Поэзия

***
«Давай сегодня выпьем за Кавказ», –
Знакомый лейтенант промолвил.
Коньяк – в стаканы. Хлопнули на раз.
Кафе не различало молний
Усталых, значит было в аккурат.
Накатываем так по новой.
«Они по нам лупили из засад,
А мы их – в ничего! – ковровой…
Брателла, это…просто – заебись…
Война…или приказ проклятый…»
Стояла тёплой облачная высь
Над летним «кабачком», над плато
Центральных улиц, парком, пустырём,
Соседнею влюблённой парой.
Подумал я, прикинув окоём:
«Конечно, охрененно старый
Расклад…», потом стаканчик опростал.
Летёха намахнул ответный…
И мне вдали казался пьедестал.
А другу – Алхан-Юрт предсмертный…





***
Ты давай не огорчайся.
То ли было, то ли будет…
Ну и хрен с ним, с этим счастьем
Полюбовным. Перерубит
Плечевое сухожилье
Железякой, повернувшись.
Никогда не дорожило
Человеком, что в минувшем,
Что теперь. Прости начала.
Не запаривайся главным.
Захотело – раскачало?
По-размениваем – глянем.





***
На баркасе выходим из Енисея в Карское море.
Бриз. Евгений Дога – из магнитофона («Вальс»).
Воронцово – по правому. Беззаветной классике вторя,
 Солнце смотрит всё явственнее, сюда как раз.
Мы летим, принимая, пересекая эти пространства:
Свет, и воду, и ветер, невероятный звук,
Разнотонное северное – бурун, топляк – постоянство.
Знаем скорость и громкость. И никогда – на юг.





***
В голове играет музыка –
«Это всё», ДДТ.
Лейтенант, давай помянем
Башлачёва, Сопровского, Рыжего.
Наливай! Вот так, не бузгая.
Выдох-вдох, и т. д..
За любовь! Ага. В кармане –
По нулям. Безответная выжала.
Но один пузырь – то самое.
Третий тост – за друзей,
Что остались там, на юге,
Под Шатоем, Калиновской, Джалкою…
А кого-то тянет за море.
Ну и пусть…Смей, не смей…
Будь здоров! За жизнь по кругу,
Что явилась ни сколько не жалкою.





***
Даргинские розы,
«Смерти эскадрон»,
Сияющий воздух,
Горный полусон.
Веденские маки,
САУ разворот.
Вздыхающим взмахом –
Скалы, небосвод.
Бенойские астры,
Срезаный десант.
Под шумом вихрастым –
Каменный талант.
Бамутские травы.
Бомбер – наугад
Свистящие сплавы.
Ночью – звездопад.





***
Сирень после дождя
Предсмертнее вокзала
Была, что означало
Присутствие житья.
От запаха уже 
Соскальзывала «кровля»,
Цветение буровя.
Но стало посвежей.
Сквознуло, не скажи,
Овеяло прогулки.
Коричневее булькал
Воды за гаражи
Поток. Его не жаль.
Все окна и деревья
С прекрасного похмелья,
И свет по ним бежал.





***
Парк Ленина, «дом Бучнева», Консервный завод…
А здесь, с утра, на стене
Юпитер ярко-солнечный, тончайший полёт.
Ступнями на пол сильней
С кровати, необученный приколы терпеть,
Встаёшь, увидя сие.
Тем временем природа просветлела на треть,
Вдоль неба, или – на все.
Балкон перекрывает маломальский обзор
Зелёных, тёплых тонов.
По-летнему предчувственен воздушный разор,
И что помимо дано.
Глазеешь, и не пишется – безжалостный миг
Играет болью тупой.
И снова проявляется в башке смертовик –
Совмин, «Минутка», депо…





***
Спасибо дяде Юре Шевчуку.
Александру Сергеевичу – отдельное.
Сергею Александровичу – особенное.
Большое – Геннадию Русакову.
Простите с Уралмаша чуваку,
Что всё пробую самое беспредельное –
Участвую в поэзии. Откупоренные
Пивные стекляшки – вот, под рукою.
Нашёптываю чудные слова,
Иногда перечёркиваю, работаю,
С балкончика поплёвываю, насвистываю,
Шатаюсь по комнатам полуголый.
Учёл: за деревяшкой – синева
(за балконом). А кроме – отчасти ботаю
по сотовому. Вечное перелистываю
И вижу трагические приколы.





***
Ладонь – на сквозняке.
Ты пробуешь сквозняк.
Не то что – абы как,
А только – вдалеке
От центра катастроф.
Проводишь по волне,
Остаточной во вне,
Запястьем. Будь здоров.
Не думай о вреде,
Летящем наугад.
Мифичен этот яд.
Не надо о звезде.
Виновником – предмет
Коленчатый, в груди…
Послушай, выходи
На улицу, корнет.





***
Ходынка, война-Гражданка,
ГУЛАГ и опять Война.
Для нашего – спозаранку  
Афганская. Обана!
Кавказская – малость позже
Была. За твою судьбу!
От сердца никто не может
Поклястися наяву.
Какая-то окружила
Бессмыслица, ерунда.
Растянуты сухожилья, 
Наструнены провода
Заранее, по наследству – 
Испытанное вельми
(Аукаются блаженства
Развязанные…людьми).





***
«502-й, мы вырвались к депо!» –
Во сне кричал контуженный летёха,
В полукривом нп на букву «о»,
Где «ни о чём» – от вдоха до издоха.
Пьянющий бизнес двигал по мосту,
В Санкт-Петербурге. Делая рукою,
Он зашвырнул часами в темноту,
И двести тысяч баксов упокоил.
Не говори…Такая лабуда,
По-человечьи жуткая потеха…
И для того не надо ни куда
Перемещаться. Выехать – не к спеху.
Все чудеса – на родине… Ого!
Судьба в подобном – более курсива:
Ты умираешь к чёрту далеко,
И без тебя кончается Россия.





***
От сохи, от станка, от винтовки.
Ну и всё. Родословная, бля.
Охреневший, высокий, неловкий,
Представляю себе корабля,
Парохода пресветлые виды
По утру на огромной реке.
Так нечаянно Господу выдал,
Промечтался. Давненько, эге.
Холодает уральское лето.
Я иду налегке на метро.
Новоделы, хрущёвки проспекта –
Офигенное разных миров.
Одуряют нервозные даты.
Но в пространстве стены и авто
Всё мне чудятся длинные яхты
И маршрут Петропавловск-Бордо.





***
«То – по сердцу, а то – по совести.
Выбирай, молодой человек, –
Сам себе говорю. – Есть ковчег,
Есть (для психов) небесные лопасти».
Это – полное…Нет. Признание,
Перед смертью всерьёз «чик-чирик»,
Уникальный листок, черновик.
Здесь представлено всё: искания.
Те – по сердцу, а те – как правило.
Середину калечит качель,
Будь ты свой, будь не свой, хоть ни чей.
Но, по-моему, выбрать авиа
Надо (только б заклёпки вынесли).
Видит Бог, остаётся чуток…
Подтянулся, турник превозмог,
Прямо, вниз…И разгадку вычислил.





***
Ты прошла так стремительно мимо меня,
Прошуршав белой юбкой, что до самых ступней,
Загорелой спиною привлекая, над ней –
Чернотою причёски. 
Я понял – вольна.
Ощутил эту истину в гордом лице.
Не узнавшая лучшего поэта во мне,
Удалилась, оставив безусловное «нет»,
Всё мечтая (зачем?) о крутом подлеце.
 Отвернувшись, махнув тонкокостной рукой,
Я ощерился, плюнул и представил кино:
Над позёмкой – бубенчики, ямщицкое «Н-но!»,
И поручик в санях со своей дорогой…
Отыскавши полтинник потом,
На виду
Заскучавших ментов я опрокинул пивка.
В голове отзывались верстовые века,
И сердчишко чудило, «забив» на узду.





***
Карабанов, а также – Печорин.
Образцы поведения вот.
Я иду побережьем Печоры,
Хоть бы хны, «забиваю» на взлёт.
Месяц август. Баржа у причала,
Вдалеке по волнам – островок.
Я иду, сине-джинсовый малый,
В мокасинах коричневых (Ок!),
Без футболки. И тут же – типичный
Открывается слева нас.пункт – 
Деревянная Кожва, первичны
На краю две хибары гниют.
Я иду, а мне даже не скучно.
Про себя повторяю: «О, кеу?!
Боже мой, ну какие здесь тучи?!
Ну какой вертолёт, хоть убей?!»





***
Завод, психушка за окном,
Автостоянка,
Где «иностранки»…
Покамест, в общем, не о том.
О том, что лучше (или нет) –
Под Гергебилем
Чуть не убили.
Знакомый вытащил корнет.
Мюриды вышли на прорыв
До перелеска.
И все в черкесках.
Казаки, шашки обнажив,
Навстречу…В общем, по утрам,
Обозреваю,
Оборзевая,
Свердловск, а также – Дагестан.





***
Трудно быть поэту человеком…
На рассвете выйдешь из деревни:
Всё в тумане. Слышимость – отпевна:
Ставня заскрипит, качнутся верхом
Заросли, устраивая шелест.
Ну а ты, нисколько не мечтая,
От Невы пешочком до Алтая,
То бишь – неиспытанное через.
«После» не наступит. Безотчётен
На земле останешься до смерти…
«И т.п.» свершаемые эти
Может у истории в почёте…





***
Стрелял Кронштадт, цепь двигалась по льду,
Комфронта приготовил химснаряды…
Вздыхали воды, щёлкал на лету
Морозец, обессмысливались даты…





***
Милая, вот яхта. Она легка,
Потому что парус и такелаж
Действуют над морем наверняка,
Заменяя скоростью эпатаж.
Белая на синем. А впереди
Светло-красный корпус, клинкер-обшив –
Гладкая каракка (Не пропусти!)
Окаём бросает, переложив
Руль. Доистончились на высоте
Бизань-мачта, грот и, конечно, фок –
Чёрная пинасса, что светотень,
 Дополняет бухту (и круглешок –
Глобус). Дорогая, ты посмотри –
Чудеса механики, живизна:
Ванты, марселя, и еще бушприт.
А над всем – лучистая желтизна.





***
Говорил мне Виталька-двоечник:
«Я всё понял бы и постиг!»
«Исправляй ударенье, лодочник», –
Отвечал ему напрямик.
Мы сидели на старой пристани,
По барабану было нам,
Что в деревне зачем-то выстрелил
Черт-те кто (с дурью пополам).
Мы сидели, глядели, чокались
И чебурашками, и так.
  А над озером чайки чёркали
Полукружия. На крайняк
Отмечался природный уровень.
Всё злободневное послав,
Мы шутили, два длинных увальня,
Ожидатели переправ.





***
Поедет крыша, значит – всё.
Ну что ж, дурацкая планида.
Переозвучишь букву «ё»…
А дальше? Далее не видно.
Не слепошарый, но – того.
Тю-тю, возможно, поднебесья,
И разноцветье широко –
За краем шибко интересно
Интересующимся. А
Какое звёзд расположенье,
И существует ли она –
Любовь? Послушайте, наверно
Нет ни шиша. И потому,
И даже просто, безразлично.
Сорвётся крыша – ну и ну! –
Дорушьте чем-нибудь приличным.





***
Так что, курсив? Не более курсива
Вся наша жизнь, которая красива,
Горько-смешлива, сдержанна, спесива,
Пустопорожней кажется? Спасибо.
Я не намерен чувствовать как надо.
Непослушанье – сложная ограда.
Но вопрошая желчного камрада
О соглашеньи выжатого «Ладно…»,
Я не хочу потворствовать примеру
Освобожденья, знающего меру.
Псевдосмущаясь, жамкаю карьеру –
Препровождаю, скашиваю, херю.
А мой камрад качает головою
(Мол, потешаюсь жёстко над  собою).
А между тем, без шума громобоя,
 На полпути – дрожанье дождевое.





***
Мы друг с другом не умеем обращаться.
Съедет крыша или сопьёшься
Одиночкой. Ну и ладно. Вариаций,
В общем, две. Ежели упрешься
И в кручину, и т.п., не понарошку.
То есть, чокнешься на прощанье
С человечеством, Отечеством. Подножку –
Хэть! – поставишь за прорицанье
Сам себе. И ни о чём не пожалевши,
Встанешь…Можно отвертеться,
Потому что перечисленные «вещи»
Тщетны, то бишь – forte mazzo.

Примечание:
forte mazzo (ит.) – звучание средней силы.





***
В ластах и в маске по улице в дождь проливной.
Типа – всё по хуй.
Плавки ещё, плащ-палатка. Судьба – ой-ёй-ёй.
Так что не трогай
Лучше его. И заткнись, посмотри на своё
Прошлое как бы.
Сразу, короче, начнётся сплошное жильё,
Ранние свадьбы,
Сессии, офисы…Только не гром, не дворы
Стенка на стенку,
Дождь, переправы…А знаешь, давай, повтори.
Слышишь, потренькай
Струнами прямо вот здесь, на скамейке, о том,
Чтобы взаправду.
Ласты и маска – давнишние средства зато
Символ-награду –
Щщух! – обойти, успокоившись, мол, пронесло.
В этом едины.
Рраз! – и уже за пределы бессмысленных слов,
Вне середины.





***
Перехожу дорогу на красный свет.
Смысла, правда, нет без любви.
И не похожа тяжесть на опыт. Дед
Выдал как-то: «По-оборви
На огороде ягоды все». Вот так,
Зря придуриваешься, мол.
Единоличный этот маршрут двояк:
Двинул в ярости и…дерьмо.
Ну а в деревне нашей, когда сентябрь,
Тоже деется чёрт-те что:
Ослобонит внутри, а потом – удар
Чистым ветром. И ни при чём.
И оттого, наверное, просто – жесть.
Солнце, облако – ерунда.
Но мне порою кажется: ветер – жест
Сердца, прянувшего туда.





***
Звучала скрипка. Я был молод.
В семнадцать лет – уже дурак.
Скрипачка выдумала повод
И заиграла на «ура» –
За чудеса. А я, студентик,
И не догадывался, что
Теперь в тональностях вот этих
Каким-то образом учтён.
Наверняка тогда явилась
Предельно искренняя жизнь.
И я промямлил: «Ваша милость,
Вы объясняете трагизм!»
Она звучала, отстранившись
 От маеты, от новостей.
И останавливала «крыши»
Аудитории своей.





***
Январь 1769 г.
Горели Красники, Аджамка полыхала,
Свистел январь – на Русь пришла Орда.
Кырым-Гирей, всегда верхом, не отдыхая,
Обозревал замёрзшие стада.
По целине смертельно-лёгкою рысцою
Передвигались ханские войска.
А снегопад не обрывался пустотою,
А по ночам воочию близка
Была звезда. Под ней татары и ногаи
 Изничтожали слабых ясырей.
И никого не отнесли вперёд ногами.
Пооставляли, чтобы веселей
Спешить намётами. Некрасовцы, османы
Из-за добычи резались на дню…
В последний раз тогда, не поздно и не рано,
Пришли на Русь. Последний…Ну и ну…





***
Ты оставалась у меня,
Земля вертелась,
Произрастали семена –
Такая смелость.
Мы говорили допоздна,
Взрывался космос,
О листопаде дополна –
Предельный образ.
Ты расплетала красоту,
Луна являлась,
Трава звенела за версту
Врагам на зависть.
И просыпаясь к девяти, -
Когда созвездий,
Огней-соцветий не найти, -
Мы были вместе.





***
Везде – следы заката:
Не в плане смерти – в плане позолоты.
Летёха пьяноватый,
И я, простуженный, в своё упёрты.
Уселись на скамейке
Дворовой. Дует в октябре изрядно.
Серебряней оттенки.
И наши лица – неземные пятна.
Мечтаем понемногу.
Тупая мимика, но от природы
В глазах – почти подмога, –
Живая бронза. Травим анекдоты,
Беззлобно материмся.
И чувство горечи над пустотою,
Над медью пофигизма.
А в небесах «цзинь-цзинь» само собою.





***
– Не кричал: «За Сталина!»,
Кричал: «За Родину!»
– С бодуна? Отчаянно?
– Да нет. Да вроде бы,
Как всегда, осознанно.
– Назло, наверное?
– Это громко позвано
Такое скверное
И святое. Поняли?
– Заткнись. Наскучило.
Собирайся, воин ли,
Поэт, не умничай.
– Отвалите, винтики.
Опять подделана…
– Не врубился, миленький?
Тебе – расстрельная.





***
На Гривицкий редут.
В дали – аплодисменты.
Подумаешь: «Зачем ты
Присутствуешь вот тут?!»
Противно моросит,
Грязища, перекрёстный,
Раздробленные кости
Стрелковые, пробит
Полковник. Мы идём
Каймой тёмно-зелёной -
Пехотный, обозлённый
На турок, на огонь.
И сердце –  Раз! Раз!! Раз!!!
Фуражка на затылке,
Подобие ухмылки.
Особенный приказ – 
Взять Плевну (государь
Встречает именины)…
Но правая штанина
В крови…Ещё удар – .





***
 Мужчина ждёт всегда.
Ну а её всё нет.
Уехал драндулет…
Он думает: «Балда,
Влюбился. На черта?
Разгадывай теперь…»
Подъехал БТР.
Прощай, «Феличита».
– О, грацио, сыграй,
Что непреодолим
Дурной адреналин.
– Корнет, не унывай!





***
В холодильнике мышь задавилась,
Иногда подвываю дворнягой,
И шепчу: «Ну, и что, ваша милось?
Поебать! Ты не видел журфака!
А я видел! И хули горланить?»
За окном налетают потёмки,
О любви надрывается память,
Октябрины до судорог тонки.
Рок-н-ролл, рестораны, кик-боксинг…
Я шепчу: «Дорогая, прочтите.
Это вам посвящение, осень.
Вы теперь в абсолютной защите».
И вот здесь появляется мельком
В тишине, на глазах, в полусвете –
Замерцает у самого века,
Цзинь-ци-ринь на прохладном паркете.





***
Смерть сладка – на морозе, в таёжном сугробе.
Упадёшь без движенья, закроешь глаза,
И уже – ничего никогда не коробит,
И любовь исчезает, и больше – нельзя.
Но тем паче – встаешь, оттолкнувшись от ласки,
Завершающей вечной позёмкой лыжню.
И уже – через сутки раздолбанный, тряский,
 Деревенский автобус увозит в Пышму.