ПРОТЕИЗМ.  МАНИФЕСТ НАЧАЛА ВЕКА

      Михаил Эпштейн

В данном выпуске публикуются
первые четыре главы манифеста.
Окончание - в следующем выпуске

    Прото-  (от греческого       protos     -   первый),  часть     сложного слова,      указывающая на     первичность, зачаточность    данного явления  как истока,    начала,  предвестия,     например, в таких словах,   как  "прототип", "протозвезды",   "прото-Ренессанс"...


                                      1. Fin de siecle

  У каждой фазы века: началa, середины, конца - есть свое мироощущение. Пока что лучше всего осмыслен феномен конца, т.н. "fin de siecle", поскольку он уже дважды повторился на памяти хронометрически сознательного человечества, в 19-ом и 20-ом вв. [1]  Предыдущие "концы веков", вплоть до 18-го, не носили характер каких-то особых календарных и философических торжеств, не вызывали наплыва обобщений, прогнозов и предчувствий, хотя бы потому, что в доиндустриальном обществе вообще не было привычки "наблюдать часы" и подчиняться ходу времени за пределом каких-то конкретных функциональных единиц, типа карнавала или сбора урожая. Веком больше или меньше - какая разница?  Люди лишь постепенно входили во "вкус истории" по мере того, как  само историческое время ускорялось, вмещая в астрономическую единицу все больше информационных единиц и событий... И чем больше люди дорожили каждой минутой, тем более внушительной  им представали такие вехи, как смена десятилетий и столетий.

   "Fin de siecle" указывает на особую атмосферу последних десятилетий 19-го века, не просто "конца века", но "времени конца" - состояние усталости, безнадежности,  аморализма, неврастении, утонченного распада, зачарованности болезнью и смертью. Вот определение Томаса Манна: "Вне зависимости от того, какое содержание вкладывали в модное тогда по всей Европе выражение fin de siecle, считалось ли, что это неокатолицизм или демонизм, интеллектуальное преступление или упадочная сверхутонченность нервного опьянения, - ясно было, во всяком случае, одно: это была формула близкого конца, "сверхмодная" и несколько претенциозная формула, выражавшая чувство гибели определенной эпохи, а именно - буржуазной эпохи" ("Мое время").

 В последние десятилетия 20-го века атмосфера fin de siecle повторилась, но уже в форме не декадентства, а постмодернизма. Не было утонченного, щекочущего нервы распада, опьянения болезнью и гибелью, но было скептико-гедонистическое чувство завершенности и исчерпанности всех культурных форм: остается только играть ими, по-новому сочетать, повторять - уже в кавычках -  то, что было сказано другими. Главной стала приставка "пост-": постмодернизм, постиндустриализм, постгуманизм, посткоммунизм, постколониализм, постструктурализм, постутопизм...  Как и на исходе 19-го в.,  опять главенствует тема конца:  Нового времени и Просвещения, истории и прогресса, идеологии и рационализма, субъективности и объективности. Конец века воистину располагает себя  в конце всего: после авангарда и реализма, после индустриализма и коммунизма, после идеологии и тотальных дискурсов, после колониализма и империализма... Смерть Бога, объявленная Ницше в конце 19-го века,  откликнулась в конце 20-го целой серией смертей и самоубийств: смерть автора, смерть человека, смерть реальности, смерть истины...  Джон Барт, ведущий прозаик американского постмодерна, назвал словесность этого нового fin de siecle "литературой истощения" ("the literature of exhaustion"), поскольку она осознает "исчерпанность", "изнуренность" ("used-up-edness") всех своих форм и невозможность далее рассказывать "живые, подлинные истории". Пародия, пастиш, эклектизм, ученая (александрийская) словесность - автокомментарий и метатекст, критика оригинального и индивидуального, эстетика цитатности и симулякра...

 Мне это мироощущение было близко примерно до 1992-93 гг., после чего я почувствовал притяжение нового века.  Одна из моих статей середины 1990-х называлась "Прото-, или Конец постмодернизма". [2]  Теперь появилось множество дополнительных примет Нового Начала - и  хочется продолжить набросок "прото"-мировоззрения, определить основы не только "финального", но и "дебютного" ощущения эпохи -  то, что можно назвать "началом века",
debut de siecle.*
 

                                   2. Debut de siecle

  Что же это такое - философия и эстетика Начала?  Даже и тогда, на рубеже 19-го-20-го вв., переплетались умонастроения конца и начала: декаданс - и авангард. Причем авангард не только художественный и философский (символизм, футуризм, прагматизм, интуитивизм), но и политический (социализм, большевизм, анархизм, суфражизм, сионизм), научный (открытие рентгеновских лучей, радиоактивности, кванта, электрона, специальная теория относительности, кризис "материи" в физике, зарождение психоанализа, научной социологии и психологии), технологический (автомобили, авиация, кинематограф) и религиозный (пятидесятничество, антропософия, богоискательство, богостроительство, нарождение ряда апокалиптических сект).

 Напомню, что
- в 1894 г. Л. Люмьер изобретает кинематограф;
- в 1895 г. Рентген открывает  лучи, названные в его честь,  Маркони изобретает радио, а Циолковский формулирует принцип реактивного ракетного двигателя;
- в 1896 г. проходят первые в современной истории Олимпийские игры, а Т. Герцль закладывает основы сионизма своей книгой "Еврейское государство";
- в 1898 г.  Пьер и Мария Кюри  открывают радий, начинает работать парижское метро и проходит первый съезд РСДРП;
- в 1900 г. М. Планк формулирует квантовую теорию, Фрейд публикует свой основополагающий труд "Интерпретация сновидений", а Вл. Соловьев - свою последнюю  книгу-завещание "Три разговора" (включая "Краткую повесть об Антихристе");
- наконец, ровно сто лет назад,  в 1901 г., сменяя век пара, начинается век электричества; Транс-Сибирская магистраль достигает Порт-Артура; отправляется в рейс первая британская подводная лодка; начинается "голубой период" в творчестве П. Пикассо; Р. Штейнер основывает антропософию, а М. Горький публикует сборник "Весенние мелодии", куда входит "Песня о Буревестнике".

 Таким образом, конец прошлого века никак не сводился к умонастроениям "fin de siecle", но содержал в себе и дух "начал", "открытий", "предвестий" и "провозвестий". В начале 20-го в. едва ли не главным литературным и философским жанром становится манифест, провозглашающий новые пути в искусстве, литературе, философии (от "Вех" до "Пощечины общественному вкусу").  Декаданс сменяется авангардом - настроением решительного разрыва с прошлым и стремительного броска в будущее.

 Тем более очевидно, что и конец 20-го в. имел не только свой "декаданс", но и свой "авангард".

Уже в середине 1990-х годов, несмотря на продолжающиеся в гуманитарных кругах разговоры о постмодернизме и постструктурализме, интеллектуальная инициатива стала переходить к новому поколению - первопроходчикам  виртуальных миров. ПИ, поколение интернета,  перестало интересоваться деконструкцией, тончайшим расщеплением словесных волосков с целью доказать, что в них нет ни грана "означаемого",  "реального".  ПИ предоставило "мертвецам хоронить своих мертвецов", устремившись к тем новым, фантастическим,  пост-реальным, точнее,  прото-виртуальным объектам, которые оно само могло конструировать. В мир, где, казалось, не могло быть уже ничего нового, вдруг ворвалась конструктивная новизна, пафос бурного заселения новых территорий психореальности, инфореальности, биореальности.
 

                                   3.  От пост-   к   прото-

 Все то, что предыдущим поколением воспринималось под знаком "пост-", в следующем своем историческом сдвиге оказывается "прото-" - не завершением, а первым наброском, робким началом нового эона,  нейрокосмической эры, инфо- и трансформационной среды. Основное содержание новой эры -  сращение мозга и вселенной, техники и органики, создание  мыслящих машин, работающих атомов и квантов, смыслопроводящих физических полей,  доведение всех бытийных процессов  до скорости мысли. За каждым "пост-" вырастает свое "прото-"...

 "Конец реальности", о котором так много говорили "постники" всех оттенков, от Деррида до Бодрийара?.. Оказывается, что это начало виртуальной эры, причем, действительно, только начало, "прото-". Наши теперешние нырки в компьютерный экран - это все равно как полоскание ступней на берегу океана. Дальнейшее плавание в виртуальный мир, виртонавтика,  предполагает исчезновение берега, т.е. самого экрана компьютера - и создание трехмерной  среды,  воздействующей на все органы чувств. В 21-ом веке разные части планеты покроются сюрреалами - как сейчас покрываются сериалами наши телеэкраны.  Это фрагменты инобытия, куски гиперпространства,  - величиною сначала в ящик, потом в комнату, дом, кинозал (виртозал), стадион, город и, наконец, целую страну или планету - перцептивно неотличимы от физического мира, хотя и имеют иные законы, точнее, предоставляют возможность выбора таковых. Инореальность 21-го века психофизически достоверна и вместе с управляема: нажимаются кнопки левитации, уменьшения-увеличения объема, обхождения вокруг или вхождения внутрь другого существа, и т. д. Сюрреал нельзя наблюдать - в нем можно только находиться, как внутри трехмерного кино - голографической, объемно-подвижной картины, которая изнутри неотличима от реальности, с той разницей, что ее можно включить и выключить - войти  или выйти из нее (в теперешних условиях монореальности для этого требуется рождение или смерть).

 "Конец истории", о котором говорили Гегель, А. Кожев и Ф. Фукуяма?.. Странно думать, что ход истории может завершиться полным самопознанием ее движущей идеи: это противоречило бы всем известным парадоксам саморефлексии и самореференции, и здесь Гегель вступает в противоречие с Геделем, а абсолютный идеализм - с  теоремами неполноты. [3]   Кожев видел конец истории в создании  абсолютного, тотального, всемирного государства (прообраз - сталинский СССР), а Фукуяма - в победе либеральной модели и западной демократии во всем мире (прообраз - рейгановские США).

Но спустя десятилетия после этих мрачных и светлых пророчеств очевидно, что ход истории не только не приостановился, но даже ускорился.  Новости   о событиях и прорывах, "делающих историю", извергаются горячей лавой со всех страниц и экранов. А в России история, собственно, "оттаяла" и возобновила течение свое только в последние 15 лет после многолетних заморозков. По всем данным, мы только выходим из  тысячелетий прото-истории, которая двигалась рывками, то замирая на десятилетия и даже столетия, то взрываясь бунтами, войнами, массовыми кочевьями, падениями империй. Мы привыкли считать историей большие потрясения, тогда как в быстро меняющемся  обществе история - это не трясущаяся земля, а текущая вода, которая обновляется ежеминутно и ежедневно - она не застаивается, а потому и не производит грохота прорванной плотины.

 "Смерть автора", о которой писали Р. Барт, М. Фуко, а за ними -  десятки стажеров, ни разу, между прочим, не отказавшись от своей подписи и от включения очередного "смертного приговора" в список своих авторских публикаций?.. На самом деле, это не конец, а начало новой эпохи гиперавторства (ч.3), размножения авторских и персонажных личностей, странствующих по виртуальным мирам во все более косвенных отношениях к своим биородителям или бионосителям.

 Наконец, "смерть человека", которую провозгласило поколение постгуманистов вслед за М. Фуко...  Казалось бы, диагноз поставлен верно, мы выходим за пределы своего  биовида, подсоединяя себя к десяткам приборов, вживляя в себя протезы и провода... Между человеческим организмом и созданной им культурой устанавливаются новые, гораздо более интимные отношения симбиоза. Все, что человек создал вокруг себя, теперь заново интегрируется в него, становится частью его природы.  Но означает ли это смерть
- или торжество человеческого?  Можно ли считать смертью человека новый этап очеловечивания приборов, орудий и машин, благодаря которым они приобретают человеческие функции движения,  вычисления и даже мышления, а человек становится более человеком, чем был когда-либо - Всечеловеком?
 
Напомню, что "всечеловек", - слово, введенное Достоевским и употребленное им лишь однажды в речи о Пушкине, - означало человека,  который полно объемлет  и совмещает в себе свойства разных людей (включая представителей разных  наций, культур, психологических типов). У самого Достоевского "всечеловек" (как Николай Ставрогин или Дмитрий Карамазов) сочетает в себе высокое и  низкое, доброе и злое, святое и грешное, ангельское и зверское, все полярности человеческого характера и  поведения и то, что лежит между ними. Но в связи с развитием компьютерных и био-генетических технологий понятие "всечеловек"  приобретает новый смысл: целостное природно-искусственное существо, сочетающее в себе  свойства универсальной машины со свойствами человеческого индивида.

  Обычно мы видим процесс компьютеризации как передачу человеческих функций  машине. Но возможно  и  другое понимание: история  цивилизации как процесс очеловечивания машины, от колеса  и рычага до компьютера и далее до человекообразного и мыслящего робота (подобно тому, как история природы  - процесс очеловечивания живого организма, от амебы до обезьяны, питекантропа, Шекспира и т.д.). Чем больше человеческих функций передается машине, тем больше она очеловечивается. В этом новом смысле  человек не столько исчезает, сколько перастает себя, переступает границы своего биовида,  воспринимает и преображает мир  в тех диапазонах, куда теперь дано проникать только машине (микроскопу, видеокамере,  ракете и т.д.). Всечеловек - это "навороченный" индивид, укомплектованный искусственными нейронами, транзисторными схемами, расширителями всех органов восприятия, органами скоростного передвижения и  т.д. -  человек, вобравший свойства машины, или машина, вобравшая  свойства человека.

Конечно, встает вопрос: этот потенциально вездесущий и "всегдасущий"  человек  - останется ли он человеком в прежнем смысле? Будет ли он любить, страдать, тосковать, вдохновляться? Или он со стыдом  сотрет с себя следы своего животного предка, как человек стыдится в себе черт обезьяны? Будет ли он более или менее человеком, чем  в нынешнем  своем состоянии?

 По сравнению с накалом противоречий нового всечеловека,  биотехновида, может показаться мелкой борьба в душе "всечеловека" ставрогинского, карамазовского или даже пушкинского типа. Можно ли обладать скоростью света или подвижностью волны - и сохранить тоску по дому? Можно ли проникать взглядом в подкожную жировую клетчатку, в строение внутренних органов - и одновременно наслаждаться прикосновением к коже другого существа? Можно ли знать о другом "все" - и одновременно любить его? Можно ли быть информационно прозрачным для других - и одновременно сохранить чувство стыда, застенчивость? Как быть и вполне машиной, и вполне человеком, не убивая в себе одного другим?

 Если так видеть будущего человека, как возможность новой гармонии и новой трагедии в отношениях между организмом и механизмом, между рожденным и сотворенным,  то мы находимся лишь на первом подступе к этой гигантской фигуре, для которой тесен будет масштаб шекспировских и гетевских трагедий.

                                             4. Ожидания

 Теперь, после всех прорывов в электронике, информатике, генетике, меметике, биотехнологии, нанотехнологии, совершенно ясно, что мы живем не в конце, а в самом начале огромной исторической эпохи. Мы - питекантропы технического века, мы на 90% еще такие, какими вышли из склизкого, замшелого чрева природы, мы занимаем в истории человечества примерно такое место, какое динозавры занимают в естественной истории. Все, что нас окружает: дома, столы, книги, бумаги, пластмассовые коробки компьютеров, даже наши собственные тела, все эти руки, ноги,  какие-то, прости Господи, животы и задницы, - все это предметы глубочайшей архаики, можно сказать, зона будущих археологических раскопок и экспонаты для кунсткамер 22-го века.

 Пожалуй, только наш мозг как-то вписывается в информационный и трансфомационный пейзаж будущего, где вместо кровавого мяса, втиснутого в глухие матерчатые ткани и каменно-штукатурные стены, будут сверхпроводящие нити, сети, нейроны, транзисторы, по которым будут струиться сигналы, значения, мысли, импульсы воли и желания... Где вместо риска получить пулю в сердце или камнем по голове возникнет риск недостаточно глубокого понимания одной музыкальной фразы, что помешает тебе совершить переход в то девятое измерение, где тебя уже ждет  встречными биениями-резонансами сердце твоей возлюбленной.

  Мне уже мучительно трудно читать книги, переползать взглядом со строчки на строчку, и я время от времени ловлю себя на странном жесте:  ищу в своем теле щель,  чтобы засунуть диск и сразу  переместить в себя пару мегабайтов. Так я привык пополнять информацией своей служебный мозг - компьютер. За несколько секунд он может проглотить и дословно запомнить 100 мегабайтов, 30 тысяч страниц, а я за всю свою жизнь столько не запомню, даже если с трудом прочитаю.  Мне не хватает глаз и ушей, чтобы вобрать информацию, и мне не хватает рта и рук, чтобы передать вовне сигналы, которые движутся по нейронам моего мозга. Чтение, слушание, писание, говорение, все эти действия губами, глазами, ушами, руками - до смешного неэффективные средства интеллектуального сообщения, это лошади, которыми  к месту запуска доставляются ракеты.  Это узкие биоканалы, ручейки, по которым вынуждены еле-еле процеживаться  целые океаны информации. Вот если бы во мне была щелка, куда можно было бы засунуть сразу Британскую энциклопедию! Но природа не озаботилась таким удобным информационным разрезом, а дала нам всего лишь глаза,  предназначенные для созерцания физических поверхностей и только по совместительству работающие и для столь же медленного,  почти наощупь, восприятия знаков.

 В том-то и дело, что знаки, буквы, сигналы мы вынуждены пропускать через те же глазные щелочки, которых  нашим меньшим братьям вполне хватает, чтобы видеть и жевать траву. И нам бы хватало для прокорма и выживания, но ведь мы хотим еще думать, понимать, создавать, выражать себя. Наш мозг принадлежит иному типу и уровню бытия, чем наши глаза и тем более ноги-руки. Вот почему я в самом себе ощущаю питекантропа, который оседлал мохнатой задницей мой мозг, придавил его низкой черепной коробкой, тогда как мозгу хочется прямо подключиться к другим мозгам и вместе "обмозговывать" вселенную. Компьютер, со своим пластмассовым черепом, - это несовершенная имитация несовершенного оригинала, но по крайней мере Сеть уже являет прообраз всемирной и мгновенной связи умов.

 Нужно еще учесть, что информация - накопленное знание - это лишь начальная, примитивная форма интеллектуального обмена.  Соотношение между мертвым знанием и живым мышлением стремительно мeняется в пользу живого, как и соотношение между "прошлым" (овеществленным в машинах, приборах) и живым трудом. Раньше знание накапливалось в малоподвижных формах: рукописи, книги, библиотеки - которые делали невозможным его быстрое и масштабное преобразование. Переписать и переиздать книгу - на это уходили годы.  Теперь основные информационные ресурсы человечества  могут обновляться мгновенно и доступны каждому посетителю Сети (само слово "по-сети-тель" уже воспринимается  как производное от "сети").
Информационный век прокладывает дорогу новому, трансформационному веку, каким обещает стать 21-ый. Установятся иные, более краткие связи между обобщением (информацией), сообщением (коммуникацией) и приобщением (трансформацией).   "Сегодня мы находимся на пороге эпохального перехода: от пассивного наблюдения Природы к хореографии ее чарующего танца... Наступающая сейчас эра - одна из самых увлекательных за всю историю: она позволяет нам пожинать плоды двухтысячелетнего развития науки. Век Открытия в науке близится к завершению, уступая место  Веку Господства".  [5]

 "Господства" - слово неточное, скорее -  "Приобщения и Преображения".  Но как ни называть этот век перехода информации в трансформацию, очевидно, что мироощущение "пост-", усталая и всезнающая поза "конца века", представляется сейчас, у истока нового тысячелетия,  смешной и чуть жутковатой, как старческие ужимки и гримасы на лице ребенка. Мы - биологическая протоплазма технической цивилизации, мы носители прото-интеллекта, мы - прото-машины, именуемые "организмами".  Мы - робкие  дебютанты на сцене  техно-трансформационной цивилизации.  Вот это мироощущения я и называю -  debut de siecle.

ПРОДОЛЖЕНИЕ

читать отзывы | писать отзывы

-----------------------------------------------------------------
Примечания

*Новые термины выделяются жирным шрифтом и объясняются в кратком словаре, прилагаемом к манифесту.

1. Выражение "fin de siecle" вошло в моду после постановки одноименной пьесы французских писателей Микара и Жювено 17 апреля 1888 г..

2. Михаил Эпштейн. Прото-, или Конец постмодернизма. "Знамя",  #3, 1996, сс. 196-209.

3. Две теоремы Курта Геделя  о неполноте (1931) обосновали принципиальную невозможность доказательства какого-либо постулата в рамках той системы понятий и аксиом, где этот постулат сформулирован. Это означает, в частности, что субъект не может полностью отрефлектировать себя в качестве объекта.

4. Michio Kaku. Visions. How Science Will Revolutionize the 21st Century. New York, London et. al.: Anchor Books, Doubleday, 1997, p.5.