Проза

 

 

 

 

 

 

А сейчас сними с плеча сумку, сними куртку и повесь куда следует. В баре полумрак, глаза не сразу привыкают к темноте, ты утопаешь в тёплой мгле, но потом начинаешь различать очертания деревянной мебели, неожиданно изысканной для такого дикого места. Слой лака совсем тонкий, пальцы чувствуют прожилки дерева. Ты ощупываешь шероховатости среза и начинаешь понимать, что это мог бы быть камфорный лавр. Твой взгляд выхватывает узор и сразу же отпускает. Серый свитер служителя грубой шерсти подчёркивает восковые и кармелитовые тона мебели. Его плечи закрывают от тебя «охотничий» дубовый буфет, зооморфную резьбу и литые ручки. Бронзовые морды в разводах патины красуются над его головой как фамильный герб. Запах камфоры просачивается через лак. Ты гладишь ладонью дерево стола и заказываешь себе ристретто. Ты не очень любишь сладкое, но кофе с пирожным на минуту делают тебя эйфоричным. Кладёшь руку на подлокотник и чувствуешь, как напрягаются мышцы и сухожилья предплечья. Прозрачный стилет ручки покачивается на столе, играя гранями тусклого света. Запах кофе сливается с запахом дерева. Ты любишь эти мгновения со сладострастием морфиниста и немного зависим от этого состояния.

 

Встречу тебе назначили в загородном кафе, довольно далеко от центров цивилизации, но зачем же ты на это согласился? А почему бы и нет, работа есть работа. Возможно, ты и есть тот человек, который знает, что нужно жителям этого местечка, какими они видят свои беседки, лавочки, тротуары. Эскизы давно готовы, осталось показать твои наброски высокому человеку с бледным сухим лицом, осталось договориться о сроках, и можно приступать к делу. Ты уже пробовал ему звонить, но телефон отвечает тебе бравурной фугой. Ты потерял довольно много времени и пребываешь в нерешительности. Ты не можешь выбрать – взять ли себе ещё кофе или чего-нибудь покрепче. Служитель слегка досадует, что вынужден выслушивать твоё молчание, но показывать этого не станет – туземец серьёзно относится к своим обязанностям.

 

- Есть у нас коньяку, есть и цаю, – он такой же высокий и худощавый, такое же бледное лицо и узкий разрез глаз, впрочем, вполне европейский. И длинные жёсткие пальцы, ничуть не женские.

- Не спрашивал ли кто меня?

- Не спрашивал, да.

- Точно?

- Тут много люди нету есть. 

- Нету есть? – осмеливаешься переспросить ты.

- Парень был сидел, а теперь нету есть. Быть опять завтра ехать.

 

Куда же ещё приглашать партнёра, если не собираешься приходить на встречу. Только сюда. Но где бы ты ещё увидел столик с ящиками из камфоры.

 

- Неплохо было бы быть немного умнее, – подумал ты и осёкся. Начинаешь разговаривать как местные мутанты. «Скудость же бысть ума въ главѣ его» – отчего-то всплыло в памяти, и ты зачем-то произнёс это вслух. Служитель поднял на тебя глаза, но ничего не ответил.

 

- А как отсюда до города добраться?

- Автобус уехавши есть. Оказией только.

- Темна вода в облацех.

 

Ничего, в сущности, не произошло, ничего такого, о чём стоило бы беспокоиться. Отчего же тогда так натянуты нервы, откуда тревога, ускоряющая ток крови в твоём теле? Трудно даже сказать с чего всё началось – то ли с того, что в пригороде тебя никто не встретил, то ли с неожиданного звонка знакомой. Ты так её называешь. Собственно, ничего особенного она и не сделала, неловко даже вспоминать об этом, и тебе не хотелось бы ни в чём её упрекать. Но если искать в потоке времени ту самую точку, в которой обрушилось твоё внутреннее равновесие, то это и был её звонок.

 

После расставания она почти сразу перестала отвечать на твои сообщения. Собственно, ты ни на что и не рассчитывал, тебе только хотелось сохранить ровные, приятельские отношения с редкими встречами за чашкой кофе. И ты заметно обрадовался, услышав её голос. Она попросила у тебя немного денег, и ты с готовностью согласился. Кто она тебе? Уже никто. Но предаваться воспоминаниям – твоё любимое занятие. А она – твоё трепетно хранимое воспоминание. Наверное, следовало бы оставить её жить где-нибудь в уголке памяти, а телесную оболочку лишь изредка поздравлять с праздниками. Если бы это было возможно, конечно.

 

Итак, ты с радостью согласился дать ей денег. И пригласил в кафе. Ты хотел поговорить с ней о чём-то таком, что вы когда-то обсуждали, а ты вспоминал и продолжал думать. Ты хотел узнать о её новой жизни. Ты хотел сказать, что ты за многое ей благодарен. Но она сразу же объявила, что кофе пить с тобой не будет, потому что ты – скучный аутист, способный говорить только о себе. А на самом деле ты ничего не умеешь и неспособен к упорядоченному труду. Ты промолчал и чуть позже даже согласился, что много не умеешь. Пикассо ведь говорил, что делает то, чего не умеет, чтобы этому научиться.

 

- Но ты же не Пикассо! – легко оборвала она тебя, и ты понял, что тебя для неё уже нет, и, похоже, не будет.

- А кто же?

- Никто.

И тогда ты спросил:

- А что если я не дам тебе денег?

- Ты не можешь.

- Почему это?

- Ты же рыцарь, – улыбнулась трубка.

- Ещё как могу, – произнёс ты почти равнодушно и прервал разговор.

 

Так нельзя! Нельзя поступать! Нельзя так поступать с тобой! В голове завертелись слова, которые ты мог бы произнести. И чем больше проходило времени, тем эти фразы становились всё более точными и справедливыми.

Всё было яснее ясного, и ты твёрдо решил ничего ей не давать. Дать – означало бы согласиться с ней. Нет, это не скупость, ни в коей мере. Тебе нравится отдавать. А если есть сожаление – значит, что-то не так.

Но если взглянуть на ситуацию с другой стороны, то было бы неблагородно заставлять даму пить с тобой кофе, если она этого не хочет, да ещё делать это условием получения денег. Можешь ли ты себе это позволить?

 

И что же теперь делать, как тебе правильно поступить? Возможно, ты чего-то не понимаешь? Не может же она думать о себе так, как о ней думаешь ты? Возможно, ты не совсем прав. Но что же тогда она думает о себе? И о тебе что думает? Если думает, конечно.

 

Итак, ты не дашь ей денег. И Пикассо всякий раз будет напоминать ей об этом. Ты ведь только хотел выпить кофе, ничего больше. А она смяла тебя и выбросила в корзину, как неудачный набросок. Ты или не стоишь внимания, или сделал что-то очень плохое. До тебя ведь иногда долго доходят какие-то простые вещи.

 

Обрати внимание – она уже ушла из твоей жизни, её больше нет. Прошлое прошло. Дать ей денег, или не дать, это уже ничего не изменит. Но если не дать, она будет плохо о тебе думать. А не всё ли тебе равно?

 

А если дать ей больше денег, чем она просит? Чтобы она удивилась и задумалась. Задумалась? Тебе бы этого хотелось?

 

Ты обескуражен, ты сбит с толку и не знаешь, как тебе следует поступить. Можно принять любой исход, пусть самый неприятный, но нет ничего хуже неопределённости. Ты не знаешь, как тебе поступить, потому что не вполне понимаешь, как ты к ней относишься. Не можешь решить какая она. По твоим представлениям.

За дверью зацокал приглушённый говорок мутанта. «Сейцяс нёсу, сёстрицка. Пускай исцо мойуцце, горяцайа буде.»

 

- Чудно вы разговариваете, и вообще тут всё диковинное.

- Кому говорить.

- Я-то обычно разговариваю.

- А по мне так ты щеку ломаешь. Да и нету е ты здесь.

- Как это?

- Глаза твои вовнутрь.

 

Ты улыбаешься, потому что мутант прав. Но что же ты тут делаешь? Может быть, попробуешь вспомнить о том, что у тебя перед глазами?

 

Медленно опускаешь ты глаза и видишь в мутной поверхности стола короткую стрижку и скуластое лицо. Разглядывание деталей может довести до безумия. Ореховый столик, возможно, конца прошлого века. По всей видимости, женский, учитывая деликатные размеры. Внизу – кожаная подушка для ног, вероятно, уже современная.

 

Пусть ты придумал её. Ты долго жил со своей выдумкой, и тебе не было плохо. И даже сейчас тебе хорошо, когда ты вспоминаешь об этом. Не звони ей. Не звони, пока не допьёшь кофе, пообещай мне это!

 

Не прощаясь, выходишь ты во двор. Полоска неухоженной, жухлой травы. По чёрной, как дёготь, прозрачной воде плавают палые листья. Воздух потеплел от влаги. Быть дождю идти, – подумалось тебе. Подле реку за домама траука и ворга на ивше.

 

Значит быть тому случиться.