Быльев. Жизнь ленинградского художника в тыловом городе Кирове. (1)
Александр Рашковский (06/06/2013)
Быльев (Протопопов) «Записки в дождливый день»
Автобиографический рассказ в документах о годах работы в городе Кирове. Киров, сентябрь 1946 года.
Быльев-Протопопов, Николай Михайлович (псевдоним Быльев) (1907 – 1986), художник-график, архитектор, действительный член Академии художеств СССР, заслуженный деятель искусств РСФСР. http://www.pv-gallery.ru/author/1660/Bylev-Protopopov-N-M/
Сын М.Н. Протопопова (1859 – 1927) – севастопольского художника, фотографа, краеведа, автора брошюр и путеводителей по Крыму.
Первый разработчик проекта посёлка Амурской судостроительной верфи, возведённого на месте села Пермского, насчитывавшего на 10 мая 1932 года лишь 49 домов и переименованного 10 декабря того же года в город Комсомольск-на-Амуре.
Один из создателей и постоянных участников «Боевого карандаша»– уникального вида массового агитационного графического искусства, сочетавшего в себе черты плаката и народного лубка. Яркие и доходчивые листы «Боевого карандаша», создававшиеся в годы Великой Отечественной войны за одну ночь и печатавшиеся литографским способом, призывали к борьбе с врагом, клеймили трусов, прославляли подвиги героев фронта и тыла, вскрывали истинное лицо фашизма. Эмблемой издания, объединившего 28 «солдат пропаганды», стали палитра и винтовка с карандашом, направленным как штык.
«28 декабря 1942 года. Я приезжаю в город Киров с фронтовыми зарисовками партизан Северо-Западного фронта. С первых же дней начинается работа. Мне разрешают сделать серию автолитографий по зарисовкам.
Быльев-Протопопов, Николай Михайлович(1907 — 1986)
Девочки плетут маскировочные сети
1941
В Кирове я встречаю товарищей, которых провожал из Ленинграда в дни блокады в 1941 году – Евгения Чарушина и Рафаила Будилова.
В бывшем каретном сарае с односкатной крышей на улице Энгельса, 43, помещается Кировский областной союз советских художников. Скульптор Будилов лепит в этом бараке монумент товарища Сталина. Глина, 2,5 метра высоты.
Женя Чарушин живет с семьей в баньке на улице Степана Халтурина, 79, по соседству с домом врача Кузнецова. Русская печка в баньке расписана жар-птицами и красивыми яблоками. Это работа восьмилетнего Никиты Чарушина. В этой баньке собираются друзья Чарушина, чтобы скоротать вечер за беседой, побалагурить и хоть немного заглушить этим томительное и непреходящее ощущение голода. Иногда устраивается пир. На стол Наташа ставит противень с полутора десятками картошек, запеченных с кровяными котлетами. Кровяные котлеты Женя Чарушин получает как писатель с мясокомбината. Иногда кости для супа. Иногда, так называемый хаш – бульон из костей. Его приносят с мясокомбината в ведрах – это километра за два то города. Потом делят бульон по списку. Разливают на порции по горшочкам и кастрюлькам. Кировские художники не сумели добиться для себя такого снабжения. Оно кажется лакомством.
У Чарушина я встречаю старого знакомого – писателя Евгения Шварца. Знакомлюсь в баньке Чарушина с Леонидом Дьяконовым. Наташа рекомендует мне его как «сумашая».
Женя с первых же дней принимает ко мне участие. Устраивает мне оплачиваемую работу. Вместе с ним мы выполняем маленькие военные литографии для календаря на 1943 год – издание Кировского областного издательства. Весной Женя берет меня к себе в помощники – расписывать рабочие столовые на Кутшо – завод №266. Там нас подкармливают. Дают по два обеда на нас – тарелка супа из зеленой капусты и репы и по куску холодной кровяной колбасы. Кажется, в течение года меню столовой ни разу не менялось. И все же эти обеды казались нам очень заманчивыми.
В первые же дни по приезде в Киров, я был представлен председателю Кировского областного союза советских художников Михаилу Михайловичу Кошкину. Позже этот Кошкин доставил мне немало хлопот, так как стремился влиять на мою судьбу, на мою работу и жизнь, к сожалению, не положительно, а отрицательно.
С ленинградским художником Петром Ивановским я знакомлюсь в бараке на улице Энгельса. Он приехал из района, где жил с тестем, тещей, женой, своим хозяйством, то есть с коровой и огородом. Голод не коснулся его так, как коснулся нас, работавших в городе. В 1943 году Ивановский носил бороду. Черная борода и небесно голубые глаза – вот первое впечатление.
В 1943 году Ивановский переехал из деревни в город Киров. Побрился, помолодел. Зиму 1943 года мы живем с ним в мастерской, в нашем бараке. Тут же наша хозяйка, наша помощница – уборщица союза старушка Анисья Степановна Филимонова. Незабываемая Анисья. Анисья топит печи, ходит получать нам хлеб по карточкам, бережет наше добро. Мы, обосновавшиеся в бараке ленинградцы – Ивановский, Будилов и я, - привыкаем к Анисье, как к родному человеку. Когда Анисья уходит в субботу на воскресенье «навестить своих» куда-то на край города, в мастерской без нее кажется, скучно и пусто. Спит она в мастерской, в темном углу за печкой. Тут и все ее хозяйство – сундучок, какие-то плошки, ветошь. «Лапотина» – так она называет одежду.
Анисья недоедает, голодает, как и все мы. Варит себе похлебку из картофельной шелухи и угощает нас.
1 апреля 1943 года, по предложению председателя Ленинградского союза советских художников Владимира Серова, меня исключают из союза художников в Ленинграде за невозвращение в блокадный Ленинград после окончания командировки к партизанам. Сообщение об этом приходит в Кировский союз советских художников в сентябре 1943 года. Я апеллирую. Высылаю документы и справки, чтобы предоставить доказательства того, что я командирован с фронта в Киров, где и работаю. Два с половиной года, до весны 1946 года, все мои апелляции напрасны. Обстоятельства складываются в Кирове для меня очень тяжелые (все документы в рукописи есть – А.Р.).
От всех неприятностей я ухожу в работу. Поселиться мне приходится в мастерской на улице Энгельса. Первое время сплю на столе. Потом сооружаю себе койку, наподобие гамака. Натягиваю кусок гефера на старый подрамник. Под углы подрамника подставляются четыре старые, перемазанные масляной краской, табуретки (мазки на табуретках принадлежат кисти немалого количества известных мастеров). Так и сплю в подрамнике. Прописывает меня в своем доме наша изумительная хозяйка – в другой части города на улице Дерендяева. Более двух лет она ежемесячно заверяет мне стандартные справки для получения хлебных карточек. В том доме я ни разу не ночевал.
Далее приводится перечень работ, выполненных Н. Быльевым-Протопоповым с июня по сентябрь 1943 года, в том числе:
-
Эскиз для литья из металла, барельеф на доске соревнования литейного цеха завода №266.
-
Пейзажная роспись сцены клуба ЭГ-4088 (кулисы, занавес) маслом.
-
Декорация сцены и настенный агитационный плакат по штукатурке для фабрики «Красная Звезда».
-
Орнаментально-графическая роспись рабочей столовой завода №266 (два зала). Совместно с Е.И. Чарушиным.
-
Декоративный портрет для постановки пьесы «Генерал Брусилов» в Кировском драмтеатре.
Художественный совет и его члены.
Наблюдаем и обмениваемся мнениями, о наших судьях.
Михаил Кошкин сдержан и молчалив. Это хорошо. Если он говорит, слово его пригибает к земле. Это не упрек Михаилу. Это объяснимо. Это отсутствие для члена совета, то есть «советывателя» мышления. Михаил привык мыслить административно. Вполне естественно, ведь такого рода мышлению он отдает почти все часы каждого дня своей жизни.
Чарушин – вдохновенный советчик. Его критика развивает мысль, заложенную автором в свое произведение, и окрыляет автора. Он подскажет всегда очень много замечательного и всегда в помощь автору, пусть даже перед ним вещи самого различного толка. Будь то скульптура Будилова, или пейзажи Князева, или игрушка дымковчан, или рисунки. Наш Женя мыслит поэтически, вдохновенно. Большую часть каждодневного времени, с утра до вечера, он мыслит именно таким образом.
Далее перечисляются значительные работы Е.И. Чарушина в Кирове:
-
Роспись детского сада завода №266 (опубликована в журнале «Дошкольное воспитание», 1944, №3-4).
-
Роспись фойе Кировского дома пионеров (находился в старом здании кинотеатра «Колизей» – А.Р.).
-
Для Кировского драмтеатра выполнено художественное оформление спектакля «Жди меня» Константина Симонова и сказки «Тристан и Изольда» Александры Брунштейн.
-
В Кировском доме пионеров Евгений Иванович являлся художественным руководителем всех работ по оформлению.
-
Евгений Иванович провел свыше 100 литературных выступлений. Исполнил около 300 рисунков раненых в госпиталях города Кирова.
Под руководством Чарушина я работаю на заводе №266. Мы оформляем более 1000, а то и 2000 стен и потолков рабочих столовых завода. Роспись проводится из краскодува, аэрографически по трафаретам, которые Чарушин с ножницами в руках тут же импровизирует из синей светомаскировочной бумаги (на самом деле, светокопировальной – А.Р.). Мы изображаем цветы, листья, снопы, виноград, орнаменты.
Организатор и вдохновитель этой работы Исаак Рувимович Микулинский, начальник отдела капитального строительства завода №266, мой ровесник.
Хорошо этого парня мы узнаем позже, после того как нам приходится работать с ним и в 1944, и в 1945 годах. Не раз мы обижались на него, ссорились, ругались и расходились, но все же расстались друзьями, когда в начале 1946 года он уехал в Москву продолжать учебу.
Микулинский – инженер-строитель и философ-марксист, доцент института Маркса-Энгельса-Ленина в Москве, коммунист.
Человек чрезвычайно конструктивный, вся деятельность которого направлена на создание материальных ценностей для всех – для советских людей, для народа. Работает он бурно и страстно и считает все средства пригодными для разрешения поставленных задач. В этом отношении человек парадоксальный, фигура скорее отрицательная, чем положительная. Карьерист. Беззастенчив. Хамоват с зависящими от него людьми. Хамство он называет «применением санкций». Хамит он остроумно и весело, с шутками. Обещает без обязательства сдержать свое слово. Любит манить пряниками. Заказывает вопреки имеющимся кредитам в банке и статьям смет с уверенностью, что авось да как-нибудь выкрутится. Подолгу задерживает зарплату. Расплачивается с одними за счет других, комбинируя. Не одно, а порядочно отрицательных черт. Но итог парадоксальный. Благодаря смелости и энергии этого человека город Киров получил асфальтированную троллейбусную дорогу от завода №266 до Театральной площади в 1944 году. Рабочие завода получают несколько первоклассно отделанных столовых, с росписью стен и потолков, точно рестораны. Скульптор Будилов отливает по его заказу из дюралюминия статую маршала Сталина, которая устанавливается в виде памятника на площади перед заводом №266.
В Кирове сооружается хорошее здание авиационного техникума, начата строительство нового театра на 700 мест в районе города, где расположен завод №266. И все это в плане хорошего архитектурного стиля – с колоннами, капителями, гипсовыми карнизами в помещениях, с оформлением залов скульптурой и масляной живописью.
Кировчане не знают другого строительства такого размаха и вкуса.
Будилов, перебравшись в начале 1945 года в Ленинград, летом, по вызову Микулинского приезжает в Киров, чтобы создать скульптурное оформление для строящегося театра.
Евгений Чарушин расписывает до 500 квадратных метров стен в призаводском детском саду. Работа эта получила известность в Москве. За эту работу Чарушина представили на соискание Сталинской премии в 1945 году. А Микулинский так и обманул Чарушина в какой-то части своих обещаний. За одну из исполненных Чарушиным для завода работ, он так и не доставил ему дрова.
По ассоциации возникает в представлении фигура другого администратора, тоже призванного создавать реальные материальные ценности – Михаила Кошкина. Здесь тоже есть свой парадокс. К Михаила все как будто бы обосновано, формально правильно, разумно и логично. Нет в манере работать ничего, к чему можно было бы придраться. А в итоге – почти полное отсутствие результата. Возможности, предоставленные ему, не используются, дела мертвы. Собственная работа как скульптора – близка к нулю. Как директор музея, он не приобретает работ художников-кировчан. Не собраны работы Чарушина, исполненные этим замечательным художником в Кирове в годы войны. А музей мог бы иметь коллекцию всех работ Чарушина. Музейная библиотека остается все время закрытой для художников, так как в уставах не записано, что библиотеку музея можно организовать таким образом, чтобы ею могли пользоваться художники и обогащать свой творческий опыт. Коллектив художников не сцементирован. Наоборот, иждевением самого руководителя коллектив разрушается из-за склок, травли того или другого художника, при отсутствии творческого содружества. Этот человек, каким бы смиренным и приличным он не казался внешне, навсегда опозорил себя как товарищ, которому доверили возглавлять коллектив людей творческого труда. Склока и травля являлись для него необходимостью. Лицемерию научила его собственная жизнь. Он поочередно был в неприятных, натянутых отношениях со всеми своими земляками-художниками. С одними раньше, с другими позднее. В годы войны для этого человека, ни разу не слышавшего, даже отдаленно, разрыва авиабомбы, оказался, по стечению обстоятельств, объектом для травли и я, приехавший из Ленинграда Быльев, бывший дистрофик, смертник, ускользнувший от смерти. Было время, когда мои товарищи по блокаде, ленинградские художники, мысленно уже попрощались со мной. К их удовольствию, я опроверг их печальное предположение. Выжил. И вот в Кирове надо мной начинает довлеть злая воля человека, никогда ранее не знавшего меня. По малейшему поводу или без всякого повода мне приходится испытывать его злонамеренность. Однажды, не выдержав, я замахнулся на него, но отдумал ударять.
Весной 1944 года мы сооружаем дом пионеров. Чарушин расписывает фойе – панно на сказочные темы. Живописцы пишут вставки на стены зрительного зала. Мне поручено две работы: панно «Битва доисторических зверей» и панно «Будущее». Будилов лепит пионерку со знаменем на пилон перед входом в дом пионеров, военные барельефы над дверьми, конные скульптуры в фойе – Богатыря и Чапаева. Работа развернулась напористая. Замышляли, набрасывали проекты коллективно. Женя Чарушин предложил Рафаилу Будилову сделать скульптуру – воздушный бой. Это послужило поводом для моего шуточного стихотворения «Ваятель облаков».
Был в студии скульптурной
Один оригинал.
Он облачко недурно
Из глины изваял.
И вот решил приятель:
Талант его таков,
Что выйдет он ваятель
По части облаков.
Владеть таким искусством –
Успех наверняка –
Он с неподдельным чувством
Стал делать облака.
Задумывал он смело,
Настойчиво ваял,
Употребляя в дело
Различный материал.
Понаблюдавши грозы
Их вылепил стократ
Для выставки из бронзы
Отлил он крупный град.
Потом для славы вещей,
Чтоб прогреметь навек
Он дождик моросящий
Из мрамора иссек.
И радугу в граните
Задумал изваять
Он может знаменитей,
Чем полагает стать.
Работает упорно
И по словам друзей,
Уверен, что бесспорно
Он попадет в музей.
Замечательная работа Евгения Ивановича Чарушина по росписи фойе Дома пионеров, вызвала похвалу у скульптора Николая Александровича Захваткина, которая была сформулирована у него следующими словами: «Женька – молодец! Такую фантазию развернул в Доме пионеров. 50.000 рублей за 1,5 месяца заработал. Но для такого художника ничего не жалко».
Евгений Чарушин, по существу открывший возможности аэрографической техники для создания больших панно и настенной живописи (своеобразные фрески) очень увлекается малярным аэрографом. Он расписывает им столовые завода №266, фойе Дома пионеров, затем детсад завода №266 (свыше 500 квадратных метров росписей на сказочные сюжеты). Замечательная по технике и красивая работа. В этот период он расписывает со свойственным ему вдохновением все, что попадается по руку (портсигар, подносы, косынки, шкатулки). Даже обычный граненый стакан превращает в художественное произведение, напоминающее художественное венецианское стекло. В течение месяца он не может отмыть свои руки от въевшейся нитрокраски. Однажды, в гостях у Евгения Шварца, он предложил хозяину расписать что-нибудь ему на память: «Женя, дай я что-нибудь тебе выкрашу». Шварц ответил: «Пожалуйста, выкраси свои руки в телесный цвет».
У Чарушина.
«Наталочка, я умылся. Чем можно вытереть руки, где полотенце.
А вот на шкафу женькины подштанники. Это у нас вместо полотенца. Ты не смотри – они чистые, только старенькие. Руки вытри о концы.
А физию?
А физию можешь о середину вытереть».
Иной раз собираемся у меня в мастерской, чтобы выпить по чарочке, другой. На закуску традиционно, в складчину, винегрет. Однажды в гостях у художников был начальник отдела по делам искусств Федор Михайлович Пьянков. За столом я импровизирую.
Что такое искусство? Какова формула отношения к искусству у Ивановского, Будилова, Кошкина, Чарушина и других? У каждого из нас свои особенности в работе.
У Ивановского в живописи пристрастие к сине-черной тональности. Небо на его этюдах тяжелое, как земля.
Будилов очень трудолюбив.
Кошкин из месяца в месяц откладывает свою творческую работу. Жалуется на загруженность административными хлопотами, вследствие того, что он председатель Союза художников и директор художественного музея. По всем приметам все же с удовольствием администрирует, выдумывает себе всякие дела и часами проводит, по делу и без дела, в приемных у начальства.
Фаина Шпак в своих работах не может пойти дальше сырого неряшливого полотна и так далее.
Я предлагаю такие формулировки.
Формула Ивановского: «Была бы синька и сажа – будет живопись».
Формула Будилова: «Важно работать, работа все докажет».
Формула Кошкина: «Важно понимать искусство».
Формула Шпак: «Я не знаю, что такое искусство».
Формула Деньшина: «Существует 100 рецептов… Без рецептов тоже что-нибудь получится».
«А твоя, твоя какая формула?» - спрашивают меня. Я не щажу себя.
Формула Быльева: «Для искусства не так важен срок, как просрочка».
Деньшин.
Про Деньшина не раз я слышал, что это, может быть, самый одаренный художник из всех кировских художников. Однако, его кисти принадлежат и очень удачные по настоящему живописные этюды, эскизы или, иной раз, картины, и совершенно рвотные неряшливые панно, полотна для ширпотреба. Деньшин – птица, которую приучили ползать и она, почти разучившись летать, иногда только взмывает вверх, чтобы снова шлепнуться и очнуться на земле. Думая об Алексее Ивановиче Деньшине всегда я вспоминал известную истину, что творчество и жизнь художника неотделимы. Деньшин пример того, как неустроенная жизнь талантливого художника влияла на его творчество. Когда-то он женился на красавице – Екатерине Иосифовне Косс. Стал разменивать свои дни на ревность, подозрения, объяснения, упреки. Потом красавица заставила мужа переехать в подвальное помещение, где Деньшины и прожили 20 лет в условиях совсем непригодных для профессиональной работы художника.
Земля и небо на этюдах Петра Ивановского, подчас не отличающиеся по силе тона, надоумили меня на стихотворение «Рассеянный художник».
Рассеянный художник
Пошел писать этюд.
Сюжетом для этюда
Он выбрал тихий пруд.
Сперва он сделал небо
И ветлы над прудом,
А как все отразилось
Изобразил потом.
Вокруг него мальчишки
Торчат как на посту,
Глядят как разной краской
Он мажет по холсту.
Хорошая картина!
Но все же без труда
Не разобрать, пожалуй,
Где небо, где вода?
Решил художник сделать
В картине рыб и птиц,
Чтоб избежать упреков
От неизвестных лиц.
Вот он полез в этюдник
Взять сажи и белил
И в этот миг с мольберта
Этюд свой уронил.
Он водружен на место,
Но что же? Как на грех
Подрамник оказался
Стоящим низом вверх.
Вверху художник галок
Рисует поскорей,
Внизу рисует рыбок –
Ершей да пескарей.
Лишь дома он в смущеньи
Заметил о беде:
Что рыбы-то на небе,
А птицы-то в воде…
Однако, поразмыслив,
Решил: да будет так!
Лишь было б живописно,
Все прочее пустяк.
Нужно отдохнуть от дел. Мы отправляемся за утками. Женя Чарушин, Александр Федорович Пестов, дымковский мастер, командор нашего отряда, я и еще несколько охотников. Всего компания человек восемь. Это будет моя первая в жизни охота. Решили побродить дня три в лугах, километров за сорок от города. Спешили попасть к месту до 1 августа, чтобы опередить других охотников. Нашли уток в болотцах у речушек Чахловицы и Вывы, вблизи Белужьего озера. Собаки не было. Пошли цепью по болоту, по пояс в воде, чтобы поднять уток. Я был крайним слева. Нелетный молодняк шнырял под ногами, притаивался к осени. Вдруг сразу взлетело две или три утки. Загремели выстрелы. Мне в правую бровь впилась дробина. Произошло замешательство. Выяснилось, что в моем направлении стреляло сразу два азартных охотника – Чарушин и Пестов. После их неудачной попытки оперировать мне бровь охотничьим ножом, уложив меня на кочку, я отказался от дальнейшей охоты и, повязав все больше запухающий глаз, отправился до ближайшего медпункта в совхозе, километрах в восьми от места охоты, а затем в Киров на машине. Оба перепуганных охотника, чуть было не мои убийцы, насовали мне в карманы своей дроби, чтобы хирурги определили, кто же именно из их двоих запалил в меня. У Чарушина была дробь помельче, у Пестова – покрупнее. Однако, рентген показал, что дробина расплющилась при ударе о кость и она превратилась в лепешку, попав в самый край надбровной дуги у глазной впадины. На обеде у Чарушина 31 июля 1944 года я прочитал тут же экспромтом, пришедшее на ум стихотворение «Мое охотничье крещение».
Я от охотника Евгения
Принял охотничье крещение,
А от охотника Пестова,
Благословение отцово.
И оба мне, как крестну сыну,
Влепили в лоб одну дробину.
Подранок Быльев.
(Продолжение следует)
Последние публикации:
Из писем Алексея Борового к Николаю Чарушину (Окончание) –
(27/06/2014)
Из писем Алексея Борового к Николаю Чарушину –
(25/06/2014)
О замечательных историках и изворотах шарлатанов –
(20/06/2014)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
