Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Все, конечно, делали вид, что ничего не происходит, пока этот парень
в утренних новостях не сказал, что с набережной Москвы-реки
уже не видно башен Кремля. Ну, не видно и не видно – мало
ли чего не видно. У меня вот под окнами тоже было видно
только школу. Больше ничего. Школа, а за ней – серый туман. Дым.

Я допивал свой утренний кофе, смотрел в окно, как несчастные
школьники бегают стометровку, кашляя и отплевываясь от дыма, и в
это время тот парень сказал по телевизору про Кремль.

Ничего удивительного, – подумал я. В таком дыму еще и не то
потеряется. Дым над Москвой стоял уже месяц с лишним, но в последние
три дня все стало значительно хуже, чем даже в семьдесят
втором году. Но виду не подавали, нет. Подумаешь, торф тлеет
на осушенных болотах. Подумаешь, лесные пожары. Леса много,
весь не сгорит. В Америке и похуже бывало.

Последние три дня все десять миллионов человек сидели при закрытых
окнах, только по необходимости отпирая на пару секунд двери
своих домов, чтобы, набрав побольше воздуха, нырнуть в густой
кисельный дым. Его хотелось потрогать. Протягиваешь руку –
а он ускользает. Хватаешь – а его нет.

Уже давно днем можно было спокойно смотреть на солнце. Да и что это
было за солнце? Растерянный красный круг, как остывающая
конфорка. Плюнь на него – зашипит, да и только. Вечерами –
клубы дыма в оранжевом свете уличных фонарей. Как будто зима и
снег, но никакой зимы, и вместо снега – дым. Мне уже стало
казаться, что однажды мы проснемся, посмотрим в окно – а там
везде лежит дым. Дым, пепел, что угодно, но лежит, что-то
материальное, что-то, что сделает мир другим. Как бетонная пыль
на улицах Манхэттэна утром двенадцатого сентября.

Но ничего такого не происходило. Люди ехали на работу в полном дыма
метро, еле тащились по задымленным дорогам в своих
автомобилях при полной иллюминации, сидели в закупоренных офисах с
кондиционерами, переключенными на внутреннюю конвекцию. Лучше
уж дышать потом восемнадцатилетней секретарши, чем дымом
шатурских торфянников, правда? И все продолжали делать вид, что
ничего не происходит, пока этот парень в утренних новостях
не заикнулся про Кремль.

Я допил свой утренний кофе, кофе с дымом, натянул пропахшую дымом
одежду, покормил рыб и осторожно открыл дверь. В прихожую
ворвались клубы дыма, он был словно живой, я выскочил наружу и
захлопнул дверь за собой со всей возможной скоростью. К
вечеру то, что попало внутрь, рассосется, но ведь для того, чтобы
зайти, мне снова нужно будет открыть дверь. Но все же в
запечатанной квартире можно будет дышать. Человек очень быстро
приспосабливается к любой такой ерунде, тем более что
метеорологи ничего хорошего не обещают. Будет только хуже –
говорили метеорологи, хотя куда уж хуже-то? Иногда я даже
подумывал о противогазе – выдают же в Израиле противогазы, так
почему у нас нельзя? Как же иногда достает эта вот
неустроенность, эта наша посконная немощь. Даже пожар погасить не можем…

Я стоял на автобусной остановке и ворчал про себя, стараясь не
думать о дыме. Стараясь заставить себя не думать о нем. Задачка
не для слабых духом – дым был везде. В машинах, в автобусах,
на деревьях, в сумках и даже в карманах. Клубящийся мир. Я
даже не мог рассмотреть противоположную сторону улицы.

Рядом кто-то натужно закашлял. На мгновение я отвлекся, зевнул и
хватанул полные легкие воздуха, если можно было назвать это
воздухом. Наполнил легкие дымом, как будто затянулся огромной,
вездесущей сигаретой. В горле запершило, я кашлянул тоже и
снова стал заставлять себя думать о чем-нибудь другом. Люди с
серыми лицами, воспаленные красные глаза, платки у
распухших от беспричинного насморка носов. Я вытянул руку вперед –
кончики пальцев почти терялись в плотном сером тумане. Ничего
не думалось.

Я помню, как раз в тот момент я и почувствовал это. Почувствовал
что-то не то. Совсем не то. Что-то новое появилось в этом дыму.
Что-то такое… необычное что ли. То есть, конечно, и раньше
мало приятного было в таком-то дыму, но все же это был
обычный дым. Как от костра или там от кучи пожухлых листьев,
которую поджег дворник. Просто его было много, как будто много
костров или много куч с листьями. Неприятно, да, но ничего
страшного. Да и доктора все время твердили в газетах: ничего
страшного, от этого не умирают, курильщик и тот вдыхает
гораздо большее количество дыма, и ничего. Ну да, ничего, а рак
легких или что там еще? У докторов все время ничего
страшного. Пока не загнешься – ничего страшного. А потом уж они тебя
вылечат. До последней ниточки вылечат. И все же в обычном
дыму и правда ничего страшного не было. Ну, дым и дым.
Достает, конечно, но не смертельно.

Только так было вчера. Сегодня от дыма во рту осталось что-то
сладковатое, даже приторное, что-то, чего не было ни вчера, ни
позавчера, что-то, чего вообще никогда не было в обыкновенном
торфяном дыму. Я осторожно вдохнул еще. Этот привкус мне
что-то явно напоминал. Химия какая-то? Может, тряпка? Да нет,
тряпки так отвратительно воняют, когда горят. А этот привкус
не сказать, чтобы приятный или там вообще амброзия, но
какой-то… как бы это… притягивающий, что ли. Вот случись такие
пожары где-нибудь в Чуйской долине – вот там был бы приятный
запах. Хоть и дым – а приятный был бы. Этакий полный легалайз.
Уж окна точно никто не закрывал бы, особенно на ночь.
Идиотизм какой. От этого дыма уже и шутки стали какие-то
дурацкие. Дедсадовские какие-то стали шутки.

Я попытался сосредоточиться. Что мне напоминает этот запах? Даже не
запах, запах обычный – ветки и листья, а ощущение после
выдоха совершенно другое.

Подъехал автобус. Это сейчас все ездят при включенных фарах, а еще
несколько дней назад такая простая вещь, как нажать кнопку на
приборной панели, или у кого там что, и в голову не
приходила. Экономы хреновы. Один из таких умников пять дней назад
со всей дури въехал мне в задницу на светофоре в Очаково. Да
и не мудрено – ехать на такой скорости, без лампочек, при
видимости в сто метров. Конечно, у меня тоже ничего не горело.
Я тоже экономил. Теперь-то понятно, что такая экономия
приводит только к тому, что ты как дурак вынужден ехать на
автобусе в страховую компанию. Больше ни к чему она не приводит.
В эти дни всей нашей жизнью правит один лишь белый дым. Все,
что мы делаем, мы делаем под влиянием дыма.

Москва холодного копчения.

Десять миллионов человек круглосуточно пьют чай лапсанг сушонг. А в
новостях говорят: Ничего страшного не происходит. Ситуация
под контролем. Это дымка. Они называют это
дымка. Наводнение у них называется
подтоплением, а пожар –
возгоранием. Черт те что.

Когда я уже выходил из автобуса возле метро, я вдруг вспомнил, где
раньше чувствовал этот привкус. Вернее, не где, а при каких
обстоятельствах. Детская шалость. Простое ребяческое
развлечение. Это сейчас все добывают огонь из крикетов и зиппо. А я,
когда был маленький, баловался со спичками. Приоткрываешь
коробок с той стороны, где у спичек головки, вынимаешь одну,
зажигаешь и быстро суешь в приоткрытую щель. Тут главное
направить коробок от себя или вообще бросить его на землю –
потому что толстая пачка спичек мгновенно вспыхивает и
разгорается мощным пламенем, почти как межконтинентальная
баллистическая ракета. А после того, как все выгорит, во рту и
появлялся такой вот сладковатый привкус. Манящий привкус. Так
хотелось зажечь еще один коробок, и еще один, и еще.

Может, где сгорела спичечная фабрика? – думал я, трясясь в
переполненном белесым дымом вагоне метро. Станции на всю длину не
просматривались, дым клубился в тоннелях вдоль высоковольтных
проводов, дым проносился под колесами поезда и над его
крышей. Дым был везде. Интересно, а рыбы чувствуют воду? Мы сейчас
вроде как рыбы в воде. Только вместо воды у нас дым.

В центре происходило что-то странное. Уже в метро я заметил, что
значительно больше стало людей, которые как-то отрешенно
смотрят перед собой и периодически крестятся. Никогда этого не
понимал, но мало ли сумасшедших? Может, дым выкурил их из келий
и они все стали прятаться в метро – какое-никакое а
подземелье. Уже подъезжали к кольцевой линии, когда в плотном дыму
вдруг раздался резкий и раздраженный голос машиниста: Все
станции внутри кольцевой дороги закрыты на выход и вход
пассажиров. Пользуйтесь наземным транспортом.

Нет, ну ни черта себе! Что за дела? Такого никогда еще не было. В
поезде зашумели. Только крестящиеся люди стали креститься все
чаще и чаще, а из белых клубов до меня пару раз долетело
слово «Кремль».

Пришлось переходить на Октябрьской и ехать до Краснопресненской. На
поверхности все выглядело, как в плохом фильме ужасов.
Высотка на Баррикадной, чуть видная сквозь плотную завесу дыма,
выглядела как огромный средневековый замок, а где-то у ее
шпиля беспомощно и жалко пыталось светить крохотное солнце. На
садовом кольце не было видно машин, зато в плотном тумане
промелькивали какие-то фигуры в черном. Здесь сладкий привкус
был значительно сильнее. Было такое ощущение, как будто
вокруг горят одни только спички. Может, террористы?
Воспользовались дымом и сделали свое черное дело? А что, разумное
решение. Все равно за сто метров уже ничего не видно. Никакая
милиция не спасет.

Я побрел в сторону Мэрии, где на пятом этаже находилась моя
страховая компания. Как-то мало стало машин на улицах. Видимо, вняли
наконец голосу разума и остались дома. Ни черта ж не видно.
Резало глаза. Текли слезы. Свербило в носу. Возле
американского посольства мимо меня прошмыгнули две дамы, судя по
одежде – не наши. Дамы были перепуганы до смерти, прижимали к
носам носовые платочки, а головы зачем-то прикрывали папочками
с бумагами. Как будто они в эпицентре ядерного взрыва –
подумал я. Справа, через дорогу, тоже происходило какое-то
движение, но понять что-либо было совершенно невозможно. Я
остановился и стал вглядываться в противоположную сторону до боли
глазах – если им могло быть еще больнее, чем уже было. Мимо
дома правительства тонкой цепочкой бежали солдатики в
полевой форме. Ого! Уж не случилось ли под дымок государственного
переворота? Да вроде ничего такого по телевизору не
говорили. Я же помню все утренние новости. Какой-то грузин что-то
там такое заявил, президент борется с наркоманией, в океане
горит корабль, с набережной не видно Кремля. Обычные новости.
Даже самолета никакого в этом дыму не упало, что, кстати,
странно.

Но солдаты бежали. Военной техники я не видел, но солдаты бежали. Я
подошел к небоскребу Мэрии, которая исчезала в дыму где-то
на уровне четвертого этажа, и прямо направился к бюро
пропусков. Заперто. У главного входа – несколько человек в черных
костюмах о чем-то возбужденно кричат в сотовые телефоны. Я
прислушался.

Все к чертям! В преисподнюю! Мы все сошли с ума… Не знаю… и
президент тоже, да… а кто понимает?! Никого ж не осталось… все в дым
этот….

Дышать становилось все труднее. Этот сладкий привкус уже не исчезал
изо рта, запах дыма как-то незаметно изменился. Как будто я
приехал на химический завод. Противно.

Черные пиджаки бегали, садились в машины, уезжали, приезжали другие
и бегом бежали в двери Мэрии. Со стороны Нового Арбата
появился и затих вой нескольких сирен. Сразу нескольких.

Что-то определенно случилось. Я это всегда хорошо чувствую.

Вы не подскажите, что случилось? – спросил я у милиционера, нервно
курившего у входа в Мэрию. Как он еще умудряется курить в
таком дыму? Зачем?

Милиционер поднял на меня испуганные глаза и судорожно выдохнул:
Идите отсюда! Идите! Не положено… И тут я увидел.

Увидел сквозь стекло вестибюля Мэрии. На стойке, где проверяют
документы и вещи, стоял небольшой телевизор, у которого
столпилось человек пятнадцать. Я припал лбом к холодному стеклу, я
был уверен, что милиционер тут же погонит меня своей увесистой
палкой. Но он не обратил на меня никакого внимания и
закурил следующую сигарету. Самоубийца.

Звука я не слышал, зато кое-как видел. Видел, что возле Василия
Блаженного стоит репортер и что-то очень возбужденно говорит в
камеру. Видел, что за собором стоит оцепление из людей в
черных одеждах. Видел, что башен Кремля действительно не видно в
сплошном дыму. Не видно и стен. Наверное, все же они боятся
террористов. Ничего ж не видно. Вот и поставили оцепление.

Кадр сменился. Угол Боровицкого холма. Башни не видно. То есть… не
«не видно», а нет башни… Боровицкая башня исчезла. Надо же.
Пятьсот лет на этом месте была башня – а теперь одна пустота.
Это не дым, иначе я бы не видел угол холма. Холма, на
котором стоит Кремль. Стоит…

– А где Кремль? – спросил я куда-то вбок, где курил этот
бедняга-милиционер. Он обернулся ко мне, в глазах его на мгновение
появилась ярость, я внутренне сжался, но милиционер плюнул себе
под ноги и как-то ватно сказал: «Говорят, провалился».

– Про…. Что?!

– Провалился... Под землю... Никто ничего не понимает… Вместе…
Вместе со всеми… С президентом… Там сейчас просто огромная
треугольная дыра, у которой не видно дна. И везде один сплошной
ядовитый дым…. Желтый такой. В этой яме. Обещают сейчас
прислать вертолет. Что же это такое-то….

И милиционер дергано перекрестился.

Я вспомнил, что это за запах. Спички, да. Уроки химии. Это был запах серы.

06.09.2002