Дискуссия вокруг книги Д. Андреева "Роза Мира: Метафилософия истории" (1950-1958, опубл. 1991) и статьи М. Эпштейна "Роза мира и царство антихриста: О парадоксах русской эсхатологии", опубл.  1994).

http://www.russ.ru/antolog/INTELNET/vo_andreev1.html
http://www.emory.edu/INTELNET/vo_andreev1.html

Три мнения.
1. Письмо Ф. Синeльникова М. Эпштейну (май 2001)
2. Письмо С. Кладо М. Эпштейну (май 2001)
3. Ответ М. Эпштейна Ф. Синельникову и С. Кладо (май 2001)

2. Сергей Кладо

Уважаемый господин Эпштейн,

С большим интересом прочитал Ваш критический очерк о «Розе мира»  и реакцию на него Федора Синельникова. Сознаюсь, что очерк сформулировал и прояснил для меня многие собственные ощущения от «Розы мира», а реакция на очерк заставила обратить внимание на деревья, которые заслонил лес Вашего анализа. Поясню, что под этим имеется в виду.

Главным и наиболее ценным в Вашей работе для меня явилось противопоставление Андреева-«утописта» Андрееву-«духовидцу». Действительно, принимая исключительную ценность его признаний о мироздании, социально-политические выводы из этих признаний и конструкции устроения человечества кажутся не просто «плоскими и пошлыми», а нелепыми, не соотносимыми с этими признаниями.  Ваше глубокое вскрытие сути и контекста утопических конструкций Андреева представляется мне исключительно важными. Именно это противопоставление я воспринял как ключевую идею и задачу очерка. Именно за этой идеей незамеченным для меня осталось другое: по сути противопоставление, с которого Вы начали, превратилось у Вас в закономерность – взаимоисключение «утопии» Андреева и его откровения незаметно сделалось взаимосвязью, вытекающим одно из другого. К сожалению, подкрепляя свое положение об этой взаимосвязи, Вы допустили не только домысливания, но и прямые искажения – например, приписывая Андрееву эротизацию Божественного. Все это достаточно раскрыто в письме Федора Синельникова, и нет необходимости останавливаться на этом еще раз. Однако, Ваш ответ на его вопросы был бы не только любопытен, но даже необходим, – это помогло бы лучшему пониманию Вашей точки зрения, ведь она является гласной.

Не менее необходимой представляется и более расширенное изложение Вашей точки зрения на вопрос о «власти Бога». Признавая допустимость использования Богом демонического инструмента, каковым является власть, Вы делаете теодицею, на которой настаиваете сами, невозможной, ибо тогда зло есть естественное «попустительство» Бога,  который в случае такого попустительства уже не есть свет, в котором «нет никакой тьмы», то есть, не есть собственно Бог. Без такого прояснения отчетливо понять Вашу позицию невозможно.

В письме к Вам Федор Синельников отстаивает не только откровение Андреева (позвольте этим не вполне корректным термином пользоваться в дальнейшем для обозначения той части «Розы мира», которая не есть «утопия), но и собственно воплощенную Розу мира, как общественное устройство. При этом он оговаривается, что это его представление о Розе мира, а не представление самого Андреева. Как ни странно, но при противоположности ваших оценок они сходятся в ключевом, – Роза мира есть целостная система, в которой «утопия» не отделима от откровения и является прямым ее следствием. Для подтверждения этой целостности Вам приходится допускать искажение откровения, а Федору Синельникову – собственное трактование «утопии», исходящее из его понимания сути «Розы мира». Между тем именно в противоречии между «утопией» и откровением есть величайшая ценность книги: пошлость «утопии» подчеркивает значимость откровения, а несовершенство Андреева-мыслителя – его гениальность пророка и вестника. «Неудачу Андреева в его попытке описать идеальное будущее тоже можно отнести к победам его мистического дара», - эта Ваша мысль в разной форме встречается в нескольких местах очерка, но, к сожалению, затирается последующими обвинениями Андреева в искусительности и демонизме.

Мне же кажется невероятно ценной Вашей находкой именно факт подтверждения противоречиями истинности его духовных видений, будто не сам он, интеллигентный заключенный Бутырской тюрьмы, а пророк, духовидец в нем говорит, Сам говорит им и через него. (В этом, кстати, его коренное отличие от узника Петропавловской крепости, который был недалеким мыслителем и только, и от Неаполитанского узника, чей «Город Солнца» был прямым следствием инвольтаций отца лжи.) «Плоская» часть «Розы мира» служит именно «лакмусом истинности» всего остального откровения о мироустройстве так же, как «противоречия» и «нелепости» Евангелий служат подтверждением их честности и истинности, вопреки, может быть, человеческой воле их авторов.

Есть в этом противоречии и другое подтверждение, о котором Вы также упоминаете, но еще более торопливо и невнятно, а между тем оно не менее существенно: всякое доброе дело не остается без демонического внимания. Чем выше, значительнее откровение, тем сильнее попытки его искажения. Столь глубокое откровение Андреева не могло обойтись без сатанинских инвольтаций. Такими инвольтациями и стали части «Розы мира», в которых говорится о достижении царства Божьего на земле без Божеского просветления  человека и человечества, без преобразования материи. В то время как дух Андреева поднимался в горние миры, недоступный лукавому, разум оставался в этом мире в руках поработителя. От того такие «плоские и пошлые» вышли эти построения, такие, если хотите «трехмерные», «земные». Ведь действительно Царство Божие на земле не возможно без преодоления «трехмерности», демонических искажений материи, без ее просветления. Отсюда такой невероятный контраст горнего и земного в «Розе мира».

Но он же является и гарантией от прельщения. Вы же сами пишите: «Если бы ему удалось вдохнуть в нее живые краски, если бы она затрепетала, повлекла за собой - еще один тонкий соблазн явился бы в мир». Значит, соблазн не явился? Или как иначе Вас понять?

И все же, при всей «плоскости и пошлости» идея всеобщего употребления этического начала, или даже «контроля», противостояние «закону джунглей» не только в «маленьком сердце», но и в обществе никак не может быть прямой дорогой к антихристу. Правда, до тех только пор, пока не переступает границ тоталитарности. Именно в тоталитарности, в механическом ограничении свободы (ради любых целей, даже самых благих), в применении насилия и власти есть к антихристу прямая дорога. И в этом трудно с Вами не согласиться. Но здесь о власти я еще раз вынужден спросить Вас прямо: если не от Бога, то у Бога ли власть?

Надеюсь, Вы простите мне аналогию, но именно тем, что ни одно благое дело не может быть неискаженным, я объясняю Ваши дальнейшие обвинения Андреева в антихристианстве. Мне представляется, что никто так Христа не исповедовал, как Андреев. И его терпимость к духовным богатствам других учений и религий скорее служит подтверждением этого, чем опровержением. Этим же, к доброму делу лукавого влечением (и хочется думать, единственно этим), объясняется и Ваша подмена у Андреева «незавершенности», «прерванности» миссии Спасителя ее «неудачей»: «Получается, по Андрееву, что миссия Иисуса Христа была бы выполнена более успешно, если бы после "многолетней жизни" он преобразился бы на глазах всего мира и, совершив эффектное чудо, перешел бы в высший план существования - тогда, за два-три столетия, на земле устранились бы войны, и установилась бы идеальная Церковь. Если так следует понимать и исповедовать Христа, то как же тогда понимать и исповедовать Антихриста?»

Не стану подчеркивать, что Ваше небрежное изложение искажает суть идеи Андреева. Обратимся к сути Вашего утверждения. Если утверждать, что Христос пришел на землю для того, чтобы быть распятым, тогда непонятно, в чем же трагедия Его распятия. Тогда непонятно, какого рода выбор был у людей, отвергнувших Христа, тогда Каифа и Анна - проводники Божьего промысла, тогда Иуда – святой. И если так следует понимать и исповедовать Христа, то как же тогда понимать и исповедовать антихриста? А если пришел Он учить, а распяли Его закономерно за учение, то почему тогда Он -  Христос, а не просто Исса, хоть и с Новым Заветом? Почему тогда Он - Бог?

Именно Андреев, как никто до него, раскрыл во всей полноте невероятный, надмирный смысл Жертвы Спасителя. Никто, как Андреев не увидел сверх-трехмерного Христа, Христа, раскрывшего Своей смертью врата ада и Воскресением давшего трехмерному миру путь спасения, Христа-Спасителя не только «здесь», но и «там». Его Пришествие – Божественная «шахматная вилка» антагонисту: если мир принимает Спасителя – то спасается мир, и новый, просветленный Им мир подступает к вратам ада, чтобы освободить томящихся на веки вечные во тьме и скрежете зубов; если мир Христа отвергает, то Освободитель Своей смертью снимает с врат ада печать невозможности искупления. Такая точка зрения не нарушает свободы людей, основной их ценности для Создателя, основного, системообразующего принципа христианства. Почему же такого Христа исповедовать, значит исповедовать антихриста?

В последовательности трех искушений, представленных Достоевским в «Поэме о Великом Инквизиторе» и Мережковским в «Иисусе Неизвестном» по Евангелию Матфея, а не Луки, мне видится глубокий смысл. Хотя определенный смысл есть и в расхождении порядка второго и третьего искушений у Луки и Матфея. Величие и универсальность трех искушений Спасителя в том числе и в том, что путь каждого лежит через узкие врата этих искушений. Большинство не проходят первого – хлебом. Для прошедших – полет и царства. Можно считать, что искушение полетом – это проверка на истинность веры, на глубину понимания в принятии Бога Живого каждым из нас. Искушение полетом – это искушение нашей души нашим собственным разумом. Нашего наития, музыкального слуха Божественного нашим собственным внедуховным опытом, логикой учений и авторитетом учителей. Чистой стороны нашего сердца его темной стороной. Немногие, в общем-то, вознесенные на крыло Храма, постоянно балансируют на грани земли и неба, между «броситься» и «устоять», или бросить другого, чтобы посмотреть, как он расшибется или полетит. Чем более развит, духовно возвышен человек, тем особеннее, отдельнее и его вера, и его мировоззрение. И иной раз потому не протягивает он руки соседу, чтобы не увлечь его вниз, на камни, думая, что тем самым он спасает его.

Искушение царством – это искушение, параллельное искушению полетом. Достичь духовного или интеллектуального роста и пытаться при этом не мыслить о наилучшей форме мироустройства – вот уж воистину искус, который преодолеть труднее, чем хлеба из камней. Вот искушение, непосредственно связанное и с полетом и с хлебами – возьми царства, и все предыдущие испытания можно зачеркнуть... Вопрос в том, можно ли действительно так поступить в случае с Андреевым, как это делаете Вы? Или это уже искушение само по себе? Нет ли возможности отделить в «Розе мира» зерна от плевел так, чтобы с водой не выплескивать ребенка?

Как и любой человек, я доверяю духовидению Андреева в той мере, в какой это совпадает с моим собственным духовным опытом и мировоззрением. Из всех известных мне философских и религиозных систем Роза мира как мироздание, миропонимание и миропорядок подходит мне лично более других – тем, особенно, что позволяет не только легко включить в себя другие системы, но и углубить их, развить и понять. И тем, что это, возможно, единственная система такого масштаба, в которой нет классического общепринятого искажения - «власти Бога».
 

С уважением,

Сергей Кладо

klado@hotmail.com