Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Сходство это дополнялось тем, что у Вани в дипломате меж гаечных ключей, старых кранов, болтов, гаек, прокладок покоился обёрнутый в засаленную газету томик барона де Секонды, более известного публике как Шарль де Монтескье. Ваня Никсон был вольнодумец и в компании профессоров и сантехников

Хули ему пули…и я ему тоже ничего не должна, этому миру, где людей обзывают «русскими свиньями», «курадами», «чучмеками», «жидами». Ничего не должна. И пошёл он – в эту рвоту, в это говно, и пусть там гниёт, пока не сдохнет. А мне, русской свинье, на него насрать. Ну, свинья так свинья. Русская так русская. Хоть японская.

Всего лишь элементарный маленький фильм, думает он, и стареющие длинноволосые провинциалы на самой тягучей за весь год вечеринке разглядывают здесь, внутри ферганского захолустья, помятые обложки исцарапанных пластинок классических рок-групп, думает он, похожий на счастливца, что замыслил вернуться домой и повеситься,

Нет, на самом деле в нем от основания жила пустота. Весомая, густая – сложная, многообразная – пустота. Она выполняла внутри какие-то свои функции, не считаясь с ним, дышала им, поглощала, перерабатывала, осмысляла инертно весь его скарб, двигалась в изменениях, откладывалась – росла плавными желваками, пробивая канальцы, ниши, выемки, русла, скручиваясь кольцами, протягиваясь, сокращаясь. Упорная, эгоистично-хозяйственная.

Мы с мамой идём в сарделечную. Там, кроме сарделек с кислой капустой, ещё круглые булочки с изюмом и жидкие чай и кофе. Но для меня главное – горчица. То, как её выжимаешь из тюбика и то, как ею взрывает нос. Буквально сносит его.

Произнесите имя умершего человека
Поговорите с прошлым,
реанимируйте его.
Через вашу речь
человек доживет.

Лишь к вечеру они подъехали к монастырю с его древними знаменитыми фресками. Внизу через мостик, через речку , бегущую к широкому озеру и дальше на холм был виден белостенный монастырь. Здесь у гостиницы они оставили машины и пошли в гостиницу.

Фаина была в своём роде театром одного актёра, а в театре, как и в жизни, всегда смешаны правда и вымысел, настоящее и поддельное, мастерство и наигрыш – да так, что не отделишь! – а в нашем случае – откровенное хамство и деликатнейшая обходительность.

Непривычное и даже нездешнее почудилось ему даже в контуре, в силуэте женском, и, нет, не только запахи, правда, едва, уловимые, но шорохи и даже мельчайшее шелестение иноземных одежд, – да, он вспомнил, это была несомненно та мифическая тетка из Аргентины, – он и думать о ней забыл, не аргентинка, но тетя Iry, проведшая год в Аргентине.

Я мыслю, но это не значит, что я существую. «Меня нет» – вот истина моего времени, понятная, принятая сознанием, уместившаяся в нем. Не абстракция, не парадокс, не метафизика, а неизбежность.

Вожатый-шестиклассник останавливает всех у дверей: «Отгадайте загадку: «По свету катается, на «б» называется!». «Булка? Баранка? Блин?» «Брежнев!».

Опять немного, совсем чуть-чуть захотелось умереть. Скажем, хотя бы на месяц или год – только чтобы на это время исчезнуть из жизни совсем. А потом… очнуться. И посмотреть, что ты потерял. Все-таки жить иногда хочется. Знать бы хоть что-то, ради чего тебе хочется жить.