Полубояринова Л. «Венера в мехах и ее автор» // Венера в мехах:
роман / пер. с нем. А. Гараджи. – Спб.: Азбука-классика,
2004. – 224 с.

11. Рихард фон КРАФТ-ЭБИНГ, «Половая психопатия», 1886.