Проза

- Реальная жизнь.

Ты перегнулся через перила и повторяешь эту бессмысленную фразу:

- Реальная жизнь.

Осень. Вода холодна. Опоры моста возвышаются над рекой. Пленка воды  черно-белая.  Ты вспоминаешь ее лицо, как она оборачивалась. И как она сказала: «Ты ничего не понял». Но здесь ты один.

Вчера ты выпивал с карликом. Это цирк-шапито. Они репетируют здесь какой-то праздник. Карлик говорит, что он – коверный акробат, пенсионер. Не слишком ли много для одного – коверный акробат, пенсионер и вдобавок карлик? Если бы просто карлик. Карлику можно простить все. «Ты бы видел его, у него вот такой! - говорит этот маленький напудренный человечек, сжимая кулак и сгибая локоть, выставляя вперед. - И всего этого можно добиться с помощью руки! Вот что значит тренировка!» Да нет, это не озабоченность, просто мужской разговор о силе. Потом на диване (холл гостиницы, два часа ночи) карлик прыгает сальто-мортале. Еще одно. Еще раз. Еще. «Я могу четырнадцать раз подряд!» Ему, как и тебе, тоже тридцать семь, но в цирке на пенсию выходят рано – травмы, переломы. Ему явно хочется быть больше тебя. Ты думал, что они самодостаточны. Тебе говорили, что они самодостаточны. Отдышавшись, он рассказывает тебе про свою подругу. Кажется, что ты так и видишь ее – нарядная игрушка, маленькая, а повалить нельзя, такая тяжелая. «Да, - говорит он, - и всегда выступает в длинных платьях. Кошечки, собачки, обручи с папиросной бумагой... Рядом с ней, - продолжает он, - животные и предметы кажутся очень большими, она же чуть меньше меня. А ты, - продолжает он, - ты женат?»

«Реальная жизнь».

Иногда ты думаешь, сколько у нее было мужчин. Больше или меньше, чем у тебя женщин? Но ведь она хочет вернуться. Осенняя вода, как черно-белое кино.

«Ты ничего не понял».

Если рассказать карлику, что той, что сейчас с тобой, двадцать два, а ты хочешь вернуться к женщине, которая старше тебя на три года, то карлик, наверное, не поверит. А может быть, и поверит. Почему бы и нет? «Я никогда не был женат», - говоришь ты. Эта ложь доставляет тебе удовольствие. Только вот становишься ли ты больше?

Он начинает говорить о семье, и тебе сразу становится скучно. Но почему? Твои друзья, они знают, как ты к ним относишься и почему ты бываешь у них так редко. Наверное, они считают тебя неудачником. Семья... неподвижное время взрослых, дети растут. Они наживают быт, их быт становится все больше и больше, как стеклянный шар, через который они смотрят на себя в зеркало. Или как будто дарят друг другу аквариумы, круглые аквариумы, которые потом наполняют водой, пуская через оранжевые трубочки воздух. Ты сейчас один, с надеждой спрашивают тебя друзья по телефону. Почему ты никогда им не похвастаешься своими романами? Ты слишком плохо думаешь о своих друзьях. На самом деле они совсем другие. Совсем...

Он чмокает, карлик чмокает. У карлика есть губы, которые чмокают, очень крупные губы карлика, выпученные влажные и блестящие. «Простите, - говоришь ты, - уже два часа ночи, дома я ложусь в одиннадцать».

В номере ты действительно ложишься на кровать и закуриваешь. О чем ты думаешь в темноте? Всякое бегство – это возвращение и его, возвращения, невозможность. Поздняя ночь. Так всегда. Движения тела замирают на кончике языка, а воображение делает собственную жизнь ирреальной. Скорее всего, никто никому не нужен. «Я никогда не был женат». Если бы ты был христианин, ты бы простил и ее, и себя. Если бы ты был буддист, ты сказал бы себе, что ничего не было. Что ни ты, ни она никогда друг другу не изменяли.

Карлики очень маленькие, а Бог очень большой.

Сон, ты вспоминаешь сон утром, когда он уже ускользает в беспамятство, из какого пришел. Ты – палач, и тебе поручено гильотинировать двух женщин. Ты берешь ладонь одной из приговоренных, пытаясь найти разрыв в линии жизни, но явного разрыва нет. Тебе немного странно рассматривать руку женщины, которую тебе поручено обезглавить, ведь и рука, и голова – это одно тело. Гильотина маленькая, хотя вначале кажется очень большой. Но когда ты к ней подходишь, то становится просто, как игрушка. Или как настольный прибор. Первую из приговоренных ты укладываешь на длинные доски, и пытаешься продеть (именно продеть!) ее голову в прибор, жертва ведет себя покорно. Ты пробуешь и так, и этак, но что-то не получается. Ты пробуешь вновь и вновь, но с каждым разом гильотина становится все меньше и все игрушечнее, и вскоре даже попытки просунуть голову женщины начинают выглядеть нелепо. Казнь явно не получается. Может быть, тогда отпустить? Звонок будильника, ты  тяжело, водолазно всплываешь – пузырьки, голос в шланге, как внутри головы, носовой – и, не в силах удержаться на поверхности, тонешь. Но на этот раз вместо гильотины – гигантская, почти до неба, статуя карлика...

На самом деле он маленький и добрый. Он встречает тебя с улыбкой, когда ты подходишь к манежу. «Хотите посмотреть репетицию?» А почему бы и нет? Тела, ты всегда завидовал телам. Они ничего не выдумывают, существуя лишь в своей протяженности, отношения с пространством легки, это время все губит. «Тебе бы устроиться в этот цирк иллюзионистом», - на время прерываешь ты в себе поток слов – опять же словами... Твоя жена почти не разговаривала с тобой, у нее было нарушение речи. Когда вы познакомились, то первое время разговаривали жестами, и еще эти смешные записки: «какой ты холодный», «какая ты горячая»...

- Вот же дверь, - сказал он, карлик, открывая.

Яркая вспышка ослепила. Рабочие сваривали декорации. Жужжал сварочный аппарат. Потом, когда тьма вспышки рассеялась, ты увидел пустую арену. Наездники мяли в руках лонжи, кожаные пояса, укладывая их в большой бутафорный чемодан.

- Жаль, - сказал карлик, посмотрев на часы. - Они закончили на полчаса раньше. Теперь только после обеда. Приходите часа в четыре, - он покачал большой головой. - Жаль...

Слегка наклонившись, ты похлопал его по плечу:

- Простим их… И потом я ничего не имею против пустоты. Можно здесь еще немного посидеть?

- Ну, - удивился он, - пожалуйста. А лучше пойдемте ко мне. Моя карлица приготовит нам суп.

- Нет, нет, - сказал ты, - не волнуйтесь.

Он ушел. Собрали свои электроды рабочие. Наездники закрыли на замок чемодан. И теперь ты сидел один – перед пустотой. Но, в конце концов, важен лишь факт присутствия, а все остальное можно и выдумать. Может быть, не было и никакого карлика. Цепь событий, неважно, реальных или воображаемых, которые привели тебя сюда и о которых можно забыть. В конце концов, когда хорошо, то просто хорошо. Жаль только, что это бывает так редко...

Ты не заметил, как ее выпустили. В манеже было холодно, и из ноздрей лошади шел пар. Увидев тебя, она на мгновение остановилась. А потом опять побежала. Белая, она побежала сначала по кругу, потом стала забирать в центр, выписывая какие-то странные пируэты и розетки. Ты наблюдал за ее спонтанными движениями. Легки и свободны. Иногда она останавливалась. И тогда пар со спины, словно бы продолжая движение тела, уходил призраком вперед. И вот она уже бросалась дальше, словно в попытке настичь его.

- Ну, как, удалось что-нибудь придумать? Я жду тебя уже целый час. Говорят, ты познакомился здесь с карликом. Не сомневаюсь, что ты напишешь отличный рассказ. Да, ты знаешь, Кравцовы вернулись из Штатов. И ты знаешь, что они рассказывают? Оказывается...

Пятница, значит, уже пятница, раз Лилиан здесь. Лилиан. Черт бы побрал эту моду на иностранные имена. Все на западный манер...

- ...так вот и после этого они идут в кафе, и ты представляешь, он, оказывается, никакой не атташе, а...

Ты никогда не понимал, зачем люди так много говорят и почему они всегда о чем-то рассказывают, о чем-то, чего, быть может, и не было, чего, во всяком случае, нет сейчас. Вот Лилиан, если бы она догадалась, что...

- ...тогда она ему и говорит, знаете, в следующий раз...

...тогда, быть может, у тебя с ней все и было бы совсем по-другому, а так, несмотря на то, что она хороша, что с ней хорошо, что все заботы она берет на себя и вдобавок младше тебя на пятнадцать лет, все же это похоже на месть.

- ...его сын, ты представляешь? Оказывается...

- Лилиан.

- Что?

- Посмотри, вот это моя рука. Знаешь, что ей хочется сделать?

Теперь ты жалеешь, что не пошел к карлику, а вернулся в гостиницу. Все же размеры своего тела ощущаешь бессознательно. Наверное, это тоже энергия, которой тебе в последнее время так не хватает. Лилиан могла бы подождать в холле и еще час, и еще... Ты мог бы не приходить до вечера, и тогда Лилиан, оскорбившись, уехала бы. А ты? И ты - собрать вещи, расплатиться и уехать. Перешагнуть порог прошлого. Вернуться к жене и сказать. Нет, вернуться и ничего не говорить. Ведь тогда все будет ясно без слов.

- Надеюсь, обнять? - улыбается Лилиан.

Она берет твою руку. Ты следишь за своей рукой. Куда она положит ее? Но она держит ее и молчит.

- Что-то не так? - наконец спрашивает она. – Ты какой-то  недовольный.

- Да нет, все так.

Вечером вы идете в гости к карлику. Ты представляешь себе, как вы будете сидеть, два больших человека и два маленьких. Как он и она будут рассказывать, как они живут, и что с ними происходит. Наверное, у карликов интересная жизнь, все такое маленькое, интимное. Но Лилиан их, конечно же, превзойдет. Она расскажет им о Кравцовых, расскажет об атташе, она расскажет им... А ты, что будешь делать ты?

Мост. Вы переходите через мост. Лилиан держит тебя под руку. Даже когда никто не видит, она держит тебя под руку. Что-то в этом уже от семьи. Ты вспоминаешь ее колени, как она сидела на диване, поджав под себя ноги, и то, как она отказала тебе. «Милый, у меня там так… весь низ живота болит. Сегодня второй день». Зачем же было тогда приезжать, думаешь ты, эгоист.

Вода черно-белая, последние листья прибивает к берегу. Вода какая-то круглая. А небо в разрывах низких туч пронзительно. Как быстро затягивает. Что же, небо, закрытое тучами, становится ближе.

Вы встречаете его внезапно, он пил воду из-под крана. Уличная колонка. Ему не надо наклоняться, только слегка поднять голову. Вода замочила ему волосы, и теперь они блестят так же, как и лицо.

- А мы к вам, в гости, - радостно говоришь ты.

Откуда в тебе вдруг эта радость? Не потому ли, что он такой маленький и мокрый? Тебя радует образ.

Карлик косится на Лилиан. Высокая эффектная блондинка, фиолетовые веки, магнетический взгляд.

            -  Познакомьтесь, это Лилиан, - говоришь ты, - моя жена.

Она уже привыкла к твоим маленьким глупостям, и твои слова нисколько ее не задевают.

-  Но вы, - говорит он, вода капает у него с подбородка, - сказали мне, что никогда не были женаты?

- Это шутка, - говорит Лилиан, улыбаясь.

Карлик понимающе смеется в ответ, хотя ее ответ можно истолковать двояко. Шутка тогда или сейчас?

- Я очень  рад, - доброжелательно пожимает он ей руку и называет свое имя. - Идемте, идемте, моя жена приготовит вам кофе.

- Суп, - тихо говоришь ты.

Но так, чтобы он не услышал. Надо же как-то развлекаться.

По дороге они с Лилиан довольно мило болтают, и ты чувствуешь удовлетворение оттого, что тебе не надо ей отвечать. Ты смотришь по сторонам в надежде увидеть что-нибудь интересное, но все так банально, знакомо, так примелькалось. Внезапно ты ловишь себя на мысли, что все это время невольно слушал их разговор. Только вот о чем они говорили? Заткнуть уши, увы, нельзя. Ты закрываешь глаза и несколько шагов проходишь с закрытыми глазами.

«Другое пространство – другие слова».

- Да, да, настоящий, большой! - говорит карлик.

- Ты слышал? - обращается к тебе Лилиан. - Сейчас нам покажут натренированного медведя. В вольерах!

   О, я очень рад, - отвечаешь ты, открывая глаза.

Ты узнаешь ее мгновенно.  Она просунула голову в железную раму, она тянется к тебе. Это она несколько раз ударила в железную дверь, чтобы ты обернулся и посмотрел. Теперь ты ее видишь, а она – тебя. Щелкают замки, наездник открывает дверь: «Гленда, Гленда, ну не дрожи». В полумраке белеет узкая грудь, видны нетерпеливые тонкие, подмотанные бинтом, ноги, светлая грива, смешные уши, девичья челка, глаза, косящие на тебя. «Дай сена ей, - говорит, улыбаясь, наездник. – Познакомитесь». Ты поднимаешь пук сена и осторожно протягиваешь. «С рук, - шепчет наездник. – Дай ей с рук». Гленда замерла, выжидательно смотрит. Ты кладешь сено на ладонь и шепчешь: «На». Ее длинная голова доверчиво ест с твоих рук. Вот ее глаз. «Помнишь, тогда?» - словно бы спрашиваешь ты. «Да», - словно бы отвечает глаз Гленды. «Я был там один» - «Это я для тебя так бегала». Потом, съев пук сена, она игриво хочет тебя укусить. «Не бойся», - смеется наездник, глядя, как ты инстинктивно отдергиваешь руку. «Погладь», - словно бы говорит Гленда. Ладонью ты проводишь по долгой ее голове. Глаз томно закрывается. «Ну, Гленда, ну, кокетка», - смеется опять наездник.

      Где ты? - кричит Лилиан с другого конца вольеров.

Да нет, ты не вернешься, ты останешься один. Оскорбившись, уехала и Лилиан, и ты просил ее больше не приезжать. Быть может, отсутствие – это и есть полнота? Написать рассказ... Но ты всегда любил непонятное. А как написать о непонятном, когда все так понятно? Вот прочтут друзья и скажут: «С тобой все ясно». Время, когда сюжет убивает течение времени, а идея убивает сюжет. Игра в персонажи? Но дело не в том, что нельзя возвращаться. «Нельзя возвращаться», - шепчут другие, и это их шепот. Если бы захотел, вернулся. Почему все так сложно, что даже не хочется говорить? Время проекций, когда все поднимается в вертикаль и обращается в точку. Время не для рассказа.