ДАР СЛОВА
                  Проективный лексикон Михаила Эпштейна

Этим выпуском завершается серия "Яр и Ёмь. Вызов мату".  Впервые она была опубликована в двух июньских выпусках 2000 г. (#8  и #9) для узкого тогда круга читателей, а затем повторена в рассылках лета 2001 г. ("яр") и лета 2002 г. ("ём"). Всего в ней  13 выпусков: один вступительный, пять -  о корне "яр" (49 слов), пять - о корне  "ём" (27 слов), два - о сложных словах с "яр-ём" (3 слова) и о сотносительном употреблении слов с обоими корнями.  Полный список всех выпусков серии - ниже. Следующий выпуск будет посвящен читательским письмам и отзывам на серию.

Во второй  части данного выпуска мы перепечатываем  статью
Владимира Губайловского о проекте "Дар слова", опубликованную в июльском номере журнала  "Новый Мир" (#7, 2002).

--------------------------------------------------

В предыдущих выпусках слова с корнями -яр- и -ём- вводились раздельно, но, конечно,  обозначаемые ими силы/действия/свойства изначально соотносительны. Ниже мы приводим примеры совместного  употребления этих слов, - как всегда, из разных стилевых пластов, от фольклорного до публицистического и философского.

Предполагается, что значения этих корней уже известно и интуитивно понятно читателям даже в новых производных ("слабоярный", "великоёмный" и т.п.). Однако для тех читателей, которые  пропустили какие-то из предыдущих выпусков, вслед за примерами дан краткий словарь. Более полные определения и примеры - в тех выпусках "Дара", полный список которых прииводится ниже.

Хочу подчеркнуть, что  Яр и Ёмь,  по моим представлениям, - это не просто половые признаки мужчины и женщины, но космические, природно-духовные полюса мироздания, свойства ландшафта, типы миросозерцания...  Именно таков смысл большинства ниже приводимых примеров. В литературе о китайских символах Ян  и  Инь постоянно отмечается, что  "мужское" и "женское"  - это лишь один из уровней их значения, да и само "мужское" и "женское"  - это лишь способ наружного выражения глубинных свойств  мироздания, которые выражаются и в других оппозициях:  юг - север, свет - тьма, небо - земля, солнце - луна, нечетное - четное и др.  То же самое можно отнести и к  понятиям (символам, архетипам) Яр и Ёмь:  наряду с обозначением мужского и женского, они соотносятся и с другими оппозициями мировой и русской культуры, в частности, такими, как  Запад - Россия, Петербург - Москва,  власть - народ и др.

----------------------------------------------------------
Солнце - яр небесный, а Россия - ёмь земная.

Солнце землю ярит, а земля солнце ёмит.

                        Из "Ёмной книги" (отрывок).

[Напоминаем, что слово "яр", как оно используется в "Ёмной книге", означает не овраг, а, напротив, выступ, возвышение, мужескую силу и орудие, в соответствии с индоевропейским, а не более поздним тюркским значением "яра"]
 

Земля наша невозвидная, невозбранная,
Из ёма в ём разметалася,
Из яра в яр пораскинулась.
Изъярило ее солнце ясное,
Изъёмили грозы тучные.
Крутьем- рытьем земля измождилася.

 Как сойдутся впервойяры    сёмами -
Да великий огонь по земле пройдёт.
А как сойдутся вдругой ёмы с ярами -
Гладью-далью земля пораскинется.
А как втретьях яры съёмятся -
Так и любная книга на землю падёт.
Книга ёмная, книга ярная,
Книга зёрная и медовая.

Будут голуби ее клевать - не  расклюют.
Будут медведи когтить - не закогтят.
А придут по книгу сю очи ясные,
Книга очи те поест-повыест.

Когда же придет для них пора Великого Воссоединения?  На верхах наша культура была ярной, а в низах - ёмной. Официальному чиновному патриархату соответствовал стихийный матриархат, бесчинная воля матушки-земли, которая не хотела подчиняться никакой власти и  выпаивала -спаивала мужское племя, чтобы сбить его с ног и преклонить к себе. Ёмь молчала, и не было такой мужеской силы в стране, чтобы ею овладеть.  Все проваливалось, хлюпало в трясине, в великой нашей непроезжей, необъятой ёми.

Даже Петр, построивший Петербург, этот перепревший яр русской истории, не мог закрыть страшного ёма, который все заваливает и обрушивает в себя. Великоёмная Москва все лучшее схватывала и присваивала себе, тогда как великоярный Петербург постепенно утрачивал свое могущество.

----------------------------------------------------------------
                                        Словарик

яр - мужское естество, производительная сила; детородный член; мужеское начало  мироздания;  сильный, любвеобильный мужчина.

Ярик - уменьшительное, с ироническим или презрительным оттенком, название яра; фривольное обозначение мужчины, дружка, "полюбовника".

Ярить (с ударением на первом слоге, как в словах "парить", "жарить") -
плотски любить, обладать, вступать в половую близость; действовать
и/или воздействовать (на кого/что) яро, пылко, страстно, с напором,
воодушевлением.

Ярный -  справный, отборный, ядреный, ярящийся, особо годный или охочий к ярке,  плотской любви.

ярУн - игрун, шалун, быструн в любви и любле; приставала, задира, охальник, похабник.

ёмка,  ёмочка - разговорное, уменьшительно-ласкательное  название ёми; женское место, влагалище.

ём - глубокое, нутряное, сокровенное место; женское естество, лоно; бездна, проем.

ёмить - активно вбирать, захватывать в себя;  принимать, "имать", вбирать в себя мужчину. Этот глагол описывает  действие самой ёми:  объёмов, ёмкостей, вместилищ, влагалищ, которые не просто служат местом вторжений, но сами "ёмят", "ёмничают", втягивают в себя, обнимают собой.

ёмный - просторный, забирающий в себя, открытый и ищущий заполнения; относящийся к ёму; склонный, охочий к емле, расположенный к иному полу (о женщине).

--------------------------------------------------------------

------------------------------------------------------------

В июльском "Новом мире" было опубликовано WWW-обозрение Владимира Губайловского, целиком посвященное  проекту "Дар слова".
Оно  есть в сети:
  http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2002/7/www.html

Для удобства наших читателей мы приводим его здесь целиком.

  WWW-ОБОЗРЕНИЕ ВЛАДИМИРА ГУБАЙЛОВСКОГО
       Проект Михаила Эпштейна "Дар слова"

       17 апреля 2000 года Михаил Эпштейн - филолог, философ,
       эссеист - начал свой проект "Дар слова"
       (http://www.emory.edu/INTELNET/dar0.html").
       Теоретическое обоснование этого проекта было
       сформулировано Эпштейном в работе "Слово как
       произведение: о жанре однословия" (опубликована под
       заглавием "Однословие как литературный жанр" в журнале
       "Континент", є 104 (2000); главы 1, 4, 8† Ч в журнале "Новый
       мир", 2000, є 9). Полностью текст работы доступен в Сети
       (http://www.russ.ru/antolog/intelnet/ds.odnoslovie0.html).
       В этой работе Эпштейн, в частности, пишет: "Самым кратким
       литературным жанром считается афоризм Ч обобщающая
       мысль, сжатая в одном предложении. Но есть жанр еще
       более краткий, хотя и не вполне признанный и почти не
       исследованный в качестве жанра: он умещается в одно
       слово. Именно слово и предстает как законченное
       произведение, как самостоятельный результат
       словотворчества. Подчеркиваю: слово не как единица языка
       и предмет языкознания, а именно как литературный жанр, в
       котором есть своя художественная пластика, идея, образ,
       игра, а подчас и коллизия, и сюжет. ОДНОСЛОВИЕ Ч так я
       назову этот жанр Ч искусство одного слова, заключающего
       в себе новую идею или картину. Тем самым достигается
       наибольшая, даже по сравнению с афоризмом, конденсация
       образа: максимум смысла в минимуме языкового материала".

       Можно вспомнить и гораздо более раннюю публикацию
       Эпштейна, где он уже обращался к сходному жанровому
       определению, но еще не ставил перед собой
       непосредственную задачу словотворчества. В книге
       "Парадоксы новизны. О литературном развитии ХIХ Ч ХХ
       веков" (М., "Советский писатель", 1988) Эпштейн ввел
       понятие "кенотипа" (от греч. "кенос" Ч новый),
       обозначающее (в отличие от архетипа) устойчивое
       семантическое новообразование, клише, образец,
       сложившийся в кон­кретных исторических условиях.
       (Примером кенотипа как раз и является само слово
       "кенотип".) И вот спустя более чем десять лет Эпштейн к
       своим идеям вернулся, но вернулся совсем иначе
       вооруженный, не только теоретически, но и технически.

       Слово как жанр (однословие) требует контекстной
       интерпретации. Причем этих контекстов должно быть
       неограниченно много, иначе однословие не реализуется как
       произведение словесного творчества (в данном случае
       "словесное творчество" нужно понимать буквально, как
       создание слова, а не произведения из слов). Слово
       становится словом только тогда, когда оно входит в язык.
       Если для книги достаточно нескольких читателей, чтобы она
       существовала, то для отдельного слова читателей совсем
       не надо, но необходимо неограниченно много носителей
       этого слова Ч носителей языка, это слово употребивших
       хотя бы однажды. В качестве удачного словотворчества
       Эпштейн приводит слово Карамзина "промышленность".
       Здесь с ним можно только согласиться. Но таких удач
       действительно мало. Практически никому, даже Далю,
       Велимиру Хлебникову или Солженицыну, ставившим перед
       собой задачу создания слова, не удавалось создать много
       новых общеупотребимых слов, тех, которые вошли бы в
       язык на равных правах с уже существующей лексикой.
       Удачи скорее сопутствовали творчеству
       непреднамеренному, как в случае с Карамзиным. Если стихи
       "случаются", то слова и подавно.

       В чем тут дело? Ведь, действительно, можно только
       согласиться с Хлебниковым, утверждавшим, что мы
       используем много приблизительных по значению слов,
       вместо того чтобы создать одно новое, точное. В языке
       много реальных словесных лакун. Как написал Эпштейну
       один из его читателей, в английском языке нет слова
       "сутки", а в иврите нет слова "горячий". Нам трудно себе
       это представить, и это впечатляет. Мы сегодня испытываем
       сильное давление американизированного английского
       языка, который очень активно внедряется в словарный
       запас русского, образуя грамматические формы,
       адаптируясь, становясь своим. Например, прилагательное
       "эксклюзивный", который вообще-то просто
       "исключительный", но, как выясняется, не совсем.
       Прилагательное синонимично, но оно не совпадает с
       русским аналогом по сфере своего употребления: газетные,
       телевизионные новостные полосы и программы явно
       предпочитают именно его. "Эксклюзивное интервью" Ч
       речевой штамп, а вот "исключительный разговор" Ч совсем
       о другом. Но дело не только в новых реалиях нашей жизни,
       которые мы впитываем вместе с языком, дело еще и в том,
       что любой живой язык Ч и современный русский в том числе
       Ч это губка, а губка-то состоит на девяносто процентов из
       воздуха, из пустоты, если бы было иначе, язык окаменел бы
       и умер. А он способен развиваться Ч в частности, принимать
       в себя и создавать новые слова. Язык способен принимать
       слова не только из другого языка, но и от творца слов Ч от
       Эпштейна, например. Но почему так редко новые слова,
       нарочно созданные тем или иным автором, закрепляются в
       языке? А может быть, не так уж и редко? Может быть,
       просто лишь на немногих словах остается авторское
       клеймо? Может быть, чаще всего сотворенное случайно, но
       точно слово уходит в свой долгий путь, забыв о том, кто его
       создал? Не исключено.

       Работа Эпштейна совсем не кажется сегодня
       бесперспективной. Более того, именно сегодня она имеет
       все шансы на успех. И успехи есть уже. И мы можем это
       видеть, читая и анализируя тексты проекта.

       Повторю: для того чтобы слово жило, оно должно
       употребляться, и употребляться оно должно не только и не
       столько автором слова. Автор создает очень небольшой
       начальный импульс, и этого импульса почти никогда не
       хватает, чтобы слово вошло в язык, Ч язык-то ведь
       сопротивляется, он новое выталкивает, устраняет, он
       стремится к определенной оптимальности своего
       словарного запаса и динамически ее поддерживает. Место
       нового слова обычно занято не словом­ же, а
       словосочетанием. Вот его-то и надо победить. И победа
       придет только в том случае, если носители языка, которые
       используют это словосочетание, согласятся устра­нить его
       из своей речи и заменить одним новым словом. Это может
       случиться, а может Ч и нет. И чаще всего нет. Как англичане
       живут без слова "сутки"? Да нормально живут: day and
       night Ч и все дела.

       Человек создает слово. Оно кажется ему необыкновенно
       удачным. Что с ним делать? Книгу-то с одним словом не
       издашь. Что же, ждать, пока слов этих накопится тыщи
       полторы, а потом издавать словарь? Да, может быть, я
       больше вообще ни одного не придумаю. Оказывается, выход
       есть. Очевидный, но сегодняшний Ч еще три-четыре года
       назад этого выхода не было. Человек создает рассылку.
       "Дар слова. Еженедельный лексикон Михаила Эпштейна"
       (http://subscribe.ru/catalog/linguistics.lexicon). И
       начинает рассылать свои новые слова тем, кто захотел
       подписаться. Согласно статистике рассылки, на сегодняшний
       день у нее 1300 Ч 1400 подписчиков, это не запредельно
       много, но это стойкие бойцы Ч их количество неизменно
       уже почти год.

       Каждое новое слово приходит адресно. Это важно, потому
       что оно приходит письмом к человеку, которому это
       словотворчество интересно. Этот человек будет над новым
       словом думать или в любом случае примет его к сведению, а
       возможно, даже использует. Со мной было именно так. Я
       взял слово "журнет". Эпштейн так его объясняет: "журнет"
       (от франц. "jour" Ч день и англ. "net" Ч сеть) Ч сетевое
       периодическое издание, как правило, однопрофильное и
       многожанровое. Так, "Русский Журнал" и есть типичный
       журнет. Я принял это слово не без внутреннего
       сопротивления, я бы предпочел, чтобы оба корня восходили
       к одному языку Ч были либо английские, либо французские.
       Но, воспользовавшись этим новым для меня словом раз и
       два в частной переписке, я, возможно, включу его и в
       собственные публичные высказывания или тексты.
       Действительно, "журнет" Ч это сигнал еще и о том, что
       возникло новое явление, которое требует собственного
       наиме­нования.

       На примере "журнета" виден один из принципов, которые
       использует Эп­штейн в своем словотворчестве. Это
       звукосмысловая близость уже существующим лексемам. Он
       не отрывается от существующей языковой ткани, а
       чуть-чуть, по возможности почти незаметно,
       приподнимается над ней. Человек, не знающий нового слова,
       его все равно поймет Ч поймет, может быть, не на все сто
       процентов, но слово не разрушит смысла высказывания.
       Слово не будет отвергнуто сразу, а наступит некоторое
       секундное замешательство, которое его оттенит и
       подчеркнет. И тогда оно, может быть, запомнится и плотно
       сядет в свою единственную языковую нишу. Новые слова
       Эпштейна не требуют перевода, и в этом смысле их
       рождение естественно. Они только немного сдвигают уже
       имеющиеся слова, перестраивают их таким образом, чтобы
       они, притягиваясь друг к другу, закрыли существующий
       (или только что образовавшийся, как в случае с
       "журнетом") разрыв языковой ткани. Эта работа требует не
       только хорошего знания филологии, но тонкого
       поэтического, в прямом смысле, слуха. Однословия Ч это
       минималистская поэзия.

       Но почтовая рассылка Ч еще полдела. В конце концов, ее
       можно организовать и безо всякой Сети. Хотя, конечно,
       чуть не полторы тысячи писем ежедневно Ч это серьезная
       цифра. Но вот чего совершенно нельзя сделать без
       Интернета Ч это выяснить, используется созданное тобой
       слово или нет. А ведь это и есть та обратная связь, без
       которой словотворцу нельзя эффективно работать. Он ведь
       только человек и не может представить себе всей суммы
       языковых контекстов: принципиально она бесконечна,
       реально Ч бесконечно порождаема. Удачно ли мое
       открытие? Отвечает ли оно действительной языковой
       потребности? Или это пусть замечательный, но
       хлебниковский "бабр", употребление которого ограничено
       моим собственным. Читатель пишет Эпштейну: "Все это
       очень мило и остроумно, но, увы, у слова "глокальный" нет
       ни малейшего даже шанса выжить! Дело в том, что в
       быстрой речи слова "локальный" и "глокальный"
       неразличимы на слух (даже на самый тонкий и
       изощренный!), соответственно, повторяю, у такого слова
       нет шансов на существование". На что получает довольно
       язвительный и абсолютно неопровержимый ответ: ""Ни
       малейшего шанса выжить". Попробуйте проверить по
       искалке, например Яндексу, как я сам только что сделал, Ч
       и обнаружите, что выражения "глокальный конфликт",
       "глокальные войны" не только употребляются, но и
       становятся устойчивыми словосочетаниями в русском
       языке".

       Я тоже решил проверить, и вот что у меня получилось.
       Яндекс дает 19 страниц, 13 сайтов, 19 словоупотреблений
       слова "глокальный". Слово есть в языке. Например:
       "современный глокальный (термин, соединяющий
       противоположные аспекты архитектурной практики Ч
       глобальный и локальный) модернизм работает более
       широко" ("Сквознячок глобализма". Интервью с голландским
       архитектором Рэмом Коолхаасом. Ч "Независимая газета",
       2001, 19 октября). Но самая интересная ссылка на статью М.
       А. Пивоваровой (кандидата экономических наук, доцента
       МГУ, Института государственного управления и социальных
       исследований) "Маркетинг во внешнеэкономической
       деятельности"
       (http://www.business.mk.ua/post.php?file=/marketing/article2/p1).

       Автор статьи пишет: "Для характеристики рынка, когда
       действуют одновременно сильные глобальные и локальные
       тенденции, многие авторы используют неологизм
       "глокальный". (Clock Ч колокол, ограниченное пространство.
       При этом звук распространяется на большие расстояния.)
       Данный неологизм очень точно передает суть этой
       наиболее сложной ситуации, требующей сочетания
       определенной централизации, координации с локальными
       экономическими интересами, сохранения
       самостоятельности и автономии деятельности отдельных
       структур".

       Домашняя этимология, которую здесь приводит автор
       статьи, не выдерживает критики. Если бы слово
       действительно образовалось от английского "сlock", то
       получилось бы "клокальный", что в русском невозможно
       из-за существования слова "клок" Ч "клок волос", "клок
       шерсти" и т. д. Так откуда, интересно спросить, "многие
       авторы, использующие слово "глокальный"", его взяли?
       Может быть, из рассылки Михаила Эпштейна все-таки? Но
       словотворец, как всегда, забыт. Увы.

       Возможность обратной связи, возможность анализа и
       оценки собственной работы, работы, которую другие
       носители языка используют безо всякой ссылки на
       источник, была совершенно неизвестна до Сети. Но это
       возможно сегодня. И Эпштейн замечательно это
       почувствовал и начал, и продолжает свой интереснейший
       проект. Вообще, эта легкодоступная обратная связь говорит
       о тесноте сегодняшнего мира. Если "в кафе удачно
       брошенная фраза" распространяется быстро, то и новое
       слово может распространяться в нашем оплетенном сетью
       или заплетенном в сеть мире так же быстро. И когда,
       например, доцент М. Пивоварова повторяет его за дальним
       столиком, автор слышит ее, улыбается иронически и
       покачивает головой. Но он должен быть доволен. Слово
       живет. А именно этого он и хотел.

       В заключение я хочу сказать несколько слов о выпусках
       "Дара слова", которые и сделали этот проект если не
       знаменитым, то очень известным. Это выпуски є 8 Ч "Корень
       мужского действия -яр- (ярить)" (49 слов) и є 9 Ч "Корень
       женского действия -ём- (ёмить)" (30 слов), в которых
       автор бросает вызов не чему-нибудь, а русскому мату,
       предлагая замену целого пласта обсценной лексики.
       Бороться с русскими "сильными выражениями", конечно,
       невозможно. Этот лексический пласт, по-моему, непобедим
       в принципе, настолько он въелся в язык. Но тем до­стойнее
       и инте­реснее попытка Эпштейна. Он совершенно прав в
       том, что на самом-то деле обсценная лексика совершенно
       пуста внутри Ч эти лексемы не имеют ни прямо
       семантического, ни даже эмоционального значения. Важно,
       как это говорится, а что говорится, несущественно Ч
       можно вообще издавать бессмысленные звуки. И тут-то
       оказывается, что говорить о сексуальных отношениях,
       называя вещи своими русскими именами, мы не умеем, мы
       вынуждены говорить практически исключительно
       заимствованиями, прошедшими русскую грамматизацию. Я не
       берусь пересказывать находки Эпштейна (тема все-таки
       слишком рискованная), но прочитать это взрослым людям
       безусловно следует. Эта затея Эпштейна достаточно
       безумна, чтобы ею имело смысл заниматься и чтобы она
       содержала крупицы истины.

       Проект "Дар слова" продолжается. В пределе он вечен, как
       вечно обновление языка.

        Журнал "Новый мир", #7, 2002.
       © 2001 Журнальный зал в РЖ, "Русский журнал".

----------------------------------------------------------
Заметьте, дорогие друзья, что Владимир Губайловский уделяет большое внимание письмам и отзывам читателей. Поэтому - пишите и отзывайтесь!

Михаилу Наумовичу Эпштейну. russmne@emory. edu   Тема:  dar.
Заранее спасибо!

В следущем выпуске - отзывы на серию  "Яр и Ёмь. Вызов мату".