Топографические разметки "La Divina Commedia"

 Что об устройстве вселенной писал сам Данте в трактате «Пир», который предшествовал работе над «Комедией»? Научные представления и идеи, изложенные в нем, войдут впоследствии в космологию «Комедии». В этой части речь пойдет о вселенной, о влиянии на «Пир» «Утешения философией» Боэция, о принципе 4-х частного толкования, о девятой небесной сфере, которая уже в «Пире» предстает Перводвигателем небес и о планетной модели Аль-Бетруджи, астронома XIII века из Севильи.

   

I. К ТОПОЛОГИИ  КОСМОСА ДАНТЕ

5.  Данте о вселенной по материалам трактата «Пир».

Данте, «Пир» (II, канцона первая)

   «Пир» и «Утешение философией»Боэция. Беатриче и мадам Философия. Данте работал над «Пиром» (Convivio) предположительно с 1303 по 1306 год, в период сильнейшего увлечения философией. Сочиняемый стихами и прозой, труд этот во многих отношениях носит следы литературного эксперимента, создания собственного аллегорического измерения. С 1306 года Данте уже начинает писать «Комедию» только терцинами, а в 1307 году «Монархию» только прозой, оборвав работу над «Пиром» на четвертом трактате из предполагаемых пятнадцати. «Монархия», где он размышляет над принципами построения социально благополучного общества, и развивает терминологию Аверроэса о «возможном» и «активном интеллекте», и станет его вкладом в традицию философских учений о Государстве, идущую от первых мыслителей к социальной философии нового времени. «Пир», - интересен теми сведениями о космосе, которые сразу же войдут во вселенную «Комедии», и поэтому было бы естественно, их сгруппировать и попробовать увидеть основные источники Данте.  

       К философии Данте обратился после прочтения диалога Марка Туллия Цицерона «О дружбе» и «Утешения философией» Боэция. Ангелов, движущих небо Венеры, он уподобляет «Боэцию и Туллию, которые направили меня сладостью своих речей на путь любви, то есть на путь изучения благороднейшей дамы Философии» («Пир», II,15). В этих книгах находящийся в изгнании Данте нашел «не только лекарство от моих слез, но также списки авторов, наук и книг», и как он пишет: «стал ходить туда, где она <философия> истинно проявляла себя, а именно в монастырские школы и на диспуты философствующих. В короткий срок, примерно в течение тридцати месяцев, я стал настолько воспринимать ее сладость, что любовь к ней изгоняла и уничтожала всякую иную мысль». К тому, что станет для Данте затем «философским пиром», поначалу привела сама потребность как-то отвлечься от постигших его бед, так что в качестве нектара «философского забытья» он употребил известную книгу Боэция, «Утешение философией»:

 «как только я утерял первую радость моей души, о которой упоминалось выше, меня охватила такая тоска, что всякое утешение было бессильно. Однако через некоторое время мой ум, искавший исцеления, решил, убедившись в бессилии уговоров, как собственных, так и чужих, вернуться к тому способу, к которому прибегали для утешения многие отчаявшиеся; и я принялся за чтение книги Боэция, известной лишь немногим, которой он себя утешил, пребывая в заключении и будучи всеми отвергнут» (Пир, II,12) (1).

    Как и большинство философских сочинений средневековья, «Пир» «стремится» стать энциклопедией, хочет он того или не хочет, поскольку сумму разнообразных научных знаний, начиная от астрономии и заканчивая риторикой, автору оказывается важнее не столько понимать, сколько связывать между собой, в отличие от той же книги Боэция, планомерно решающей проблему воли и предопределения. «Утешение» написано диалогами, «Пир» монологичен, а роль диалога с Философией заменяет в нем глубокий смысл канцон, который требуется тщательно истолковывать. (Первые две канцоны написаны еще во Флоренции). И тем не менее влияние литературной манеры «Утешения», отдельных его тем на «Пир», легко выявляется, как и значимость главной темы, - Фортуны и воли человека, - для Данте, в это время совершающего один важнейший жизненный выбор за другим. 

    Многое их сразу объединяло. Боэций во время написания «Утешения», и Данте сочиняющий «Пир», - это политики, потерпевшие fiasco (2). Боэций, будучи обвинен в измене королю, находился в тюрьме, Данте официально изгнан из Флоренции. И тот и другой честно служили идеям Рима, - Данте идеологически, желая всемирного государства с центром в Риме, и воспевая особую миссию Рима, Боэций – будучи римским консулом при остготском короле Теодорихе, назначившем его в 522 году на пост «наставника должностей», то есть фактически первым министром. Написан «Пир» в жанре прозиметрума, полупрозой-полустихами, как и ранняя «Новая жизнь», где сонеты окружал литературоведческий анализ. В «Пире» канцонам придается философский комментарий. К этой же форме принято относить и «Утешение философией»(3), но кажется, точнее, будет увидеть в книге Боэция более смешанную древнеримскую сатуру (лат. satura, - «окрошка из стилей»), у Боэция два десятка одних только стихотворных размеров. «Пир» полон той же высокой риторикой Боэция, под которой, как под высокими буками, столь утешительна тень лиризма. Первая тема Боэция, в которую собственно встроена у него философия, –  явление Философии и речи ее, возрождающие дух отчаявшегося Боэция счастьем постепенного нахождения подлинного смысла, - повторяется у Данте. Но если у Боэция Философия, - «просто» богиня, у Данте, как писателя куртуазной эпохи, она предстает в усложненном образе Прекрасной Дамы, получает и вполне божественного посредника, Амора, и вполне земной прообраз. Данте практически влюблен в законченную строгость философских идей, отрезвляющих, влекущих рассуждать. В «Пире» мы не найдем ни развернутой критики, ни той иронии, с какой он в той же «Комедии», в самый неожиданный момент, начинает подсмеиваться над своими персонажами («скажу, что порицать хуже, чем хвалить, хотя и того и другого делать не следует» (I, 2)). Как тот, кто скорей спешит поделиться важными открытиями, он сообщает разнообразные научные факты, пишет об ангельском мире, цитирует Аристотеля, все это особенно важно в этот первый период изгнания (в который он еще не оставляет довольно активной дипломатической работы), и свое философское увлечение, как поэт, он воспринимает всей душой, как любовь, но любовь иную, чем прежняя. Действительно, на смену Прекрасной Даме, - Беатриче, - оставившей этот мир почти 10 лет назад, приходит не менее, а возможно более возвышенная любовь к истинной природе вещей. «Пир» на треть состоит из авторских отступлений, в которых Данте оправдывает столь ответственный шаг, сомневается в нем (означающий еще и смену акцента в работе над словом с выразительности на убедительность), извиняется, ищет аргументы, вспоминает Беатриче, и наконец, преодолевает все сомнения, дерзая написать внушительный философский трактат. В «Пире» Данте окрылен, а не просто утешен, увиденными философскими дарами:

  «Здесь надо помнить, что дама эта — Философия; она поистине — дама, исполненная сладости, украшенная благонравием, удивительная своим познанием, прославленная своей щедростью», «Глаза этой жены — ее доказательства, которые, будучи направлены на очи разума, влюбляют в себя душу, освобожденную от противоречий. О вы, сладчайшие и несказанные видения, мгновенно пленяющие человеческий ум и появляющиеся в очах Философии, когда она беседует с теми, кто возлюбил ее!» (II, 15).

      В «Комедии», - Беатриче встретит Данте словами горькой обиды и упрека, из-за этой интриги с философией (Чистилище, XXXI). Но и Боэция, отошедшего от философских представлений, явившаяся ему в тюрьме «целительница» Философия отчитывает примерно теми же словами. Сравним эти места у Боэция, и у Данте:

    <Философия> «II. — Но сейчас время для лечения, а не для жалоб,—сказала она, и, устремив на меня внимательный взор, воскликнула: — Неужели это ты! Ты, которого я вскормила своей грудью, молоком своим, чтобы ты обрел мужество и силу духа? Ведь я дала тебе такое оружие которое помогло бы тебе сохранить непоколебимую стойкость, если бы ты только сразу же не отбросил его. Не узнаешь меня? Что молчишь? Безмолвствуешь от стыда или от изумления? Я бы предпочла стыд, но чувствую, что ты поражен изумлением,— Когда же она увидела, что я не просто молчу, а совершенно утратил дар речи, легко коснулась рукой моей груди и сказала: Никакой опасности, он страдает летаргией, обычной болезнью расстроенного ума. Он ненадолго забылся, но легко придет в себя, раз он был знаком со мною прежде. Чтобы он смог [это сделать], мы немного протрем ему глаза, затуманенные заботами о бренных вещах. Сказав так, она осушила мои глаза, наполненные слезами, краем своей одежды, собранным в комок» («Утешение философией», книга 1,глава II).

  <Беатриче> «Ты, ставший, у священного потока, - \Так, речь ко мне направив острием, \Хоть было уж и лезвие жестоко,  \Она тотчас же начала потом, - \Скажи, скажи, права ли я! Признаний \Мои улики требуют во всем. \...\ Ответь мне! Память о годах печали   \В тебе волной еще не сметена". \Страх и смущенье, горше, чем вначале,   \Исторгли из меня такое "да",  \Что лишь глаза его бы распознали. \ …\И ослабевший голос мой затих, \В слезах и вздохах, посреди дороги.  \Она сказала: "На путях моих, \Руководимый помыслом о благе, \Взыскуемом превыше всех других, \Скажи, какие цепи иль овраги  \Ты повстречал, что мужеством иссяк \И к одоленью не нашел отваги?  \Какие на челе у прочих благ  \Увидел чары и слова обета,  \Что им навстречу устремил свой шаг?" \Я горьким вздохом встретил слово это  \И, голос мой усильем подчиня,  \С трудом раздвинул губы для ответа. \Потом, в слезах: "Обманчиво маня,  \Мои шаги влекла тщета земная,    \Когда ваш облик скрылся от меня". \И мне она: "Таясь иль отрицая,   \Ты обмануть не мог бы Судию,  \Который судит, все деянья зная.. \...\С моею смертью, что же в смертной доле  \Еще могло к себе привлечь твой взгляд?   \Ты должен был при первом же уколе  \Того, что бренно, устремить полет  \Вослед за мной, не бренной, - как дотоле. \Не надо было брать на крылья гнет,   \Чтоб снова пострадать, - будь то девичка   \Иль прочий вздор, который миг живет… \Так я стоял. "Хоть ты скорбишь, внимая,  \Вскинь бороду, - она сказала мне. - \Ты больше скорби вынесешь, взирая».

    Вот эти «песнь сирен», «чары», «девичка» и «слова обета», к которым Данте «устремил свой шаг», и есть состав его измены. Беатриче говорит трижды, но не Данту, а как бы совершая шаги к самой возможности разговора между ними. Сначала она говорит ему, но сквозь покров, затем она отвечает ангелам, молящим его простить, и наконец, когда Данте вполне раскаивается, Беатриче заговаривает с ним. В ключевой момент своей обличающей речи, когда вся правда уже объявлена, она требует пристыженного поэта взглянуть на нее, это и есть первый взгляд Беатриче, сбивающий при этом Данте с ног от полученной силы «укора», взглядом она сражает двуличного «Зверя», и Данте, возненавидевший в этот миг все мирское и обессилевший, становится готов к погружению в очищающие воды Леты. 

   Обе Дамы упрекают своих рыцарей в изменах. И Данте и Боэций, поражены и изумлены, оба нуждаются в изменении взгляда и самого зрения, - Беатриче заставляет Данте смотреть ей в глаза, Философия протирает глаза «забывшемуся» Боэцию, чтобы тот смог увидеть, что сказать. Боэций изменил Философии, погрузившись в пучину мирской политики, Данте – изменил Беатриче во многом, в том числе избранием философии Дамой своего сердца. («Комедией», самим созданием ее, Данте утвердит единственность Беатриче, - он как бы уходит с нею и от философии «Пира», и от мадам Философии). Речь Боэциевой «Философии», после обличения и возвращения «заблудшего», прекрасна, – по всем главам развивается ее длинный свиток. Также и небо «Рая» в «Комедии», одно за другим, - показывается ему во взоре Беатриче. Но, возвращаясь к «Пиру», - когда дама, утешающая Данте после разрыва с Беатриче, практически оказывается дамой Философии Боэция, и открывает Данту свои истины с той же стороны, что и ему, - со стороны центрального положения идеи Блага и этической системы, - это не просто влияние, это попытка продолжения философии «Утешения». Так связывается этот узел Прекрасных Дам, прекрасных книг и открытий поэтических судеб. 

   Тем не менее, сделав предметом канцону и не давая слишком задерживаться читателю на философском содержании, Данте остается поэтом, выдерживая дистанцию между философией, - и собой. Так, о Вселенной он пишет во II трактате с позиции планеты Венеры,  неба Риторики и поэзии, чьи двигатели, Цицерон и Боэций, великие римские риторы, открывают ему весь космос. Каждый трактат представляет собой канцону и ее последовательное толкование (кроме первого, вступительного). И Данте, разъясняя части канцоны, все время как бы упражняется в четырехчастном толковании, демонстрируя метод.

       Например, учение об ангелах движущих планету Венеру, которое автор только что излагал как существующее, он объявляет вдруг вымыслом, истинным же, - «истолкование ее <канцоны> вымышленного, то есть буквального,  смысла» через аллегорию. А примером аллегорического, но истинного значения строки канцоны: "Другую даму должен я хвалить…" (II.15), - служит, как он требует понимать, представление о «сострадательной даме» в идеальном, а не земном женском облике. «Изучив их <Боэция и Цицерона>,  я  правильно рассудил,  что философия, госпожа  этих авторов, повелительница  этих наук и книг, - некое высшее существо». Другими словами, те образы канцон, где земная женщина становится Дамой, провозглашаются истинной аллегорией, а учение о небе и вселенной, - «буквальным вымыслом», как бы вторичной аллегорией. Лирический мотив, и учение о мире действительно имеет смысл развести на разные уровни аллегории, реальные каждый по себе, но Данте, обозначая один из них вымыслом, а другой истиной, не только смешивает и соподчиняет их, выводя на первый план саму канцону, он лишает эти планы реальной определенности. Ведь, если ангелы и небо, которое они крутят, - вымысел, а «сострадательная дама», - идеальная Философия, почему эта дама говорит неправду? Вся лаборатория уровней канцоны выглядит поэтому, как поиски многоступенчатой стилистики, и возможно, что в связи с разочарованием в ней, Данте прекратил работу над «Пиром», одновременно начав другие свои вещи.

     С другой стороны, в «Пире», как и в «Новой жизни», Данте продолжил испытание возможностей литературы на народном (итальянском) языке, но теперь на широчайшем энциклопедическом и терминологическом материале. Нет, он никогда не стремился к языковой революции, при всей любви к родной речи, которую постоянно, почти физически ему требовалось слышать и слушать, хотя бы на улице, он признавал совершенную готовность латыни к выражению слов, мыслей и понятий («латинский язык открывает многие мысли, которые народный выразить, не способен» (I, 3), или там же: «народный следует обычаю, а латинский – искусству»). Он даже называет латынь «прекрасной», но он приходит в страшный гнев на тех «злонамеренных», презирающих свою родную речь, и находит в подобном отношении сразу «пять мерзостных причин» (I, 11). Данте хочет народное наречие хотя бы подтянуть к латыни, поставить неподалеку от нее. Уже и сеньоры перешли на него, не желая изъясняться по латыни. Этому-то Данте и посвятит все свои силы. Первый трактат «Пира» - о «хлебе», которым он собирается в дальнейшем угощать на философском «Пиру»: «пусть и те и другие примут мое угощение вместе с тем хлебом, который позволит им и отведать его и переварить» (I, 1). Хлеб этот, который всегда «вместе» с пирующими, которым «угощают», и даже «насыщают» –  не ради хлеба, а ради иного (знания, счастья), - есть неустанность насыщающего слова, есть та ткань слова, которая и слита со своим сообщением и отделена от него. В этом есть почти лингвистическое чувство всеобщности языка и языкового смысла. Данте, как бы, подготоваливает реципиента, к восприятию текста. Выбран наилучший «хлеб», - разговор от первого лица («о себе самом»), и народный язык (что таит сразу три вопроса: «Один из них вызван опасением неподходящего выбора; второй – желанием быть щедрым; третий – природной любовью к родному наречию»). «Очищение хлеба», – есть уже доказательства сделанного выбора. Так, в избрании итальянского видятся свойства «добропоспешающей щедрости»: «даровать многим», «даровать полезное» и «делать подарок до того, как о нем просят» (II, 8), когда язык итальянский, как «ячменный хлеб», способен накормить многих, в отличие от латыни, вкуснейшего «хлеба пшеничного» (I, XIII). Вполне возможно, что в «Пире», чтобы выявить возможности научной прозы, составляемой на вульгате, сознательно был поставлен труднопроходимый барьер метода экзегезы священных текстов («…латинский язык оказался бы не подчиненным канцонам, но над ними главенствующим»). И судя по тому, что Данте вскоре начинает писать трактат о родном языке, «О народном красноречии», результатами размышлений на вульгате он остается доволен.

      Сам метод, излагается в самом начале трактата (II, 1), как описание принципа экзегетики священных текстов: «писания могут быть  поняты  и должны  с величайшим  напряжением толковаться в четырех  смыслах», - буквальном, аллегорическом, моральном и анагогическом, и в дальнейшем применяет его к смыслу канцон, получая своего рода собственную экзегетику. Таким образом, поэзию Данте снабдил мощным библейским аппаратом толкования, вопреки взвешенному мнению схоластов (4) о недопустимости библейской экзегезы в светской литературе, хотя бы потому, что буквальный смысл Евангелий описывает реальность, тогда как «слой» выделяемый в качестве буквального в литературном образе (например: «Та гора была, как грудь Рекрута, снарядом сваленного…», у Цветаевой), вовсе не должен преследовать реального описания, в подавляющем большинстве случаев. Стихи канцон «Пира» по настоящему нагружают смыслом лишь первый, буквальный уровень, из него процветают и метафора и действительность, остальные выделяемые уровни к поэзии ничего не прибавляют, даже аллегорическая глубина, проявляя картину в ином растворе, не пересоздает ее. Метод Данте не работает, или, во всяком случае, неэффективен, несмотря на подтверждение метода и в письме к Кан Гранде, как ключа, открывающего смысл «Комедии (все еще стоит проблема подлинности этого письма (5)); метод «повис» грузом на тексте, не столько открывая смыслы, сколько «уплощая» их. Но, сам поиск литературного метода извлечения и отслоения смысла, и обращение за этим к имеющейся библейской экзегетике, легко можно понять, в эти времена литература делала свои первые шаги, и не было создано еще ни критики, ни ее методов.

    В интересующем нас 2-ом трактате, толкуя первую часть канцоны, Данте пишет, что в ней он призывает ангелов, но для того чтобы лучше узнать кто они, следует обратиться к их занятию, - по управлению небес, и самим небесам. А сам переход к физическому устройству вселенной он называет буквальным значением смысла канцоны:

    «Итак, я говорю, что предлагаемая канцона распадается на три главные части. Первую из них составляет первая строфа: в ней некие интеллигенции, или, выражаясь более обычно, ангелы, призываются внимать тому, что я намереваюсь высказать. Эти ангелы управляют вращением неба Венеры и являются его двигателями» (II,2),  «надо знать, кого я призываю быть моими слушателями и число их, а также что это за третье небо, которое ангелы, по моим словам, приводят в движение. Прежде всего я скажу о небе, а затем уже о тех, к кому я обращаюсь» (II,3).

  О вселенной и порядке светил Данте рассказывает главным образом в 3 главе 2 трактата. В главах (II, 4-5) - об ангелах-движителях небес, а в последних (II,13) и (II,14) - о соответствии каждому небу определенной науки, поскольку наука крутится вокруг своего предметного центра, подобно небу. Здесь сосредоточены все основные суждения о космосе.

  Данте, «Комедия» (Рай, XXVIII, 70)

Девятое небо. «Кристаллическое небо» Перводвигателя.  В космологии «Комедии» девятое небо Перводвигателя, двигающего остальные небеса, займет место между сферой звезд и Эмпиреем. В средние века мнение о существовании девятой сферы за сферой звезд уже утвердилось, достаточно сказать, что Сакробоско (Джон Холливуд, 1195 - <умер 1256?>, - с 1221 г. профессор математики в Парижском университете), учил о девяти сферах в своем трактате «О Сферах» (1230 г.), ставшим учебником астрономии в университетах вплоть до XV века. Чуть ранее в Оксфорде, Роберт Гроссетест в одноименном трактате, «О сферах», учил, что 9-ая сфера Перводвигателя венчает собою космос (6). Вселенная Данте насчитывает девять небес, а не восемь, как у Аристотеля. К расхождению с Аристотелем в этом вопросе он относится  спокойно:

     «Итак,  я  утверждаю, что о числе небесных  сфер  и  об  их расположении многими  высказывались  различные мнения, хотя в конце концов  истина и была найдена. Аристотель,  опираясь  лишь на  древние  грубые мнения  астрологов, считал,   что  существует  только  восемь   небес,  из  которых  крайнее  и всеобъемлющее - то,  где находятся  неподвижные  звезды, а  именно  восьмое небо, и что вне его никакого другого нет. Далее, он считал,  что небо Солнца непосредственно  следует за небом  Луны, то есть находится от  нас на втором месте. Это  столь ошибочное  мнение всякий,  кто пожелает,  может  найти во второй книге  "О  небе и Вселенной", то  есть  во  второй  книге  о природе. Правда, Аристотель от этого отрекается в двенадцатой книге "Метафизики", где он  и  разъясняет,  что  всякий  раз,  когда  ему  приходилось  говорить  об астрологии, он следовал лишь чужому мнению» (Пир,II,3) (Этот «чужой», скорее всего, Евдокс (7), и речь идет о плодотворном участии Евдокса в занятиях Аристотеля астрономией).

      В «Пире» (II,13) Данте развернул и аллегорическую систему наук-планет, назначая планете по науке. Такая возможность происходит из того, что вращение планеты вокруг земли подобно вращению науки вокруг своего предмета. Так, к девятому небу Перводвигателя он приставил «Этику», которая, в итоге выполняет у него управляющую функцию всей земной жизни в целом, не только благонамеренной целесообразности наук. Но над всем, - в небе Эмпирея, - царит неподвижность вечной истины, священная наука Теология. (Показательно, что о стремлении Этики быть похожей и в пределе, слиться - с Теологией, как это будет в планетах, Данте здесь не пишет). Остальной космос Данте распределяет так: Грамматика у него соответствует Луне, Диалектика - Меркурию,  Риторика - Венере, Арифметика - Солнцу, Музыка - Марсу, Геометрия - Юпитеру, Астрология - Сатурну, и Метафизика с Физикой поделили невидимую и видимую части звездной сферы. Первые три учебных предмета составляют типичный Тривиум, остальные четыре Квадривиум, - это начальный и повышенный курсы светского образования в университетах (8). В результате, в «Пире», каждая планета имеет управляющего ангела, как своего двигателя, и науку-аналог. (Выдвижение из наук Этики сразу заставляет вспомнить деление философии в школе стоиков на логику-физику-этику. Этика там задавала направление от методов знания к знанию и умению правильно жить. Основание стоиками Этики на фундаменте Физики, когда ее законы те же что у космоса, а логика определяет им объекты, можно было бы проследить у Данте, каждая из семи учебных дисциплин в этом случае занимала бы место логики, но теология, конечно, «ломает» всю картину. Заканчивая тему стоицизма, следует отметить, что античный стоицизм с его всеобщей обусловленностью ходом вещей, каким-то образом схож с эпохой Данте, зараженной причинно-следственными схемами и лихорадочной рационализацией любого опыта, может быть, как первая и последняя реакции на Аристотеля). В литературе к тому времени уже давно сложилась традиция связывать планеты с науками, можно назвать аллегорическую поэму «Антиклавдиан» (1182) «универсального доктора» Алана Лилльского, написанную гексаметрами, представляющую энциклопедический свод знаний своего времени, где дана такая аналогия небес и наук.

   Интересно, что Данте, чтобы объяснить подвижность неба Этики, переходит на физический уровень и приводит физические доказательства подвижности физического Перводвигателя. А именно, в случае неподвижности 9-ой сферы, (которая в модели Бетруджи, как мы увидим, упорядочивает движение как сфер планет так и сферы звезд, вращаясь с суточным движением с востока на запад), значительная часть звездного неба должна будет скрыться с глаз наблюдателя. Поэтому Данте предполагает ее движение, но тогда непреложность и покой неба Эмпирея в общей системе, откатывается на следующий десятый уровень:

 «Кристальное  небо,  которое  выше было названо  Перводвигателем,  имеет очевидное  сходство с Нравственной Философией; в самом деле, согласно  тому, что говорит Фома  по поводу  второй  книги  "Этики",  Нравственная Философия определяет  для  нас  порядок других наук. Ибо,  как пишет  Философ в пятой книге   "Этики",  правосудие  определяет  изучение  наук  и  повелевает  не оставлять  уже изученное;  не  так  ли  и  названное  небо  своим  движением упорядочивает  суточное  обращение всех остальных, благодаря  чему  все  эти небеса  ежедневно  получают  [и  передают]  Земле  всю  совокупность  своего воздействия.  Если бы обращение Кристального неба  не упорядочивало движение небес,  лишь  небольшая часть влияния отдельных  небес  проникала бы к  нам, дольним. Нельзя предположить, что девятое небо неподвижно, так как если бы оно  было неподвижно, то  третья  часть  неба звезд была бы сокрыта от наших взоров во  всех частях  земли  и Сатурн  был  бы  в  течение  четырнадцати с половиною лет невидим в любом месте на земле; Юпитер скрывался бы чуть ли не в течение шести лет;  Марс-  почти  целый  год;  Солнце - в течение ста восьмидесяти двух дней  и четырнадцати  часов (я  говорю о  днях, то есть  о количестве  времени,  ими  измеряемом)» (II,13).

    Аверроэс, авторитетнейший для Данте автор, в своем «Опровержении опровержения», написанном в ответ на критику Аль-Газеля «мнений философов», пишет, что «Небесная сфера однородна в своих частях. Она проста, и это в особенности относится к высшей, девятой, совершенно беззвездной сфере. Сферы движутся вокруг полюсов, северного и южного» (8). Он же развитие идеи девятой сферы приписывает еще Птолемею: "Известно мнение древних о том, что восьмая звездная сфера является первой. Птолемей же установил девятую сферу, о которой сказал, что в неподвижных звездах позднее движение сообразно с порядком знаков"(10). Современные астрологи насчитывают в системе Птолемея по астрологическому трактату «Тетрабиблос», десять сфер:

   «Вокруг Земли расположены десять сфер по одной для Луны, Меркурия, Венеры, Солнца, Марса, Юпитера, Сатурна. На этих сферах планеты "борются с перводвигателем". На восьмой сфере находятся два небольших круга, дающих начало Овну и Весам, которые "дрожат и вибрируют" - без сомнения, указание на необъяснимое в то время явление прецессии. На девятой сфере "кристаллизуются водные небеса", и ни одна звезда там не  обнаружена. И над всем этим, как стальной обруч на колесо, - десятая сфера, "перводвигатель", который своей превосходящей силой движет все в суточном вращении с востока через меридиан к западу. Необходимо иметь в виду, что все, что Птолемей знал об истинных или орбитных движениях планет - это что они безуспешно борются против принуждающей силы "объемлющего" - в данном случае очень точное слово. В его системе все понятия основаны на видимых движениях, он знал только видимые движения»

 Роджер Бэкон (р. около 1214), в астрологическом «Введении к трактату псевдо-Аристотеля», в главе 6 о сферичности мира, рассказывает об этом девятом небе-«сфере вод» (11). В сферическом строении мира, он опирается на толкование в IV книге Ездры библейского творения мира: «согласно книге Ездры шесть частей земли свободны от воды а седьмая связана с водой», и на Птолемеево учение о небе вод по «Тетрабиблосу» (вся астрологическая часть у Бэкона написана по Птолемею). Бэкон представляет вложенные  друг в друга сферы в виде последовательностей «вогнутости», - внутрь от границы сферы, и «выпуклости», - вне от границы сферы, начиная с земли, которая от «природы сферична, с одной стороны выпукла, с другой вогнута». Дойдя до сферы неподвижных звезд, он пишет: «Выпуклость же этой сферы, то есть неподвижных звезд, располагается в вогнутости неба вод, а выпуклость этого неба вод в вогнутости неба эмпирея, высшего неба». И так он завершает описание космоса как следующей «оболочки луковицы», образующих в итоге «десять небес и четыре элемента». («Учение о небе вод, само по себе, восходит к библейской экзегетике, сложившейся вокруг текстов книги Бытия (I.6-9), у И.Златоуста например читаем: «Хребет видимого неба со всех сторон окружают воды – и не стекают, не спадают, хотя не таково свойство вод» (12)). Бэкон, говоря о движениях, пишет, что звезды восьмого неба фиксируют одинаковые расстояния между собой, благодаря чему и называются «неподвижными», их движение осуществляется «то по направлению к югу, то по направлению к северу», тогда как планеты поочередно «то сближаются, то разделяются». О движении элементов он пишет, что «сфера огня обращается движением Луны, сфера же воздуха обращается медленнее, еще медленнее сфера воды, а сфера земли не обращается вовсе; она – неподвижный центр всех сфер мира». Для понимания движения «умопостигаемых небес» Бэкон берет экваториальный круг, а точнее два, поскольку он «имеется на восьмом и на девятом небе, то есть небе вод, одна половина его наклонена или устремлена к северу, другая к югу и называется Зодиаком». Бэкон Зодиак (зодиакальный круг) представляет в виде двух кругов, подвижного Зодиака на сфере звезд и неподвижного Зодиака на небе вод, как воображаемой фиксации на последнем основного экваториального круга. При этом, он сохраняет на неподвижном зодиаке зодиакальную разметку (примерно так в старых фотообъективах совмещали шкалу диафрагмы на подвижной и неподвижной частях объектива):

  «Тот Зодиак, который в виде круга расположен на восьмом небе, называется подвижным Зодиаком, так как звездное небо, на котором он воображаем, движется, но если основной экваториальный круг будет на девятом небе воображаемо фиксироваться над тем, который имеется на восьмом небе, то и он, расположенный на девятом небе, имеет 12 знаков и 360 градусов, так как каждый из 12 знаков имеет по 30 градусов. Этот Зодиак девятого неба называется неподвижным, а также равноденственным, равноденственным же потому, что небо вод не движется».

   «Под градусом» Зодиака девятого неба вод, совершают движение все небеса. Звездное небо «не больше чем на один градус за сто лет», и, поскольку всего градусов 360, Бэкон пишет, что полный круг она не может пройти меньше чем за 360000 лет, так что из этого видно, что он «никогда не будет пройден, так как от начала и до конца мира пройдет меньше времени». Небо Сатурна совершит свой оборот за 30, Юпитер за 12, Марс за 2, Солнце за год, Венера и Меркурий как Солнце, Луна за лунный месяц.

   На наличие девятой сферы прямо указывал технический аргумент Птолемея, выдвинутый им в объяснение явления прецессии равноденствий, феномена смещения земной оси, или в случае древней физики - северного полюса мира (praecessio, - движение впереди, выдающийся астроном Гиппарх открыл прецессию еще во II веке до н.э, заметив, что точка весеннего равноденствия перемещается относительно звезд навстречу годичному движению Солнца). Для объяснения прецессии Птолемей разместил за пределы сферы неподвижных звёзд (смотрите рисунок) еще одну сферу (1), как это делали Евдокс и Аристотель, когда им требовалось изменить движение на определенном уровне своей гомоцентрической модели. Введенная Птолемеем «служебная» сфера была прозрачна и пуста, но существенно, что вращалась она с периодом в 24 часа вокруг оси мира NS. Уже к ней снизу прикреплялась сфера неподвижных звёзд (2), вращающаяся с периодом прецессии, вокруг оси AD, перпендикулярной плоскости эклиптики. Птолемей в итоге представил вращение сферы звезд в виде суперпозиции суточного и прецессионного вращений. А чтобы компенсировать прецессионное движение для всех сфер расположенных под сферой звезд, Птолемей под сферу (2) вложил еще одну прозрачную сферу (3), вращающуюся на той же оси (AD) в противоположном направлении и принимающей участие также в суточном вращении (13).   

    В «Пире» (II,14), когда Данте доказывает существование девяти планетных небес, он выписывает эти же самые рассуждения Птолемея в пользу существования прецессии, когда вдруг упоминает о «простейшем» перводвигателе:

     «После него Птолемей заметил, что восьмая сфера  движется в нескольких направлениях. Он увидел, что орбита ее отклоняется от той правильной орбиты, по которой все обращается с востока на запад, и, наконец, вынуждаемый к тому началами Философии, непременно требующей наличия простейшего перводвигателя, предположил существование  еще одного неба, находящегося  за пределами  неба звезд и  совершающего именно это обращение с востока на запад. Я утверждаю, что обращение это совершается  примерно в двадцать четыре часа, а именно, по грубому подсчету,  в [двадцать три  часа] и четырнадцать  пятнадцатых часа. Итак,  по мнению Птолемея и по признанию астрологов  и философов, после того как  эти  движения  были  установлены,  существует  девять  подвижных небес» (Пир,II,3)

    Такой «простейший» перводвигатель схож с Перводвигателем девятой сферой из планетной модели Бетруджи (ей будет посвящена следующая глава). Во всяком случае, достаточно легко увидеть, почему Данте, описывая 9-ую сферу в аргументе Птолемея, мог переключиться на 9-ую сферу в модели Бетруджи. У обоих астрономов она прозрачна и выполняет чисто техническую функцию, особенно это касается Птолемея, «прицепившего» ее к космосу, чтобы объяснить факт прецессии. Тем не менее, «простейший» может означать простое однородное, несмешанное тело. Под «простыми» телами в понимали сами элементы, а под  «смешанными» их соединения, подобно современным химическим, например смешанное тело из 2-х легких и 3-х тяжелых тел считалось Аристотелем тяжелым. Уже средневековье ввело понятие внутреннего сопротивления тела, в данном случае оно равно двум легким степеням. Считалось, что органы чувств воспринимают только «смешанные» тела, «простые» есть умозрительная конструкция. Поэтому в данном случае может идти речь об эфирном простом сферическом теле, а не первом двигателе Бетруджи. Далее Данте пишет: "Надо помнить, что каждое  небо, находящееся  под Кристальным,  обладает двумя собственными  неподвижными полюсами; в  девятом же они неподвижны и устойчивы  во всех отношениях", - в требовании «абсолютной устойчивости» полюсов 9-го неба также можно увидеть перводвигатель планетной системы Бетруджи. Голенищев, комментируя данное место, сообщает о знакомстве Данте с теориями астролога Микеле Скотто, интерпретировавшем арабских неоплатоников-астрономов, в том числе  Авиценну, а также с его переложением трактата Иоанна де Сакробоско (14). Сведения, которые приводит Голенищев в связи со ссылкой на Скотто, практически описывают  расхождение движений сферы звезд от 9-го неба в планетной модели Бетруджи:

    «Каждое из восьми небес, находящихся в сфере девятого (Перводвигателя, или Кристального неба), имеет два полюса, из  которых только один  можно  назвать постоянным, или устойчивым. Причина  этой  относительности - два  движения:  одно,  с востока  на  запад,  сообщается  им  Перводвигателем,  и по отношению к нему полюса   устойчивы;  они  неустойчивы  благодаря  другому,  противоположному движению  --  с запада на восток,-- начинающемуся в  восьмом небе постоянных звезд,  ибо  полюса вместе с тем или иным небом, следуя второму движению, по необходимости  смещаются.  Совершенное постоянство свойственно лишь  полюсам Кристального  неба, или  неба  Перводвигателя, которому приписывается только дневное движение  с  востока  на  запад.  Все  другие  сферы  Перводвигатель увлекает в своем движении  за собой» (комм.10 и 14 к II..3).

    Аль-Газель, арабский мыслитель и защитник ислама от влияния философов (которых он чаще  излагает, чем критикует), в позднем сочинении «Ответы на вопросы», где также представляет мнения философов (и в частности, сообщает о девятой сфере), упомянув Альпетрагия, сразу же переходит к Птолемею, от критика к критикуемому, ничего не сказав о предложениях самого критика. Но, кроме того, Аль-Газель делает дополнительное различение в устройстве сферы, помимо сферического тела, также «души» и «интеллекта», как изменчивого и неизменного начал движения: «душа» двигает тело, «интеллект» придает движению совершенный вид. Вот это «касание» душой своей планетной сферы (по сути, касательная к окружности) для придания ей движения, - пример осмысления физического «контакта» двигателя с движимым. В условиях движения небесного тела двигатель и движимое не контактируют, но он хочет контакт оставить и как-то показать. При всем том, поскольку его двигатель-душа идеален, общее им «касание» говорит не только о единой потенции двигающей тело, но также и потенции души стать интеллектом:  

    «Система мира, предложенная Птолемеем, неверна, считал Алпетрагий, поскольку, согласно Аристотелю, центром всех движений должен быть центр мира, в то время как у Птолемея планеты вращались по эпициклам, центр которых движется по деференту, а центр деферента, в свою очередь, также не является центром мира. Кроме того, эксцентрические деференты и эпицикл - Марса, шестая - сфера Юпитера, седьмая - сфера Сатурна. Центры этих сфер отклоняются от центра Земли в различных направлениях, в противоположность к центру неподвижных звезд. Существует еще также девятая, совершенно беззвездная сфера… в сферах нет и не может быть изменчивости...  их движение не может происходить вследствие чувственного желания или отвращения, остается только интеллектуальное стремление… каждое небесное тело имеет, во-первых, душу, которая касается с ним и своим воздействием на него придает свойственное ему движение; во-вторых, отвлеченный интеллект, который, вследствие любви, возбуждаемой им, придает ему (движению) также особый вид» (15).

 Планетная модель Аль-Бетруджи.  В «Пире» один раз упоминается Аль-Бетруджи, но его планетные представления можно вычитать за отдельными высказываниями Данте. Место же (III.2), где Данте его упоминает, посвящено «духовному единению души и любимого ею предмета». Описывая это стремление, вполне вероятно, он вспомнил модель Бетруджи, в которой планетные тела образом движения желают походить на перводвигатель. «Круглое тело» как причина движения (действия) других «круглых тел», - практически образ всей его системы. В самом отрывке можно видеть ряд общих Аристотелю и неоплатоникам понятий, ведь «Книга о причинах» была переложением «Первооснов теологии» Прокла, но остается неизвестным, в какой степени сам Бетруджи мог ориентироваться на неоплатонические «первопричины».

 «..каждая субстанциальная форма происходит от своей первопричины, каковая есть Бог, как написано в книге «О причинах», но не она, будучи предельно простой, определяет различия этих форм, а вторичные причины и та материя, в которую Бог нисходит. Недаром в той же книге, когда речь идет о влиянии Божественных благ, написано: «Блага и дары становятся различными от участия предмета, их приемлющего». Поэтому, так как каждое действие зависит от своей причины – как говорит Альпетрагий, когда он утверждает, что все имеющее своей причиной круглое тело должно так или иначе быть круглым (выделено мной, - М.К.), – каждая форма должна так или иначе быть сопричастной Божественной природе: и не то чтобы Божественная природа была распределена и передавалась отдельным формам, но они ей сопричастны примерно так же, как отдельные звезды сопричастны природе Солнца».

     Аль-Бетруджи (Альпетрагий, Alpetragius, Nur ad-Din al-Bitruji, конец XII века), арабский астроном из г.Севильи, разработавший теорию планет, в которой пробовал вернуть космосу исходный аристотелевский геоцентризм. Он предложил новую геометрию соединения гомоцентрических сфер. Его «Книга по астрономии» (Китаб фи-л-хай'а), где эта модель описана, была переведена М.Скотто на латынь в 1217 году и широко распространилась по Европе, в том числе она читалась в университетах и монастырских школах. В рукописи стамбульской библиотеки Топкапу Сарайы книга называется: "Бросающая в дрожь книга об астрономии". Голенищев в комментарии к «Пиру» (к II.14) замечает, что Данте мог и непосредственно быть с нею знаком, и через Альберта Великого, свой главный источник.

     Крепнувшее в среде ориентированных на Аристотеля астрономов недовольство, вызванное немотивированными небесной физикой конструктами Птолемея, в XI-XII в.в. вылилось в так называемый ученый «Андалузский бунт». Он объединял астрономов в критике птолемеевых и в поиске других методов моделирования движения небесных тел, физически правомерных. Основателем «бунта» считается Ибн Баджа (Авемпас, XI в.). В конце XI века аль-Заркэли обнаружил, что орбиты овальны, в XII веке Ибн Рушд (Аверроэс) привел доводы в пользу строго концентрической модели вселенной, Мухаммед ибн Туфайл (Абубацер, в большей степени философ, чем астроном) придумал идею, и его ученик Аль-Бетруджи ее оформил в оригинальную гомоцентрическую планетную модель. (В предисловии к своей теории планет, Бетруджи относит ее авторство к Туфайлу: "Вы знаете, что знаменитый судья АбуБекр ибн Туфайл сказал нам, что он нашел астрономические систему и принципы различных движений отличающихся от изложенных Птолемеем"). Участники «Андалузского бунта», как пишет А.Паннекук в «Истории астрономии»:

  «…считали что движение вокруг любого центра возможно лишь в том случае, когда в центре находится не воображаемая движущаяся точка, а какое-либо плотное неподвижное тело, вроде Земли. Еврейский ученый Мозес Бен Маймон, также как марокканский астроном ал-Бетруджи, отвергали теорию эпициклов, причем аль-Бетруджи рассматривал движение солнца, луны и планет, как отставание от суточного вращения неба, т.е. возвратился к прежним идеям Платона».

       В средние века в планетном движении находили тот или иной теологический смысл, «двигателями» небес считались ангелы, как «души» соответствующих планетных тел. (Данте пишет: «Исходят  бег  и  мощь  кругов священных,/ Как ковка от умеющих ковать, / От движителей некоих блаженных», «Рай», II,127). Традиционно называли их «интеллектами» на западе и «интеллигенциями»  на востоке. Это особенно характерно для арабской философской мысли. Западная традиция была способна исключать эту сторону, тот же Фома Аквинский старается их не примешивать во все вопросы («в вышеприведенных доказательствах принимается, что первое движущееся, т.е. небесное тело, движется само собой. Из чего следует, что небо одушевлено. Но с этим многие не согласны». (Сумма против языч.1.13)), хотя ангелы у Фомы несут в себе важнейшую, далеко выступающую часть теологии. Как бы ни нравилась искусственность эпициклов в астрономии Птолемея, всегда оставалась возможность видеть в планетном движении ангельский и потому вовсе нефизический смысл. И вот, в конце XII века Аль-Бетруджи описывает физическую модель космоса, где механика выстроена вполне четко: более высокая небесная сфера, получив от Перводвигателя «движущую силу», импетус (сама «теория импетуса» будет разработана Ж.Буриданом только в XIVвеке), передает её низшим сферам, так что по мере продвижения к статичной Земле исходная сила постепенно ослабевает. Попятные движения он объяснял стремлением планеты подражать движению сферы неподвижных звезд, отдельно движимой Перводвигателем.

     Рассуждения Бетруджи о «движущей силе» восходят не столько к И.Филопону, который с помощью идеи запечатленной в движущемся теле силы критиковал в VI веке аристотелевский принцип насильственного движения, сколько к арабской традиции импетуса, и сходны с идеями Ибн Баджи (Авемпаса). Помимо самого Птолемея, Бетруджичитал «Комментарии на Альмагесту» Теона Александрийского, и был знаком с трактатом о движении неподвижных звезд Заркэли, - он использует идеи, полученные из его колебательных моделей. Кроме того, он цитирует «Пересмотр Альмагеста» Джаира Ибн Афлаха, в связи с проблемой порядка планет солнечной системы.

    Столь долго ожидаемая система, которая могла стать новым торжеством старой физики, принесла, однако, неоднозначные результаты. Бетруджи представил первую нептолемеевскую астрономическую систему после Птолемея, но признал, что результаты вышли только «качественные» (физически выдержанные, но не точные, не «количественные»). Как у последователя Аристотеля, сферы в его модели гомоцентричны, небесные тела вращаются всегда на одинаковом расстоянии от центра, но он использует те же эпициклы, которые накладывает на поверхность соответствующей сферы и в область полюса, поэтому допустима точка зрения на его модель, как на попытку согласовать «Альмагест» с теорией гомоцентрических сфер.  

   Импетус-гипотеза, представление о «вложенной» в тело силе, продолжающей его двигать  после контакта с ним двигателя, помогает Бетруджи объяснить физическую причину некоторых небесных движений. С ее помощью он учитывает энергию, распределяемую при передаче от перводвигателя, который размещен в 9-ой сфере. Движение перводвигателя, который равномерно вращается каждые 24 часа, передается внутренним сферам, и постепенно иссякает по мере приближения к статичной Земле. Скорость вращения сферы он использует, чтобы установить порядок планет. 3-я, 4-я и 5-я планеты (от Земли) у него Солнце, Венера и Марс. Бетруджи распространяет динамику надлунного мира и на подлунный, что нарушает аристотелевский принцип раздельности динамики в этих мирах. Сообщенная перводвигателем сила в итоге докатывается до подлунного мира, и вызывает приливы, отливы, и вращение комет в верхних слоях атмосферы.

     Понимание импетуса, в современном отношении и наивное и физически неверное, имеющее мало общего с современной констатацией прямолинейного движения или покоя в инерциальных системах отсчета и лишь немного общего с инертной массой как мерой инертности тела, все-таки позволяло представить ученым-физикам, процесс взаимного сообщения силы и скорости при движении тела. Однако, и Бетруджи, и другой, более известный ученик Туфайла, Ибн Рушд, при объяснении передачи движения планетным сферам от Перводвигателя, часто использовали и другую идею, - «подражания совершенному движению». Небесные планетные сферы чувствуют "страстное желание" (desiderium, лат.) подражать сфере Перводвигателя, наиболее совершенной сфере, в силу чего те из них, которые расположены ближе к ней, вращаются быстрее, и сами они совершеннее сфер, расположенных дальше от Перводвигателя. И импетус и стремление (желание) использовались Бетруджи для того, чтобы объяснить, как один и тот же Перводвигатель способен производить и ежедневное движение с востока на запад, и продольные (зодиакальные) западно-восточные движения планетных сфер. Вот что сообщает в статье о Бетруджи профессор университета Барселоны Хулио Самсо (16):

    Свое объяснение Бетруджи основывает на том, что движения в долготе есть сообщаемая Перводвигателем задержка  (incurtatio) в суточном движении; эта задержка становится все более нарастающей в планетных сферах, чем дальше они удалены от перводвигателя. Бетруджи строит свои геометрические модели на этой основе.Задержка соответствует планетарному движению в долготе, в то время как стремление идентифицируется с аномалией. В случае планет, каждая из них движется вблизи эклиптики, но ее движение регулируется полюсом каждой планеты, расположенным на расстоянии 90° от самой планеты. Этот полюс поворачивается на небольшом полярном эпицикле, центр которого движется, в результате задержки, на полярном деференте. Это использование деферента и эпицикла (в случае гомоцентрической астрономии) позволяет Бетруджи  объяснять, подобно Птолемею, нерегулярность планетных движений, - прямое, стационарное и попятное. Проблема в том, что Бетруджи также пытается объяснить, используя аномальные движения (вращение полюса планеты на полярном эпицикле) изменение в планетной широте. Это, однако, нормально не работает, так как периоды движений в аномалии и в широте неодинаковы. Другие проблемы возникают из-за неопределенности Бетруджи относительно направления движения и того факта, что стремление не уменьшается, как должно быть, в планетных сферах, по мере удаления от перводвигателя. В итоге, несмотря на большую изобретательность, модели Бетруджи оказались неспособны обеспечить прогнозирующую точность моделей Птолемея, и были по-своему непоследовательны. В случае сферы неподвижных звезд он предложил модель, которая приводит к переменной скорости на прецессии равноденствий, что перекликается с ранней Андалузской теорией «трепета равноденствий. (переведено мной, - М.К.)

В «Истории арабской науки», об астрономической системе Бетруджи (17):

 «Alpetragioв своей системе предполагает, что центр мира окружен четырьмя стихиями: землей, водой, воздухом и огнем, и те, в свою очередь, окружены девятью сферами, сферическими концентрическими слоями, с центром в центре мира. Сферы имеют души, которые их и двигают. С внешней сферы до внутренней   совершенство умаляется, как в том, что касается души, так и в телах сфер, и в степени чистоты эфира, в котором они являются. Девятая сфера, которая не содержит никакой звезды, двигается сама по себе не получая никакого движения от другого тела. Она совершенно, равномерно вращается с востока на запад, в звездные сутки, около оси, чьи полюса есть полюса Вселенной. В восьмую сферу помешены неподвижные звезды, а в семи остальных планеты в порядке: Сатурн, Юпитер, Марс, Венера, Солнце, Меркурий и Луна. Но движения этих восьми сфер не являются простыми и совершенными <равномерными>, как движение девятой. Каждая из сфер пробует имитировать абсолютное совершенство, каким остается движение девятой сферы, но делает это с опозданием, настолько большим, насколько большей оказывается дистанция до нее. Каждая сфера старается преодолеть свое несовершенное движение, посредством нового и совершенного движения вокруг особенной оси, различно определяемой для каждой сферы.

      Таким образом, восьмая сфера неподвижных звезд вращается с востока на запад вокруг оси мира, но немного медленнее, чем девятая сфера, различие их скоростей такое, что по истечении 36.000 лет восьмая сфера отстанет от девятой на один полный оборот. Так устраняется допущение движение с запада на восток в восьмой сфере, предложенное Птолемеем для объяснения прецессии, но прецессия объясняется <как задержка сферы звезд>. Каждая из планет находится на своей сфере, но так как увеличивается расстояние до девятой сферы, скорость вращения становится все меньше. Сатурн отстает от нее на  один оборот <пропускает свою очередь> каждые  30 лет, Юпитер за 12 лет, Марс за 2, Венера, Солнце и Меркурий в год, а Луна в 27 дней.

    Однако, в виду целого комплекса наблюдаемых движений планеты, Альпетрагий посчитал необходимым усложнить систему, введя новые движения. Движение каждой планеты представляло собой композицию из трех  одновременных поворотов, на трех различных осях. Сфера определенной планеты имела собственное вращение, которое мы только что рассматривали, с востока на запад, вокруг своей оси. Эта же ось, синхронно вертелась, но с запада на восток, вокруг оси Зодиакального круга. Последний, как мы видели ранее, также синхронно вертелся, но снова с востока на запад, вокруг оси мира. Все движения синхронны друг другу, но первое вращение, свойственное сфере планеты, медленнее, чем оси этой сферы планеты вокруг оси Зодиакального круга. В случае Марса и Меркурия, планеты находись не в области Экватора, но несколько смещены к югу».(перевод мой, М.К.)

     На рисунках показы движения для сферы неподвижных звезд и для планет. В первом случае имеются два вращения, Перводвигателя: К1-К2, P1-P2 и задержка сферы звезд: W1-T. В результате сложения движений дуга RW1 перейдет в дугу SV1. В случае планеты, при синхронном движении трех точек: P`-F`, P-F и J-M, на фазе вывода F` достигается апогей полярного эпицикла F. Таким образом, F` является полюсом дуги OFН, так что F`H = 90°, в результате чего дуга P`F`= дуге JH. В случае Птолемея, угол FCP аргументировал аномалию, теперь угол POF корректирует аномалию. Угол POF = дуге JH = дуге P`F`. Если точка C и точка F` двигаются с усредненной скоростью, то позиция F` рассчитывается из того, что положение P` должно видеться из O` так же, как положение P видится из O.

      Еще один рисунок иллюстрирует сложное движение планеты (P)   в виде суперпозиции трех вращений концентрических сфер. (Полюса сфер наклонены, чтобы выделить путь планеты). Внешняя сфера участвует в суточном движении звездной сферы, вращаясь ежедневно вокруг ее оси NS, проходящей через полюса земли и перпендикулярной небесному экватору WBE. Эта сфера «таскает» вокруг C и с ней ось МR второй сферы, которая наклонена приблизительно на 23 градуса к полюсу, это значение постоянно для всех планет и равно наклону эклиптики ABC. Вторая сфера вращается с переменной скоростью, приблизительно равной среднесуточному движению планеты через Зодиак, и тащит вокруг полюс третьей сферы. Ось LQ третьей сферы, которая таскает планету P, наклонена ко второй под углом, равным наибольшему отклонению по широте планеты от плоскости эклиптики. Эта сфера, как и вторая, вращается с переменной скоростью, вычисляемой так, чтобы вращение второй и третьей сфер вместе производили наблюдаемое собственное движение планеты с запада на восток через Зодиак, в то время как вращение третьей сферы производило наблюдаемое движение в небесной широте.

       Модель Бетруджи мало что могла предложить астроному, будучи не в состоянии приносить астрономические предсказания без ведения сложного комплекса вычислений переменных движений второй и третьей сфер. И астрономических таблиц, основанных на этой «физически реальной» планетной системе, так и не было создано (18).

     Довольно четко можно выделить, два структурных уровня в физической модели Бетруджи, - во-первых, уровень, выстраивающий связи между планетами: перводвигатель приводит сферы в движение таким образом, что скорость вращения сфер затухает по мере приближения к Земле. Затухание получает при этом два объяснения, с двух разных сторон. Физическое, - как затухание начального импетуса, движущей силы, с каждым «вложением» его в материю очередной планеты (думается, что Бетруджи мог бы прибегнуть к аналогии с семью бильярдными шарами, поочередно сталкивающимися друг с другом, как к примеру исчерпывания импетуса), и при радиальной направленности распространения, - ведь такое действие импетуса на планетные тела от «окраины к центру» носит насильственный характер, а не естественный характер движения по окружности (продолжая пример, если бы бильярдные шары сталкивались друг с другом не на столе, а падая на землю, то есть, в естественном направлении тяжести тел, скорость падающего шара наоборот бы увеличивалась от материи шара к материи, как и сам импетус). И нефизическое, - как желание планетных сфер, каждая из которых отдалена от Перводвигателя на разное расстояние, походить на него образом движения. Оба объяснения, импетус и желание, описывают ту же самую модель, но с разных сторон, как распространение динамической сферической структуры и как объединение ее Перводвигателем. Второй уровень в структуре модели уточняет полученное на первом уровне планетное движение, в отношении Перводвигателя, с помощью специального движения на полярном эпицикле.

   Для Данте имеют значение три арабских ученых и астронома, - Аль-Фергани (Альфраганус), у которого он брал звездные данные, Ибн Сина (Авиценна), чья космология и метафизика постоянно бывала объектом критики на западе (например, со стороны Фомы Аквинского), и планетная модель Бетруджи (Альпетрагия). Но, за XIII век в среде астрономов выявилась практическая несостоятельность расчетов Бетруджи, расчеты же Фергани оправдывали себя и спустя четыре столетия. В дальнейшем модель Бетруджи будет интересовать, того же Коперника, прежде всего как теоретическая гомоцентрическая конструкция. Имя Альпетрагиуса и ярко засияло, и быстро закатилось, как комета, упавшая на лунную поверхность, - назовут же астрономы в его честь не звезду, а именно лунный кратер. 

     

Примечания.