РАЙСКИЙ КОМ.  Об осязательном идеале.

                 Михаил Эпштейн

(статья третья из цикла "Хаптика - наука об осязании").

Сначала попытаемся определить, что такое чувственный идеал вообще, на примере зрения. У Вл. Соловьева красота определяется как взаимопроникновение духовного и материального начал, выраженных, соответственно, лучами света и темным веществом. Их полное проникновение и многосложное преломление друг в другe и образуют самые красивые явления природы, например, радугу или  алмаз. Ни стекло, которое пропускает свет, ни уголь, который его отталкивает, сами не представляют ничего красивого: но именно алмаз, "упругий" в световом отношении, т.е. одновременно и пропускающий, и отталкивающий свет, преломляющий его, служит образом прекрасного в природе.

"Здесь, с одной стороны, материя углерода, сохраняя всю силу своего сопротивления (как твердое тело), определилась, однако же, противуположным в себе самой, ставши прозрачною, вполне просветленною, невидимою в своей темной особности; а с другой стороны, световой луч, задержанный кристаллическим телом алмаза, в нем и от него получает новую полноту феноменального бытия, преломляясь, разлагается или расчленяется в каждой грани на составные цвета, из простого белого луча превращается в сложное собрание многоцветных спектров и в этом новом виде отражается нашему глазу. В этом неслиянном и нераздельном соединении вещества и света оба сохраняют свою природу, но ни то, ни другое не видно в своей отдельности, а видна одна светоносная материя и воплощенный свет, - просветленный уголь и окаменевшая радуг". [1]

Что же представляет из себя осязательный идеал?

То, что глазу предстает, как красота, в отношении осязания лучше назвать лепотой. Это слово  образовано от того же корня, что и "лепить", "льнуть", "липкий", которое изменило свое значение таким образом: лепо то, что "льнет", "пристает", идет к делу (в этом же смысле:  "пристать" - "быть должным, подходящим, сообразным"). Поскольку  осязательное по своей этимологии  слово "лепота" уже не используется в современном языке ни в первичном значении "налипшее, налепленное", ни во вторичном значении "красота",  мы предлагаем третье значение, которое представляет синтез первых двух: лепота - это "лепная красота", т.е. красота не вообще, а в отношении чувства осязания, связанная с процессом лепки или восприятием лепного произведения.

Лепота, как осязательный идеал, подобно красоте, как зрительному идеалу, включает совмещение противоположностей, но в данном случае не света и вещества, а воспринимаемых наощупь свойств: податливости и сопротивления. Такое свойство предмета поддаваться давлению, деформации,  и вместе с тем выдавливать из себя давящее, восстанавливать свою форму, называется упругостью. "В этом неслиянном и нераздельном соединении вещества и света оба сохраняют свою природу," - пишет Соловьев про зримую красоту. Точно так же про красоту осязаемую  можно сказать, что она представляет наибольшую податливость для наших органов осязания: пальцев, ладони, всей кожной поверхности тела  - и вместе с тем не смешивается с ними, не липнет, "не пристает" в физическом смысле,  а напротив, усиливает  чувство своей телесной  отдельности.

Возможно, виноградная гроздь представляет собой первое приближение к этому идеалу. Она состоит из ряда маленьких  выпуклостей, упругих овалов, которые гладко прилегают к поверхности пальцев и вместе с тем не прилипают к ним. Идеал осязания - это  орган осязания, который встречает себя же вовне, в отдельной и независимой "пальцевидной" форме. Пальцы находят подобное себе  в пуговках, которые мы часто крутим машинально, или в бахроме скатерти, которую мы столь же машинально наматываем на палец и распускаем. Но ближе всего чувственным устремлениям пальцев - виноград, о котором Пушкин писал:
 

 Продолговатый и прозрачный,
 Как персты девы молодой.
            (Виноград, 1824)

В округлых и продолговатых виноградинах пальцы узнают  сродное себе, как бы осязают себя - и благодаря этому находят идеальную для себя среду.  Ощупывая виноградины, рука испытывает встречное прикосновение, "рукопожатие"  виноградной кисти, которая касается ее множеством упругих и округлых ягод. Виноградная кисть - идеал многосложной целостности,  плавных кривых, которые упруго вминаются в ладонь и отталкиваются от нее.

Идеальный предмет осязания сочетает в себе максимальную силу податливости с максимальной силой отталкивания, что и определяет свойство упругости. Именно таков  Райский Ком, по которому тоскует наша ладонь, как наиболее чувствительный и вместе с тем объемный орган осязания.  В отличие от точечных прикосновений пальцев, ладонь осязает двухмерные и трехмерные предметности, вбирает их в себя, сжимает в себе.

Ладони любят мять воск, стеарин, пластилин, всякие пластические вещества, поддающиеся лепке и вместе с тем не липнущие. Едва ли не первым описал этот осязательный идеал Герман Мелвилл в романе "Моби Дик" (глава 94, "Пожатие руки"). Речь идет о спермацете - воскоподобном веществе, заключенном в особом мешке в голове кашалота и используемом для изготовления смазок и кремов.

"Нам, поручили разминать эти комки, чтобы они снова становились жидкостью. Что за сладкое, что за ароматное занятие! ...Погрузив в него руки всего на несколько минут, я почувствовал, что пальцы у меня сделались, как угри, и даже начали как будто извиваться и скручиваться в кольца.  ...Купая руки мои между этих мягких, нежных комьев сгустившейся ткани..., чувствуя, как они расходятся у меня под пальцами, испуская при этом маслянистый сок, точно созревшие гроздья винограда...  Разминай! мни! жми! все утро напролет; и я разминал комья спермацета, покуда уж сам, кажется, не растворился в нем; я разминал его, покуда какое-то странное безумие не овладело мною; оказалось, что я, сам того не сознавая, жму руки своих товарищей, принимая их пальцы за мягкие шарики спермацета. /.../ Давайте все пожмем руки друг другу; нет, давайте сами станем как один сжатый ком...  О, если бы я мог разминать спермацет вечно! /.../ В сновидениях и грезах ночи я видел длинные ряды ангелов в раю, они стояли, опустив руки в сосуды со спермацетом". [2]

Более научный подход к проблеме осязательного идеала находим у французского мыслителя Гастона Башляра, сочетавшего принадлежность к таким разным дисциплинам, как химия, эстетика и психоанализ. Его труды посвящены  "психоанализу вещества", поэтике "материального воображения". Разным  архетипам пластических форм соответствуют формы человеческой чувственности и фантазии.

  "...Помимо идеи смешивания земли и воды, кажется возможным утверждать в царстве материального воображения существование подлинного прототипа воображаемого месива (pate). У каждого из нас в воображении существует материальный образ идеального месива, совершенного синтеза сопротивления и податливости, наилучшего равновесия сил приемлющих и отталкивающих. Отклоняясь от этого состояния равновесия, доставляющего непосредственную радость трудящейся руке, возникают противоположные отрицательные обозначения  слишком дряблого и слишком жесткого. /.../ Всякий грезящий о месиве знает это совершенное месиво, столь же  несомненное для руки, как совершенное твердое тело несомненно в глазах геометра. /.../ И вот в своей теснейшей связи смесительное мышление (le cogito pеtrisseur) есть манера сжимать кулак, так что наша собственная плоть обнаруживает себя как первичное месиво, совершенное месиво, которое одновременно сопротивляется и уступает. 79. /.../ Таким образом, находя в своих руках неведомо какое первичное месиво, грезу моей ладони, я шепчу: "весь я месиво, я сам месиво для себя... я есмь воистину первичное месиво". ...Mатериальное и динамическое воображение располагает чем-то вроде месива-в-себе, первозданной грязью, запечатлевающей и сохраняющей формы всех вещей. ...Следует понять, что рука, как и взгляд, имеет свои грезы и свою поэзию. Mы должны, следовательно, открыть поэзию прикосновения, поэзию месящей руки". [3]

 По Башляру, влажный земляной ком, месиво - это чувственная мечта ладони, то, с чем она идеально слепляется, образует архетипическое целое. Как если бы земной прах, из которого вылеплена рука, заново наполняет эту руку, обретает в ней идеальное вместилище, а она в нем - свое идеальное содержимое.

Скорее всего,  так оно и есть, если ограничиться психоанализом вещества - той дисциплиной, в рамках которой Башляр и ведет свое исследование.  Но можно полагать, что собственно психоаналитическим прообразом кома (как вещественной метафоры)  выступает женская грудь. Именно изобильная млеком кормящая грудь предстает младенцу не только вкусовым, но и осязательным раем. Именно по этой мягкой, сминающейся и несминаемой плоти тоскует и бредит мужская ладонь.

Самое упругое -  это и есть самое "эрогенное",  осязательно-событийное во взаимном охвате тел.   Твердое (жесткое, костлявое) и мягкое (вялое, дряблое) - сами по себе не событийны, поскольку одно только вторгается, другое только впускает. Упругое же и впускает, и сопротивляется одновременно, поэтому позволяет в наибольшей степени со-бытийствовать: ощущать себя собой - через другое, и другое - через себя, в неслиянности и нераздельности. Упругая грудь для трогающей руки - то же, что для глаза алмаз, преломляющий свет. Собственно, упругость - это и есть неслиянность-нераздельность двух тел, одновременно и вдавливающихся-в и выдавливающихся-из друг друга. Недаром "супруг" того же корня, что "пружина": супружество предполагает упругость, взаимную деформацию при сохранении формы, способность поддаваться, сопротивляясь.  Мягкость - это сводимость, заполняемость одного другим, твердость - это раздельность, невозможность проникновения, упругость - это  введение одного в другое при несводимости;  это область наибольшей интенсивности, колебания которой затухают в точках мягкости и твердости.

Самое интенсивное, чувственно острое положение - быть охваченным и охватывающим в отношении одного и того же. Рука мужчины, охватывающая женскую грудь, одновременно сдавливает ее и вдавливается в нее, охватывается ею, и это чередование двух состояний,  охватывающего и охваченного, есть наибольшее  блаженство. Упругость груди позволяет тем больше вдавливаться в нее, чем больше выдавливаться ею, то есть максимально испытывать встречу двух плотностей как уступки и сопротивления.

Здесь следует оговорить, что такие свойства плоти, как упругость, тяжесть, мягкость,  гибкость, не сводятся к ее поверхности и запечатлеваются не кожей только, но всей воспринимающей плотью - мускульно, двигательно, динамически.  Порой  наряду с осязанием выделяется еще, как особая, шестая категория ощущений, кинестезия (от греч.  kinein, двигать; и aisthesthai - воспринимать чувствами). Кинестезия - это мышечное чувство,  производимое движением в мускулах и суставах:  ощущения  тяжести, легкости, твердости, мягкости, гибкости, жесткости, давления, напряжения, сжатости, спертости, раскованности, пружинистости, судорожности, собранности, разболтанности...

В привычной схеме пяти  чувств кинестезия чаще всего включается в общую рубрику тактильности. Это объясняется тем,  что мышечные ощущения, поступающие извне, например, удар, давление, сжатие, часто проходят через кожу, т.е. слой осязательных впечатлений. Но это не всегда так: например, гравитация непосредственно, минуя кожные рецепторы, воздействует на мышцы и суставы, формируя соответствующие ощущения тяжести.  Возможно, было бы не меньше оснований, наоборот, осязание рассматривать как поверхностный и пассивный слой мышечных ощущений. Но вернее всего было бы разделить тактильность и кинестезию  как соответственно пятое и шестое чувство, зарезервировав для так называемых интуитивных, экстрасенсорных, сверхъестественных или паранормальных ощущений более подобающее им мистическое число 7: "седьмое чувство" (как "седьмое небо"). Именно шестое, мышечное чувство в наибольшей степени характеризует наше ощущение собственного тела,  его внутренних органов, то, что можно назвать само-чувствием. Изнутри мы ощупываем себя не кожей, а мышцами, т.е. органами двигательно-моторных ощущений. Именно мышцами мы воспринимаем и боль, и  самые сладостные из доступных нам ощущений в миг "последних содроганий"  (вызываемых давлением спермы, проходящей  через узкие семявыводящие протоки, на их нервные окончания).

Тогда приходится говорить об упругости как не о чисто осязательном, но об осязательно-мышечном идеале.   Именно  в кинетически-тактильном - кинетактильном  единстве ощущений переживается то, что можно назвать "плотскостью" чужой плоти:   ее особая консистенция, эластичность, способность наполнять нас собой, быть как бы частью  нашей собственной плоти - и вместе с тем сохранять отдельность, своеволие движений.  То, чем мы наслаждаемся в плоти другого, есть ее податливость и вместе с тем несминаемость, ее отзывчивая полнота, мягкость и твердость, бесконечными степенями различий  переходящие друг в друга.  Наслаждение доставляется именно этим двойным действием плоти, принимающей и выталкивающей, -   переживанием отдельности в слиянии и слияния в отдельности.

Возможно, именно человеческая плоть, ее консистенция, служит нам идеальной точкой отсчета в суждениях о мягкости, переходящей в дряблость,  вялость, и о твердости, переходящей в жесткость, черствость. То, что мягче плоти, воспринимается как слишком мягкое, дряблое...  Плоть - идеальная смесь всех стихий: ее плотность - от земли, мягкость - от влаги,  теплота - от огня,  дыхание - от воздуха. В окружающих стихиях  эта первичная консистенция плоти распадается на отдельные элементы. Древняя космология четырех стихий, вероятно, отправлялась в постижении каждой из них от целостного их образа и сопребывания в человеческой плоти, ее твердо-мягкой упругости, сочетающей свойства земли и воды; и теплой прохлады, сочетающей свойства огня и воздуха. Ибо внутри плоти мы ощущаем огонь, а на ее поверхности, где она соприкасается с воздухом, - прохладу.  Именно это сочетание теплого и прохладного, своего рода термическая, или температурная упругость плоти, делает ее соблазнительной, увеличивает ее "любовность" в той же степени, что упругость ее консистенции. Чередование прохладных грудей и горячей ложбинки между ними; прохладных бедер и горячих промежностей; кожи, прохладной на ощупь и горячеющей при надавливании; холодно-гладкого и горяче-податливого... Твердому соответствует прохладное, поскольку оно держит на поверхности или выталкивает на поверхность. Мягкому соответствует горячее, поскольку оно впускает в глубину, ближе к источникам внутреннего огня.  Таким образом, соблазнительная упругость плоти  - не только консистентного, но и термического свойства:    это чередование в ней теплот и прохлад, глубин и поверхностей...

Мне могут возразить, что женская грудь - осязательный идеал только одной половины человечества. Можно догадываться, что представляет собой осязательный идеал другой половины - но пусть об этом лучше расскажут сами женщины.

--------------------------------------------------------------------

                   К выставке тач арта (тактильного искусства, touch art) [4]

Творческая задача для посетителей - осязателей, смесителей, обминателей, сжимателей:

Вылепить вслепую из упругого вещества (воска, глины пластилина)  нечто, что радовало бы пальцы, ладонь - осязательный идеал, райский ком.  Эта лепость передается следующему осязателю, который нащупывает в ней идеал своего предшественника, вчувствуется в него - и перелепливает по мере своей ладони, по образу своего "трогательного" сверх-я.

Все это таинство опосредованного рукопожатия совершается в закрытом для взглядов пространстве (например, внутри шара или куба с отверстием только для рук), что и делает его таинством. Рядом с  произведениями изобразительного искусства, особенно скульптуры,  часто можно увидеть знак: "не прикасаться". В эстетическом ритуале созерцания не должны участвовать руки. Точно так же в таинстве осязания не должны участвовать глаза. У входа на тактильную выставку должен быть знак: "Не подглядывать". Или еще строже: "Визуальное восприятие воспрещается". А еще лучше - погрузить все пространство выставки в полумрак, чтобы фокус чувствительности переместился в кожу, в пальцы.

Эффект такого лепого искусства может быть не только эстетический, но и целительный. Хаптотерапия [5] - столь же законный метод психической релаксации, как и цветотерапия или звукотерапия. Общее для всех этих видов терапии - найти событийную, гармонически-динамическую среду для наших органов чувств, найти свое иное, упругое по отношению к себе, с-упружески сочетаться с материей природы.

Примечания

1.Красота в природе, в кн. В. С. Соловьев, Соч. в 2 тт., 2 изд, т.2. М., Мысль, 1990, 357-8.

2. Герман Мелвилл. Моби Дик, или Белый кит. Пер. с англ. И. Бернштейн. М., Художественная литература, 1981, 454-456.

3. Gaston Bachelard. La Terre et les reveries de la volonte. Paris: Librarie Jose Corti, 1947 (14th ed.), pp. 78, 80.

4. Подробнее о тактильном искусстве и его терминах см. Михаил Эпштейн.  "Как это называть? Маленький словарь осязания и тактильного искусствa  (тач арт, touch-art)".

5. Хаптика (haptics) -  наука об осязании и прикосновении, о  коже как органе восприятия, о тактильных формах деятельности и самовыражения.  Слово
"хаптика" (и соответствующее прилагательное "хаптический") образовано от греческого слова  haphe  (осязание) и  haptikos (осязательный, тактильный), которые в свою очередь образованы от  haptesthai (трогать, хватать).