Литературная критика

Борис Можаев

Я только-только начал работать собственным корреспондентом рязанской областной газеты по Пителинскому району. В 1983 году в авторитетнейшем сатирическом журнале «Крокодил» вышел самый острый критический очерк Бориса Можаева о районе «Говорит «Браслет-16». О своих земляках писатель сказал так: «Странно, у меня было такое ощущение, будто здесь обитают уже не те постоянные жители, любившие свое село, а временные постояльцы, согнанные для какой-то трудовой повинности и ежедневно отлынивающие от нее». Мне, новичку, казалось, что все начальство, прочитав это, будет убито горем.

Однако первый секретарь райкома А.Д. Кокорев выглядел празднично, поинтересовался у меня, со всеми ли произведениями Бориса Можаева я знаком, порекомендовал: «Осмотрите сегодня район как следует. Борис Андреевич, кстати, во всех его уголках побывал». А председатель райисполкома А.Н. Артюхин, сияя так, будто одержал победу, добавил мне: «Нас, конечно, есть за что критиковать. Но делать это нужно с доскональным знанием обстановки. Вот Можаев знает жизнь». Все это меня заинтриговало, и я последовал рекомендациям.

Так я оказался на окраине района, на крутом глинистом берегу Мокши. В глине были выкопаны, точнее – искусно выточены, обширный стол, а по трем сторонам его стулья с ровными сиденьями, изящными спинками. «Но ведь эта картина была описана в рассказе Можаева «Как мы отдыхали»!» – удивился я вслух.

«Правильно, именно здесь и писался рассказ в 60-е годы, – согласился Иван Михайлович Шашурин, сопровождавший меня в этой поездке. – Это своего рода наш колхозный вечерний клуб. И районное начальство сюда заглядывало, как у Можаева сказано, то и дело, и люди повыше бывали. А я, кстати говоря, прототип главного героя рассказа – Батурина».

Удивлению моему уже не было границ. Рассказ, значит, был списан прямо с жизни! Это подтвердил и второй сопровождавший – один из лучших строителей области, руководитель Пителинской МПМК Юрий Васильевич Конышев: «Там все герои имеют реальных прототипов. Взять Семена Семеновича Бородина, который, как замечено Можаевым, один в Пителине знал наизусть письмо запорожцев турецкому султану и часто его читал на неофициальных встречах. Он там увеселял всех чтением: «Вавилонский ты кухарь, македонский колесник, ерусалимская бравирьня, александрийский козолуп…». Так вот, прототипом для него послужил двоюродный брат автора Иван Иванович Можаев. Все так и было в жизни».

Рассказ был напечатан за 14 лет до нашей встречи. Сгорбившийся от лет, казавшийся, при слабом голосе, очень интеллигентным, Иван Михайлович Шашурин внешне мало напоминал Батурина – председателя богатейшего колхоза-миллионера, очень сложную натуру: человека временами крайне грубого, но вдруг становящегося добродушным, очень властного, до самодурства, и тут же превращающегося в рубаху-парня, руководителя, знающего свое дело до тонкостей и при этом высокомерного по отношению к соседям. Однако стоило мне заговорить о колхозах, влачащих в 1983 году жалкое существование в районе, как Шашурин заговорил словами из рассказа Можаева: «У меня работа из рук не валилась, не то что у нынешних председателей-иждивенцев, захребетников несчастных». И я узнал легендарного Батурина!

После этого речь у нас сразу пошла не об одном рассказе, а о целом цикле пителинских произведений Можаева – о таких его шедеврах, как «Тихон Колобухин», «Петька Барин», «Старица Прошкина», «Живой», «История села Брехова», уже опубликованная к тому времени, в 1976 году, первая часть романа «Мужики и бабы», множестве напечатанных этюдов. В «Тихоне Колобухине» Батурин появляется как лицо эпизодическое: и его самого, и приближенных жестко и болезненно критикует садовод-энтузиаст. И вообще герои-пителинцы переходят из произведения в произведение, появляясь там то на первых ролях, то на второстепенных.

«Все это, как правило, списано с реальных людей, – замечал Шашурин. – Я же сам и рассказал, например, Можаеву о конфликте с садоводом. У писателя своя точка зрения, у меня – своя. И другие истории он узнавал сначала от знакомых, а потом уже ехал, как говорится, на место происшествия. Борис Андреевич говорил с сотнями земляков очень подробно, собирая материал для тех же «Мужиков и баб», и никто, кроме глупцов, не избегал бесед. И в стране в целом только глупцы могут считать его чуть ли не диссидентом – критиканом, работающим, мол, по собственному произволу да по вдохновению. У Можаева – важная государственная функция».

Из пояснений моих собеседников я эту функцию тогда увидел впервые. И мне, 27-летнему, тогда впервые и навсегда его работа на страну представилась умной и сложной, а сама страна – очень серьезной. Вот какие основания для этого я получил.

Первое. Талант Можаева, как все знали, имел действительно критическое направление. Но дело еще и в том, что Пителино в ту пору критиковалось фактически на каждом пленуме обкома партии, на каждом областном совещании вместе с Кадомским, Ермишинским, некоторыми другими отдаленными районами. Это были районы-изгои. «Уж я-то как строитель знаю ситуацию, – говорил мне тогда на берегу Мокши Ю.В. Конышев. – Чуть ли не каждое передовое хозяйство Рязанского района получает ежегодно капвложений больше, чем весь наш район. Об этом нигде не пишут, но централизация имеет такие вот колоссальные издержки. А вину за них область на нас сваливает!». Можаев же направлял талант по-особому. В очерке «Говорит «Браслет-16» Можаев обращал внимание именно на издержки централизации: пителинцев именно она сделала «временными постояльцами»! Да и в других очерках он, как правило, изображал местную власть и жителей жертвами обстоятельств.

Второе. На СССР во время «холодной войны» были наложены колоссальные экономические санкции. Можаев же приносил стране валюту: его произведения переводились на десятки иностранных языков. Причем делал это он по законам СССР: его тексты сначала проходили, пусть и с трениями, советскую цензуру, публиковались в Отечестве, а уж потом государство – именно государство – продавало их за рубеж. Понятно, что в тех условиях «похвалы КПСС и передовикам» и другую подобную литературу за рубежом никто не покупал. Можаев, по-моему, нередко делал подлинные шедевры. Земляки ценность его для государства понимали еще проще: писателя в СССР публиковали миллионными тиражами.

Третье – и самое главное. Произведения Можаева, касавшиеся жесточайших социальных конфликтов, умело пробуждали добрые чувства. Анна Ивановна из рассказа «Старица Прошкина» – человек, сформировавшийся в 1937 году, по ее доносам уже погублены невинные, а она пишет и пишет их и в 1960-е. Репрессии по отношению к ней местная власть употребляет жесточайшие: и в тюрьму сажали, и средств к существованию лишили – а героиня не унимается, и плакать хочется от жалости к ней, когда перечитываешь рассказ, и ненужным кажется любой антагонизм. А у упомянутого выше рассказа «Как мы отдыхали» суть не в «копании в грязном белье», а в том, что районная номенклатура – это обычные русские люди: и в быту, на примере дома секретаря райкома, и в укромном уголке на берегу Мокши, где, как сказано у Можаева, «не было среди нас больше ни начальников, ни подчиненных: мы сроднились, слились в каком-то тихом и праздничном восторге, как дети одной семьи за большим родительским столом».

…Вот и последствия очерка «Говорит «Браслет-16» оказались самыми гуманными. Впервые в истории Пителинского района при помощи областных властей ускоренными темпами был построен шикарный Дом культуры, налажена, наконец-то, работа почты, некоторых других социальных учреждений. И, наоборот, ни один волос не упал с голов представителей районной власти. Своей критикой, как обычно, Можаев вывел пителинцев из-под удара!

Умница Можаев тогда, в 1980-е годы, не укладывался ни в какие официальные идеологические и управленческие схемы.

Да и сейчас, в 21-м веке, нужно ли его в схемы укладывать?