Частотный словарь и основной вопрос философии (1)Предлог "В" как философема.
Михаил Эпштейн
Все во мне, и я во всем.
Федор Тютчев
1. Частотный словарь как картина мира
Одним из упущений философии в минувшие века было то, что она работала почти исключительно с существительными, реже с прилагательными, почти никогда - со служебными словами. "Идея", "сознание", "бытие", "материя", "субстанция", "форма", "закон", "противоречие", "универсалия"... Абстрактные существительные, которые доминируют в словаре классической философии, представляют мир назывательно, статично и провоцируют редукцию всех конкретных явлений к немногим общим понятиям. Поставленные, например, перед вопросом, "считать ли первичным бытие или сознание?" или "как согласуются законы природы со свободой воли?", мы оказываемся в плену тех философских решений, которые продиктованы самой структурой данного языка, основанного на примате имен существительных. Такой язык субстантивирует мир, т.е. превращает его в набор предметностей - идеальных или материальных, психических или физических.
Бертран Рассел отмечал в "Проблемах философии" (1912):
Даже среди философов широко признаются только те универсалии, которые обозначаются именами прилагательными и существительными, тогда как обозначаемые глаголами и предлогами обычно упускаются из виду. Этот пропуск имел очень большие последствия для философии; без преувеличения вся метафизика после Спинозы преимущественно определялась этим обстоятельством. Прилагательные и имена нарицательные выражают качества или свойства единичных вещей, тогда как предлоги и глаголы большей частью выражают отношения между двумя и более вещами. [1]Действительно, у философии есть огромный и еще почти не тронутый языковой ресурс - так называемые "служебные слова": предлоги, союзы, частицы, артикли, а также местоимения. Они относятся к конкретным явлениям не редуктивно, как общее к частному, а реляционно, как множители и преобразователи конкретных значений. Предлоги "в" и "с", союзы "как" и "что", частицы "бы" и "ни" обладают своей собственной значимостью, которая бессознательно актуализируется во множестве речевых актов. С философской точки зрения, грамматические слова и формы, такие как падежи, лица, формы залога и наклонения, именно в силу своей "формальности", обладают смысловым преимуществом перед теми категориями, которые выражаются лексически полновесными, знаменательными словами. Лексическое значение, будучи конкретным и специфическим, в качестве философской категории навязывается как всеобщее тем явлениям, которые под эту категорию подпадают. Например, понятие "материи" покрывает собой все разнообразие материальных явлений, от мухи до слона, от цветка до горы, вмещает их в себя и категориально замещает их собой. Грамматическое слово, напротив, не подводит "под себя" другие слова, не обобщает явления, а показывает разные способы их сочетаемости, соотносимости, которая и образует самый глубинный слой мыслимого.
Например, предлог "с" указывает на такое значение совместности, соединения, которое может относиться к самым разным явлениям и лицам ("я с друзьями", "собака с кошкой", "дождь со снегом"), не подводя сами эти явления под категорию "единство". Частица "бы" указывает на значение сослагательности, к какому бы действию оно не относилось ("пошел бы", "съел бы", "увидел бы"), в то же время не навязывая данным действиям абстрактно-предметной категоризации, где "идти" подпадало бы под категорию "движения", а "видеть" - под категорию "чувственного восприятия". Предлоги, союзы, частицы и другие "грамматические" слова не обобщают и не замещают конкретные предметности-мыслимости, а напротив, раскрывают множественность их отношений и соответственно умножают оттенки их значений: "свобода от (чего)", "свобода в (чем)" и "свобода для (чего)" - разные смыслы свободы.
Лексика говорит с нами шумно и внятно, тогда как грамматика таит про себя свои заветные мысли. Обычно мы отождествляем смысл высказывания со знаменательными словами - существительными, прилагательными, глаголами. Но служебные слова - предлоги, союзы, частицы - выражают более глубокую, так сказать, бессознательную мысль языка, и задача филологов, философов, лингвистов - донести это грамматическое бессознательное до нашего сознания. Мы знаем, что хочет нам сказать тот или иной писатель, политик, мыслитель, но бываем глухи к тому, что упорно повторяя и "разжевывая", пытается внушить нам сам язык.
Важность грамматических (незнаменательных) слов отражается в статистике речи: они неизменно занимают первые 20-40 позиций в частотных словарях большинства языков мира. Частотный словарь языка показывает, какие смыслы и отношения наиболее необходимы людям для выражения мыслей и, следовательно, скрыто содержит в себе систему логических и эпистемологических категорий, которые должен выявить и объяснить философский анализ.
О мире мыслят не только философы, но и самые обыкновенные люди, которые не доискиваются общих принципов, а просто и здраво рассуждают о множестве конкретных вещей. В общем объеме словоупотреблений, отнесенных всякий раз к конкретной вещи и конкретной цели, неминуемо должны выразить себя и первопринципы, насколько они вообще выразимы в словах. Философам стоит прислушаться к тому, какие слова употребляются чаще других, поскольку без них не может обойтись сам язык. Таков совокупный и бессознательный результат мысли миллионов людей, думавших вoвсе не о категориях, а о туфлях, зонтиках, погоде, соседях, книгах, политических событиях и т.д.
Под "философией обыденного языка" обычно понимается, вслед за поздним Л. Витгенштейном, изучение способов употребления слов в повседневной речи, тех правил, которым они следуют, и значений, которые они приобретают. Но как известно, язык не сводится к речи, он представляет собой синхронно-структурное целое, правила которого описываются грамматикой, а значения - словарем. Из всех видов словарей наиболее приближен к речевой практике частотный словарь, поскольку он описывает именно частоту вхождения языковых единиц в поток речи, степень их востребованности всеми говорящими. Философия обыденного языка никак не может ограничиваться изучением конкретных высказываний, она охватывает ту общую картину мира, которая складывается из всех совокупности речевых актов. Частотный порядок слов - это "всенародная", стихийно-демократическая система понятий, которую не может игнорировать философия, если она дорожит свидетельствами обыденного языка.
Удивительно, что философы практически никогда не прибегают к столь внушительному объективному свидетельству, предпочитая собственные логические умозаключения, которые, как правило, расходятся от одного автора к другому. Философы спорят о том, что первично: материя или сознание, свобода или необходимость, личность или история? Одни считают важнейшим и первоначальным понятие духа, другие - воли, третьи - существования, четвертые - бытия, пятые - мышления... А что думает об этом сам словарь - бескорыстнейший из свидетелей и неподкупный судья, глядящий на мир миллионами глаз? Мир - это мириады людей, по-разному мыслящих о мире. Что стоит на первом месте в их языке, то более всего значимо для их существования.
С точки зрения языка, "материя" или "сознание", "природа" или "идея", "единство" или "противоречие" - это понятия второстепенные, специальные, возникающие лишь в процессе дробления и уточнения более глубоких и всеобъемлющих свойств мироздания. Согласно "Частотному словарю русского языка" [2], слово "материя" делит места с 2172 по 2202 по частоте употребления в русском языке со словами "самовар", "конференция", "партизан" и др. Таким образом, по свидетельству языка понятие "материи" примерно столь же важно для объяснения мироустройства, как понятия "самовар" или "партизан", - вывод, неутешительный для материалистов, которые ставятся тем самым в ряд малых фетишистских групп, наподобие поклонников самоварного чаепития. К огорчению спиритуалистов, металексема "дух - духовный" отмечена, по крайней мере в частотном словаре русского языка советской эпохи, примерно таким же или даже чуть более низким рангом; правда, совместно с металексемой "душа - душевный" она передвигается на 163 место, в ряд таких слов, как "между", "входить", "ничто", "второй", "понять", "всегда", гораздо более существенных для постижения фундаментальных свойств бытия.
Еще одно важнейшее понятие, положенное в основу многих философских систем
- это "бытие" или "существование". Онтология как учение о бытии
является центральным разделом таких значительных
философий, как гегелевская и хайдеггеровская. Но язык часто обходится
без утверждений о бытии или небытии того или иного предмета, обсуждает
его конкретные свойства, не прибегая к
"экзистенциальным" суждениям. "Быть" - важное, но не
основное слово: в русском языке оно занимает по частоте шестое место,
в английском - второе, во французском - четвертое.
Другие категории, например, "разум" и "познание" (у рационалистов),
"чувство" и "ощущение" (у сенсуалистов), "польза" и "деятельность" (у
прагматистов), "воля" (у Шопенгауэра), "жизнь" (у Ницше), также
отвергаются языком, всей суммой его употреблений, в качестве основополагающих.
Более существенны понятия "я" и "ты", выдвинутые Мартином Бубером, - они принадлежат к самым употребительным в любом языке, и никакое общение между людьми и объяснение мира не может без них обойтись. Бубер назвал местоименную пару "я - ты" "основным словом", определяющим диалогическое отношение как центральное в мироздании; если судить по словарю, отводящему этой мелаксеме 3-е место в русском и английском языках, он ошибся ненамного.
Сомыслие языку оздоровляет философскую мысль и оберегает ее от
произвола. Язык как целое - это и есть мера, задающая правильное,
соразмерное понимание действительности. Но это понимание пребывает,
так сказать, в бессознательном разуме целого народа или человечества,
а донести его до сознания отдельной личности - это и есть дело философии,
которая объясняет и толкует то, что говорит сам язык, как главный
"отправитель" всех сообщений.
2. Грамматософия
Что же есть первоначало мира? - не по мнению того или иного мыслителя, а по мнению языка, которое может мыслителем разъясняться и обосновываться, но вряд ли оспариваться. Частотные словари разных языков имеют много общего между собой, по крайней мере в первых рядах наиболее употребительных слов. Они-то и заключают в себе то основное, что выделено в мироздании не тем или иным мыслителем, а совокупной мыслительной работой всех говорящих.
Как правило, во главе частотных списков идут служебные слова: артикли, предлоги, союзы, частицы. А также местоимения и функциональные глаголы, которые имеют формальный, грамматический, модальный смысл или вводят акты речи ("быть, мочь, сказать, говорить, знать"). [3] Только на четвертом десятке частотного списка начинают появляться существительные и прилагательные ("год, большой, дело, время, новый, человек...").
Вот десять самых употребительные слов русского и английского языка,
в процентах к общему числу употреблений:
Английский язык4,29 в
3,63 и
1,92 не
1,73 на
1,38 я
1,33 быть
1,32 что
1,31 он
1,30 с (со)
1,07 а
Несколько иначе выглядит английский список, если подсчитывать частоту лексем, а не отдельных словоформ, но общей словарной картины мира он не меняет:6.88 the
3.58 of
2.84 and
2.57 to
2.30 a
2.10 in
1.04 that
0.99 is
0.96 was
0.94 he
Вверху частотного списка нет никаких субстанций и атрибутов, задающих - благодаря лексической конкретности - жестко обусловленную систему мышления. "Саморазвитие абсолютной идеи", "исторический материализм", "мир как воля и представление", "сублимация либидо", "стимул и реакция" - почти все эти слова можно найти лишь в самом низу частотных списков. Язык свидетельствует в пользу служебных слов, обозначающих те смыслы и модусы, без которых не могли бы общаться люди и не мог бы существовать мир. Все пребывает только "в" чем-то другом, через "и" присоединяется к чему-то другому, через "не" отрицается, через "на" - основывается на чем-то... Что именно в чем находится, что к чему присоединяется, что чем отрицается - это уже зависит от конкретного сообщения, а язык лишь приводит нам в услужение эти кратчайшие и "кротчайшие" словечки, которые лежат в основании всего множества сообщений, всех актов мысли.6.18 the
4.23 is, was, be, are, 's (= is), were, been, being, 're, 'm, am
2.94 of
2.68 and
2.46 a, an
1.80 in, inside (preposition)
1.62 to (infinitive verb marker)
1.37 have, has, have, 've, 's (= has), had, having, 'd (= had)
1.27 he, him, his
1.25 it, its
И во главе их - самые служебные из всех: артикли, не имеющие никакого собственно лексического значения, а только придающие большую или меньшую степень определенности конкретным значениям существительных. Самым употребительным из всех слов в самом распространенном языке - английском - является определенный артикль "the". [4]
По замечанию Л. Витгенштейна, "сущность ярко выражается в грамматике. /.../ О том, какого рода объектом является нечто, дает знать грамматика. (Теология как грамматика.)" [5] Возможно, имеется в виду, что грамматика охватывает высшие, "богооткровенные" законы мышления, которые, как "заповеди", предписаны языку в виде аксиоматических правил и обычно не подлежат обсуждению. Грамматика - это не то, что мы думаем, а чем мы думаем, когда говорим, или даже то, что думает нами; это бессознательное нашего мышления. Но философия как раз пытается прорваться к тем сущностям, которые лежат по ту сторону предметных слоев языка и мышления, так сказать, на самом дне быстротекущей речи. Поэтому философия - это прежде всего "грамматософия", а потом уже "лексикософия"; она больше всего заинтересована именно в тех моментах мышления, которые меньше всего контролируются самим мышлением, предзаданы ему, образуют негласную, неслышимую систему правил или проскальзывают в тех "незначительных" словечках, которые употребляются невольно,. машинально, аксиоматически, автоматически.
Задача грамматософии - остранение, деавтоматизация именно этих наиболее стертых, привычных знаков мышления, в которых оно вдруг предстает неузнаваемо самому себе. Грамматософия - это раздел философии, который рассматривает фундаментальные отношения и свойства мироздания через грамматику языка, в том числе через призму служебных слов, а также грамматических форм и правил.
Одним из исторических источников грамматософии может служить так называемая "спекулятивная грамматика" (grammatica speculativa) - направление средневековой мысли, представленное Томасом Эрфуртским (первая четверть 14 в.) и его трактатом De modi significandi ("О модусах значения"), который долгое время приписывался Дунсу Скоту. Однако спекулятивные грамматики, или, как их называли, "модисты", следовали Аристотелю ("Об истолковании"), придавая универсальный и реалистический характер грамматическим категориям, тогда как современная грамматософия не может не учитывать витгенштейновскую "революцию" в философии языка, ориентацию на употребление, речевую динамику значений. Собственно, частотный словарь, как материал для философских умозаключений, представляет собой точку схождения "спекулятивной грамматики" и "философии обыденного языка", поскольку частотный словарь - основа "неспекулятивной грамматики", структурное обобщение практического, речевого использования лексических единиц.
Грамматософия изучает ту категориальность, которая потенциально содержится в грамматических словах и формах, выражающих самые фундаментальные и часто выражаемые отношения мироздания. Классические трактаты Серена Кьеркегора "Или - Или" (Enten-Eller, 1843) и Мартина Бубера "Я и Ты" (Ich und Du, 1923) как раз и представляют собой опыты философского осмысления и категоризации таких "незаметных" и вездесущих формальных слов.
Окончание статьи - в следующем выпуске "Веера будущностей" (#61)
--------------------------------------------------------------------
Примечания
1. Universals and Particulars: Readings in Ontology, ed. by Michael J. Loux. Notre Dame, London: University of Notre Dame Press, 1976, pp. 27-28.
2. Частотный словарь русского языка, под ред. Л. Н. Засориной. М., "Русский язык", 1977, сс. 827, 913.
3. Из знаменательных слов самое употребительное в русском языке - глагол "мочь", но оно занимает в этом частотном списке только 35-ое место (3373 случаев употребления на миллион слов, см. Частотный словарь..., с. 807). Как философская категория, предикат "мочь" описывается в книге: Михаил Эпштейн. Философия возможного. Модальности в мышлении и культуре. СПб., Алетейя, 2001, сс. 283-321.
4. О мировоззренческом значении определенного артикля "the" и о "the-ism" как философской концепции см. Учение Якова Абрамова в изложении его учеников. Составление и предисловие М. Н. Эпштейна Л О Г О С. Ленинградские международные чтения по философии культуры. Книга 1. Разум. Духовность. Традиции. Л., Издательство Ленинградского университета, 1991, 227-231.
5. Л. Витгенштейн. Философские исследования, 371, 373, в его кн. Философские работы, М., Гнозис, 1994, ч.1, с. 200.