Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

C утра я проснулся смотрителем маяка.

Это не самое плохое, что может произойти. Известны случаи, когда
люди просыпались насекомыми, транссексуалами, аксолотлями, аутистами,
но хуже всего, как известно, вообще с утра не проснуться.

На настоящем маяке я быль лишь раз в жизни, причем, очень давно,
когда мать с отцом еще были живы, а мне только-только исполнилось
двенадцать лет. Место это называлось мыс Эгершельд, и было не
так уж далеко от нашего дома, минутах в тридцати ходьбы пешком.
Конечно, на самом деле все могло быть совершенно иначе, и не исключено,
что с улицы, где мы жили, а называлась она Верхне-Портовой, до
упомянутого мыса надо было добираться больше часа, только сам
я не помню, а спросить уже не у кого.

Зато хорошо помню дату, 30 сентября. Год неважен, намного значимей
пейзаж и то состояние, которое почему-то помнится до сих пор.

Был отлив, я бродил по колено в воде и собирал морских звезд.
Маяк был неподалеку, белая башенка, увенчанная островерхой красной
шапкой. Со стороны Босфора Восточного дул ветер, несший с собой
предвестие октябрьского безвременья, с невообразимо синим небом
и такого же цвета, только уже стылого, холодного оттенка, Японским
морем, но тогда я об этом не задумывался.

Намного интереснее были звезды, трепанги, разные моллюски, раскрывшие
створки. Если внимательно приглядеться, то можно заметить упругую,
розоватую плоть, где-то в глубине которой наверняка скрывалась
жемчужина.

Точнее, мне этого очень хотелось, но жемчуг в таких раковинах
не встречается, пусть даже внешне они схожи с настоящими: нижняя
створка, верхняя створка, будто два полураскрытых веера, положенных
один на другой. Невидимая рука разводит их, будто женские лепестки,
пусть в то время я и понятия не имел, как это выглядит.

Толстый, пупырчатый, буро-черный трепанг, покрытый длинными отростками,
будто обрубок без кисти и до локтя, отростки шевелятся, обрубок
дышит, сейчас он начнет расти, становиться все больше и больше,
пока вместо привычного морского огурца прямо передо мной не окажется
неведомое чудище, выбравшееся на отмель возле маяка, чтобы понежиться
на последнем сентябрьском солнышке, которого так не хватает в
бездонных глубинах.

Море полно чудовищ, это я знал уже тогда. Никакого страха во мне
они не вызывали, лишь любопытство, да еще желание хотя бы раз
в жизни, но встретиться с ними как можно ближе, что называется,
глаза в глаза. Глупый, самоуверенный подросток, еще не понимающий,
что такое тени из бездны.

Был полдень, солнце ярко светило, но жары не было. До начала прилива
еще оставалось время, и я мог в сласть набродиться по воде, наблюдая
за прибрежной живностью. Вот большая морская звезда с пять лучами,
ярко-желтого цвета, с черными и белыми вкраплениями, залезла на
такую же по размеру, но блекло-красную. Сейчас я бы сказал, что
они занимались любовью, хотя кто знает, может, это подумалось
мне и в тот сентябрьский день уже давно отлетевшего года, когда
родители устроились загорать прямо у подножия маяка, а я даже
не смотрел в их сторону, целеустремленно шлепая по мелководью
туда, где должен быть обрыв, а потом глубина.

Внезапно солнце скрылось, ветер нагнал тучи, поднялась волна,
пошел дождь.

– Обратно! – Долетел до меня крик матери. – Немедленно обратно!

Торопливо зашагал к берегу, ветер толкал меня в спину, и казалось,
что вот-вот, как море вспучится, из глубины появятся гигантские
щупальца, которым ничего не стоит ухватить меня и уволочь в ту
самую бездну, которая завораживающе действует на меня до сих пор.

Понимание этого пришло ко мне несколько лет назад, в Египте, когда,
добравшись до пляжа, натянув привезенный с собою гидрокостюм –
март, вода не больше двадцати двух градусов, что для меня довольно
прохладно, – протащившись по понтону в сторону рифа, посмотрев
для приличия несколько минут, как белые бурунчики играют на его
макушке, и лишь потом уже плюхнувшись в воду, я вдруг внезапно
потерял голову.

Нет, не от вида типичных коралловых рыб и рыбок, и не от искусственной
красоты будто вручную выпиленных из какой-то смеси известняка
со слоновой костью, и потом разукрашенных радужными красками кораллов.

От бездны, что начиналась в нескольких метрах от рифа, и которую,
казалось, я мог пощупать руками.

Это потрясающее ощущение можно передать лишь метафорически: что-то
наподобие звездного неба, на которое смотришь в безлунную ночь.
Только в одном случае смотришь вверх, а в другом – вниз. И так
же перехватывает дыхание, и что-то начинает в тебе происходить,
будто прикоснулся к той древней силе, которую давно уже утратило
человечество в своей повседневности, если, конечно, речь не идет
о тех, кто живет вне городов и до сих пор называется не народами,
а племенами.

Я плыл возле рифа, бездна ласкала меня, опутывая своими мягкими
щупальцами. Океан – лоно, безмерное ощущение счастливого совокупления,
только вот хотелось уйти все глубже и глубже, и не для того, что
увидеть удивительных тварей из подростковых грез. Нет, внезапно
я вдруг на каком-то подкорковом уровне вспомнил, что некогда мне
уже было так уютно, и не в материнской утробе, хотя это первое,
что приходит на ум, глубина уже была, когда-то я был с ней в близких
отношениях, и там-то мне и было хорошо!

Несколько дней я плавал рядом с бездной, все больше и больше подвергая
себя искусу оторваться от поверхности и занырнуть в этот молчаливый
чертог зачарованных снов, которые на самом деле есть не что иное,
как все та же пресловутая свобода, но возведенная уже в абсолютную,
какую-то сверхчеловеческую степень!

Но так и не решился, чувствуя, что может возникнуть желание не
возвращаться, лишь продолжал видеть эту бездонную синеву во снах,
а закончилось все тем, что я проснулся смотрителем маяка.

Было утро, я встал с деревянного топчана, потянулся и подошел
к двери. День начинался, как обычно, сколько уже лет, как я здесь,
и все повторяется. Сейчас мне надо спуститься к морю и проверить
удочки, а затем приготовить завтрак, после чего подняться на башню
и осмотреть линзы, что я делаю каждый день, вот уже сколько лет,
наверное, большую часть жизни.

Маяк мой похож на тот, возле которого мы когда-то отдыхали с родителями,
его можно назвать близнецом, да и место это напоминает тот самый
мыс, только превратившийся в остров, и нет большого города неподалеку.
До берега полчаса на баркасе, а если посмотреть в другую сторону,
то там виден лишь морской горизонт, только буруны у гряды камней,
что выступает из моря вдоль береговой линии, нарушают эту пустоту
и безжизненность.

А еще в шторм цвет пропадает и все становится черно-белым, лишь
желтый свет маяка единственным цветным пятном нарушает эту мрачную
картину, которую дополняют завывания ветра и грохот волн, пытающихся
сожрать мой остров.

В такие часы лучше всего сидеть в комнате и смотреть на огонь
в очаге. Главное, отвлечься от мысли, что именно сейчас к берегу
со стороны моря подплывают те самые монстры, что впервые встретились
мне много лет назад, в последний сентябрьский день, и показали
мне путь в бездну, которым я все боюсь пройти до конца.

Вступать с ними в борьбу бесполезно, они сильнее и могущественнее,
лучше просто не думать о них.

Как не думать и о подвале, в который надо спускаться по каменной
лестнице, уже выщербленной и скользкой, двенадцать ступенек, потом
дверь, закрытая на внутренний засов. Большой металлический ключ
висит на стене рядом, ни разу у меня не возникало желания открыть
дверь и посмотреть, что там, внутри, я и так это знаю, и дрожь
пробегает по телу каждый раз, как я внезапно задумываюсь об этом.

Я выхожу из башни и по крутой тропинке спускаюсь на берег. Сегодня
штиль, в маленькой бухточке, где у меня с вечера заброшены донные
удочки, вода как стекло, видны водоросли, камни, на которых гроздья
раковин, серебристые стрелы рыб, черные лепешки морских ежей.
Смотреть на это я могу часами, но сейчас иная задача, одна из
лесок туго натянута, и надо не упустить добычу, хотя может попасться
и такое, что лучше бы никогда не видеть.

Над морем слышен плач. Негромкий, хныкающий, так плачут дети,
которым больно.

Мне становится не по себе, рыбы не плачут, а в легенды о человекообразных
морских существах я не верю, все эти женщины с рыбьими хвостами
совсем не то, что кракены, или прочие чудовища бездны.

Но это именно морская дева, у нее зареванное лицо, она запуталась
в леске, пытаясь освободиться от крючка, застряла между камнями,
волосы спутаны, на груди кровоточащая царапина, беззащитная и
прелестная, если только не вглядываться в темные, цвета глубины,
глаза.

Она пытается что-то сказать мне, но я слышу лишь голос матери,
раздавшийся много лет назад, когда внезапно полил дождь и застал
меня поодаль от маяка, что на мысе Эгершельд:

– Обратно! Немедленно обратно!

Дева попыталась вывернуться из каменной ловушки, и опять умоляюще
посмотрела на меня.

Я взял нож, обрезал леску, но это не помогло. Пришлось зайти в
воду и взять ее за руки, удивительно теплые для водного существа.

Потом обнять и вызволить из плена.

Она прижалась ко мне. Странно, но я не почувствовал никакого страха
или ужаса от того, что прижимаю к себе женщину с рыбьим хвостом.
Нет, это не русалка, а именно морская дева, русалки, если верить
мифотворцам, живут лишь в пресной воде, а девы – в соленой. А
еще они обладают способностью к оборотничеству, но опять же, это
все слухи и легенды, и до сего момента я не верил в их существование,
но вот сейчас, на берегу маленькой бухточки, обнимая нежное тело
с рыбьим хвостом, мне не остается ничего иного, как убедиться
в правоте тех, кто рассказывал о встречах с ними, кто с ужасом,
а кто и с восторженным придыханием.

Она с благодарностью смотрит на меня, и сама обнимает, ее лицо
становится все ближе, а потом я вдруг чувствую, как ее руки крепко
сжимают мою шею все сильнее и сильнее, стараясь сломать ее, хрустнут
шейные позвонки, я обмякну и упаду на песок, и тогда она спокойно
сможет утянуть меня на дно, то ли обед, то ли ужин для себя и
подруг, труп смотрителя маяка, лакомство, которым стоит насладиться.

Мы начинаем бороться, и я оказываюсь сильнее.

А потом долго сижу на песке рядом с ее телом, смотря в безжизненные
глаза, в которых застыло недоуменное выражение то ли удивления,
то ли ненависти, то ли прощения.

Что делать с телом? В воду ее нельзя, это я хорошо понимаю. Там
ее подруги, как только они увидят тело, так сразу поймут, кто
виновник, и тогда начнут мстить, петь сладкими голосами, выманивать
на берег, чтобы затем утащить в ту самую бездну, которая не дает
покоя уже столько лет.

И тут до меня доходит. Подвал. В нем никто и никогда не найдет
эту морскую красавицу, придется, конечно, потрудиться, поднять
ее с берега к маяку, затащить в подвал, вырыть яму, но ничего
другого мне не остается. Я еще раз смотрю на море, потом взваливаю
хвостатое женское тело на плечи и иду вверх по тропинке.

Когда же я впервые за все эти годы вставляю в дверь подвала ключ,
открываю ее, и, с зажженным фонарем, захожу в каменный мешок,
что под маяком, то обнаруживаю, что он набит уже высохшими телами
морских дев, мне остается лишь положить мою красавицу рядом с
мумиями других, через несколько лет она будет такой же высохшей
и все равно прекрасной, но меня уже не будет, это я тоже понял.
Не знаю, каким образом, но новости под водой передаются быстрее,
чем на суше. Стоит мне закрыть дверь подвала и подняться к себе
в комнату, или же в башню, как солнце исчезнет, черное небо нависнет
над окрестностями, потом поднимется ветер, забушуют волны. И в
тот самый момент, когда шторм разыграется не на шутку, чудища
бездны поднимутся на поверхность, щупальца одного из них разобьют
окно, схватят меня и утащат в пучину, око за око, не трогайте
морских дев!

Я закрываю дверь, вешаю ключ на место, и поднимаюсь обратно по
двенадцати выщербленным и скользким ступеням. За окном светит
солнце, но уже видна узкая черная полоса, оседлавшая горизонт.
Мне остается только сидеть и ждать, как это делали все те, кто
уже просыпался до меня смотрителем маяка.