Отправлено В.Ш. четверг, 28 августа 2003 - 00:28:

Ун-Ме
А меня сегодня на стройдворе как раз спрашивали: у вас замочек под буратино? Спрашиваю, что такое "под буратино". Отвечают - под такой французский ключик. Опять не знаю. Оказалось, что это ключ, какие бывают от амбарных навесных замков или каким рисуют золотой ключик.

Отправлено Ун-Ма четверг, 28 августа 2003 - 08:37:

Привет!
В.Ш.
Я знаю такие ключики, у нас в Хвойной таким отпирается сарай, в котором куча несметных сокровищ. Я всегда ценил этот ключик, и сейчас ценю, он сильно беззащитный какой-то. Делаю смелый вывод: то, что можно открыть золотым ключиком, скорее всего тоже даже почти не заперто. Это и хорошо, и плохо, как всегда.

Отправлено Ун-Ма суббота, 30 августа 2003 - 07:53:

Трезвое размышление

Кто-то, двигаясь в пространстве,
Размышляет обо мне,
А я попал на пьянстве! -
Так думал Буратино
С плоским ключиком в спине -
Ведь я же не скотина!
Ведь я не идиот!
Ведь я люблю Мальвину!
А она совсем не пьет!
Ведь я...

Отправлено В.Ш. суббота, 30 августа 2003 - 12:55:

Дорогой Ун-Ма, так и есть: всё, без чего абсолютно невозможно, - бесценно, не заперто и даром. Все счастье и вся боль. Тривиально, как всё наиважное.

Отправлено Ун-Ма пятница, 05 сентября 2003 - 11:32:

Под звездным небом

Звезды покровительствуют богослужению,
Это такой гороскоп,
Звезды за веру в Бога!
За теоретическую физику!
За таблицу умножения!
Звезды против зла,
Против наркотиков, педофилии, абортов!
Против назначения нечестных пенальти и порнографии!
Против спортсменок, накаченных допингом!
Звезды не станут покрывать азартные игры!
Загрязнение окружающей среды тоже не по ним!
Расположение альфа-центавра по отношению к марсу делает ростовщичество грязным занятием!
Тот, кто минирует детские сады должен знать, что Сириус против!
И абсолютно все звезды вселенной против подрыва беременных женщин фугасами!
Звезды болеют за тех, кто молится Богу о чистом дожде!
О мелком осеннем дожде они молятся вместе со мной, и с тобой!
И о первом, будущем снеге!
Не думай, что звезды глупы!
Какие уж есть!
Ведь неба другого не будет!

Отправлено Бога пятница, 05 сентября 2003 - 15:37:

Здорово про звезды!

Отправлено чк пятница, 05 сентября 2003 - 22:54:

Здорово, но чего-то не хватает. А мне всегда чего-то не хватает...

Отправлено Бога суббота, 06 сентября 2003 - 15:13:

Когда всегда чего-то не хватает есть в этом нечто такое байроническо-меоническое. А я вырос в семье конформистов, с 6 лет в музыкальной школе и рад совершенно всему, и верю абсолютно во все. Да, и еще надеюсь на светлое будущее и что все будет хорошо.

Отправлено Лиза суббота, 06 сентября 2003 - 15:44:

Боге

Сладкую картину нарисовали. Что-то не верится. Если б Вы всегда были таким наивно-радостным, не покидали Вы нас время от времени, отдаваясь тоске, и не писали бы стихов.

Отправлено Бога суббота, 06 сентября 2003 - 15:48:

Лизе.
Да это я шучу глупо.

Отправлено чк воскресенье, 07 сентября 2003 - 09:17:

Боге

И я шучу.

Отправлено Анна понедельник, 08 сентября 2003 - 02:27:

Ун-Ма.
Привет!
20 сентября должна быть Питере. Не будем загадывать, но я думаю, можно будет выкроить время и посидеть попить кофейку. Правда я предпочитаю чай.

Отправлено Ун-Ма вторник, 09 сентября 2003 - 10:13:

От другого, с любовью

Я число пи,
А ты число е,
Вместе нам не сойтись,
Но без меня,
И без тебя,
Была бы неправильной жись!
В ней смысла бы не было ни на грош!
Не меньше ль, чем щас, в самом деле?!
Короче, это была бы ложь
И без невменяемой цели!

Отправлено Лиза вторник, 09 сентября 2003 - 11:28:

Я простое число,
ты - делимое.
Что за жись у нас
невыносимая!

Отправлено Ун-Ма среда, 10 сентября 2003 - 15:51:

Облаками осеннего небушка
Приплывает ко мне пустота
Как кусочки засохшего хлебушка
Моей жизни хорошие лакомства
Как приветы обманутых дурочек
Разумеется это надеж
Я же еду в вечернем автобусе
Только я да водитель-чудак
Эй, шофер, друг для друга мы созданы
Друг без друга нельзя нам никак
Только мне выходить, понимаешь ли
А тебе удаляться во мрак
Ну а мне под осеннее небушко
Где звезды немигающий зрак

Отправлено Ун-Ма среда, 10 сентября 2003 - 16:07:

Уставший от варенья

Я желаю взбунтоваться!
Достать кулацкий свой обрез!
И бутылками швыряться
В шестисотый мерседес
Страшно буду я плеваться
В телевизор вашу мать
Чтобы мне не разрыдаться,
Чтобы жилы не порвать!
Я блиндаж в лесу отрою,
Я патронов насушу,
Трехэтажным всех покрою,
И прощенья не спрошу!
На суде я буду смело
Обличать все зло варенья
Буду требовать расстрела
Для себя без промедленья…

Отправлено Лиза среда, 10 сентября 2003 - 17:34:

Там в суде двенадцать теток,
все присяжные они.
Все вспахали по шесть соток,
ну а я на шестисотом -
мне завидуют они.
Адвокат мой славный дядя,
речь бубнит, в бумаги глядя,
ох, посадят, ох, посадят...

Отправлено Ун-Ма среда, 10 сентября 2003 - 18:18:

Типун те на язык, Лизавета!

Отправлено Лиза среда, 10 сентября 2003 - 18:56:

А что, есть основания, Ун-Ма? Вы запсодили какой-нибудь суперважный входящий, исходящий, нисходящий или, страшно подумать, восходящий?

Отправлено Ун-Ма среда, 10 сентября 2003 - 19:26:

А что?! У меня был знакомы полковник по фамилии Пшеничный. Еще у него была присказка "за танками -за танками, и в кувет!"
Так вот, он однажды потерял совсекретную бумагу. Дали ему десять, отсидел он года два. А жена его через года два эту бумагу и обнаружила где-то в домашнем хламе. Это теща полковника уборочку сделала, и все бумажки по местам разложила. После этих уборочек, сами знаете, фиг чего найдешь.
Да и кто зарекаться будет!

Отправлено Лиза среда, 10 сентября 2003 - 20:25:

Да, зарекаться не следоват... Сегодня приятельница рассказала об одном из своих многочисленых братьев: сидит в Ебурге в СИЗО за убийство мента, хотя не убивал, как показала недавно баллистическая экспертиза. "А зачем признался?" - "Били, окунали в прорубь головой...".

Отправлено Ун-Ма пятница, 12 сентября 2003 - 23:51:

Нелли с младенцем
(рассказ в двух частях)

часть первая

Никита Станищев, тридцатипятилетний разведенный мужчина твердого положения в жизни звонил в дверь. Звонил он уже давно, но никто не открывал ему. Вообще-то Станищев договорился на четыре, а пришел в три, но для этого у него были веские причины. Они должны были идти с женщиной Нелли в театр, И Станищев подумывал поиметь эту худую, бледную, прозрачноволосую блондинку лет тридцати еще раз. Он уже имел один раз ее, но это был первый раз, когда сам факт имения обладает гораздо большим значением, чем собственно имение само по себе, что понятно. При этом, даже в процессе этого первого раза женщина Нелли успела рассказать Никите Станищеву о своей тяжелой жизни, ведь будучи круглой сиротой, она ушла вместе с четырьмя детьми ее от мужа-буйного-алкоголика, и жила теперь у зажиточных бабушки с дедушкой, но жадноватых и занудных, попрекающих бедную Нелли самыми разнообразными попреками. На Станищева сведения о четырех малолетних детях Нелли подействовали возбуждающе, хотя и сам-то он имел уже примерно пять законных детей, но от разных женщин, и не жил ни с одним дитем своим. И вот теперь Станищев звонил в дверь, сгорая от нетерпения, но никто не открывал почему-то.
Что удивляло Станищева, так это мерещившиеся ему из-за двери какие-то звуки. Обладая необычайно развитой от природы интуицией, Станищев чувствовал, что кто-то есть за дверью, и что эти кто-то именно желанная Нелли, женщина его типа, то есть, худая, даже и худосочная, со впалой грудью, бледная очень красивая и грустная блондинка с глазами цвета выгоревших незабудок, и еще кто-то Наконец, послышались явственные шаги легких, слабых женских ножек, замок щелкнул, дверь отворилась. На пороге стояла Нелли, в халатике на голое тело, с лицом, пребывающим в каком-то беспорядке. «Что ж так рано-то?! – немного недовольно сказала Нелли, и проводя Станищева в гостиную - Договорились ж на четыре, стираю я, посидите здесь пока, старики на даче, дети спят». И убежала опять в ванную. Станищев сидел на диване, смотрел на висящее на стене дорогое охотничье ружье, и умно думал, что не женщины устраивают всю эту развратную кутерьму, а мужчины, приходящие в три вместо четырех. Станищев подошел сначала к ружью, и убедился, что оно заряжено, потом он на цыпочках подкрался к двери. Станищев явственно слышал за тонкой доской приглушенный голос какого-то мужчины, перебиваемый еще более приглушенным голосом Нелли, потом хлопнула входная дверь, и тот, видимо, ушел. Станищев вернулся на диван.
Нелли заглянула в гостиную, на лице ее четко отпечатывалось чувство облегчения. «Посиди еще, - радостно сказала она Станищеву – я только приму душик, и вперед, навстречу музам!» Но Станищев схватил Нелли за тоненькую, бледную ручку, повалил на диван и навалился сверху. Внутри женщины что-то сильно хлюпало, когда Станищев имел ее, и он догадался, что это сперма предыдущего товарища, смешанная с веществом противозачаточной свечки. Сначала Станищев, продолжая иметь Нелли, думал о сперматозоидах предыдущего товарища, как они там гибнут в тесном горячем мраке массово под воздействием контрацептивного яда, и как будут гибнуть скоро массово и его, Станищева сперматозоиды, и как даже агонизируя, сперматозоиды двух разных производителей будут толкать и кусать друг друга в лютой злобе и ненависти. Ему показалось это смешно, и он не сдержал улыбки. Нелли же поняла эту улыбку по своему, как невольный признак излишнего знания со стороны Станищева, и в лице ее образовалась вполне понятная в таких случаях фигура вызова, мол мы вам не жена, и даже еще не любовница, и если что не нравится, то скатертью дорожка вам. Станищев понял женщину Нелли, и ему стало немного неудобно даже, и он подумал в своей вечной интеллигентной нерешительности, а не уйти ли прямо немедленно, не доебавшись до природного конца, но тут его мысль отвлеклась еще большим смущением, потому что он мысленно невольно употребил слово «ебаться», которое не любил, так как точно знал, что оно ему ни к лицу, не идет совсем. От этих переживаний уже было начавшийся оргазм его вполне, в общем-то, нормального тела, нажал на тормоз, и Нелли уже давно кончила, а Станищев все пыхтел и пыхтел, так что Нелли даже показала ему на часы, мол в театр опаздываем. «Да ну его, этот театр, этот «Протокол одного заседания», - сказал Станищев, все-таки кончая – давай лучше выпьем по человечески!»
Душик они приняли вместе, потом оделись, и Нелли принесла бутылку дедушкиного французского коньяка. Начатую. Дедушка был каким-то профессором по подводным лодкам, и от этой нервной работы много пил каждый день. Бабушка страдала вялотекущей формой рака кожи, и по назначению врачей принимала в свою очередь большие дозы морфия. «Может, морфия хочешь?!» - спросила Нелли неуверенно. «Потом!» - ответил Станищев, опрокидывая стакан коньяку, и наливая другой, так как коньяк – собака - был хорош! «Уважаю! – сказал Станищев – Дедулю твоего уважаю, хоть он и жмот и женат на морфинистке! Сам всю жизнь мечтаю или погрузиться очень-очень глубоко, на подводной лодке, чтобы тишина! Или улететь как можно выше на каком-нибудь старфайтере. Но заметь! Не на ракете! Не в космос сраный, то есть извини, долбанный типа, где все эти космонологи болтаются подобно космическому говну...». «Не ругайся! – сказала Нелли, - Тебе не идет совсем». «Все! – заверил пьяный Станищев, доливая в свой стакан остатки коньяку – Финита ла пиздец! Завязываю и пить и материться! Я вообще, может быть, даже поэт в душе, и почти свободно владею английским. Far the well and if for ever still for ever far the well! Вот! Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай!» «Глупости! – сказала Нелли – Я тебе щас закусить принесу. Кабачки тушеные, сама делала, пальчики оближешь!»
В этот момент дверь распахнулась и в комнату на трехколесном велосипеде въехал толстощекий, лопоухий мальчишка лет трех. Оказалось, что дети это он и есть, так как другие три ребенка, девочки двенадцати, одиннадцати, и десяти лет уехали с дедушкой и бабушкой на дачу же. «Вот, знакомься! – сказала Нелли Станищеву – Тезка твой, тоже Никита!» Мальчик подъехал к Станищеву, забрался на стул рядом, с недетской силой толкнул его в грудь, и сказал весьма надменно : «Иди!!!» И Станищев ушел, несказанно радуясь случаю не пробовать тушеные кабачки домашнего приготовления. «Пусть космонавты ваши кабачки едят! – злорадно подумал он, удаляясь в дождливую мглу, и добавил мысленно – И баклажаны!» Ему казалось, что то, что женщина Нелли давала перед ним какому-то незнакомому ему мужику, то это полная ерунда! Коньяк не в счет! Но угощать после всего Станищева баклажанами!!! Ну, и блядище!
Больше они не встречались. Ну, с полгода! Станищев зажил своей обычной жизнью. Работал, а на личном фронте он даже не знал в этом круговороте баб, с кем у него серьезно, а с кем так, баловство. Пусть сами решают, тем более, что все обычно происходило по пьянке. Они и решали. Иногда, какая-нибудь трахнутая им в пьяном угаре замужняя молодуха решала вдруг ни с того, ни с сего, что это любовь. Тогда она начинала доставать, приходила, сидела, или шла рядом, разговаривала что-нибудь умное, и пропасть бы Станищеву, и сделать заход на шестого законного ребенка, но у него как-то со временем образовалась уже некая группа поддержки из более-менее старослужащих постельных собутыльниц, умудренных жриц Вакха и Тракха. Эти, в общем-то, такие же занудные бабищи, были лучше других, потому что находились под обаянием одной фразы. «Не доросла она еще до пьяного блядства!» - говорили они об очередной проколовшейся по пьяне матроне, впавшей в редукцию, в подмену мотивов, типа в блудни, называемые «любовь». В этих случаях боевые кобылы группы поддержки Станищева принимали соответствующие меры. Раньше, в крайних, клинических случаях, когда не помогала магическая фраза «не доросла ты еще до пьяного блядства», Никита Станищев применял уже совсем уже, казалось бы, последнюю меру вербального воздействия. Он сначала говорил «I can’t say nothing you but repeat that love is just a four latter word», а потом сам же и переводил: «Пошла ты на •••!» Но потом он отказался от такого варианта, поскольку результат достигался прямо-таки противоположный, негуманного типа. То есть, если и оставляла его в покое очередная бабенка, то некоторое время, прежде чем люто возненавидеть, жила в совершенной уверенности, что это не просто любовь, а что-то вообще уже газообразное, неземное, и непознаваемое ранее. В Станищеве же с годами росло чувства ответственности, сопереживания, которые даже иногда побеждали его сугубо теоретические подходы ко всем вопросам. Теория же диктовала Станищеву партизанскую жизненную тактику, поскольку ни подводной лодки, ни Старфайтера у него пока не было.
Нелли позвонила через полгода, и долго рассказывала в подробностях о том, как ругался ее дедушка по поводу выпитого Станищевым французского коньяка. Станищева это сильно раззадорило, он снова встретился с Нелли как-то совсем рано утром, часов в шесть с половиной, когда дедуля с бабулей еще спали, и дети еще спали, и он снова поимел женщину Нелли, упиваясь ее худобой, и светящейся во мраке бледностью, а потом он выпил всю бутылку дедушкиного дареного Бордо, запил это дело его же Арманьяком, и ушел. Они стали встречаться. Днем, когда никого не было дома у Нелли, очень редко дома у Станищева, иногда рано утром, пока все еще спали опять-таки в логове профессора-подводника. Иногда Станищеву, как и в тот раз, казалось, что внутри Нелли хлюпает чужая сперма, особенно по ранним утрам, но, когда ему однажды захотелось вдруг задушить эту брюсовскую, как он почему-то подумал, шлюху с бледными голыми ногами, Станищев решил твердо, что все эти субъективные ощущения не стоят отказа от удовольствия бесплатно иметь такую редкой красоты многодетную внучку жадноватого обладателя коллекции редких и дорогих алкогольных напитков.
Однажды, днем как-то, Нелли трахалась немного нервно, и выяснилось, что у нее завтра дежурство, и некому забрать этого четырехлетнего ее толстощекого и лопоухого сынишку Никиту из садика, так как три ее дочери проживают круглогодично в интернате для особо одаренных в балетном отношении девочек, и мальчиков, а ее бабушка обещала забрать, но как-то неопределенно. «А давай я заберу» - неожиданно предложил Станищев, так как его употребление дедулиных коньяков и виски должно же было иметь над собой некое идеологическое облако, а не просто зенки налить! «Ты?! Заберешь?!» – как-то чрезмерно оживилась Нелли, и Станищев испугался, что она сейчас предложит ему тушеных кабачков. «Ну, заберу! Только ты договорись со всеми, и расскажи, где это детское учреждение располагается.! Знаешь, что-то странное со мной творится сегодня. Аппетита, ну, никакого, и пить все время хочется! Видимо, курю слишком много» - сказал Станищев, наливая в стакан дедулин Шабли доверху. «Курить бросать надо! – убежденно сказала Нелли – Мой бывший муж бросил курить под моим руководством. Я забирала у него сигареты, и выдавала по одной каждые шесть часов, потом десять, потом двадцать четыре, так и бросил! только спился совсем, гад, и скурвился!» На глазах ее цвета выгоревших незабудок образовались маленькие линзочки слез. «Да, сволочь! – согласился Станищев уже в дверях – А Никитку я заберу завтра».
На следующий день, перед вечером, Станищев купил в игрушечном магазине самый дорогой игрушечный автомат, и стреляющий пульками, сверкающий, и адски трескучий, и направился по указанному адресу в детский сад. Он шел, и думал, что ребенок Никита в чем-то необычен, и дело даже не в том, что он совершенно выдающихся способностей, например, в два года научился читать, а в три писал уже бегло печатными буквами, решал квадратные уравнения, а неожиданным ударом маленького увесистого кулачка оглушил однажды в деревне матерого и невменяемого барана. Этот Никита чем-то напоминал Станищеву его родного, любимого сына, обычных способностей, но тоже казавшегося чем-то необычным, как и он сам, Станищев.
Хотя сынишка Нелли не знал нужды, но, однако, таких продвинутых игрушек, как автомат, купленный Станищевым, да еще с оптическим прицелом, мальчик явно никогда еще в руках не держал. Тем не менее, он с наружным выражением равнодушия на лице забросил автомат за спину, и излучая двумя зрачками глаз пучки видимого счастья, взял Станищева за руку, и солидной походкой повел его через парк к дому.
Была глубокая осень, и вот где-то на середине пути маленький Никита отпустил руку Станищева, подошел к большой куче опавших листьев, забрался на нее, и уселся на ее вершину своими толстыми нейлоновыми штанами. Потом он снял с плеча автомат, зашвырнул его в лужу, подпер голову рукой, типа мыслитель Родена, и замер в этой позе, казалось, навсегда. «Слушай, ундервуд! – сказал Станищев, поднимая грязный автомат, и забрасывая его уже себе за спину – Ты знаешь, сколько стоила эта пластмассовая фигня?!» «Сам ты ундервуд!» - ответил мальчик. Как ни уговаривал Станищев проклятого ребенка идти дальше, как ни подлизывался, и ни стращал, все было бесполезно. Он попытался взять его на руки, но Никита как-то очень ловко расслаблялся и выскальзывал, и нести его по человечески было бы невозможно, а тащить, как мешок, Станищев почему-то был против. Когда стемнело, Станищев почувствовал ком в горле, плюнул, уселся рядом на эту кучу гниющих листьев, и закурил. И вдруг ему стало хорошо. Они просидели так почти до полуночи, одни в пустом парке, пока их с воплями, лаем, рыданиями, причитаниями, и матюгами, не обнаружила целая толпа, состоявшая из дедули, бабули, Нели, участкового, и соседа с собакой. У Станищева было такое чувство, что засекли его подводную лодку, или, что его всепогодный перехватчик сбили, и он теряет высоту. «Нет, я знала, что он упрямый! – непрерывно восклицала Нелли – Но чтобы настолько?! А?!»
В другой раз, уже в разгар весны, Нелли опять пожаловалась, что ей не с кем оставить мальчишку на ночь, а у нее дежурство, а старики опять на даче, и вообще ей поставили ультиматум, убраться куда угодно в течение месяца вместе со всем своим выводком. «Между прочим, и из-за тебя тоже!» - не удержалась женщина от упрека. «А давай я останусь. С ребенком завтра.» - опять неожиданно предложил Станищев. «Ты?! Останешься?! - ненатурально удивляясь, воскликнула Нелли – Ну, хорошо, оставайся, еды я вам наготовлю, а перед сном почитаешь ему книжку какую». «Я и сам дал зарок ничего не читать больше, - сказал Станищев – и ребенку не позволю мозги компостировать. Врут же они все. Как подумаю, что по всему миру тысячи библиотек набиты миллионами томов с враньем, так... так я не знаю даже, как можно...» «Ты прямо Гитлер какой-то..., - перебила Нелли в легком восхищении, и задумалась – Ну, телевизор посмотрите, только что б без разврата». «Мы модель будем клеить!» - сказал Станищев, слегка неожиданно краснея, и ощущая себя немного почтальоном Печкиным. «Какую еще модель?! – сострила Нелли – Наоми Кемпбель?!» «Самолета – просто сказал Станищев – есть у меня!»
Вечером Станищев пришел с большой моделью Старфайтера, когда-то привезенной из-за границы, вернее, это был набор деталей для склейки и сборки, и весь вечер до ночи они с Никитой провозились с этой моделью. Станищев только начал, а потом умный ребенок все делал сам, свесив язык от старания и интереса набок, и великолепный файтер, сделанный его руками по всем сложнейшим правилам, возник перед мальчишкой во всей своей неописуемой и грозной красоте. В прозрачной кабине сидел мужественный пилот, повелевающий небом. «Это... ты!» - подумав, сказал Никита. «Нет, ты!» - сказал Станищев.
Ночью он проснулся от того, что мальчишка покинул свою детскую кровать, и скользнул к нему под одеяло. «Ты чего?!» - испугался Станищев. «Ты был дядя, а стал папа!» - ответил ребенок, и тут же заснул. Станищев покачал головой, осторожно выбрался из-под одеяла, вышел на кухню, открыл окно, и закурил, равнодушно глядя на теснившиеся на разнообразных полках бутылки с коньяком, вином, и виски. Он вернулся в спальню, осторожно вытянулся рядом с сопящим мальчиком, и засыпая подумал, что надо бы перевезти их к себе, Никиту и Нелли, завтра же.
Разбудила его Нелли еще затемно. Она уже перенесла спящего ребенка на его штатное место, и теперь лежала рядом в скользкой ночной рубашке, которую Станищев имел обыкновение автоматически задирать ей до самого горла. И опять внутри нее что-то хлюпало, и от нее явно попахивало вином. «Ты Пруста читала? – спросил Станищев засыпающую Нелли – про Свана? А Битова? Про Одоевцева?» «Нет, а что?» - механически, сквозь сон, спросила женщина. «Да врут они все!» - сказал Станищев. «Ну, да! Ты говорил...»
Станищев тихо оделся, вышел на кухню, выпил из горлышка почти всю бутылку какого-то виски. Им овладела злоба. «Все врут!» - продумал он. «А ведь ты этого хотел!» - подумал он еще. Улыбнувшись, он снял со стола склеенную вчера мальчиком модель самолета, положил ее на пол, и аккуратно, стараясь не шуметь, раздавил на мелкие части. Он захлопнул негромко дверь за собой, закурил, и стал спускаться во двор. Почему-то вспомнилось висящее на стене дорогое ружье профессора. Упрямо мотнул головой: «Вранье!»

часть вторая
(опубликована быть не может вообще)

Отправлено Лиза суббота, 13 сентября 2003 - 19:24:

Почему не может быть опубликована вторая часть? Хочется ведь узнать, выстрелило ружье или нет. И если выстрелило, то в кого. Не обижайтесь, Ун-Ма, "Нелли" напоминает развернутый пересказ митяевской бормотухи "Жаль, что в доме не наточены ножи".

Отправлено Анна суббота, 13 сентября 2003 - 20:59:

Привет!
Я солидарна с Лизой, хотя рассказ в двух частях, а ружье как правило стреляет в третьей части, все равно хотелось бы узнать в кого стреляет ружье? И вообще зачем оно было заряжено?

Отправлено Ун-Ма суббота, 13 сентября 2003 - 23:17:

(часть вторая)
Помилуй нас...

Прошло много лет. Однажды Воскресным утром, в самом конце лета, в хорошую нежаркую погоду, когда алкоглоль в крови кажется просто-таки необходимым, чтобы до конца, до последней капли вдохнуть в себя это что такое, что и есть жизнь, Станищев прогуливался, слегка уже выпив несколько порций коньяку. Он дошел по Загородному до Владимирской площади, и вдруг решил зайти в церковь. Это была пьяная блажь не хуже других.
В церкви, заполненной пыльным светом было довольно многолюдно, шла служба, на хорах пели, поп читал свое, и люди, молились. Вообще, разодетых в золото священников зачем-то было много, Станищев в этом не разбирался. Пение хватало Никиту за душу, он расчувствовался, и даже упал вместе со всеми на колени, понимая, что это он просит о чем-то, видимо о милости, и о прощении одновременно. Служба, однако, подходила уже к концу, пение прекратилось, и вскоре сплоченная толпа молящихся в середине храма расплылась по всему пространству увешенного иконами помещения. Другая, меньшая толпа сосредоточилась в одном из углов в виде недлинной очереди. Это были желающие исповедоваться. Люди по очереди подходили к пожилому священнику с откормленным бородатым лицом, довольно умного выражения, они что-то шептали ему на ухо, а он им набрасывал на голову некую ткань, а в конце ставил на колени, и отпускал грехи.
И Станищеву неожиданно тоже как бы захотелось исповедоваться, он даже не знал, конкретно, в чем. Вернее знал, что то, в чем он желает покаяться, и признаться, невозможно рассказать словами. В том, что он когда-то так сильно любил чуть ли не всех людей на свете, и женщин, и мужчин, и детей, что, когда бывал один, сомневался, отчего это, и уж действительно ли он простой человек, а не кто-то особенный? И в том, что теперь он уже не только никого не любит, но и твердо знает, что в те годы юности, когда тешил себя мнимой любовью к неблагодарным ближним, он на самом деле и тогда любил только себя, и какой-то нечестной даже любовью, которая была хуже, чем обыкновенный эгоизм других?! Это было невозможно рассказывать, да и глупо, разумеется.
Поэтому, когда подошла его очередь, Никита не захотел, чтобы ему клали на голову ткань, и не пожелал шептать на ухо, а заговорил, вернее понес с вызовом даже почти громко какую-то чушь про жизнь вне брака, про похоть, аборты, и равнодушие к детям. Он старался говорить умно, чуть ли не острить, и даже придумал на ходу афоризм, назвав любовь особым видом кастрации. Но в конце своей идиотской речи, еще не замечая того, как на холеном лице священника медленно образуется, впрочем едва заметная, презрительная полуулыбка, Станищев совсем уже не к месту добавил, что он раскаивается во всех своих грехах, имея ввиду то, что стал, как он, Никита, про себя считал, страшным совершенно человеком. В ответ улыбка священника, презирающая его, такая справедливая, и потому невыносимо предательская в стенах церкви, стала совершенно очевидной. Гнев захлестнул Станищева, и он перестал слышать, как священник нехотя отрезал ему короткие, ничего незначащие, убийственно равнодушные слова, но, понимая и по его выражению лица смысл говоримого, Никита только изо всех сил сдерживался, чтобы не ударить в эту морду всей своей мужицкой, вложенной в кулак, злобой.
Он сдержался, конечно, и отошел в сторону, и, прежде чем уйти из храма, задержался у большой иконы Богоматери с младенцем, что висела рядом с копией же Владимирской иконы Богородицы.
На иконе, которая чем-то остановила его, дева Мария была изображена в полный рост в виде высокой стройной женщины одухотворенной красоты в обычном длинном платье по моде века, наверное, девятнадцатого. На руках у нее был маленький Иисус, тоже, очень обычный ребенок, уже не младенец, с нимбом вокруг головы. Икона не отпускала Станищева. Мимо сновали священники, которые обращали на Никиту особое внимания, перешептываясь, но Станищеву было плевать. Что-то непонятное было в образе. Ребенок был слишком большой, и долго держать его на руках женщине было бы тяжело. «У нее, наверное, руки отнимаются» - подумал Станищев, и вдруг вспомнил, и понял, что женщина на иконе удивительно похожа на одну его знакомую, которую звали Нелли. И он все стоял, и стоял, не крестясь, и смотрел на нее. Другим посетителям икона, видимо, тоже очень нравилась, вокруг толкалась почти такая же толпа, как и перед Владимирской иконой, и здесь некуда было уже поставить свечу желающему, и все подходили непрестанно, и целовали стекло, защищающее сам, собственно, образ, от человеческих губ. Время от времени прислужница протирала стекло тряпкой, но оно сразу снова покрывалось следами поцелуев. И вот Станищев тоже, преодолевая стеснение, подошел к иконе, и неловко поцеловал нечистое стекло. И тогда он смог уже уйти из церкви, и направиться к себе домой.
Жил он, главным образом, один, работал все там же, и когда-то имел хобби. Все его жилище было уставлено моделями самолетов, в основном истребителей, перехватчиков, и всепогодных перехватчиков. Год назад, в один прекрасный день Станищев сгреб все модели в кучу, и забросил их на антресоли. Хобби перестало иметь место, а остался только алкоголь, одинокие кулинарные упражнения, и скучные, в чем он себе редко, но признавался, все же, связи с разнообразными внешне и для других, и совершенно одинаковыми, для него, Станищева, женщинами.
Но с того дня как Никита Станищев стал регулярно ходить в церковь на Владимирской площади, к своей, как он говорил, иконе, пить он стал меньше. Смешно сказать, но он стал писать какие-то немыслимые стихи. Но главным образом, он просто думал какую-то одну, печальную мысль. Но люди! Люди были ему по прежнему скучны, как и он им.
Потом «его» икона исчезла. «Наверное, церковное начальство догадалось! – решил Станищев – Вот и убрали подальше».
Возможно, он ошибался, и были другие причины исчезновения этого образа. Возможно, но это – это было все равно!

Отправлено Ун-Ма суббота, 13 сентября 2003 - 23:18:

По замыслу, ружье стреляет в третьей части, в которой, я считаю, нет необходимости.
Ружье стреляет всегда, понимаете ли, как это ни банально.

Отправлено Анна воскресенье, 14 сентября 2003 - 10:32:

Ун-Ма!
Привет!
Ружье-то выстрелило. Убили священники Никиту. Или мне это только показалось? Я думала его пацан убьет, а его попы убили.

Отправлено Лиза воскресенье, 14 сентября 2003 - 11:09:

А я придумала, что герой выстрелит в священника. Нет, не в священника, а в человека, который ему покажется спьяну похожим на священника.

Отправлено Ун-Ма воскресенье, 14 сентября 2003 - 20:20:

Привет!
Ну и причем тут священник?! Ружье - это пустота! Когда думаешь о противостоянии пустоты и дорогого тебе человека, это больно, и стоит жить. Жить надо так типа, чтобы БЫЛО мучительно больно. Из книги "Моя мораль".
Если никого нет, и сам себе не дорог, можно честно стреляться. Никита застрелился на охоте.

Отправлено тоже - Пустота воскресенье, 14 сентября 2003 - 21:59:

...И только высоко, у царских врат....
А.Блок

Ангел испаряется небом


"Какой мерзкий и грязный тип", - думаю я, пьяно взирая на бомжа, роюсь в кармане плаща и кидаю ему гривенник, приговаривая:"На, вот тебе, болезный". В голове карусель, в животе мутота. Я закрываю глаза, надеясь, что полегчает и вижу... на месте бомжа белого человека с ослепительно белыми крыльями...
"Бэлый, бэлый, горячий, горячий", - шепчу я, мотаю головой и открываю глаза. "Бред! Горячка! Галлюцинация! Бомж как бомж, мир как мир, я как я".
Отворачиваюсь, пьяно машу рукой на прощание и иду пошатываясь.
Впереди черная пустота. Мне страшно, я закрываю глаза... и вижу себя глазами постороннего. Вот она я: пьяная, неаккуратная, растрепанная. Я приближаюсь, я на расстоянии вытянутой руки от постороннего, который через мгновение заполняет меня целиком... и лишь малая часть его испаряется небом...
Я просыпаюсь, потягиваюсь, вылезаю из-под одеяла, подхожу к окну и вжимаюсь в стекло. Утро серебрится и над толпой людской витает пыль дождя, словно невесомый дух.
Я одеваюсь и выхожу на улицу, я готовлюсь к тому, что меня будут толкать. Я давно привыкла к этому...люди спешат по делам. "Хотя куда им спешить, если сегодняшний день последний?" В моей голове часто роятся странные мысли..."А почему бы сегодняшнему дню не быть последним?.. Почему бы и нет?"
Я вливаюсь в толпу и принимаю толчки как должное. Я никуда не спешу. Вот возьму сейчас встану посреди толпы, раскину руки-крылья и закрою глаза...
Я раскидываю руки, я закрываю глаза и попадаю в пустоту. Меня не толкают, вокруг меня ни одного живого существа. Пустые здания и шоссе, по которому несутся машины... без водителей.
"Вот так и сходят с ума!"
Мне страшно в этой пустоте, я открываю глаза и слышу голоса и чувствую толчки. "Чё встала, дура?! Обколотая что ль?"
Я вновь в пустоте, я смотрю на мир широко закрытыми глазами, я иду по одинокому тротуару... Стоп! Я не одна! На дорогу выкатывается мяч. Словно в замедленном кино я вижу машину на сумасшедшей скорости и ребенка, бегущего за мячом. Я знаю, что они неизбежно встретятся: мертвая машина и ребенок, живой в этом неживом мире.
Я чувствую ЭТО, и начинаю безумный бег с закрытыми глазами. За секунду до неизбежного, я касаюсь ребенка, помогая ему испариться небом...

..."Какой мерзкий и грязный тип" - думаю я, взирая на бомжа, роюсь в кармане плаща, не нахожу ни одной монетки и плюю в его сторону...

Меня уже нет, я уже испарилась небом.

Отправлено Ун-Ма понедельник, 15 сентября 2003 - 11:17:

Замечательно!
Но бомжа я бы не назвал грязным и мерзким типом. Это к нему уже не относится, так как профессиональное.
Но замечательно!

Отправлено Лиза понедельник, 15 сентября 2003 - 11:24:

Ничего замечательного. Пустота.

Отправлено Ун-Ма понедельник, 15 сентября 2003 - 11:40:

Вам, Лиза, этого не понять! Тут мало только золотого сердца! Нужно, что-то еще, например, разбираться в грязном и мерзком просто необходимо. Кому охота!
Тот (та), кто написал насчет не нашел копейки и плюнул, толк в деле знает!
Шучу, конечно я это.

Отправлено Лиза понедельник, 15 сентября 2003 - 15:43:

По-моему, претенциозно, а больше никак. Никак. Что Вас зацепило, Ун-Ма?

Отправлено Ун-Ма понедельник, 15 сентября 2003 - 16:59:

Что нас еще способно зацепить,
Так это наша собственная глупость,
Которая орду воспоминаний
Ведет подземным ходом в спящий город
Души, минуя стены равнодушья,
И отдает опять на разграбленье
То, что уже ни раз, ни два – погибло!

Отправлено Лиза понедельник, 15 сентября 2003 - 17:35:

Туманно, но талантливо. Кто написал?

Отправлено Ун-Ма понедельник, 15 сентября 2003 - 17:55:

Да так, один мой знакомый.
А я пошел, дранг на хаус типа. Пока.

Отправлено Ash понедельник, 15 сентября 2003 - 19:05:

андерграунд в прямом смысле
http://ashtray.ru/main/articles/underground.htm

Отправлено Ун-Ма вторник, 16 сентября 2003 - 19:02:

Братик Ричард

Как на Босвортском поле Ричард Третий
Хочу закончить это!
Я это заслужил как будто дети
Свои игрушки и конфеты!

Пусть не был я вот так злодейски честен!
В ночи, и ясным днем!
И я бы рядом с Чертом был уместен!
Что говорить о нём!

О Ричард, третий, брат мой, из пеленок!
Не вышли мы с тобой!
За то, что ты, как те!, как я?! - ребенок!
Бог дал тебе тот бой!

Отправлено Ун-Ма суббота, 20 сентября 2003 - 00:40:

Аритмия (подражание Немирову)

«Скоро помру!» - думаю я
И! Что значит «думаю»?!
Скоро помру! и ни хуя!
Я ни хуя не думаю!

Дочка останется типа моя!
И куча мальчишек (моих) небритых!
Умная девочка, и до хуя!
Умных мальчишек небитых!

А я на ••• скоро помру!
Вау! А девочка вообще супер!
Мальчики, побрейтесь! А то умру!
А впрочем умру, как сука!