Онтологические прогулки

Будет

            Подобно тому, как Учение (Тора) «говорит на языке людей», т.е. дана в конкретном историческом времени и навсегда, пророк дан миру в конкретном времени и на все времена. Спустя почти два с половиной тысячелетия после смерти Иешаяѓу мы читаем его слова, незавершенную надпись, сохранившуюся на одном из камней Стены плача:

Увидите, и сердце возвеселится, кости ваши, как трава, расцветут…

(66:14)¹

            Мы знаем и время, и место жизни пророка. Мы знаем исторические обстоятельства, в которые он был погружен. Мы можем промыслить его психологический портрет, вкусы, привычки. Но, это всё познавая, мы не должны забывать, что одновременно со временем, в котором случилось родиться, пророк проживает в конце времен, в идеальном будущем. О нем он часто говорит особыми грамматическими конструкциями — пророческим будущим. Говорит о будущем, используя прошлое. Для нас оно — будущее, которое увидеть не суждено. А для него явственно, зримо, провидено, прожито.  

            Пророк — это сияние вечного света над зиянием бездны, суетной и мгновенной. Пророк — Божьи уста. Не каждый поэт — пророк, но каждый пророк — поэт. Поэтому не надо искать в его провидческом тексте конкретных фактов и дат. Гадание на святом тексте ничем не отлично от гадания на картах. Решили гадать — на картах лучше: избежите греха профанации святого текста. Пророк — не гадалка, не предсказатель, не футуролог. Те — полагают, он — ведает, знает.

            С пророком Иешаяѓу сегодняшнего читателя объединяет сопричастность вечности. А то, что между ними около двух с половиной тысячелетий, преодолимо. Необходимо только много узнать,  расстояние сокращая.

            ТАНАХ вообще, пророки в частности, Иешаяѓу в особенности, неисчерпаемы в познании Бога и мира, людей и народов. Можно спорить, в какой мере его идеи и образы затронули культуры, настоянные на буддизме и индуистских верованиях, но с аксиоматической непреложностью ясно, что христианские верования выросли из них.

          ТАНАХ наделяет своих читателей мечтой о том, что Учение станет светом, озаряющим путь народам, что миссия еврейства — не только принять из рук Бога Учение, но и передать его миру. Но когда человечество пришло на свет Учения, приняло так и в такой форме, как и в какой было на это способно, ревность взыграла, провоцируя отринуть, отвергнуть, тем самым — охранить, укрепить. Почти два тысячелетия евреи и христиане жили по принципу «твоё — моё» и «моё — моё». Но пришли времена иные. Упование на то, что утвердится принцип иной: «моё — моё», а «моё и твоё — наше».

            Каждый вечер в пятницу во всех синагогах встают, приветствуя приход царицы-субботы. Во всех синагогах поют знаменитый субботний гимн Леха, доди (Приди, мой Возлюбленный), сочиненный в далеком 16-ом веке мистиком-кабалистом по имени Шломо Галеви Алькабец. С этим гимном кабалисты Цфата выходили за городские стены, приветствуя Возлюбленного и наступленье субботы. В гимне — несколько цитат из Иешаяѓу. Разве есть сомнение, что этот субботний гимн — исключительно еврейское достояние? А на пророка Иешаяѓу, утверждавшего, что наступит тот день, когда народы взойдут на гору Господню, ибо из Сиона выйдет Учение, на него ни у кого монополии нет.

            Располагая стихи в виде полустиший, чтобы яснее была видна поэтическая природа текста, построенного на симметричных повторах и противопоставлениях, процитируем:

            В похожих словах эта мысль повторяется.

1. Здесь и далее все цитаты без дополнительного указания на источник из пророка Иешаяѓу даны в моем переводе — М.К.

1

Восстань, пророк

Странная пирамида

            Пророк умереть не может. В крайнем случае, он может быть взят на небо живым. Пророчество исчерпывается, завершается, текст — не пророк. После смерти Иешаяѓу ему придумали (совершенно не убедительно) гибель от руки злодея-царя, в чем было больше заинтересованности в гнусном царе, чем в праведном пророке, мерилом жизни которого служат не поколения — вечность. Наступят другие времена, которым бремени пророчеств не вынести, и, чтобы выстроить свое здание, начнут расшатывать каркас жанра. Но, расшатав, не уничтожат. Данное однажды и навсегда уничтожению не подлежит.

            Произнесено: каркас. Не придумалось, написалось. Тексты пророков, Иешаяѓу не исключение, — не здания, но — каркасы, с необыкновенно прочным во времени и пространстве фундаментом, позволяющим, в преисподнюю проникая, достигая небес, не сломаться, не развалиться. Каркас необыкновенно прочен во времени, с одной стороны, уходя в эпоху праотцов, с другой — последних дней достигая. Очищенный от мелких подробностей бытия, он способен выдержать исторические землетрясения, ученые амбиции, желание разъять на доступное, попытки вместо истинного построить по его образу и подобию новодел. Но истина не может не быть явлена миру с пустынной безжалостностью и горнею прямотой.

            От сора очищенное бытие выражается в слове и, очищенное от лукавства, его порождает. Это новорожденное, голое, чистое слово, жаркое до нестерпимости или холодное, ледяное, больное или врачующее, позволяющее человеку жить, несмотря на смерть, и умирать, несмотря на жизнь.  

            У каждой эпохи свои ценности. Но во все времена в цене исключительной безусловное, вневременное, поэтому каркас, возведенный пророком, столь устойчив даже для тех поколений, которые, не задумываясь, легкомысленно променяли пророков на  временных гениев.

            У гения истина может двоиться: одна правда не правдивей правды другой. У гения Пушкина истина-Пугачев раздваивается на две разные правды. Пугачев «Капитанской дочки»: добро побеждает зло, благородный разбойник. Пугачев «Истории Пугачева» — исключительно зло, убивец и душегуб. У пророка двух правд нет. Он — истина не двоящаяся, не расщепляемая. Потому пророк был всегда явлением не от мира сего, инаким, чужим, чуждым модусом бытия.

            Чем от простолюдина отличен царь? Ест чаще и ест жирнее? Пьет больше и пьет вкуснее? Пророк — иной. А иного и простолюдину и царю, уничтожаемым абсурдом жизни и смерти, терпеть невозможно. Так и хочется пророка убить, инакого уничтожить.

            Пророк не одинок. Одинок человек среди людей, от которых устал, которые ему надоели. Одинокому может быть тоскливо и грустно, но чаще всего не от отсутствия человеческих связей, а от отсутствия желания связи с людьми. Одинокий живет надеждой: изменятся обстоятельства, явятся люди, с которыми захочется избыть одиночество. У пророка с тех, пор, как уст коснулся взятый с жертвенника уголь, таких надежд нет.

            Бремя, которое он несет, с человеческим не сравнимо. Самое тяжелое бремя, которое человек может взвалить на себя, — бремя движущегося времени, становящейся истории. Тяжкое, безмерное бремя. Ничто иное человеческое с ним не сравнится. Но и бремя пророка с ним не сравнится: не мир — мироздание, не история — вечность.

            Истина не может не быть явлена миру. Но опыт ее дарования «всем», «народу» оказывался то ли убедительно негативным, то ли неполным. Народ остановился у горы Синай, услышал голос Всевышнего, и, услышав, пошел отливать золотого тельца. Отсюда — урок  иного пути, инакого выбора. Господни уста, пророк. Выбор — всегда отказ от иного. Пророк должен быть выбран из «них», ничем, кроме избрания своего, от «них» не отличаясь. В этом выборе — отказ от разговора Бога со «всеми». В этом шаг по направлению к человеку. Пройдет эпоха пророков, и Господь заговорит с каждым из нас. Другое дело, не каждый услышит.

            Человечество, народы, человек и Всемогущий Господь идут по одной и той же дороге, порой в разные стороны, порой навстречу друг другу, идут, сбрасывая в придорожные ямы каменья, чтобы сделать дорогу легче, доступней. Всё так. Но нередко случаются и обвалы. И тогда требуются особые усилия, чтобы сделать дорогу доступной. Тогда Господь призывает пророка — сказать, говорить. Тогда народ должен слушать, услышать.

            Только кто и когда слушал пророков? Тот и тогда, кого и когда захлестывало отчаяние. В остальное же время побитие пророков было и остается любимым занятием, упоительно возвышающей человека забавой. И невдомек, что пророк голой рукой соединяет клеммы безжизненного бытия.

            Тему «Евреи и цивилизация» естественней всего представить в виде пирамиды, покоящейся на узком основании и бесконечно расширяющейся во времени. И если этот образ в своем «расширении» вопросов не вызывает: каждая эпоха с той или иной степенью энергичности «поставляет» своих персонажей, то куда как сложней обстоит дело с «узким» основанием. Почему, покоясь, на узком основании, пирамида неколебима, особенно если сравнить ее с куда как более прочными и основательными цивилизациями, давным-давно, подобно Атлантиде, исчезнувшими под толщей беспамятства? 

            Это не просто вопрос. Это — кушия, талмудический термин, имеющий значение вопроса творящего, часто — провокативного, разрушающего стереотипы и вскрывающего суть. Те несколько человек, и среди них «большие» пророки (Иеяшаяѓу, Ирмеяѓу, Иехезкэль), названные так в отличие от двенадцати «малых» из-за величины текста, и составляют «узкое» основание пирамиды. Авраѓам, Ицхак, Яаков, Моше, Аѓарон… От эпохи к эпохе пирамида не расширяется. Откуда они?

(Теѓилим, Псалмы 18:3).

            Так скажет человек веры, скажет, в лучшем случае проясняя: «рог» — символ мощи. А человек недоверия, в гипотезе Бога не нуждающийся, но жаждущий аргументов логических? «Их у нас есть». Только не в виде готовых формул и самое себя исчерпывающих доказательств, а в виде конкретного рассказа о личностях, которых Бог или История (нужное прочитать) поставили в основание пирамиды.

            Прочнейшие, «широкие» основания пирамид-цивилизаций Мицраима и Ашура (Египта и Ассирии), покоившиеся на военной и технологической мощи,  казались современникам незыблемыми. По сравнению с ними крошечная Иеѓуда (Иудея), словно виноградники к скалам, небогатыми поселениями прилепившаяся к Иерушалаиму… Сравнивать просто неловко. Но голос человека, родившегося, жившего и умершего там, явственно слышен нам, порой напоминая сегодняшнюю газету своими призывами к миру, социальной справедливости, а о военной и технологической мощи Ашура, Мицраима, Бавеля (Вавилона), Параса (Персии) знают лишь специалисты. От них в учебниках истории — несколько строк, страниц — в лучшем случае. Впрочем, как и о правителях Иеѓуды времени Иеяшаяѓу сына Амоца: Узияѓу, Йотаме, Ахазе, Иехизкияѓу, о которых известно главное: все они были его современниками. 

            Древний мир — это четкое разделение будничного, профанного и святого. Это сегодня ползающий в нечеловеческом зное турист между шопингом и обедом заглядывает в Собор Парижской Богоматери. Две с лишним тысячи лет тому назад в кельтском поселении Лютеция, где на месте современного острова Сите проживало племя паризеев, нравы были иные. Человек этого племени прежде чем приступить к важному делу: охоте, строительству, войне, обращался к соответствующему богу из обширного пантеона кельтских богов (сведений о них сохранилось немного), а, закончив дело, скажем, вернувшись с войны, отрезав головы поверженных, прибивал их у входа в свое жилье. Греческий историк Диодор Сицилийский, поведав об этом, добавлял, что победители сохраняли головы побежденных в кедровом масле. К чести кельтов надо заметить, что, несмотря на свое закоренелое, необоримое язычество, человеческие жертвы, в отличие от других, были у них не часты: от случая к случаю, в виду совершенной необходимости.

            Но это там, в Европе. В бассейне Средиземного моря в большем ходу было масло олив, которое употребляли в пищу и для натирания (профанное) и освящали — служить Единому и Единственному, милостивому к созданиям своим, ненавидящему служащих истуканам, извращающих путь, начертанный плоти земной, — служить Богу, ненавидящему приносящих человеческие жертвы, невинную кровь проливающих.

            Иешаяѓу было прекрасно известно язычество во многих его проявлениях. Он упоминает и разгорячающихся под теребинтами, под каждым деревом зеленеющим, возносящих дар гладким камням, приносящих жертвы на высоких горах и закалывающих детей в долинах, в расселинах скал (57:5-8).

            Теперь время свести наш вопрос-кушию об «узком» основании пирамиды с еще одним. Почему тексты Иешаяѓу вообще сохранились?  Ответов-гипотез, конечно, великое множество. Но главное — мощь, энергия обличения язычества, сила, величия убеждения. Сегодня вроде бы неуместно, стыдно кого-либо убеждать, что жизнь человеческая — дар не напрасный, дар не случайный, неловко убеждать сторонников смертной казни в неправоте. Но, вот, что уместно. Напомнить: идея самоценности дара Божьего, жизни, была совершенно невозможной в среде языческой. Эта отнюдь не безусловная в древнем мире идея явлена миру монотеизмом, научающим: Творец всего дарует жизнь и жизнь отнимает:

(Иов 34:14-15).

            Бог жизнь дарует. Бог жизнь отнимает. Бог — не истукан из дерева, серебра, золота, изделие рук человека. Если это не так, если человек или изделие рук его властны над жизнью и смертью, то чего эта жизнь стоит? Ровно столько, сколько стоит на рынке раб. Естественно, мастеровой стоит дороже виноградаря, особенно если нет виноградников. На все эти рассуждения могут и возразить. Мол, главный нерв древности, битвы идей, актуальной тогда, идей монотеизма и многобожия, битвы, в которой Иеяшаяѓу был одним из самых могучих воинов, сегодня в прошлом. На это и отвечать не нужно: напрасный, труд. Откройте газеты, телевизор включите. Господи, спаси, сохрани. Прорицатели и гадалки, вещуны и совершающие привороты. Язычество «обло, стозевно».

            От иных Иеяшаяѓу отличен силою убеждения, литературным даром, смелостью, бескомпромиссностью. Всё это послужило пропуском в корпус текстов, которые вначале были записаны самим пророком или его учениками; отнюдь не обязательно сразу, возможно, через десятилетия. А затем, пройдя отбор протяженностью в несколько веков, были включены в состав боговдохновенных текстов — ТАНАХ, который после разрушения Храма (70-й г. н.э.) стал неизменяемой основой иудаизма и зародившегося христианства, «усыновившего» тексты, впервые прозвучавшие у городских ворот города Иерушалаима в период царствования четырех сменявших друг друга царей Иеѓуды.

            Что свидетельствует о значимости текста? Народ книги (так мусульмане презрительно называли иудеев и христиан; прозвище закрепилось за иудеями) издревле публично читал Книгу. В субботу, праздники, базарные дни — второй и пятый дни недели, когда народ собирался в городах, в синагогах, домах собрания, читали Тору. Свиток читали по порядку, прочитывая за три года, после чего устраивали празднество. Обычай чтения свитка за год — позднего, вавилонского происхождения. Начиная с глубокой древности, с конца периода Второго храма и вплоть до сегодняшнего дня после чтения Торы следует фрагмент из Пророков, который называется ѓафтара (дословно: завершение, окончание), тематически или ассоциативно связанный с недельной главой. Таким образом, ѓафтара является неотъемлемой частью годичного цикла. Существует предположение, что публичное чтение отрывков из Пророков возникло во время гонений Антиоха Эпифана, когда чтение Торы было запрещено, а посему читались  близкие отрывки из разрешенного. Запреты ушли в прошлое, но традиция сохранилась. По всей вероятности, в древности выбор фрагментов из Пророков был свободным, в разных общинах свой, однако с течением времени, начиная, вероятно, с талмудической эпохи складывается корпус, принятый нами сегодня.

            В чем смысл ѓафтары? Является ли она случайным дополнением к недельной главе? Почему конкретный фрагмент из Пророков мы читаем в сочетании с этой, а не с какой-либо иной недельной главой, ведь далеко не всегда дано понять логику предков, стоя на плечах которых, мы, карлики, способны иногда увидеть то, что они не видели. Единение недельной главы с ѓафтарой сообщает тексту недельного чтения особый статусный смысл, поскольку именно фрагменты, избранные для недельного чтения, — наиболее укоренившиеся в памяти читателей. Одной из задач такого недельного мега-текста является утверждение непрерывной традиции.

            В большинстве современных ашкеназских общин во время публичного чтения Торы читается шестнадцать фрагментов из книги Иеяшаяѓу. Что крепче всего оседает в памяти человека? От случая к случаю читаемый текст или регулярно с детства слышимое в синагоге? Ответив на этот вопрос, ответим и на другой: о значимости пророчества в еврейском сознании. Откройте любую книгу по иудаизму, отыщите раздел ссылок, определите частотность ссылок на Иеяшаяѓу.

И христиане во время молитв читают священные тексты, среди них — из Ветхого Завета. Немало фрагментов литургического чтения — из пророка Исайи. Интересующихся мы, разумеется, отсылаем к источникам более авторитетным.

И Бога глас ко мне воззвал

            Начав книгу о пророке Иеяшаяѓу, не раз процитировав Писание, мы, на что наверняка обратил внимание читатель, почти не цитировали самого пророка. Ответ прост: не так легко из шестидесяти шести глав великого текста, из 1291-го стиха выбрать несколько «самых-самых» слов, с которыми решаешься обратиться к читателю.

            Вначале об имени Всевышнего. Всемогущий Господь — по-русски принято передавать Саваоф, словом ничего не говорящим читателю. На иврите это имя Господа самым непосредственным образом указывает на Господа-Воина, Всесильного Господа. «Свят, свят, свят…» — фрагмент третьего стиха 6-ой главы Иеяшаяѓу, где рассказывается о видении. Пророк видит Господа, сидящего на престоле; пред Ним — срафим (серафимы), один к другому взывающие: «Свят, свят, свят…» Пророк сознает: его уста нечисты. Но один из срафим горящим углем касается его уст, возглашая: «Прегрешенье снято твое, твой грех искуплен» (6:7). Стихи из этой главы — вероятно, самые известные из всего пророчества. На протяжении веков к ним многократно обращались религиозные и нерелигиозные мыслители. Среди них — великий поэт:

Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, —
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.
Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он.
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он, —
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».

            Не дерзая вслед за пророком увидеть Бога, Пушкин «опускает» действо с Господних небес на землю. Вместо небес — пустыня, вместо видения Господа — Его голос. И здесь, на пустынном перепутье разворачивается мистерия обращения человека, томимого жаждой духовной, в пророка.

            А теперь — еще один характерный пример бытия пророчества Иешаяѓу в еврейской литургической традиции. Суббота, предшествующая Девятому ава, дню поста, дню скорби по разрушенным Храму и Иерушалаиму, как и несколько других в годичном цикле, — особая, имеющая свое название: Хазон, что можно перевести как Видение, но лучше — Пророчество. В эту субботу в качестве ѓафтары читают первую главу (обычно без четырех последних стихов) Иешаяѓу, а свое название суббота получила по первому слову пророчества. При выборе текста перед мудрецами стояла задача эмоционально-психологической подготовки молящихся к переживанию жизни, озаренной светом надвигающейся катастрофы, трагедии, вечностное измерение которой было осознано современниками, полагавшими, что их утрата станет утратой всех, их сегодняшняя утрата станет утратой вечной.

            В субботу, предшествующую Девятому ава, всегда читают недельную главу Слова (Дварим, начало одноименной книги Учения). Эта книга — предсмертная речь Моше, его завещание, его пророчество, предсмертная речь человека, сознающего, что он, долгие годы ведший народ Израиля в страну Израиля, туда не войдет. Что может быть трагичнее? Однако «нерв» предсмертной речи практически не ощутим: ни драматизма, ни патетики. Сухой пересказ важнейших событий в пустыне. Констатация фактов. Совсем иное — ѓафтара: патетические обличения (грешное племя, народ, от вины согбенный, семя злодеев, дети преступные, 1:4), не разлад — но разрыв со Своим народом, чьи жертвы Господу ненавистны (там же 14).

            Девятое ава стало «порогом» еврейской вечностной истории. После разрушения Храма еврейство должно было или умереть или возродиться  исключительно в новых формах. Девятое ава — водораздел, врачующий шрам на вечности еврейства. Возможно, именно этот фактор стал одним из решающих в «прикрепленности» недельной главы Слова к Девятому ава, ведь одноименная книга  Учения — это книга «порога», последнее слово в пустыне, за которым — новое слово нового национального лидера. Если народ пустыни — это народ Моше, то народ «после пустыни» — это народ Иеѓошуи сына Нуна, миссия которого — завоевать Эрец Исраэль, где, по слову Иешаяѓу,

            Этими скрижальными словами мудрецы решили завершить ѓафтару субботы Хазон. Вот почему последние четыре стиха 1-ой главы пророчества были оставлены не процитированными. С тем, чтобы во всю мощь прозвучало: Справедливость (правосудие) и Праведность — краеугольные камни иудаизма, которыми определяется вклад в мировую цивилизацию маленького народа крошечной страны Иеѓуда, давшей миру Иешаяѓу.

Иешаяѓу: стих первый

            Вероятно, с этого надо было б начать. Но выстроилось иначе, и только сейчас — о первом стихе пророчества, стихе-заглавии, или, как принято в таких случаях говорить, надписании:

            Заглавие традиционное. Трудно сказать «привычное», потому что Иешаяѓу всего второй в «списке» письменных пророков. Кроме того, вероятней всего, этот стих принадлежит не ему самому. Почти все письменные пророчества содержат в первом стихе подобную информацию. В первом стихе Амоса, пророчествовавшего одновременно с Иешаяѓу в Израиле, северном царстве, также сообщается о тех, в царствование которых ему выпало жить.  Но не говорится об отце — может, ввиду его более низкого социального статуса, чем у отца Иешаяѓу? Вместо этого сообщается, что Амос — из скотоводов в Текоа (поселение в Галилее, Амос 1:1), и к именам царей, обозначающих время, добавляется: «за два года до землетрясения» (там же).

            Возвращаясь к Иешаяѓу, начнем с «карты» времен, помня: у пророков свои представления об эпохах. Даже принято говорить о praeteritum propѓeticum — прошедшем пророческом, т.е. о таком прошлом (в грамматическом смысле), которым говорится о будущем. К нему прибегает пророк с целью сделать максимально достоверным и убедительным свой взгляд на то, что произойдет. Эта форма часто встречается у Иеяшаяѓу.

             Время жизни и время пророчества Иеяшаяѓу указаны предельно точно. Имя царя было известно всем от мала до велика, оно было обозначением не только «раньше-позже», но и «хороший-плохой», «мудрый-глупый»; не случайно во многих культурах имя властителя зачастую сопровождалось прозвищем. Все цари, упомянутые в пророчестве, — властители Иеѓуды, государства, возникшего после смерти царя Шломо (Соломона) в 927 г. до н.э., когда десять колен образовали северное царство — Израиль. Южное царство Иеѓуда просуществовало свыше 300 лет. Оно было уничтожено Бавелем (Вавилоном) в 586 году до н. э. Это царство со столицей в Иерушалаиме включало в себя земли колена Иеѓуды и половину колена Биньямина. На протяжении сосуществования два еврейских царства почти неизменно враждовали друг с другом, заключали с иноземцами союзы один против другого и нередко воевали. Цари Иеѓуды, при которых выходцу из знатной иудейской семьи Иеяшаяѓу, родившемуся в Иерушалаиме около 765 года до н. э., довелось жить, исключением не были.

            Царь Узияѓу (Озия, Азария) — десятый иудейский царь из дома Давида, царствовал 52 года. Он был благочестивым и богобоязненным царем, удачно воевавшим с окрестными народами, укрепившим Иерушалаим, имевшим постоянное, хорошо вооруженное, оснащенное метательными снарядами войско. Умер 68-ми лет от проказы, постигшей его, как говорится в ТАНАХе, за гордыню, за то, что посягал на служение в Храме. Считается, что именно в его царство, около 747 г. до н.э. началось пророчество Иешаяѓу.

            Царь Йотам (Иоафам), сын Узияѓу, на царствование которого приходится начало активной пророческой деятельности Иешаяѓу, считавшего царя благочестивым, относительно благополучно царствовал 16 лет. При его царствовании Храм в Иерушалаиме и сам город ощущали заметную царскую поддержку.  Успешно воевал с соседями. Отказался принять участие в антиассирийской коалиции, которую образовали Израиль и Дамасское царство.

            Царя Ахаза, сына Йотама, который, как и его отец, отказывался вступить в антиассирийскую коалицию, ее участники решили силой свергнуть с престола. С этой целью армия израильтян и арамейцев двинулась на Иерушалаим, осадила его, но штурмом взять не смогла. Пока враги грабили страну, царь из осажденного города посылает властителю Ашура (Ассирии) просьбу о помощи и богатые дары. Дары были приняты. Просьба услышана. На протяжении  нескольких лет ассирийцы ведут успешные войны против врагов Иеѓуды, результатом чего стало отпадение от Северного царства ряда территорий. Население захваченных земель было в духе времени угнано в Месопотамию, а на оставшееся наложена дань. Отношение пророка к царю Ахазу негативное, поскольку при нем  получили расцвет языческие культы.

            Царь Иехизкияѓу считается одним из лучших в династии царя  Давида. При его воцарении Иеѓуда платила Ашуру дань, всё находилось в состоянии упадка. Воспитанный под влиянием идей Иешаяѓу царь восстановил богослужение в Храме, искоренил языческие культы, как бы воскрешая Завет с Всевышним, торжественно отпраздновал Песах. Царь Ашура Санхерив, недовольный отпадением Иеѓуды, отправился в поход, обложил Иерушалаим, но совершилось чудо: в последнюю минуту осаждающие умирают. Царь с остатком войска бежит. Сведения об этом походе сохранились и в ассирийских клинообразных надписях. С историей царя Иехизкияѓу связан и рассказ о чудесном передвижении тени солнечных часов на десять ступеней назад в знак его выздоровления от болезни.  Внутренние смуты в Ашуре сделали последние годы царствования Иехизкияѓу спокойными. Этим он воспользовался для укрепления и обустройства царства.

            А теперь — о карте географической. На севере Иеѓуда граничила с Израилем. Граница проходила недалеко от Иерушалаима. На юге, чуть южней иудейского города Беер-Шева была граница с Эдомом. На востоке, на берегу Мертвого моря располагалось государство Моав. А с юго-запада с Иеѓудой враждовали плиштим (филистимляне).

            Вероятней всего всю свою жизнь пророк провел в Иерушалаиме, вряд ли надолго и далеко отлучаясь. В первом стихе текста говорится «пророчествовал», что можно перевести и как «провидел (хаза). Этим словом «сегодняшнее» размыкается, устремляясь в будущее, в события, физическим современником которых пророк быть не мог. Это побуждает исследователей говорить о книге Иешаяѓу как компиляции текстов нескольких авторов. Главные — Иешаяѓу, живший при четырех царях, автор первых 39 глав и так называемый «Второисайя», пророчествовавший во время и после Вавилонского пленения, автор двадцати шести последних глав книги. Как бы то ни было, даже если принять, на, так сказать, научную веру, что у книги два автора, не устаешь удивляться цельности текста.

            Созданный на крошечном пятачке времени и пространства, текст выявил удивительную жизненную энергию, завоевывая эпохи и страны, прокладывая в сопредельных культурах вымощенные образностью Иешаяѓу дороги. Этим завоеванием и определяется феномен Второисайи. Созданное по образу и подобию Иешаяѓу отбиралось временем, переписчиками, читательскими потребностями и вкусом из гораздо большего числа текстов «по образу и подобию», чем вошло во вторую, «утешительную» часть пророчества. Большая часть этих текстов до нас не дошла. «Осколки» литературы этого рода сохранились в более поздних текстах. «Исайятворение» не могло согласиться с незавершенностью жизни пророка, наделив его мученической смертью в одном из апокрифов, ведь она всегда «поднимает» уровень значимости (так и хочется сказать: занимательности) с древних времен вплоть до сегодняшних дней. Один из апокрифов — написанное на латыни «Вознесение Исайи», оригинал которого, как полагают, восходит к иудейской сектантской литературе 2-1 вв. до н.э. Между оригиналом и латинским вариантом, надо думать, была коптская и греческая версии, последняя была распространена во 2-4 вв. среди гностиков. Ой ли, так ли, но надо ясно представить, что мы имеем дело с мощным явлением по имени Иешаяѓу, вычленить из которого самого Иешаяѓу, во-первых, затруднительно, во-вторых, бесперспективно.

            «Вознесение Исайи» сообщает читателю то, что он безуспешно хотел найти в каноническом тексте. Царь, его сын и собравшиеся со всех мест пророки и сыновья пророков становятся свидетелями акта пророчества-вознесения: «Глаза Исайи были открыты, уста же были закрыты, но дыхание Духа пребывало с ним». Ангел не сообщает пророку имени своего, как это было с «противником» праотца Яакова-Исраэля, но, в отличие от него, берет Иешаяѓу за руку (коль скоро тот желает вернуться назад, в свое тело) и начинается восхождение, во время которого пророк видит войну дьявола. И далее (с однообразием, свойственным подобным мистическим текстам) сообщается о восхождении с одного уровня на другой: от первого неба до седьмого, на котором, как и положено христианскому мистическому опусу, «восседает Небесный Отец с Его единственным рожденным Сыном». Иешаяѓу была показана книга, написанная письмом «не нашего мира» (вспомним: Возьми большой свиток// и напиши на нем человечьим письмом, 8:1), в котором были записаны дела Иерушалаима, все дела людские, в том числе, самого Иешаяѓу. Пророк видит ангела, нисходящим и восходящим по семи небесам Господа, слышит его слова: «Ты видел то, что не познал ни один сын плоти, чьи глаза не могут видеть, а уши не могут слышать. И не может этого познать сердце человеческое, сколь многое Бог приуготовил для всех, кто любит Его… Возвратись в свое одеяние до того времени, пока твои дни не будут исполнены, и тогда ты придешь сюда».

            О первом слове первого стиха первой главы Иешаяѓу скажем в жанре переводческой ремарки. О пророке Иешаяѓу сына Амоца говорится, что он хазон хаза. Напрашивающийся перевод: «видение видел». Заметим, расположенные рядом однокоренные слова в иврите вообще, библейском в частности, вещь нормальная. В отличие от русского языка, где такое столкновение недопустимо. Так что переводчику танахического текста необходимо своего читателя «приучить» к такого рода повторам, сперва, разумеется, эту особенность объяснив. Но проблема в том, что и существительное, и глагол в русском языке имеют явное значение одномоментности. «Видение» — это ведь здесь и сейчас. «Видел» — когда-то, не долго. Значение же хазон хаза явно иное: смотрел долгое время, смотрел, будущее прозревая, к чему ближе: «Пророчество … что пророчествовал».

            Итак, «Пророчество Иешаяѓу сына Амоца, что пророчествовал о Иеѓуде и Иерушалаиме»

Город: площадь, улица, дом

            Большая часть населения Иеѓуды во время Иешаяѓу проживала в городах, самым значительным из которых была столица.  В ней пророк родился и прожил всю жизнь. Иерушалаим, город Храма, место пребывания царей, был обнесен стеной высотой до двенадцати метров, толщиной в два и более (иногда — до семи) метров, стеной, сложенной из нетесаных камней. Над стенами возвышались квадратные башни. Часто городская стена служила задней стеной дома, к ней пристроенного. Общественные здания находились в центре города или у городских ворот, по обеим сторонам которых располагались помещения  для стражи и для сборщиков пошлины. У ворот — площадь, где возглашались указы царя, там место суда, место, где заседают старейшины, там же место речей и пророчеств. От городской стены к центру располагались дома, разделенные узкими земляными улочками, прибитыми ногами людей и копытами животных. Канализации не было. В будний день в городской толчее было «тесно» от шума: людских голосов, криков скота, но громче всего звучали домашние мельницы, которые чаще всего мололи ячмень.

            Жилой дом содержал ряд хозяйственных помещений: хлев, склад, место работы ремесленника, кухню, где владычествовала женщина. Большую часть дня из всех домов раздавался привычный для человека с рождения звук жерновов. Это утомительное и надоедливое занятие было уделом рабынь и вдов: горе дому, в котором сама хозяйка мелет муку. Среди прочих бед, которые предрекает пророк поверженной, опозоренной «дочери Бавеля» то, что она сама будет молоть муку (47:2). Занятие это было не только тяжелым, но — унизительным. Ослепленный, окованный цепями Шимшон (Самсон) был посажен в дом узников, где он молол (Судьи 16:21).

            Блюда, мелкие и глубокие, миски с ручками, в которых еда подавалась; горшки и котлы с округлым дном, в которых варилась; кадки, кувшины, в которых продукты хранились; небольшие кувшины с носиками, в которых хранились и подавались жидкости; изящные кувшинчики, в которых хранились благовония и притирания; масляные светильники — всё это было из глины. Когда удача археологу улыбается и он нападает на древнюю помойку, его взору предстает истинный музей керамики, не декорированной, простой, иногда имеющей красное шлифованное покрытие, и особенно редко «импортная» великолепно декорированная, которая завозилась с Кипра и из Финикии.

            Задняя часть дома обычно была единственным жилым помещением. Стены — из необожженного кирпича, пол — земляной или из глины. Маленькие зарешеченные окна. В зажиточных семьях над жилой комнатой иногда возводился второй этаж, подобный тому, которую возводят для пророка Элиши (Цари 2 4:10). Там ставят постель, стол, стул и светильник. Причем такая меблировка была уделом отнюдь не всех: бедные спали на голом полу, завернувшись в одеяла.

            Высокое общественное положение Иешаяѓу диктовало условия жизни. Вряд ли богат, но, наверное, в его доме был и второй этаж, с крыши которого стекала дождевая вода, попадавшая в водосборник: во всей стране воду ценили, тем более что ее надо было носить в керамических кувшинах от источника. А тут сама в дом попадает. В Иерушалаиме холода не редкость, тогда жилое помещение отапливали, наполняя жаровню углями. Особенной частью дома была крыша, где не только сушили белье, но и купались (царь Давид увидел Бат Шеву, Вирсавию, на крыше), ставили шалаши для гостей, а в праздник Сукот — суку (шалаш). Возможно, какие-то из речей Иешаяѓу были произнесены с крыши дома. 

            Наряду с «обычными» домами среднего класса и жилищами бедняков в Иерушалаиме был район коѓенов (жрецов), располагавшийся невдалеке от Храма (непременной принадлежностью этих домов был бассейн для ритуального омовения), и район богачей, царских чиновников и торговцев. Внутренние стены богатых домов были оштукатурены, иногда обшиты кедровым деревом.

            Царским попечением возводились и содержались конюшни, склады продовольствия. Царь должен был всегда быть готовым к войне, а город — к осаде, потому особое внимание — водоснабжению: строительству водоводов и накопительных цистерн. Самым известным водоводом был высеченный в скале, по которому вода поступала в город из источника Гихон. В 1880 г. на стене туннеля, по которому поступала вода, была обнаружена надпись: «Прорытие канала. И вот история прорытия канала. И еще... кирка против кирки. И когда оставалось еще три локтя (1,2 м.), послышались голоса землекопов, кричащих друг другу, кирка против кирки. Тогда вода из источника была пущена в бассейн на расстоянии 1200 локтей (480 м.), и над головами землекопов было еще 100 локтей (40 м.) скалы». Интересующимся: сегодня по этому каналу можно пройти. Летом — не замочив ног. Дождливой зимой — иногда промокнув до нитки. Уж не взыщите.

            Многие горожане весной до осени переселялись в наследственные уделы — поля, виноградники. Выращивали зерно, давили вино, производили оливковое масло, пасли стада, что обычно было уделом младших или наемных работников. (Пророк Шмуэль приходит в Бейт Лехем, в дом Ишая. Он должен, получив знак Господа, избрать и помазать на царство его сына. Все сыновья проходят перед пророком, но Господь знак не дает. В семье есть еще один сын — самый юный, рыжий Давид, которого нет дома, он пасет стадо. За младшеньким посылают, он и избран Всевышним на царство.) Пастушество в те времена было делом небезопасным: пастухов и стада подстерегали хищники (львы и медведи) и грабители.

            Со временем, конечно, во владении землей происходили и перемены: мелкие хозяева разорялись, крупные богатели. Унаследовавший от своих предшественников, в первую очередь, от пророка Амоса стремление к социальной справедливости (не случайно его называет предтечей социалистов нового времени) пророк Иешаяѓу бросал обвинение: «Горе вам, с домом дом единящие, с полем поле соединяющие,// не останется места — одни будете жить на земле (5:8).

            Ели в те времена обычно два раза: днем, около полудня, во время «обеденного перерыва» в работе и ближе к сумеркам. Главная трапеза была вечером. В обычные дни мясо не ели. Пророк Амос обрушивает проклятья на головы роскошествующих женщин Шомрона (Самарии), питающихся телками и ягнятами с кормовых лугов. Основным блюдом была ячменная каша или поджаренный ячмень, молоко и продукты из молока, овощи, фрукты, оливки и оливковое масло; незаменимым продуктом, в дороге в особенности, был сушеный, спрессованный в лепешки инжир.

(Продолжение следует)