Искусство

 ЧУРИНГА (на яз. австралийских племен аренда [так называется племя] - священное, запретное) - предмет культа нек-рых племен австралийцев. Ч. изготовляли из плоских кусков дерева или из камней и наносили на них орнамент. По верованиям племен аренда и др. каждая Ч. таинственным образом была связана с определенным человеком и в то же время с мифическим предком – тотемом рода. Их использовали при совершении священных обрядов и хранили в особых тайниках» (Советская историческая энциклопедия).

 

Жил такой удивительный учёный, Поршнев. По-моему, Коперник ХХ века. Только непризнан. Открыл, как произошло человечество. Воспользовался известными достижениями многих наук своего времени и осмыслил их в одном духе, духе своей догадки, что вторая сигнальная система, речевое мышление возникли из появления  повышенной внушаемости экстраординарным и последующего преодоления этой внушаемости экстраординарным же.

Одно из его наблюдений, местонахождение натуралистического стиля пещерной живописи в дальних, тёмных местах пещер, он использовал для той мысли, что эта деятельность была запрещена. Доказательством он счёл наличие в некоторых таких местах, где когда-то стенами была мягкая, влажная глина, теперь давно окаменевшая, так называемых макарон, длинных полос, следов от проведения по стене растопыренными пальцами, и просто отпечатков раскрытых ладоней, часто с отрубленными одной или более фалангами пальцев. В наказание, мол, за каждое непослушание и продолжение запретного – рисования – отрубали по одной фаланге. Упрямцы, мол, не унимались, а им не прощали.

Чего не могут простить Поршневу, это того, что он строил иногда длинные цепи догадок. Что они, некоторые, со временем стали подтверждаться, на то закрывают глаза, замечают только провальные частности от новых открытий, сыплющихся, как из рога изобилия. А он уж треть века, как умер. От инфаркта из-за того, что рассыпан был типографский набор его главной книги. Она всё же вышла и очаровывает многих, неспециалистов, в первую очередь. Чёткостью мысли и простотой изложения. И всё вместе провоцирует иных на собственные фантазии в русле поршневских прозрений. Я один из них. И одна из моих фантазий – о происхождении чуринг.

Итак.

Где-то 200 – 300 тысяч лет назад в Африке, среди гоминид, человекообразных обезьян случилась у кого-то мутация, изменившая подбородок и горло. Подбородочный выступ увеличился. От этого увеличилась подвижность языка. Гортань опустилась и стала сообщаться с пищеводом. Что плохо: пропала возможность одновременно есть и дышать, и стало можно подавиться куском. Зато увеличилась ротовая полость и вообще появилась возможность произносить в будущем сложные членораздельные звуки, фонемы человеческого языка. Пока это были просто экстраординарные звуки. Что позволило резко продвинуться этой особи в парализовывании ими других (а с парализованным можно ж поступить, как хочешь). В результате такая полезная мутация закрепилась.

Вообще-то падальщики, кем были предки человека, и раньше умели влиять на зверей необычным поведением и звукоподражанием. Они иных тем отвлекали от добычи. Другие в это время добычу крали. Чмокание, призыв кыс-кыс и т.п. до сих пор сохранились у всех людей. Есть даже такие языки, щёлкающие, у некоторых африканцев и в охотничьем секретном языке некоторых австралийцев. Итак, гоминиды, предки наши, необычностью вызывали так называемые ультрапарадоксальные реакции, открытые ещё Павловым.

Это было так. Два собаки стояли в станках. У них вызывали условные рефлексы, слюноотделение по разным поводам, предшествующим кормлению. И вот две видели друг друга. И одна ела, а другая принялась чесаться. Первая немедленно бросила еду и тоже стала чесаться. Непроизвольно. Сам Поршнев поставил единственный в жизни опыт и на эту же тему. Свою собаку приучил как-то проситься до ветру, а потом перестал на такую просьбу реагировать. Собака изменила просьбу. Он это поддержал и закрепил. А потом опять перестал реагировать. Тогда собака стала проситься вообще как-то невероятно.

С помощью жестов то же умели делать друг с другом и наши ещё нечеловеческие предки. Такова физиология. Ведь что такое рефлекс? Это возбуждение рефлекторной дуги, состоящей, скажем, из нервного пути от органа чувств к центру и пути от центра к органу движения. Нейронов участвует много. И в каждом месте их соединения соединяется ж не один с одним, а один с многими нейронами. И как, спрашивается, сигнал знает, как ему не ответвиться не туда? Очень просто (и сложно одновременно): дуга как бы проходит в ущелье среди гор торможения. Любое раздражение, мешающее жизненно важному рефлексу, отправляется на увеличение горы. И каждому действию в мозгу даже существует полюс – тормозное антидействие. Кушанию, например, чесание. А у мутировавших гоминид кушанию – извлечение звука. Если сыграть на заразительности имитации, то антидействием одной особи можно прекратить действие другой. Обезьяны же вообще, как известно, склонны к имитации. Другие животные – меньше. Поэтому другие «не знают» о действенности антидействия. Если в их жизни оно и случается, они это забывают. А мутировавшие гоминиды не забывали, тем более что часто неординарности стали извлекать из гортани и с их помощью внушать друг другу. Кто лучше, кто хуже.

И началось разделение на внушателей и внушаемых. И в плохие времена стали одни  внушать другим отдавать детёныша на съедение.

У падальщиков был инстинкт «не убий» (и никто из хищников их за то, в общем, не трогал, а травоядные не боялись). Но теперь он у внушателей работал, чтоб заставить внушаемого убить своего ребёнка и отдать труп. И жертвы ничего не могли поделать. (Что сохранилось в социальной памяти уже людей о жертвоприношениях чудовищам и в жестоких испытаниях, причиняемых молодёжи при обрядах инициации в совершеннолетие.)

И как этому противостоять?

Благо, имитативность-то осталась в силе. Внушатели делали, собственно то, что в принципе могли делать и внушаемые, но не решались. В силу как бы коллективизма. Ведь жертвоприношение делалось во имя стада. Внушатель олицетворял силу стада, без которого каждый был ничто. Но замечено, что непосредственно экстраординарность  воздействует звучанием. То есть звучание и есть МЫ, потому что и я могу издать  такой звук. Так как Я противопоставить МЫ, да так, чтоб не потревожить это МЫ? Надо перенести экстраординарное из звука во что-то не звучащее. И вот один делает экстраординарное – просверливает дырочку в раковине, другой просверливает дырочку в другой раковине и так долее. И продевают жилку. И получают ожерелье. (130 тысяч лет назад. Найдено в Алжире.) И вешают его на шею то одному, то другому. И это расковывает на произнесение звукового экстраодинарного. И на внушение убить ребёнка можно прореагировать так необычно, что внушающий окажется обездвиженным. Рождается Фонема и Слово. С колоссальной силой внушения. Точнее, контрвнушения.

И происходит дальнейшее разделение: на умеющих контрвнушать и не умеющих. И умеющие противостоять внушению удирают от внушателей, и образовывается человек.

Но удирающим нужна сплочённость. От этого коллективное опять набирает силу и умельцам делать незвучащие, несловесные экстраординарности запрещают. Рубят фаланги пальцев за ослушание.

Но индивидуальное уже не остановить. Индивид делает маленькое экстраординарное, которое можно спрятать. Даже в кулаке. Например, кусок мало что охры (она красная, что уже неординарно). Она мягкая её легко сделать плоской, а на ней нацарапать… прямые линии.

 

Пещера Бломбос на юге Африки. Это туда где-то из Эфиопии дёрнули уже гомо сапиенсы, удирая от внушателей, так и оставшихся почти бессловесными почти животными, которые в итоге вымерли.

Другая группа гомо сапиенсов удрала через Синай аж в Австралию. И вот там до сих пор сохранились чуринги, обозначающее нечто несказанно огромное и касающееся каждого и всех. Ровно с той функций, которая является специфической для искусства на  всё свете во все времена: непосредственно и непринуждённо испытывать сокровеннее мироотношение человека с целью совершенствования человечества.

Прибыли первые люди в Австралию парадоксально рано (порядка 80 тыс. лет назад по новейшим датировкам), где-то в то же время, когда удрали в Южную Африку сделавшие пластику из Бломбос. То есть первые австралийцы успели проскочить Суматру до взрыва там колоссального вулкана Тобо. Этот факт чрезвычайной скорости очень хорошо согласуется с поршневским положением об ужасе, который гнал людей, аж через море, чего не могло до них сделать ни одно животное (что и обусловило, между прочим, оригинальнейшую фауну Австралии). Но что учёному миру до правоты Поршнева… У них новая датировка висит в качестве пока необъяснимой, как, кстати, и данные генетического анализа самого раннего австралийца, так называемого человека из Мунго (название высохшего озера в Австралии). Они говорят, что это кто-то родом от до митохондриальной Евы, так называемой.

Молекулярная генеалогия умеет теперь по имеющимся данным о ДНК ныне живущих по всей планете людей вывести, какая ДНК должна была быть  у самой первой женщины-человека, давшей непрерывное до сих дней потомство (другим первым человеческим женщинам не посчастливилось дать именно непрерывное по сей день потомство). Но, поскольку ещё не все люди прошли ДНК-обследование, есть вероятность что самый-самый «первородный» вариант ДНК не попался ещё учёным. Он, правда, попался у этого человека из Мунго. Но… Таково уж везение у Поршнева.

Молекулярная генеалогия относительно бессильна описывать самое-самое начало. Целиком вымершие семьи и роды не дают о себе знать. Про ту же Австралию она даёт искажённое представление, мол, у тамошних аборигенов, живущих сейчас, ДНК тех, кто пришёл на континент всего 11 тыс. лет назад. Ну повымерли предки ранее пришедших. Что поделать. Не из каждой ископаемой кости, пролежавшей много десятков тысячелетий в земле, извлечёшь ДНК. И в Южной Африке, может, теперь не живут непрерывные предки тех, кто пришёл впервые в Бломбос, хоть щёлкающий язык сохранился.

Но Южная Африка всё же не так отделена от остального мира (хоть и есть там непроходимая Сахара), как Австралия, отделившаяся со времён первопоселенцев от остального мира множеством индонезийских проливов, появившихся после окончания последнего ледникового периода и таяния полярных льдов. Поэтому в Австралии всё замедлилось. В том числе и сохранились чуринги, не сохранившиеся в остальных частях света. За одним исключением.

 

 

Левант был по дороге на пути самых первых, бежавших из Африки через Синай в Австралию. Это от них, 26.000 лет назад тут пробежавших, осталась эта пластинка или её сделали последующие волны переселенцев? Уже не бежавших в ужасе. Научившихся и без убегания не дать с собой сделать то, чего они сами не хотят. Осевшие (или вернувшиеся после пребывания где-то) тут, на самом юру, в, так сказать, проходном дворе народов, в Передней Азии. Потому не склонных держаться неизменности, и потому не сохранивших в свое традиции чурингу как таковую. И вот эта – единственный сохранившийся пережиток… Или всё же она не единственная, помимо Австралии, на свете…

 

Да мало ли где есть и теперь чуринги. Под другими именами… Мандалы, например.

Важно, что это произведения искусства, говорящие об огромном. Важно, что искусство появилось вместе с появлением человека. И важно, что с тех пор специфическая функция искусства так и не изменилась.

Ну и Поршнев всё-таки прав, выходит.

 

24 мая 2012 г.