Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

 Что Парщиков сделал в поэзии и для поэзии?

 Каким ты его помнишь?

 Как метод мета повлиял (или не повлиял) на современную поэзию?

 

 

 

Владимир Аристов

 

1.Здесь можно много было бы о чем сказать, остановлюсь лишь на одном: он предложил новую поэтическую модель описания времени.

Модели «прогрессистские» и особенно популярные «регрессистские» («Золотой век» русской поэзии, «Серебряный век» …) одинаково ограничены. Попытка представить  «возрожденческую модель», возвращаясь в век XVIII, в эпоху барокко было для Алексея Парщикова принципиально важным.

Но он пошел дальше – к иному, чем обычное «взаимодействия с временами» в поэзии (по сути можно говорить о попытке создания «эпоса времени») – нелинейного взаимодействия и существования во временах, возможность метафоры, сопрягающей события разных темпоральных слоев.

 

 

2. Постмодернизм постарался упразднить понятия гения и гениальности, сводя все к неким чисто количественным характеристикам и оставив возможность только оценочных, отчасти иронических определений. Не пытаясь возвращаться к романтическому ореолу понятия, Алеша стихийно противостоял состоянию мира, где «все уже создано». Для меня он с его спонтанностью, неустойчивостью, даже «капризностью» был воплощением современной предельной возможности создающего, порождающего, генеративного, творческого начала, по сути постоянного проявления того, что можно назвать гениальностью (и сопряженными с этим эгоцентричностью, эксцентричностью и т.д.). Один раз он меня удивил своим высказыванием (не могу представить, кто бы мог еще так изменить все течение разговора): мы говорили о каких-то стихотворных достижениях, о других и о себе, но он сказал: «Что нам кичиться, никто из нас особой святости не достиг». Мне нечего было ему возразить. Сам далекий «от святости», он всегда держал в сознании какие-то высокие образцы, при этом амплитуда его мысли и чувства была невероятно велика – что свойственно именно поэтическому «неравновесному» существованию. Были некоторые книги, высказывания, мысли с которыми он не расставался годами, например, книги Леонардо, он к ним обращался сам, о них постоянно говорил с друзьями, пытаясь заразить их своим пристрастиями (часто, должен заметить, безуспешно). Он носился с каким-нибудь захватившим его образом или мыслью, как юноша, а ему было уже пятьдесят. Он не был, наверное, бессребреником (по-моему, он редко использовал подобные «термины»), но написавший в своем знаменитом стихотворении «судьбу мою безденежную…», знал, на что шел. В одну новогоднюю ночь он всем присутствовавшим пожелал в наступающем году «побольше денег» – в его варианте это означало «побольше денег в стихах». Он был исследователем образов, и самая дорогая вещь, которая у него была – фотоаппарат, – хранитель и театральное пространство для его будущих, прошлых и настоящих метафор.

 

3.Если говорить о влиятельности в «мета» именно парщиковской линии, то это прежде всего привнесение нового в свободе воображения (любимое его слово). Свобода метафорического и метафизического образа – вот то, что он явно или неявно пытался внушить русским и зарубежным коллегам. Это относилось и к теоретическим описаниям, к способам мышления (при том, что, например, Иван Жданов постоянно говорил о необходимости нового канона). Свобода метафизического воображения и при этом постоянный поиск «строгих форм». Влияние это внешне не столь уж заметно, но несомненно, что присутствие некоторых образцов вроде стихов Парщикова дает какие-то множественные варианты движения поэтической мысли, и это важно как неосязаемый воздух свободы. Но и о «канонах» тоже заставляет думать. Можно, конечно, привести и конкретных авторов современных, где угадывается Парщиков с его доминантой поэтического зрения, – визуальности, выраженной в слове.

 

 

Александр Иличевский

 

1. У Алеши есть таинственный стих -"Стеклянные башни". В нем он описывает структуры незримости, если вкратце. И при этом рождается вот это ощущение ажурной воздушной свободы.

Башни эти своего рода следы высшего пилотажа языка. И башни эти - эмблема того, что он сделал в поэзии: он расширил решительно подвижность - свободу метафорического познания мироздания.

Ведь метафора один из первых и мощнейших инструментов познания: как с помощью близкого описать дальнее?

Именно: найти телескопическое сродство.

Поэзия Алеши - это бинокль, то переворачивающийся окуляром, то выводящий обрывом из равновесия наблюдателя, выдергивающего у него опору из-под ног, как это бывает при долгом наблюдении в подзорную трубу. Алеша научил язык той свободе, при которой обретаются визионерские, профетические диоптрии.

2. Образ Алеши совершенно солнечный. Он ходил будто с солнцем под рубашкой. Солнце не только светлое, но и горячее. Отсюда серьезность, взрывчатость, дерзость, предельные степени свободы. В нем была огромная смелость и мудрость.

Я именно таким представлял в детстве образ Поэта.

3. Я устал от мета. Все это теоретическая - бумажная упаковка неупаковываемых - раскаленных смыслов разных прекрасных поэтов. Я отказываюсь рассуждать с помощью этого понятия.

Я могу сказать, что Парщиков дал для современной поэзии: он обучил язык неслыханной смелости и точности. Его любимое: "Метафора бывает точной и бывает не точной". Точность Парщикова - канонизирующей силы.

 

 

Аркадий Драгомощенко

 

1. В механически продуцируемых информационных потоках, в силу традиции безотчетно устремленной к мифу и универсалиям словесности Алексей Парщиков (возможно даже вопреки собственным представлениям и желанию) находил и осваивал кротовые норы перехода от символических диспозиций языка к семиотическим, он открывал условия порождения той гетерогенности, в которой ему, как поэту, было намного легче возвращать, утраченное в неиссякающем многословии — «демоническое», «странность бытия», «тайну».

И, конечно же, надо понимать, эффективность этой практики заключается в том, что референтные универсумы не только умножались до возможности полной растраты смысла, но и рассеиваясь в галактиках различных сил, притяжений и пульсаций, образовывали иные возможности начала речи и мира, — то, что Морис Бланшо называл началом письма.

При этом Алексей, полагаю, решал и некие собственные технологические задачи — искал в вещах зоны «несовершенства», поскольку знал или чувствовал, что именно в таких точках изъяна, спящей недостаточности таится энергия входа и выхода вещи в иные конфигурации собственного бытия.

 

2. В начале 90-х я прилетел из Нью-Йорка, кажется, я сопровождал делегацию тогда еще живого союза писателей в качестве переводчика. Поэтому летел в НЙ через Москву и возвращался подобным образом. Был март. Пошел снег. Алексей жил в однокомнатной квартире на «соловьином». В комнате было тепло, позвякивали трубы. Он кому-то звонил, приглашая на ужин в честь моего приезда.

И, глядя на него, я вдруг подумал о нечеловеческом неустанном движении, каком-то vortex’е где-то внутри него. В мыслях возникло слово «гироскоп». Я понял, что даже состояние покоя его сознания обусловлено этим устрашающим бесконечным движением.

Вечером мы выпивали. Гостей не помню. Леша рассказывал истории.

 

3. К сожалению, о «мета-» мне совершенно нечего сказать.

 

 

Илья Кутик

 

1.На такие вопросы отвечают диссертациями, а не в режиме твиттера…  Поставь на место Парщикова имя хоть Мандельштама (а Парщиков поэт совершенного того же уровня и, в чем я убежден, дарования), и попробуй сам ответить одним абзацем (или даже двумя)…

Парщиков – лидер нового поэтического представления о мире, чьи невидимые сущности, которых в мире подавляющее большинство, постижимы (если вообще…) только интуицией, щупальцем которой – ее тактильным инструментом – является метафора.

Причем, метафора не визуальная, а именно тактильная – как действие апостола Фомы, вложившего персты (отважившегося!) в раны условного призрака (apparition) и объявившего его абсолютную телесность (tangibility).

Нужно только помнить, что действие это совершилось не однажды и навсегда, а совершается в вечно-происходящем времени, то есть – это вполне каждодневный «тактильный поступок», как общение с iPad'ом или iPhone’ом.

Парщиков понял, что «физика» и «лирика» суть не оппозиции, а жанровые, как сказал бы Тынянов, смешения; что новые технологии – это не только скорости коммуникаций (ведь и метафора это акселератор поэтической мысли), но приложения (application programs; apps) к той сугубо мистической деятельности, каковой является поэзия.   

 

2. Разным. И мне сложней ответить на твой вопрос, чем другим, наверное…

Мы ведь были ближайшими друзьями с 1978 и до. За 31 год мы стали уже и не друзьями вовсе, а родственниками. А это другие отношения, когда уже читаются почти все мысли друг друга. Мне кажется, что и сейчас я знаю, что он думает; ну, или думал бы…

Если обще, то я знал только двух поэтов, Бродского и Парщикова, для которых поэзия была бытием, то есть тем континуумом, в который существование полностью погружено и полностью им оправдывается.

Нет, Алеша отнюдь не воспринимал мир как текст, хотя это было у него лет до 28-и, неверное; не был он и актером театра Но, живущим и за сценой в реальности, состоящей из героев и призраков. Хотя и она тоже – среди многих – для него существовала.

Мир для него не делился на “этот” и “тот”, ибо и это, и то – взаимопроникающие части одного мира, а знающий про это никогда не будет параноиком. И, конечно, он прекрасно знал, что без его имени русской поэзии уже не быть, как бы этому ни сопротивлялись очень многие. 

 

3.Без мета нынешней поэзии, да и некоторой лучшей русской прозы сейчас, просто не было бы, хоть метой назови ее, хоть нет. Что и делают (не делают) многие наши младшие современники, шарахающиеся по советской привычке от терминов и самого понятия школы.

Мета – это не художественный проект, а очень долгоиграющая эстетика и новый способ поэтического мышления. Поэтому, то есть зная вот это именно, мета-поэты (включая Парщикова) не считали необходимым публично артикулировать свою артистическую самость в виде программы или манифеста.

(Кстати, у поэтов “Арзамаса” никакой письменной программы, кроме застолий, тоже не было.)

Но сейчас наступило время что-то объяснить пространнее, чем раньше, в связи с полной катастрофой поэтической грамотности и чувства преемственности в России.

К тому же, мета-эстетикой сейчас как-то особенно интересуются поэты еще и других культур и языков. Уверен, что мета-реннесанс еще впереди, как в России, так и вне ее.       

 

 

Иван Жданов

 

3.Как-то это влияет, хотя и не совсем очевидно. Но однако в писании авторов последующих поколений это так или иначе проявляется.

 

1.Поэтому мне легче перейти от третьего вопроса к первому, а не начинать сразу с первого. То, что сделал А.Парщиков в поэзии, только начинает осмысливаться. Еще только-только проходит ощущение «дикости» его творческих достижений. То, что он сделал в поэзии, еще только начинает казаться привычным и закономерным, хотя именно глубинный слой его творчества еще долго будет осваиваться.

Основное в метареализме (название, между прочим, до сих пор довольно условное) – смерть лирического героя, не смерть автора, как у постмодернистов, а смерть лирического героя. Явление лирического героя соотносимо с творчеством поэтов серебряного века. Там это понятие запараллеливается с житийной литературой. Т.е. с тем, что преодолевает феномен дневниковой записи и соответствующего ей поведения автора. Там вот это т.н. смерть лирического героя в настоящий момент еще не окончательно осмыслена. Но пусть приверженцы его неистребимости не жалуются на все более возрастающую пародийную подоплеку его существования.

 

2.Отсылаю к своему стихотворению, посвященному его памяти.

 

Памяти Алексея Парщикова

 

Помнишь, Леша, над Балтикой дерево то:

ни ствола, ни ветвей, только листьев сам-сто,

перекрашены брюшки и спины,

а по сути стальные пластины.

 

Не поймешь, где барокко, а где рококо,

листопадом все это назвать нелегко.

Зарастает нездешней природой

золотой родничок небосвода.

 

А еще и как буквы над речью висят,

так в садовом ноже зарождается сад.

Обрывается след на дороге,

да к нему не приделаешь ноги.

 

Только токи бегут на магнитный просвет:

сотворенное есть, а творящего нет,

только зимнего поля дожинок

или белые души снежинок.

 

И к нему, недоступному даже в раю,

на подошвах ты вносишь эпоху свою,

удаляясь от брошенной тени,

как двойник и прообраз растений.

 

Там еще был какой-то пречистый газон,

всё венки по нему да букеты в сезон –

ни крестов, ни следов, ни отсылок

безымянных нарочно могилок.

 

То, что ты не ответишь на это письмо,

мне уже все равно, потому что само

пережито двоение жизни,

впереди ни упрека, ни тризны.

 

Остается в виду у железной листвы

трехголовый дракон без одной головы:

я, такой-то, еще и Ерёма.

Это как-то пока незнакомо.

 

Будет в масть тебе, Леша, завидный исход,

Колдер твой золотым петушком пропоет.

Воскресение сносит куда-то

на исходную точку возврата.

                                                      (2009)

 

 

 

Хендрик Джексон

  

1. Жизненность и актуальность поэзии Парщикова поддерживает мнение, что метареалисты по-прежнему вместе, и сопровождается и подтверждается тем, что его стихи вызывают интерес в Германии (Хендрик Джексон – блестящий поэт и переводчик, выпустивший книгу стихотворений Алексея Парщикова "Erdoel"/"Нефть" на немецком языке. – прим. Е. Д.).

Парщиков ошеломляет читателей великолепным богатством ссылок и сравнений, возникающие однако, не сюрреалистически, свободно связывающими поток сознания, а вполне земными философскими размышлениями. Его поэзия разработала выразительную, полную буйными образами и мыслями панораму позднего средневековья.

Он постановил – во всей полноте – средство сокращения: каждое из множеств Парщикова по-прежнему основывается на сгущении. На самом деле, это своего рода тезис, но и, тем не менее, отражение, включающее в себя размышления о масштабах последствий.

Его недра стихов часто называют темными: уплотнения  вокруг внутреннего обнаруживают визуальные сходства, многочисленные сравнения направлены на создание новых и существенных связей между словами и вещами. Это поэзия с заметным энтузиазмом разворачивается от самых маленьких наблюдений – кадр за кадром, а почти каждый из его стихов это чувственный и захватывающий конкретный опыт. Обычно есть исходная ситуация в его стихах, или оригинальная идея, которая затем подвергается метаморфозе в образах и наблюдениях.

Эта печать с действительности отрицает каждый раз возмутительную регулировку так называемой реальности и лирической сентиментальности. Тем не менее, она так же пытается говорить о жизни, она повторяется в своих множащихся отпечатках – на структуре реальности, в своей экстравагантности – на эпистемологических сложности, другими словами, воссоздает восприятие и опыт.

И за каждой дверью парщиковских стихов – полная ожидания тишина.

Его стихи работают как матрешки: в каждом образе спрятан другой, который может стать отчуждением предыдущего аналога. Так же, как в раскладном швейцарском армейском ноже для него,  – все движения мира могут содержаться в двух словах.

В стихах у него нет намерений светомаскировки, скорее – подсвечивания темных пятен и обозреваемого.

Если метареализм, в его смеси из пафоса и аскетизма, из утонувшей в образах эмфазы и игры, – продолжает русские традиционные линии стихосложения, то у Парщикова стихи, необычно светлым способом, несмотря на  сгущение, не возвращаются к желанию кодирования или герметики, не приходят к границам могущего быть выраженным, а парят в паузах между двумя похожими звуками, картинами, мыслями – до тех пор пока читатель не последует за лирическим "я" из стихотворения "Минус-Корабль" и не отправится в чистую область мета-воображения: "от мрака я отделился…", "сосредоточился и перешагнул туда".

 

2.  Для меня он отсутствует сейчас везде, повсюду,  но больше всего – во всех начинаниях (нулевых точках),шарах, черном угле, жужелке, пузырях, ножах, фигурах. Не с кем больше сидеть на диване, в огромном пространстве, окруженном дюжиной колонок, звучащих авангардистскими сверхзвуками саунд-арта, и наслаждаться предчувствием Колумба, приближающегося к новым континентам. Не с кем, не сходя с места, при звуке работающей кофемолки в его руках, развивать идеи о визуальных, потрясающих точках зрения, об обратных перспективах так любимых им мастеров Средневековья… 

 

3. Мы должны выяснить это теперь: http://lyrikkritik.twoday.net/

(Сайт о метареализме, нeдавно запущенный Хендриком Джексоном в Германии)

 

 

Официальный сайт, посвящённый Алексею Парщикову

  http://parshchikov.ru/

 

Алексей Парщиков в «Топосе»:

 

http://www.topos.ru/article/1356

http://www.topos.ru/article/bibliotechka-egoista/parshchikov

http://www.topos.ru/article/zhizn-kak-est/vstrecha-s-parshchikovym