Публичная профессия (2)
Политклуб имени Галича
Для меня перестройка – в том лучшем смысле, который тогда вкладывала в это слово интеллигенция страны, не представляя себе и в страшных снах, во что это потом выльется – то есть перестройка сознания, осознания себя не винтиком, а мыслящей субстанцией, частицей и движущей силой истории – началась именно с него. Однажды я услышала о нём передачу по радиостанции «Свобода» и так впервые узнала его имя, его песни. Кто бы мог подумать, что это перевернёт всю мою жизнь...
Эта история началась летом 1988 года. Мы с Давидом отдыхали на турбазе «Монтажник» и по вечерам слушали «Свободу», «Голос Америки», «Би-би-си» – там ловилось гораздо лучше, чем дома.
По «Свободе» я услышала передачу об Александре Галиче, о котором прежде ничего не знала. Меня потрясли его песни, стихи, судьба. Всю ночь не могла заснуть. Едва приехав в город, кинулась в библиотеки – собирать материал. Мне хотелось знать о нём всё!
Никто из моих знакомых тоже ничего не слышал о Галиче, и я уже предвкушала, как на лекции открою людям это чудо. Но в обществе «Знание», под эгидой которого тогда только можно было выступать, мне сказали, что нужно разрешение М. П. Беловой, доцента кафедры советской литературы ХХ века. Я обрадовалась – ну, с Маргаритой Петровной у нас на филфаке всегда были прекрасные отношения. Она даже предлагала мне тему для защиты «Маяковский и Уитмен», которую ревностно приберегал для кого-то из самых достойных О. Ильин, а она «выторговала» её для меня. Я обожала её лекции. Она за глаза называла меня «мэтршой».
Итак, я звоню М. П. после десятилетней разлуки и спешу сообщить ей о подготовленной мной лекции, коей намереваюсь осчастливить человечество. Предвкушаю долгий разговор о поэзии Галича. Разрешение же представлялось некоей пустой формальностью. Но в ответ – как дверью по лбу – категоричный отказ: «О Галиче – нельзя. Он антисоветчик».
На мои робкие доводы о появившихся уже тогда публикациях в «Октябре», «Авроре», «Даугаве» приводились ссылки на статьи Ермилова и Дымшица, отчего у меня волосы мысленно встали дыбом. К кому мне предлагали прислушиваться! К Ермилову, который доносы на Оксмана писал?! О Дымшице я уже не говорю.
Та же история, кстати, повторилась позже и с Бродским, когда я обратилась к ней с той же просьбой. С прежней безапелляционностью неофита мне было заявлено:
– Бродский – антисоветчик. Вот о Высоцком – пожалуйста.
Но о Высоцком я читала ещё два года назад, когда и о нём ещё было нельзя: у нас в ДК «Кристалл», в клубе «Калина красная» у Свешникова. Теперь мне хотелось открыть людям Галича. Но этого было нельзя. И я решила рассказать о нём на занятии нашего политклуба «Аргумент».
Об этом клубе я могла бы рассказывать часами. Это наше детище, это целая эпоха в моей жизни! Но постараюсь коротко, самую суть.
Клуб возник стихийно, на гребне первой волны перестройки. Давид тогда имел несчастье быть в партии, и в его обязанности входило вести политзанятия. Как писал А. Дольский: «Я в партию нечаянно вступил – и вот теперь подошвы не отмою». Чтобы «отмыть подошвы», он под видом занятий и организовал этот политклуб. Потом подключилась я, внесла в это дело литературно-эмоциональную струю. Мы придумывали темы занятий, приглашали интересных людей, подбирали кинофильмы в прокате или видеокассеты на нужную тему. Рассказ, выступление или встреча с кем-то обязательно сопровождались дискуссией, просмотром видеомонтажа, который мы готовили с Володей Яценко (все знали его как ведущего «Новостей киноэкрана» по ТВ, а у нас он вёл нашу киностраничку), потом все драчки и споры завершались чаепитием с чем-то вкусным.
Каждый вечер состоял из трёх частей, объединённых общей темой. Сначала шла интеллектуальная часть – какое-то интересное выступление, сообщение, встреча с кем-то, словом, затравка. Потом, отталкиваясь от неё, – вопросы-ответы, споры. Это вторая часть – «роскошь общения». И, наконец, после небольшого перерыва всё заканчивалось чаепитием у самовара, сопровождавшееся просмотром отрывков видеофильмов на ту же тему. (Это была третья часть, зрелищно-вкусовая). Или все шли в зал и смотрели фильм, который мы подбирали в прокате, смотрели выставки. Потом опять же всё это обсуждали.
Комнату в ДК «Кристалл» нам выделили небольшую, всего на 40 мест, и она каждый раз была забита под завязку, хотя о занятиях мы даже объявлений не давали, люди узнавали по цепочке и душились за билетами.
Нам становилось тесно, мы перекочевали в фойе, потом в малый конференц-зал, а затем и в большой. Парторг на собраниях ставил Давида в пример: «К Аврутову на политзанятия за деньги ходят!» Не только ходили – рвались. У нас многое проводилось впервые в городе.
Мы с Давидом.
Были вечера, посвящённые диссидентству, репрессированным, религии, авангарду в живописи и в кино, шокирующим новинкам в литературе и искусстве.
Как люди стремились попасть в наш клуб! И хотя это была огромная работа – и организационная, и читать надо было много по теме, готовиться, а получал Давид за это всего 50 рублей (полставки), а я и вовсе ничего, – но это было самое счастливое время. Тогда всё пробуждалось, была надежда на свободу. В нас нуждались, подходили, благодарили, даже письма писали. Это не сравнится ни с какими деньгами.
Мы первыми пригласили хор Троицкой церкви, тогда это был криминал, нам чинили множество препятствий, были даже звонки с угрозами. Выступление хора состоялось в день вывода наших войск из Афганистана, и сбор от средств был нами перечислен в фонд помощи пострадавших в этой войне. В. Г. Аникеев, управляющий по делам религии от Совмина СССР, говорил Давиду: «Вы что думаете, если Горбачёва рядом со священником в рясе по ТВ показывают – это значит, религию разрешили? Это всё для заграницы делается».
Мы провели занятие «Религия и перестройка» с участием архиепископа Саратовского и Волгоградского Пимена, доктора философии Я. Аскина, режиссёра Д. Лунькова, писателя Б. Дедюхина. Дискуссия о религии в таком составе вызвала интерес небывалый. У нас есть её видеозапись. (Теперь уже выложена и в интернете). Выступление хора Троицкого собора было как бы продолжением или, вернее, её прекрасным завершением. В зале на 750 мест присутствовало 1200 человек. А накануне архиепископу Пимену звонили от нашего имени и говорили, что всё отменяется – пытались сорвать. Не вышло.
При подготовке темы «Национальный вопрос, настоящее и будущее» на занятие нами были приглашены главы всех национальных конфессий: имам мусульман Поволжья, зам. председателя общества «Возрождение немцев», глава еврейской общины. Мы созвонились с секретарём Союза кинематографистов Грузии Э. Шенгелая, и он нам выслал кассету с видеозаписью о событиях в Тбилиси 9 апреля 1989 года, когда омоновцы убивали женщин сапёрными лопатками. Этот фильм шёл 40 минут. (По ТВ его показывали с большим сокращением). В Саратове его не видел ещё никто. Стояла мёртвая тишина. Потом была буря возмущения, все шумели, кричали, долго не расходились, порывались писать в Верховный Совет. Дирижёром всех этих стихийных волнений был А. Никитин – ярый диссидент и антиленинец, завсегдатай нашего клуба (ныне – юрист и правозащитник). Мы были солидарны с Сашей в его взглядах, но умоляли быть посдержанней, поскольку нас могли прикрыть в любую минуту. Помню, как просили его перед первым занятием: «Саша, не трогай Ленина! Дай сначала стать на ноги. Сдержись, ради бога». Он клятвенно обещал сидеть тихо.
Занятие под названием «Кто они, эти диссиденты?» (тогда ведь многие не знали) почтила своим присутствием зав. парткабинетом Т. Копосова. Эта ортодоксальная женщина была в шоке, когда я проговорилась ей, что услышала о Галиче по «Свободе». Она округлила глаза и в ужасе отшатнулась, только что руками не замахала. Мы, щадя её коммунистические чувства, а главное, чтобы не дать повод закрыть клуб, искали наименее резкие формы и более-менее обтекаемые формулировки, в которые намеревались облечь своё революционное содержание.
Никитина хватило где-то на полчаса. Потом он вскинулся и ни с того ни с сего, явно даже не к месту, стал кричать своё, накипевшее, о Ленине. Копосова закричала в ответ как резаная, защищая святыни. Мы еле замяли скандал, и это первое занятие едва не стало для нас последним. Давида таскали в райком для объяснений. Он был занесён в чёрный список.
Никитину-то всё было как с гуся вода. Секретарь Ленинского райкома говорил: «Эти горлопаны нам не страшны, а вот такие, как этот (т. е. Давид ) – опасны, вокруг него может ядро сплотиться!»
Зам. секретаря райкома Н. Ковырягина требовала у Давида план занятий и, встречая там имена приглашённых – Евтушенко, Окуджавы, Петрушевской, Кима, – с сомнением качала головой: «План у вас какой-то... с душком».
– Ну как же, – пытался возражать Давид, – ведь Окуджава... он печатается...
– И Окуджава – с душком! – чеканила идеолог.
Начальница городского отдела культуры, к которой Давид вызывался на ковёр дежурно, как на работу, шипела в унисон Ковырягиной: «Душ-шит нас эта интеллигенция...».
По «Голосу Америки» мы узнали о Марине Кудимовой и пригласили её к нам в клуб. Она впервые читала у нас свои крамольные стихи, её не отпускали два часа.
У нас впервые в Саратове состоялась премьера «Реквиема» Ахматовой в исполнении Елены Камбуровой. Осенью 1988-го мы приглашали Дмитрия Межевича с Таганки и Максима Кривошеева с Ленкома с концертами песен Галича и лагерных, «острожных» песен на стихи репрессированных поэтов. Приглашали театр «Третье направление» со спектаклем «Московские кухни» по стихам Юлия Кима. Когда в конце спектакля актёры выходили со свечами и портретами погибших, замученных диссидентов – весь зал вставал в стихийном порыве, в горле стоял ком, в глазах – слёзы. Я тайком косилась на сидевшую слева от меня Жукову, свирепо стоявшую тогда на страже охранных устоев, запрещавшую концерты Дольского, позже возглавлявшая один из крупнейших саратовских очагов культуры музей имени К. Федина – встанет или нет? – и со злорадством отмечала, как та тяжело подымалась со всеми, красная от злости. А куда денешься?
Наутро следовал вызов Давида и очередной разнос. Но это уже было потом.
Наш клуб знали сотни людей. Вот одно из писем – только одно из многих!
«Дорогой Давид! Я восхищаюсь Вами, выдающийся Вы человечище! Чертовски завидую, так как считаю, что вы делаете стоящее дело. Очень благодарна вам за вашу работу, мне она представляется подвижнической и до конца не оцененной по заслугам. Мы с Барсуковым Ю. А. (позднее – депутатом первого горсовета – Н. К.) Вас искали, он не хотел уходить, пока не пожмёт Вам руку и не поблагодарит, но у вас было закрыто (но шумно). Мы постеснялись лезть со своими поцелуями. В конце спектакля («Московские кухни» – Н. К.) мне подумалось, что не сносить Вам головы, и одновременно захотелось её уберечь.
Думаю, что эти спектакли мы бы не увидели, если бы не Вы. Дорогой Давид, будьте добры, всегда рассчитывайте на мою помощь и поддержку, на глубокую симпатию и верность. Может быть, в жизни это тоже немало.
С искренней признательностью и горячей благодарностью
Матвеева. 16.01.90.
Я тоже думаю, что это немало.
А потом наш клуб задушили. Задушили с двух сторон: со стороны КГБ, райкомов, парткомов, которые замотали Давида по инстанциям, и со стороны администрации Дворца, которая стала требовать, чтобы наш клуб «Аргумент», который мы потом переименовали в «Клуб имени Галича» приносил доход, а это значило, что надо увеличивать цену на билеты, а чтобы её оправдать – приглашать «звёзд». Так всё это выродилось постепенно в обычные концерты, а потом и вовсе заглохло в связи с рынком. А там и сам Дворец пошёл с молотка. Но это уже другая история…
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
