Онтологические прогулки

Императорская библиотека в Константинополе (ныне Стамбул) - центр греческого и римского наследия. 

Посвящается Л.С. Клейну, выдающемуся историку и основателю норманизма как догматической религии.

Большинство людей веками жили и живут в мире мифа. Где есть своё и чужое, злое и доброе, великое и малое, святость и скверна, халяль и харам. Белое и чёрное. Очень многие из этих представлений нередко плохо соотносятся с объективной реальностью. Однако они  естественны и нормальны. Ибо лишь на таких принципах могут строиться стабильные группы людей, т.е. человеческое общество как таковое.

Однако в период европейских эпох  Возрождения и Просвещения появляются странные люди – профессиональные историки. Вся их профессия и возникла на основе критики традиционных устоявшихся воззрений. Но если белое и чёрное меняется местами – то это всё та же традиционная мифология. В мире подлинной исторической науки оба традиционных цвета смешиваются и становятся серым. Со многими оттенками, от почти белого до почти чёрного в отношении одного итого же явления. Те же И.В. Сталин и У. Черчилль – одновременно герои и злодеи, спасители и разорители. Спор может идти лишь о процентном соотношении…

Поэтому историк, как и простушка Анастейша Стил из одноимённого фильма, оказывается в мире пятидесяти оттенков серого. Или даже большего количества их. И суровый, причудливый Кристиан Грей (историческое знание) крушит мифологемы нормального мира, часто вместе самим историком. Он больше не может верить во многое из того, во что верят обычные люди.

Но должен делать вид, что верит.  Потому что настоящий историк-профессионал слишком многое знает. И должен знать слишком много. Но при этом его общественный статус, возможности и доходы зависят именно что от поддержания и дальнейшего продуцирования мифологических построений. Далеко не всегда официальных, но нередко «безумно оппозиционных», и «разоблачительных». Кто-то из историков по той или иной причине должен поддерживать официоз или просто устоявшееся в обществе мнение, а кто-то сугубо партийную или субкультурную точку зрения. В отношении исторической объективности никто никого тут не лучше. Да не верю я, что, например, И.Я. Фроянов такой патриот, а Л.С. Клейн – такой либерал! Но верю, что люди искренние. И считают соответствующие мифологические комплексы полезными для жизни общества и людей …

При этом действительно  честному историку нередко приходится искреннее верить (как человеку), и искреннее сомневаться (как профессионалу). Как вообще появилась на свет многострадальная Настенька, то бишь историческая наука?  Старая (средневековая) мифология разрушалась, нередко сознательно. Параллельно формировалась новая. Но процесс подзатянулся, произошло наложение слоёв. И средневековье ещё не умерло, а тут разные слои новоевропейской мифологии друг друга семенить норовят. Вот на время понадобился источник реальных фактов для борьбы. Который иногда мог быть общим объектом для доминирования.

 Почти случайно получилось, что на камень нормальной человеческой жизни и мышления упали споры критической мысли. Быстро не стёрли и вырос причудливый разноцветный лишайник. Но куда ему сменить камень…

Тем более, что историческая наука с неизбежностью творит новые мифы. Как пишет Семён Резниченко: «В период развитого модерна огромное влияние имели стройные и непротиворечивые концепции, основанные в основном на историко-юридических и историко-экономических компонентах, а также на весьма «журналистских» представлениях о ментальности разных народов. В целом основанные на большом, но достаточно ограниченном объёме исторического знания. Таковы «государственные школы» наиболее развитых государств и марксизм. Все эти концепции отличались популярностью, в разные исторические периоды активно и успешно насаждались системой образования.

К началу постмодерна объём исторического знания резко увеличивается. Оно становится крайне разнообразным, перемежается с огромным количеством смежных дисциплин. Очень ясно очерчиваются многие незаметные ранее детали. Наступает эпоха исторической «теории относительности», потому что выясняется, что все концепции и «идеальные типы» «работают» только применительно к отдельным периодам, регионам, случаям. Огромный объём знаний разрушает стройную, логичную формальность.

Создаётся большое количество информативных и новаторских работ, в основном – по частным вопросам, которые, однако, мало кому нужны и интересны за пределами определённых интеллектуальных групп, субкультур и пр. Система исторического образования отрывается от фундаментальной науки, фрагментируется, влияние ее на людей ослабевает.

Гораздо большее влияние получают далёкая от науки ангажированная публицистика, подчас совершенно не опирающаяся на объективные факты, или же откровенная неомифология, основывающаяся исключительно на фантазии авторов и пропагандистской необходимости. Очень часто неомифология прямо объявляет историческую науку «закрытой». Примечательно, что мифологами и их сторонниками очень часто бывают хорошо образованные люди и даже крупные учёные, особенно представители естественных и технических дисциплин…

Здесь большую роль играет усиливающаяся узкая специализация знания, являющаяся следствием увеличения его объёма. Наблюдается отсутствие интеллектуального энциклопедизма и невозможность его поддержания на фоне сохраняющейся престижности такового. Но для специалиста психологически невозможно чувствовать себя профаном, пусть и в другой области знания.

Мифологические и публицистические концепции также охватывают лишь некоторые категории индивидов, безрезультатно соперничают друг с другом и тем самым способствуют дальнейшей фрагментации общества.

   Особую опасность для гуманитарной науки представляет из себя реакция научного сообщества на мифографов, фальсификаторов и их популярность. Появляется недоверие к самостоятельному научному поиску, инновациям. Достижения учёных второй половины XX века абсолютизируются и догматизируются. Объявляются «истиной в последней инстанции». Этому способствует и снижение социальной значимости гуманитарной науки, отрыв гуманитарных наук от актуальных социальных практик, выбор многими талантливыми и сильными людьми других профессий. Всё это с течением времени может привести к превращению гуманитаристики в несколько замкнутых сект. Всё больше сползающих в чистую схоластику и начётническое толкование «первоисточников». Секты эти могут потерять какую-либо социальную значимость, выродиться и исчезнуть».

Взять раскрученные теории норманизма и антинорманизма о происхождении древнерусской государственности. Обе из них исчерпали традиционные доказательные базы. Почти все письменные источники введены в оборот, одинаковые археологические источники легко трактуются, как в пользу северного берега Балтики, так и южного. Необходима масштабное генетическое исследование как костных останков жителей циркумбалтийского региона, так и генов его современных жителей. Даст ли такое исследование преимущество одной из школ? Или результат будет вообще неожиданным? Под норманизм или антинорманизм заложено уже очень много: репутация, идеология, коммерция и многое другое. Зачем выявлять историческую истину? Кому она и в чём поможет? Борьба школ выходит на уровень борьбы догматических религий. (Мне антинорманизм больше нравится. Психологически и эстетически).

  Распространённые мифы о «светлом советском мире» или «светлом дореволюционном прошлом» получили широкое распространение только в позднеперестроечный и постсоветский периоды. И конструировались и внедрялись они профессионалами и активистами, представителями субкультур, и отнюдь не шли из народной толщи. Для сознания же простых людей не существовало никакой «советской власти», или «старого режима как целостных явлений. Люди отделяли ценное и доброе от вредного и злого. Нелепость позднего сословного деления, гротескное имущественное неравенство отделяли от церковного благолепия, милосердия, взаимопомощи и гораздо большей, чем впоследствии, личной свободы. Гражданскую войну, голод, террор, глупейшее идеологическое доктринёрство и прожектёрство отделяли от победы в Великой Отечественной, научных прорывов «хрущёвской оттепели» стабильности и внутренней свободы в «эпоху застоя». В то же время существовала тенденция и к объединению в сознании людей прежнего и дореволюционного и советского времени. Особенно в оценки отношений между людьми, значимости образования и образованности. В сознании более поздних поколений людей знание более близких к тем эпохам людей заменяются мифологическими пропагандистскими клише в духе «Назад в СССР» (для большинства) или о «России, которую мы потеряли» (для некоторых субкультур).

Таким образом, вполне академическая историческая наука на фундаменте реальных фактов неизбежно образует  вымышленные миры, претендующие на реальность. Т.е., аналогичные религиозным, а не художественным мирам. Которые и конкурируют друг с другом, аналогично религиозным доктринам, причём используя по большей части единую доказательную базу. Именно она,  иногда совсем небольшой набор объективных фактов, и делает историю наукой. Бури доктринальных баталий – как промывка руды фактов. Десятилетия сотрясения воздуха вероучительными мифами – и считанные реальные факты, которые снова используют в «мифологической мясорубке». Чтобы добыть ещё немного фактов.

Вы спросите, не легче ли сразу и просто искать факты, не нагромождая концепций? Нет, механизм промывки исторической руды тогда будет работать еле-еле. Простая фактология  не удовлетворяет стремлению многих мыслящих людей иметь целостное мировоззрение, собственный «основной миф» или творить собственную реальность. А без этих потребностей будет недостаточно увлечённых искателей фактов. Фактология не удовлетворяет потребностей стран и народов иметь свой «основной миф» и желание идеологических групп использовать исторические факты в своих целях. А без этого не будет финансирования, тиражирования и медийной раскрутки. И даже о найденных фактах не будет знать практически никто …

Т.е., историческая наука не сможет обойтись без квазирелигиозной мифологии политических режимов или интеллектуальных сект. А вот квазирелигиозные мифологии всё лучше и лучше обходятся без исторической науки. С одной стороны, наука как таковая не оправдала слишком многих ожиданий. С другой стороны, историческая наука уже сделала очень много в деле нахождения фактов, и их вполне достаточно для любых видов идеологических манипуляций.

В каком же виде могут продолжать работать настоящие академические историки? Прежде всего, в виде предметов статусной роскоши, символизирующих близость с «блистательными XIX – XX веками», достаток до избытка и просвещенность. Будет значить сам факт их наличия и деятельности, а не результат работы, который может быть практически никому не интересен. В такой ситуации историк будет располагать очень малыми возможностями для работы и тиражирования её результата. Но  приличным уровнем свободы, работы, но не тиражирования. Тиражировать будут мифографов. Историк же будет создавать некие «рукописи, найденные под кроватью», которые могут вдруг стать популярными лет через двести после его смерти…