Онтологические прогулки

Казалось бы, на первый взгляд, нанофутуризм должен отрицать всё советское. Ведь Советский Союз ассоциируется с грандиозным размахом, монументальностью, некоторой тяжеловесностью, необходимостью прикладывать усилия в учёбе, труде и переноске мебели…

Однако, нанофутуризм вовсе не предполагает отказа от усилий, но лишь более простую и лёгкую смену точки их приложения, большую их гибкость и разнообразие, доступное одному человеку или небольшой группе людей.

Да, нанофутуризм решительно меняет интерьер (интерьер в данном случае – в самом широком смысле значения слова). Внутри помещения находится совсем немного небольших, максимально лёгких и эргономичных вещей. При отсутствии орнаментальности нанофутуристический интерьер ближе к японскому, при наличии – к убранству кочевнической юрты. Нет ничего громоздкого, малоподвижного, бьющегося, просто лишнего. Статус, либо принадлежность к какой-либо значимой группе, символизируется одной-двумя знаковыми вещами. В случае необходимости можно использовать лёгкую складную мебель, складированную в стенном шкафу, либо просто напечатать её на 3D-принтере по случаю, а по другому случаю – измельчить и напечатать нечто иное. Также в сырьё для домашнего 3D-принтера со временем можно будет превращать многое из того, что сейчас выбрасывается.

Для нанофутуриста важнее нематериальное и невесомое наследие XX в. – прежде всего – различные практики, заставляющие целенаправленно и организованно прикладывать интеллектуальные и физические усилия. Учебные пособия и программы тех времён, простые и эффективные практики спортивной подготовки. Со временем юный нанофутурист переходит к более сложному и современному, особенно когда речь идёт о технологиях и конструкторских инновациях. Но наследие советской школы – доступное, но содержательное и заставляющее трудиться, может стать необходимой базой для тех этапов, которые только осмыслялись советскими учёными и фантастами.

Советское наследие может стать для нанофутуристов чем-то наподобие того, чем было тело кита для эскимосов – основой для каркаса жилищ и лодок, ценным материалом, из которого полярные охотники созидали свою жизнь.

Советское наследие действительно необъятно. Даже то, что уже не может использоваться по прямому назначению, может стать сырьём для развивающихся 3D-технологий. Но многое, сделанное всерьёз и капитально, может использоваться и по прямому назначению после «смены интерьера». Как, например, новейший истребитель МиГ-35, который совмещает «железо» очень удачного МиГ-29 и современную электронную начинку.

Хотя наше время ставит вопрос и о музеефикации многих советских интерьеров, по крайней мере, наиболее значимых, и которые ещё можно сохранить. Хотя, конечно, большинство обитателей жилых домов советской постройки не будут превращать внутренние помещения в музеи.

Но изменение внешнего облика советских построек зачёт различных «евроремонтов» слишком часто их лишь уродует. Этот затратный и зачастую бессмысленный процесс коренным образом противоречит духу нанофутуризма, предполагающему экономность и равнодушие к внешнему блеску.

Сколько очарования в утопающей в июньской зелени кирпичной хрущёвке! Особенно на юге, где в заплетённой виноградом или плющом беседке у подъезда вечером назначает свидание не первое поколение юных пар, а днём собираются молодые мамы с колясками и пенсионеры.

А сколько красоты в кирпичных сельских домах, построенных «при Брежневе» на том же юге! Слегка тронутых временем, уже с полноценном виноградной беседкой, иногда на весь двор. Под ней хорошо пить пиво с таранкой за неспешной беседой в выходной день, дегустировать домашнее вино, самогон или чачу – для погоды попрохладней, да и просто так посидеть.

 Потёртая клеёнка, помнящая ещё разлитой социализм, не скрывает потемневших досок, на которых из десятилетия в десятилетие по весне зеленеет лишайник, рассыпающийся к жаркому августу. Сверху – испаряющийся след от кружки.

Иногда, очнувшись от дрёмы неспешного разговора, чувствуешь непреодолимое желание покрыть всё это японским лаком уруси. Чтоб сохранить всё это надолго, включая пролившее пиво…

Никто ещё никогда так не делал, но просветления в такой миг достигали многие, включая известных писателей и поэтов. Когда по кускам кирпича и бетона, уцелевших после прошлогоднего ремонта, снуют, как по афинскому Акрополю, юркие ящерки, невольно вспомнишь, что находишься у границ античной ойкумены, пусть и северных… 

Постижение великого среди вполне советских артефактов, грандиозного и всеобъемлющего в простом великолепно иллюстрируется рассказом В.О. Пелевина «Ухряб»: «Выйдя из кинотеатра на улицу, Маралов прошел полсотни метров и оказался у магазина. «Надо бы мяса купить, – подумал он, – наделать котлет на праздники». Войдя в мясной отдел, он увидел мужчину в белом колпаке, который, коротко поглядев ему в глаза, поднял большой, спортивного вида, топор.

– У! – выдохнул он.

– Хряб! – вонзился топор в доску.[…].

 Все вокруг, без сомнения, было точно так же пронизано и наполнено ухрябом – и два дня, и пять лет назад, задолго до прозрения. Но тогда ухряб не мог попасть ему в душу, а раз его там не было, не замечался и внешний ухряб, такой безмерный и грандиозный.

«Ведь заметить, – думал Маралов, – понять что-то про окружающий конкретный мир или про другого конкретного человека можно только одним способом – увидев в нем что-то, что уже есть у тебя внутри… […]»

До своего сна, до того, как это что-то, мелькнув сначала неясной точкой где-то на периферии души, вдруг с ужасающей скоростью понеслось с самому центру личности и лопнуло там, превратившись в ухряб и осветив внутренний мир Маралова тусклым красным мерцанием, – до этого сна Маралов видел воздух как воздух, асфальт как асфальт и так далее, теперь же оказалось, что все вокруг – просто форма, в которой временно застыл ухряб(1)».

  Почему-то некоторые люди называют этот рассказ воплощением «антисоветчины», но эта трактовка крайне примитивна и отдаёт дешевой публицистикой. На самом деле смысл рассказа в том, что Истина и Первообраз прибывает в физическом смысле нигде, и потому доступен везде и всюду. Их манифестациями может стать абсолютно всё, был бы способный видеть…

Когда-то в молодости я долго не мог дотянуться до уже купленного сборника рассказов Пелевина. Смог это сделать лишь на стылых, морозно ветреных  новогодних каникулах. Лишь «после всего» смог спокойно растянутся на одеяле и приняться за чтение, иногда погружаясь в тихую дрёму. Во сне я продолжал видел происходящее в рассказах: диковинные места и события, высоты и подземелья, связующие лестницы и колодцы.

«Это ж Ухрюк!» - понял я, прочтя «Ухряб». Так мы с товарищем в ещё более юные годы называли так то, что не может быть осмыслено и введено в рамки.

Прочтя рассказ, я встал с кровати. Снеговые, с пепельно-чугунным отливом тучи осели на горизонт, словно новые горы. Казалось, они тут останутся навсегда, а не на пару часов. Солнце уже сползло по этим тучам за горизонт, оставался только пурпурный подбой по краям. Но другие тучи уже спешили вместе с холодным ветром с востока на запад. Двигались полные снега, словно фантастические инопланетяне, лишенные формы и вида, но готовые вот-вот высадиться на землю. Вслед за теми, кто ненадолго стал новыми горами…

Под ними причудливо склонялись заснеженные деревья, похожие на сталагмиты в бело-серой пещере.

Уличный туалет дремотно склонялся на плечо соседа – сарая. А тот продолжал уверенно краснеть кирпичной кладкой, как боярин в горностаевой шапке.

«Вот оно – Ухряб, Ухрюк? Не важно, это… это Самое Само» - подумал я. То, что включает в себя прекрасное и ужасное, тоскливое и радостное, но безмерно превосходящее и то и другое…                                                    

Примечания

1. Пелевин В. Ухряб // http://www.rulit.me (дата обращения – 14. 02. 2016)