Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

1. Отдельные случаи. Один актёр приходит в кафе на встречу с другим
актёром. При этом другой, судя по всему, очень популярен – женщины,
завидев его, просят автографы и всё такое. А первого актёра играет
Альфред Молина, и в той чёрно-белой вселенной, в которой происходит
действие фильма Джима Джармуша, он не пользуется такой всенародной
любовью. «Молина» сообщает актёру, что они с ним – двоюродные
братья. Открывает папку, которую с самого начала положил на стол
(другой актёр был уверен, что это сценарий, хотел открыть, но
«Молина» не дал ему это сделать, пока не сообщил радостную новость.
После этого он сам открыл папку, и «брат» увидел там генеалогическое
дерево, а «Молина» стал объяснять, почему они приходятся друг
другу братьями. Закончив объяснение, он раскрыл руки для объятия,
но «брат» из объятий поспешил ускользнуть и спросил, что, собственно,
ему нужно. «Ничего, – сказал «Молина», – просто любить своего
брата». «Брат» после этого ещё упорнее ускользает из объятий,
а на вопрос о своём телефоне объясняет, что у него нет мобильного.
«А домашний?» – спрашивает «Молина». «Нет-нет, – говорит «брат»,
– прости, но домашний телефон я не могу дать. Это моя приватная
сфера, туда я не пускаю никого. Я никому не даю свой домашний
телефон, честное слово. Например, не так давно я не дал свой телефон
Стивену Спилбергу. Так что ты в хорошей компании!» – смеётся он,
сам довольный своей шутке. У «Молины» в глазах – слёзы.

Все в Coffee and Cigarettes играют самих себя и в то же время
не самих и не себя. И в любом случае непонятно – кем они сами
себе приходятся? Их самих это не интересует (как нас во сне, или
в трансе), их занимают другие вопросы, к примеру «Молина» волнует,
кем он приходится другому актёру. А в первом эпизоде Бенини идёт
вместо кого-то к зубному врачу, радостно смеясь. Как всегда –
без причины, или потому, что стал на время другим? Во втором эпизоде,
вроде бы совсем не сиамские, близнецы пытаются отделить себя от
самих... Но я уже не так хорошо помню фильм, чтобы пройтись сейчас
по всем эпизодам. К тому же вчера, когда я обсуждал фильм с К.,
она сказала, что видела отдельные эпизоды лет этак 7 или 8 тому
назад, и, если она не ошибается, то получается, что Джармуш склеил
«Кофе и сигареты» из своих короткометражных фильмов. Я точно это
не знаю, но в любом случае я бы не стал искать связь между эпизодами
(помимо неизменных чашечек чёрного кофе, сигарет и шахматных клеток
на поверхности столиков). Вернусь к эпизоду «Кузены?», который
я, в отличие от десяти других, посмотрел, можно сказать, дважды.
Я объясню, что я имею в виду под «дважды», но сначала перескажу
до конца эпизод. В момент, когда «Молина» окончательно понимает,
что брат не даст ему свой номер телефона и в глазах у него появляются
слёзы, звонит мобильник, «Молина» прижимает его к уху и говорит:
«Здравствуй...» Я не помню, кто именно ему позвонил, но это было
какое-то голливудское божество. Такого уровня, что у «брата» (который
только что не захотел ему дать свой телефон) глаза лезут на лоб,
«Молина» отходит от стола, чтобы спокойно поговорить, а «брат»
(по внутренней логике фильма вероятнее всего это на самом деле
брат «Молины», и я беру слово «брат» в кавычки только потому что
взял в кавычки самого Молину. Понятно, что точно так же я бы взял
в кавычки Тома Вэйтса, Игги Поппа, Билла Мюррея и т.д., если бы
пересказывал своими словами и остальные эпизоды) тем временем,
что называется, кусает локти, бьёт себя по лбу. Исправить эту
ошибку он уже не в силах. Он сам это понимает, но, когда «Молина»,
поговорив с божеством, возвращается за стол, «брат» всё же предпринимает
жалкую попытку: «Знаешь, для тебя я готов сделать исключение...»
Встречаясь глазами с «Молиной», он окончательно понимает, что
поезд ушёл. «Ты теперь наверно не захочешь взять мой телефон,
да?» – грустно говорит он. «Молина» молча качает головой и встаёт
из-за стола.

Фильм я смотрел вместе с сыном, после сеанса мы немного прошлись
по Зонненшртассе и разъехались по домам.

Дома я, прежде, чем заснуть, включил телевизор и первое, что увидел,
было лицо Альфреда Молина. Это было не так уж и странно, судя
по всему, в нашей цветной вселенной он весьма востребованный актёр,
но, посмотрев немного фильм, на котором включился телевизор, я
понял, что это более сложное совпадение.

Дело в том, что эпизод, который начал разыгрываться на экране
телевизора, был удивительно похож на эпизод «Кузены?», который
я только что видел в кинотеатре. Телевизионный фильм назывался....
Я забыл название, но что-то связанное с Майами, «Привет из Майами»,
или что-то в этом роде, снят наверно в восьмидесятые, режиссёр
– не Джим Джармуш. Но так же, как в «Кофе и сигаретах» персонаж,
которого играл Молина, пришёл к другому человеку и стал доказывать,
что он брат его жены. Человек от перспективы такого родства пришёл
в такой же ужас, как перед этим «кузен» «Молины». Но реагировал
более эмоционально, кому-то звонил, кричал, что у него сидит сумасшедший,
который утверждает, что он его шурин (или наоборот, но это неважно).
Молина точно так же расстроился, как перед этим в фильме Джармуша,
всё это было выражено той же самой мимикой.

Наверняка в фильме Джармуша эпизод «Кузены?» был сознательной
аллюзией, но странно придти домой и, включив наугад телевизор,
наткнуться на того же актёра, играющего в таком же эпизоде...
Или нет? По-моему, немного странно.

После этого я переключился на другой канал и услышал, что в России
одновременно разбились два самолёта. И я, как бы это сказать...
Подумал, что в этой вселенной любые совпадения в принципе возможны.
Это было кратковременное ощущение, оно быстро улетучилось, и,
когда в последующие два или три дня официальные лица не спешили
называть причиной двойного крушения теракт, и говорили что-то
маловразумительное о «трагическом совпадении», о «плохом керосине»,
я был, если не последним, кто мог в это поверить, то одним из
последних... Но в тот момент такое ощущение у меня промелькнуло,
что в принципе всё возможно. Какая-то магнитная буря была в тот
вечер, или я не знаю, что это было, но совпадения, связанные с
«Кофе и сигаретами», на этом не ограничиваются. Даже если это
были «контингентные» (как сказал бы Жижек) совпадения, они составляли
не совсем «ограниченный контингент». Первым, как я уже сказал,
было сходство двух эпизодов в разных фильмах, при этом в обоих
играл один и тот же актёр, и сюжеты были очень похожими, и я увидел
их непосредственно один за другим, один – в кинотеатре, другой
по телевизору. Второе совпадение было связано с Николой Тесла.
В одном из эпизодов фильма мальчик показывает девочке (оба они
из какой-то рок-группы, я видел их по MTV, но название группы
не помню) прибор, который он сделал по чертежам Тесла. Прибор
предназначен для демонстрации электрических разрядов. При этом
мальчик цитирует девочке слова Тесла, о том, что «Земля – это
акустический проводник». А в сумке у меня в тот день (сын – свидетель)
лежала книга Поля Остера «Лунный дворец» и перед тем, как пойти
в кино я перевёл и перенёс из книги в свой роман абзац, который
начинался словами: «Я отложил эссе о Тесла и начал писать эссе
о совпадениях, но это оказалось слишком сложной для меня материей...»

Только что я попытался найти номер Sueddeutsche Zeitung, в котором
было описание оперы, поставленной по мотивам «Красной тетради»
Поля Остера. Но, похоже, газету уже выбросили... Напомню, что
в «Красной тетради» описаны совершенно невероятные совпадения.
До этого «Красная тетрадь» появлялась в «Нью-Йоркской трилогии»,
но тот, кто в итоге её находил, рвал её в клочья, или просто выбрасывал
в урну, потому что с миром во время чтения тетради начинало происходить
что-то неладное. «Бумага всё стерпит!» – эту фразу я когда-то
слышал в некой бюрократической инстанции, один чиновник сказал
это другому. Пиши, мол, что угодно. Бумага всё стерпит. Не надо
думать, что в романе Остера эта замечательная максима была опровергнута.
Хотя бы потому, что тетрадь, выброшенная в мусорную урну в романе,
всплыла через несколько лет в реальном книжном магазине.

В магазине Hugendubel в Мюнхене я обнаружил на прилавке «Красную
тетрадь» –

так называлась новая книга Поля Остера, и оформлена она была соответственно
своему названию, а содержание не с чем было сравнить, потому что
в старом его романе содержание «красной тетради» не пересказывалось.

В той «Красной тетради», что была в магазине, перечислялись невероятные
и, судя по всему, непридуманные, случаи. А теперь, значит, ещё
и «музыка к случаям» родилась, либретто к которой Поль Остер писать
отказался, сославшись на чрезмерную занятость, но согласился (я
так и не нашёл газету, но содержание статьи я частично запомнил)
по просьбе композитора (я не помню его имени, точнее, её – написала
оперу женщина) начитать тексты из своей «Красной тетради» на плёнку,
и так они и звучат в опере. Которая, как это ясно даже из уцелевшей
в моей голове информации, опера весьма современная, к тому же,
по мнению автора статьи, композитор продвинулась в понимании природы
совпадений намного дальше, чем автор «Красной тетради».

То есть для автора «Красной тетради» совпадения так и остались
чу'дными разрозненными (или «контингентными», как их называет
Жижек в книге о Кеслёвском «Страх перед настоящими слезами», там
много рассуждений о совпадениях, и по словам Жижека, Кеслёвского
некоторые принимали за «вселявшего ужас жреца нью-эйджевского
обскурантизма») событиями, объяснить которые невозможно («но я
так и не смог продвинуться в этом направлении, это оказалась слишком
сложная для меня материя»), тогда как композитор всё это восприняла
более органично и дала возможность так же всё это воспринять слушателю.

Может быть, когда-нибудь я услышу этот Gesamtkunstwerk, но пока
я его не услышал, мне во всяком случае нечего больше сказать о
«возможности более глубокого понимания природы совпадений».

Вернусь поэтому к «эссе о Тесла». Хотя в тот вечер слова «Тесла»
и «совпадения» стали что ли синонимами, по крайней мере мне не
надо, подобно персонажу Остера, откладывать одно, чтобы взяться
за другое или третье... Кому-то из «департамента совпадений» в
тот вечер оказалось мало того, что у меня в сумке лежала книга
Поля Остера, одним из лейтмотивов которой является история Николы
Тесла. Вдобавок к этому внутри самого фильма обнаружился ещё один
эпизод, где цитировался Тесла. Причём, та же самая фраза: «Земля
– это акустический проводник». Или резонатор. Фраза была повторена
в последнем эпизоде фильма, где два старика в полутьме тихонько
спорят о том, что было лучше, 70-е, 60-е или 90-е... Я смутно
помню их лица, я не помню, кто в этом эпизоде играл «как бы» самих
себя, но я хорошо помню, что там ещё раз прозвучали те же самые
слова Николы Тесла. И это было единственным совпадением внутри
фильма, больше ничего из того, что было в одних эпизодах, в других
не повторялось...

Рассказать об этом у меня не получилось никому. Я каждый раз видел,
что внимание собеседника уже ослабло, и он меня не слушает, хотя
я ещё не добрался даже до второго совпадения... Например, когда
я обсуждал фильм на следующий день с Карлом, я не успел ему рассказать
обо всех совпадениях. Я начал рассказ с другого конца – с единственного
совпадения, которое было внутри фильма, то есть с повтора одной
и той же фразы Тесла в двух разных эпизодах, и тут уже Карл, который
и так к этому фильму отнёсся достаточно прохладно (хотя два эпизода
ему понравились), сказал, что этот момент, то есть повторение
фразы в двух разных эпизодах – это уже полное Scheisse (дерьмо).

«Такие вещи делаются, чтобы достичь дешёвого эффекта и заработать
побольше денег, – сказал Карл, – повторил одну фразу в двух разных
эпизодах и заработал себе на бассейн. Вот и всё, что за этим стоит,
поверь».

«Я думаю, у Джармуша и так был бассейн», – сказал я, скорее всего
не потому, что мне понравился этот повтор, просто реакция Карла
показалась мне чрезмерной (Ueberreaktion). Карл вообще бывает
какой-то наэлектризованный. Похожий на прибор Тесла для демонстрации
молний.

«Ну, тогда, чтоб купить бассейн с морской водой», – сказал Карл,
и на этом наше обсуждение фильма Джармуша закончилось.

Карл – театральный художник, и я заговорил с ним о фильме Джармуша
только потому, что фильм напоминает театральную постановку, мне
интересно было, как театральный же художник всё это оценивает.

Карл всё это оценил на троечку, а потом разговор перешёл на какую-то
другую тему, о предстоящей поездке Карла в Японию, где он должен
сделать декорации к спектаклю по пьесе Томаса Бернхардта.

Под утро мы всё ещё сидели в Holy Home, и я помню, что Карл стал
вдруг рассказывать нам о своём дедушке. Оказалось, что дедушка
Карла был эсэсовцем. Уцелел под Сталинградом, дожил до глубокой
старости, а после его смерти Карл обнаружил в подвале ящичек с
цветными слайдами, на которых запечатлена зимняя кампания 1942
года. Карл обещал нам когда-нибудь показать эти слайды. Что касается
дедушки, то, по словам Карла, если кто-то спрашивал его о русской
войне, тот ничего не мог сказать в ответ и плакал.

Во всяком случае, так было, когда дедушка состарился.

Дедушка Карла был очень рад, когда узнал, что Карл службе в армии
предпочёл альтернативную, цивильную (в Германии есть возможность
вместо службы в армии год выполнять какую-то общественно полезную
работу), что дедушка опять-таки растрогался, узнав это, и сказал,
что Карл тысячу раз прав.

И, что других таких случаев Карл не знает. В смысле раскаянья.
То есть ни у кого из его знакомых не было в семье ничего подобного,
хотя дедушки могли служить чёрт знает где.

Живущий в Мюнхене русский актёр Д. на днях рассказывал мне, что
его удивляет следующее: когда он играет в фильмах о второй мировой
войне русских офицеров, режиссёры теперь требуют играть утрированно,
карикатурно, примерно так, как изображались немцы в русских послевоенных
фильмах... Наверно, отсюда и берёт происхождение словосочетание
«кино и немцы» (ах, как его произносили харьковские девушки, сколько
в этих двух словах было оттенков! Девушки как бы просыпались вдруг
от жизни и видели себя на экране и одновременно смотрели с экрана
на себя, сидящих в зале... Последнюю фразу я бы стёр за её банальность,
но вдруг подумал, что, пытаясь объяснить смысл восклицания «кино
и немцы», я почти повторил (по-моему, с точностью «до наоборот»)
объяснение Жижеком элементарной (в моём исполнении – банальной)
логики «Naht» (англ. «Suture», русское: «шов», термин, который
киноведение позаимствовало у Лакана).

«Новые тенденции» в Германии связаны с кино и только с кино. По
крайней мере, режиссёры, как правило, не хотят даже слышать, или
говорить в интервью об обратных связях (вроде Лакановской: «Не
только картина находится в нашем зрачке, но и мы находимся в картине)
между экраном и залом, или между правой сценой и левым полушарием.
Я с ними полностью согласен, хотя иногда что-то такое мелькает...
К примеру, по каналу 3sat промелькнул сюжет о том, что представители
«праворадикальной сцены» проникли в диегетическое пространство
фильма о последних днях Гитлера (Der Untergang) в качестве статистов.
Режиссёр говорил, что ему просто в голову не пришло проверять,
кто есть кто. В самом деле, нельзя же винить в этом режиссёра.
Но можно представить, какой кайф доставило неонаци открыто показаться
в своей форме на фоне декораций Третьего рейха.

«Ich sehe was, was du nicht siehst» (я вижу что-то, что ты не
видишь) – так называется книга Каханэ о «новых тенденциях» в Германии.
Каханэ – еврейская девочка, родившаяся в ГДР, знающая, что такое
«красно-коричневые» не понаслышке. Но и современная картина, которую
она рисует, судя даже по статье, которую я читал в SZ, мрачно-коричневая.

Но всё это – на Востоке, здесь же, в Мюнхене, я не могу сказать,
что что-то такое вижу, и вспомнил сейчас о книге Каханэ потому
что эта фраза – «Ich sehe was, was du nicht siehst» звучат в последнем
альбоме Раммштайна. В песне о «самом красивом городе мира», написанной
на русском и на немецком, есть такой рефрен: «Ich sehe was, was
du nicht siehst, когда ты ночью крепко спишь...» По словам Жижека,
эта «тоталитаристская» группа поёт как бы от лица «Сверх-Я», так
что немудрено, что «лирический» герой видит в Москве то, что никто
кроме него никогда и не увидит («das siehst du nie»), а моё более,
чем скромное «я» до сих пор не видит в Мюнхене ничего из того,
что никто не видит... И не надо бы вообще об этом писать всуе,
просто мне вчера дали этот диск («Flugrekorder – nicht oeffnen!»),
и я слушал песню Раммштайна на CD-плэйере, проходя мимо синагоги,
и навстречу мне шла девушка-полицейский с длинными белыми волосами,
выбивавшимися из-под фуражки, с чёрным автоматом, висевшим у неё
на груди...

...не так часто хожу в театр, последний раз я смотрел пьесу Шиммельпфеннига
«Ein Mal in wunderschoenem Monat Mai» в Haus der Kunst, там в
левом крыле здания открылся маленький театр, и пьеса Шиммельпфеннига
была первой их постановкой. Спектакль состоял из эпизодов, которых
было раза в четыре больше, чем в «Кофе и сигаретах», и действия
в них не только повторялись, но вообще все эпизоды были составлены
из нескольких повторяющихся в разных последовательностях действий.
В каждом эпизоде падал и разбивался кувшин, выходила девушка и
сметала в совок осколки, он и она знакомились на бегу по дороге
на работу, кто-то ездил по сцене на велосипеде, и так всё это
чередовалось, создавая у зрителя впечатление, что он заглянул
внутрь механизма дней... То есть искусственные повторения постепенно
становились естественными, и весь спектакль был построен из немногочисленных
действий. Чтобы заполнить ими полтора часа, их конечно же надо
было всё время повторять – у автора при такой постановке задачи
просто не было другого выхода. Но в далёком от кубизма фильме
Джармуша в повторении одной и той же фразы в двух разных эпизодах,
наверно, на самом деле не было особой нужды. Хотя я не могу согласиться
с Карлом, что это такая уже халтура. И не только потому, что для
меня это совпадение кажется коррелятом внешних по отношению к
фильму совпадений, о которых я, впрочем, уже написал более, чем
достаточно.

2. Станция FM «Достоевский». Увидев рекламный ролик, я сразу понял,
что «Hellboy» – халтура, и никогда бы на него не пошёл, если бы
не прочёл статьи, в которых доказывалось, что это якобы совсем
не то, о чём я подумал, увидев ролик. Одна статья была в Sueddeutsche
Zeitung, она называлась «Лучшие мальчики приходят из ада», и начиналась
фразой «Ну, конечно, во всём виноваты наци...» Фильм хвалили,
автор статьи считал, что он выгодно отличается от других произведений
этого жанра («фантастического боевика») отсутствием штампов и
чем-то там ещё, с чем я, и в особенности с «отсутствием штампов»,
посмотрев фильм, не могу согласиться. Мне кажется, что это абсолютно
штампованный фильм, все ходы, все реплики – всё с конвейера, и
вообще не о чем тут говорить... Но вторую хвалебную статью я прочёл
в russ.ru, и автор её, В.Манцов, утверждал, что эта штука посильнее
«Идиота» Достоевского. Разве можно было после этого не пойти на
этот фильм? Хвалебным статьям о блокбастерах в таких газетах,
как Sueddeutsche Zeitung, я уже привык не верить и рассматриваю
их как что-то вроде «проплаченной рекламы», не знаю, может быть
я и не прав, просто не могу поверить в искренность очень неглупых
(судя по их статьям о настоящих фильмах) рецензентов. Но статьи
Манцова кажутся в этом смысле независимыми, и если он написал,
что Hellboy суть Идиот...

Впрочем, не надо передёргивать, я сейчас вспомнил, что на самом
деле Манцов написал только то, что Достоевского в этом фильме
гораздо больше, чем в телесериале «Идиот».

Но всё равно – это немало. Во всяком случае, это подвигло меня
посмотреть фильм.

Кто знает, может быть, Манцов действительно что-то там увидел,
что для меня закрыто за семью печатями... Ну нельзя же всерьёз
говорить о чьей-то халтуре...

Ницше писал, что честный ум не может не признать, что можно проделать
весь путь туда и обратно без стигмат... Но Ницше сгорел... Хотя
и конспектировал Достоевского... Не знаю, может быть Манцов имел
в виду примерно эти вещи, а может быть что-то другое, неважно,
потому что после всех этих штампованных реплик крест, проступающий
на руке Hellboy'а разве можно воспринять иначе, как голливудскую
штамповку?

Де Торо (режиссёр) в интервью SZ говорил, что хотя сам он больше
не является правоверным католиком, мифология католицизма кажется
ему неисчерпаемой. Плюс культовые комиксы, которые он очень любит
и хочет и впредь экранизировать, смешивая с католическими мифами
в правильных пропорциях. Такие «мульти-культи». Может быть, это
сегодня и есть рецепт успеха?

Но не забывай, что это в кино... А может быть, больше вообще ничего
теперь нет, кроме кино... Всё остальное – самообман... О чём-то
таком пишет и Наталья Иванова в статье «Литературный дефолт»:
«вот эти мальчики и девочки, пишущие эти телесюжеты и есть наш
коллективный (сегодня) Достоевский». Если поставить в ряд «русского
сериала» телесериал «Идиот», то получается, что помимо «коллективного
Достоевского» цех «пишущих мальчиков и девочек» включает в себя
индивидуального Ф.М. То есть он является одновременно и волной
и частицей, и координаты его сегодня определить невозможно. Или
даже: его систему координат. Потому что, согласно Манцову, Достоевский
(сегодня) – вовсе не «коллективный писарь», а спрятанный в фильме
Де Торо смысл, который (фильм) тогда и есть (сегодня) литература
(by default)... Я просто попытался проследить за мыслью современного
«коллективного Писарева», но мне это не удалось... Поэтому ещё
две бессмысленные, но собственные ассоциации, связанные с фильмом
«Хэллбой». Когда я увидел в том же russ.ru (где прочёл статью
Манцова, из-за которой я и пошёл на этот фильм) статью Авраама
Шмулевича... И не только увидел, но прочёл, я подумал, что Авраам
Шмулевич похож на Распутина в фильме Hellboy.

Я бы может быть так и не подумал, если бы не видел накануне Шмулевича
по телевизору. Раввин был одет в огромную красную косоворотку,
которая источала вокруг себя красное сияние... На самом деле он
был похож на Распутина намного больше, чем сам Распутин, во всяком
случае, в фильме Hellboy, где я, кстати говоря, вообще сначала
было принял его за Гурджиева, потому что внешне он больше похож
на Гурджиева (не говоря о том, что, по крайней мере, в пространстве
мифа Гурджиев встречался с «наци номер один», а Распутин вроде
как нет), к тому же я забыл, что Гурджиева звали не Григорий,
а Георгий, но через минуту стало ясно, что это Распутин.

Глядя на Шмулевича на экране телевизора, я не мог отделаться от
ощущения, что он играет роль в не очень высокохудожественной фильме
(вроде «Hellboy»). Меня обычно мало интересуют подобные вещи,
статью о Шмулевиче в журнале «Чайка» под названием «Раввин от
КГБ» я прочёл года три назад просто потому, что там (в журнале)
опубликовали мой рассказ «Двойники», и прислали мне поэтому бумажный
номер.

«Вы что же, верите в «Протоколы сионских мудрецов»? – спросила
Шмулевича ведущая программы «Сейчас в Израиле», в которой появился
похожий на Распутина человек в красной рубахе, – я правильно вас
поняла?» Она сказала это с ласковой интонацией – с какой говорят
с душевно-больными. «Ну нет, – сказал Шмулевич, – я не верю. Но
если гои в это верят, то почему бы это не использовать?»

Я мало что понимаю в политике, мои впечатления чисто визуальные,
информация, которая была в «Чайке» о том, что Шмулевич прошёл
сквозь какие-то «секретные институты по исследованию возможностей
манипуляцией человеческим сознанием», через какие-то «суфийские
школы в Средней Азии», потом через «самые тайные из хасидских»,
потом ГБ-шные, или всё это одновременно...

И всё это для того, чтобы распространять «евразийство» на Восток,
используя еврейское государство, как средство, такой вот водевильный
бред, все эти бары «Путины» в центре Иерусалима, или там «Распутины»
на Брайтоне... Глядя на Шмулевича на экране («Мир, – с восторгом
говорил Шмулевич, – бывает только в зоопарке. А на воле – война!»),
а потом, на следующий день, обнаружив его статью в russ.ru, я
всё это вспомнил, и это вызвало у меня странные ассоциации. Я
вспомнил, что Спилберг заплатил иранцу, живущему в аэропорту,
просто за то, что тот был прототипом героя фильма «Терминал»,
и подумал, а может Шмулевичу платит некий Антиспилберг, как прототипу
и провокатору?

Ну невозможно было поверить, что человек сам по себе может такое
говорить, например, о Гитлере, с которого надо, по его словам,
брать пример...

Да, и вторая ассоциация: когда я увидел в этом фильме Кощея в
эсэсовской форме (кто-то из немецких писателей высказывал грустную
догадку, что наряду с Агасфером сквозь тысячелетия теперь пойдёт
непрощённый и нераскаявшийся Вечный Наци), этот собирающий сам
себя по частям муляж, особенно, когда он вставлял себе глаз, напомнил
мне, как я сидел с А. на трамвайной остановке, и к нам прикатился
человек на роликах. Я его и раньше видел в городе, бывают такие
типы, которых не знаешь, но всё время встречаешь тут и там...
Он был лысый, в чёрных «роликовых» доспехах, частично резиновых,
частично кожаных, которые покрывали не только локти и колени,
но вообще всё его тело, вплоть до шеи. Какие-то там были перепонки,
всё это само по себе наталкивало на мысли, что никакого тела там
нет... К тому же в руке у него катались металлические шары.

Со мной рядом сидела А. и ещё какие-то люди, ожидавшие трамвай,
скамейка была длинная и места всем хватило. Лысый, по-моему, сел
не совсем рядом с нами, но через одного человека. Минуту он послушал,
как мы говорим, а потом обратился к А. через мою голову:

– Вы из Китая или из Японии?

А. сказала:

– Я из Японии.

– Простите, – сказал лысый – шарики в его руке продолжали кататься,
и он смотрел то на них, то на А., – чаще всего я узнаю по акценту,
кто откуда приехал. Вот ваш акцент, к примеру, я сразу узнал,
– сказал он мне, не глядя в мою сторону, – вы из России.

– Да, – сказал я, – вы очень проницательны.

– А что вы здесь делаете? – спросил он у А.

Мне не понравились эти обращения к А. через мою голову, в этом
была какая-то бесцеремонность.

– Я поступаю в консерваторию, – сказала А.

– По какому классу?

– Я хочу быть оперной певицей.

– О, это интересно. Знаете, я прекрасно разбираюсь в опере, –
сказал лысый, – моя мама была оперной певицей... Но у вас очень
мало шансов. В нашей консерватории всё схвачено американскими
евреями. Вообще всё у нас находится в их руках. А консерватория
в особенности. Так что вам надо очень серьёзно готовиться, и не
расстраиваться, если не поступите. Причину я вам сказал.

Тут уже я открыл было рот, чтобы спросить, по какому праву он
заговорил с девушкой, которая не одна... Но в этот самый момент,
ещё прежде, чем я успел это сказать, лысый соскользнул со скамейки
и плавно шмыгнул дальше... Потом вдруг затормозил и, развернувшись,
сказал нам:

– Всё изменится! Мы – самый музыкальный народ в мире, и мы снова
всё возьмём в свои руки!

Вот его мне и напомнил разборной эсэсовец в фильме Де Торо, то
есть я подумал, что к нам с А. тогда подъезжал не кто иной, как
Вечный Наци. Весь из подшипников, с бронзовой лысиной, с никелированными
шарами... Шарики за ролики... Если бы у меня не было свидетелей,
я бы мог принять его за галлюцинацию. Жижек пишет, что «правда
в нацистской идеологии может являться только галлюцинаций внутри
галлюцинации, в том, как галлюцинирующий наци видит галлюцинирующего
еврея». Но у меня была свидетельница!

Жижек пишет об этом после того, как он подробно разбирает сложные,
вложенные друг в друга, галлюцинаторные хитросплетения фильма
«Жертвоприношение», снятого в Германии в 1942-44 годах режиссёром
Файтом Харланом (он делал и пропагандистские фильмы Третьего рейха
– «Еврей Зюсс» и «Кольберг»).

Это рассмотрение происходит в начале книги Жижека («Страх перед
настоящими слезами»), а в самом конце книги (это уже просто совпадение,
но так как я здесь о них пишу, у меня в данный момент намётан
глаз) Жижек разбирает другой фильм, который тоже называется «Жертвоприношение».

На этот раз речь идёт о фильме Тарковского (в котором, по-моему,
тоже можно узреть матрёшечную струкутуру галлюцинаций (Жижек пишет
в связи с этим фильмом о других вещах, потому что тему галлюцинаций
он, похоже, исчерпал в предыдущих разделах, кроме того, его в
конце книги завораживает другое совпадение: две пылающие «дачи»
в финалах двух разных фильмах («Lost Highway» Дэвида Линча и «Жертвоприношение»
Андрея Тарковского), во всяком случае, так это тоже можно увидеть,
хотя это далеко не самое интересное, что можно вычитать в книге
Жижека: между двумя «Жертвоприношениями» – анализ фильмов Кеслёвского
плюс замечательный текст о «Lost Highway», в котором Жижек увидел
структуру музыкальной фуги. То есть сообщение, которое в начале
фильма слышит на своём домофоне главный герой, оставляет он сам
– в будущем, которое одновременно является и прошлым. Но и это
– просто выхваченные мною по памяти моменты... Короче говоря,
лучшее занятие (сегодня) – это сидеть дома и читать Жижека, а
в кино вообще не стоит ходить. Я во всяком случае давно не видел
в кинотеатрах ничего такого, о чём стоило бы писать, если бы я
на самом деле решил писать о кино... Фильм «Hellboy» я смотрел
не в кинотеатре у М. (который, надо полагать, работает, как генератор
случайных совпадений), может быть, поэтому никаких накладок ни
в фильме, ни за его пределами в тот вечер я не заметил, только
свободные ассоциации в своей пустой голове... Но, исходя из их
зловещей окраски (ядовито-красная рубаха Шмулевича, его распутинские
глазки, чета «вечных эсэсовцев» в фильме де Торо, что-то о русской
бомбе для Ирана, всё в той же статье в «странном журнале» «Чайка»),
хочется надеяться, что слова Жижека (в другой его книге) об искусстве
и жизни не нужно воспринимать слишком буквально. Жижек сказал,
что искусство в наше время подражает жизни, а жизнь – комиксу.

3. Буревестники апокалиписиса. Зато фильм Вима Вендерса «Land
of Plenty» я, так же, как «Кофе и сигареты», смотрел в кинотеатре,
где работает М., и снова были некие совпадения, о которых я сейчас
расскажу, чтобы с ними полностью разделаться и в следующем разделе
писать только о кино. Может быть, ещё и о немцах, но ни в коем
случае не о совпаденях, которых в последнее время становится как-то
уже чересчур много, как-будто прямо вокруг меня тут ставится опера
по мотивам «Красной тетради» Поля Остера...

Стало быть, третий фильм – «Land of Plenty» («Страна изобилия»),
режиссёр – Вим Вендерс. Я буду краток. А то как бы этот текст
не превратился во что-то длинное.Мне бы сейчас этого не хотелось
в силу многих обстоятельств.

Да и просто потому, что хочется «работать речь» и писать что-то
хотя бы отдалённо напоминающее искусство, которое не подражает
(особенно посредством жизни) комиксу. Я пошёл на «Land of Plenty»
по двум причинам. Во-первых, я прочёл, что в этом фильме есть
новые песни Леонарда Коэна, которого я в 1991 году открыл для
себя, копаясь в старых виниловых пластинках в букинистическом
магазинчике, в нижней Хайфе, и с тех пор в нём так и не разочаровался.

Во всяком случае, я в нём не разочаровался так, как в Виме Вендерсе,
на фильм которого я бы никогда не пошёл, если бы во-первых в нём
не было новых песен старого Коэна, а во-вторых, если бы фильм
не шёл в кинотеатре, где работает М.(она имеет право давать друзьям
бесплатные контрамарки).

Дойдя до кинотеатра, я в тот вечер не слишком торопился идти на
фильм, я стал пить с М. пиво, в фойе никого не было, М., переболевшая
гриппом, чувствовала себя не совсем здоровой. Она дала мне контрамарку,
когда реклама уже давно прошла и начался фильм. Так я думал, когда
входил в зал. Или М. сама мне сказала перед этим, что фильм уже
минут пять, как идёт.

Войдя в зал, я действительно сразу же услышал песню Коэна. Это
была очень старая песня, но пел её какой-то новый голос, и уж
точно не голос Коэна, чего я, по правде говоря, не ожидал, я думал,
что и песни будут новыми и петь их будет сам Коэн. Но это я так
думал, а в статье о фильме ничего такого я не читал, поэтому у
меня не было и тени сомнения, когда я вошёл в зал и сел на свободное
место, что на экране – фильм Вима Вендерса. «I heard, it was a
secret accord, that David played and it pleased the Lord, but
you don't really care about music, do you? It goes likes this
– the fourth, the fifth...» Я не помню сейчас, что при этом было
на экране, если бы я хоть что-то понимал в кино, я бы наверно
сразу понял, что что-то не так. После «Конца насилия» и «Конца
света» я ожидал от Вендерса сочных крупных планов, но в статье
о фильме я ведь читал, что фильм снят чуть ли не любительской
цифровой камерой. Что весь фильм обошёлся в 500 000 (для обычного
голливудского фильма столько стоит один день съёмок). Ну и что?
Откуда я знаю, на что теперь способна любительская цифровая камера?
Короче говоря, я смотрел именно то, на что шёл, B-Movie (малобюджетный
фильм) Вима Вендерса с песнями Леонарда Коэна, пока фильм не стал
распадаться «на дхармы» буквально на моих глазах. Это выражение
(«распасться на дхармы») я услышал недавно в фильме «Время печали
ещё не пришло» (главную роль играет Пётр Мамонов, точнее, первую
половину главной роли, потом у главного героя меняется имя – с
Мефодия на Иван, и его играет другой актёр), но больше я не буду
перескакивать из одного фильма в другой, скажу только, что тост,
который произносит Мефодий (Мамонов), частично напомнил мне интервью
с Авраамом Шмулевичем... Точнее, это кто-то за накрытым столом
сказал, что в основе жизни лежит борьба, а Мефодий это опроверг,
он сказал, что основа жизни – что-то гораздо более глубокое и
тёмное...

Всё, вернёмся теперь к Land of Plenty. Сначала там начались «затмения»
– после кадров, где женщина играла на каком-то ксилофоне, экран
стал чёрным, и на нём белыми буквами: «Скоро в кино...» Потом
опять возникла музицирующая женщина, но сразу же её снова сменил
чёрный кадр с названием, именем режиссёра, судя по всему, совершенно
другого фильма. При этом продолжала звучать «Алилуйя» – старая
песня Леонарда Коэна...

Я принимал всё это «за концепцию» Вендерса, и мне было интересно.
Пока экран совсем не погас, и занавес не стал наползать на него
с двух сторон. «It's the end of the film, as we know it...» –
напевал я про себя, глядя на фиолетовые складки материи, полностью
покрывшей экран... Когда занавес стал снова разъезжаться, открывая
белый экраня (в этом есть что-то от смены постельного белья),
я понял, что это было всего лишь очередное «контингентное совпадение».

То есть перед фильмом с песнями Коэна была реклама другого фильма,
в котором тоже были его песни. Сoincidence, – тихо сказал я себе,
– Cohens-dance...

Не так часто слышишь в фильмах его песни, чтобы услышать их сразу
же в ролике перед фильмом и в самом фильме, но в конце концов,
и не такое бывает, nicht wahr?

И всё же мне захотелось рассказать об этом М.

Однако я подождал, пока занавес снова раздвинулся и начался собственно
фильм, который через десять минут смотреть стало невозможно, и
я вышел из зала в фойе, чтобы выпить ещё бутылочку пива и уточнить
планы М. после работы.

Потом мы вернулись в зал вместе и причин, по которым мы досидели
до конца фильма было две. Во-первых, М. всё равно не могла покинуть
работу раньше конца сеанса, во-вторых, мне всё-таки хотелось услышать
новые песни старого Кэ-хэ.

«Land of Plenty» – архиважный для европейского сознания фильм-призыв
против американской паранойи и за мир во всём мире. И на Ближнем
Востоке в частности... Я не иронизирую, я, скажем, полностью разделяю
антипатию Вендерса к Бушу, да и не только её... Я повторяю: идеологически
фильм правильный. Но невыносимо бесталанный, как и все эти его
последние, сходящиеся друг с другом «Концы»: «Света», «Насилия»
и чего-то ещё. И «Миллионо-долларовый отель» – туда же. Как «Отель»
не спасает Боно, так же «Страну изобилия» не спасает Леонард Коэн,
новая песня которого действительно звучит в самом конце. Может
быть, кого-то спасёт salvation army, а кого-то новый президент
(послезавтра в Америке выборы), всё ещё может быть... Но фильм
Вендерса уже ничего не спасёт, это я понял ещё на десятой минуте.
Или ещё раньше, когда я увидел его 9-часовой «Конец света» (он
показал в Мюнхене полный вариант), я понял, что после этого снять
настоящий фильм Вендерс уже не сможет. Можно сделать falsche Bewegung
(ложное движение), но не 9 же часов подряд...

Песня Коэна из фильма «Страна изобилия» закончилась (и фильм вместе
с нею) словами «...solitude of strength», и это напомнило мне
слова другой песни, о том, что «скучно быть смелым». Никакой связи,
по-моему, нет, просто так аукнулось и откликнулось. В последнем
«Шпигеле» было интервью с Томом Вэйтсом по поводу Real Gone (его
нового альбома), и на вопрос, почему его нет среди участников
акций «Рок против Буша» и проч., Вэйтс сказал, что потому-то и
стал художником (я не знаю, как здесь перевести слово Kunstler?
Ну не «бард» же? «Артист»? Тоже плохо), что не мог никогда петь
в хоре, и вообще быть причастным к каким-то человеческим сообществам.
При этом Вэйтс сказал, что прекрасно понимает, что Америка на
полной скорости несётся в тупик.

Я не знаю, верно ли обратное, то есть, что если художник может
с хором, то это тогда уже не художник. Вэйтс это и не обобщал,
он сказал это только о самом себе.

Что касается Вендерса, то я думаю, что метаморфоза, которая произошла
с его фильмами связана не только с его нынешней ангажированностью,
или, скажем, с его возвращением в лоно церкви. То есть это тоже
повлияло, наверно, в том смысле, в каком об этом писал Камю в
«Эссе об абсурде», но не это главное.

Главным было приближение к Америке на слишком близкое расстояние.

Кто-то из бывших политических деятелей проговорился в интервью
SZ, что на самом деле Америка – это «что-то, на что нельзя смотреть
без тёмных очков – если не хочешь ослепнуть». Вендерс подошёл
к этому чему-то слишком близко, он стал снимать в Америке кино,
потом сам туда переселился, не замечая, как его плёнки засвечиваются
и его тонкие суггестивные фильмы постепенно превращаются в обычный
голливудский маразм. Вчера в ток-шоу Сабины Кристиансен по первому
каналу немецкого ТВ Вендерс целый час говорил о том, что, если
Буша переизберут, Америка не выдержит второй его каденции и там
случится что-то страшное, социальный взрыв и другие катастрофы.
Он первый оттуда уедет – если Буша переизберут (услышав это, я
подумал, а может быть это и неплохо? В смысле, если Вендерс вернётся
в Германию, может быть, он снова начнёт снимать настоящее кино?),
но это, похоже, будет бессмысленный шаг, потому что Америка, по
словам Вендерса, в случае переизбрания Джорджа W. Буша, провалится
в тартарары и утянет туда за собой весь мир.

Я продолжаю писать этот текст после выборов, точнее, я его не
продолжаю, а перечитываю, что-то правлю...

Ну да, конечно, чтобы из него теперь получилась «Ода на переизбрание
президента США». А то как-то даже обидно за него,– пока что единственный
человек, который на вопрос, как он относится к тому, что американцы
выбрали Буша, сказал: «Я этому рад», был Питер Слотердайк. Вчера
в программе «Думать разрешается!» по ARTE он поверг французскую
журналистку своим ответом в такую растерянность, что просто не
смог отказать себе в удовольствии – растянуть паузу – чтобы как
следует насладиться этой её реакцией. И только после этого продолжил:
«Дело в том, что всё идёт по плану. По плану Мефистофеля... Кроме
того, дети должны как следует обжечься, чтобы понять, что такое
огонь. А Буш для них – именно такая горячая сковородка, то есть
как раз то, что нужно. Через четыре года это будет совсем другая
Америка – вот увидите». Возможно, такого рода метафоры связаны
с тем, что Слотердайк недавно стал отцом, но в любом случае, если
отбросить эмоциональную составляющую (Вендерс переживает за Америку,
принимает происходящее там близко к сердцу, кстати,

в первом интервью после выборов он сказал, что может быть и не
уедет оттуда – «чтобы не оставлять в беде американских друзей»;
другой же (Слотердайк) просто злорадствует), прогнозы получаются
довольно похожими. Правда, Слотердайк не стал рисовать картины
апокалипсиса... У кого-то из американских фантастов (кажется,
у Рэя Брэдбери, но я не уверен) есть такой рассказ. Крестьянин
в Мексике пашет землю и замечает, что по трассе, пролегающей вдоль
поля, происходит какое-то невероятное движение. Что по ней едут
нескончаемые караваны машин, военных, гражданских, какие-то грузовики
с людьми, с детьми... Он подходит к дороге и кричит: «Что случилось?»
На него смотрят, как на сумасшедшего, и отвечают: «Ты что, не
знаешь? Конец света!» Крестьянин поворачивается, идёт назад по
полю туда, где остановился перед этим. Продолжает пахать. «Одного
не пойму, – бормочет он, – что они имеют в виду, когда говорят
«свет»?»

Сейчас я понял, что читал рассказ на английском, «world» – более
однозначно, чем русские «свет» или «мир». Если бы крестьянин у
Брэдбери говорил на русском, он -так же, как и я – запутался бы
ещё больше.

4. BMW-movie. Когда я узнал, что означает эта аббревиатура, я
одновременно узнал и то, что, в отличие от Mercedes Benz – машины
помпезной, буржуазной, дорогая, но скромная BMW – любимая машина
западной интеллигенции.

По крайней мере, таково было мнение просвещавшего меня младшего
научного сотрудника НИИ, в котором я тогда работал. Фамилию его
я уже не помню и назову его Степанов. Когда ещё через год или
два я впервые увидел BMW воочию, я согласился с характеристикой,
сделанной ей эмэнэсом Степановым.

Конeчно, всем известен тест, когда одним студентам говорят, что
человек на фотографии – бандит и просят сделать его психологический
портрет, а другим, что это – известный физик-теоретик, лауреат
Нобелевской премии... Словесный портрет у одних и у других студентов
получается тогда совершенно разный. Наверняка точно так же дело
обстоит и с машиной, умом я это понимаю, но первичность восприятия
сильнее. За двадцать лет я перевидал множество владельцев BMW,
и только то, что у них была BMW, сразу же давало в моих глазах
определённую фору их интеллигентности. Это была по сути мета-фора,
с реальными людьми это не имело, как правило, ничего общего, но
я всё равно продолжал переносить свойства машин на их владельцев
и думать, что для людей существуют только две возможности быть
интеллигентными: либо вообще не иметь машину, либо ездить на BMW.

В Мюнхене я часто слышал, как интеллигентные люди, особенно молодые,
с гордостью говорят: «У меня нет телевизора!» Но про машину они
так не говорят, машина просто или есть, или её нет. То есть здесь
не гордятся ни её отсутствием (как это бывает с телевизором),
ни её наличием (как не гордятся, скажем, пылесосом). Правда, один
раз девушка, услышав, что у меня нет машины, изменилась в лице
и даже не потрудилась свести разговор на нет.

Она сразу же от меня отвернулась и перешла в другой конец помещения.

Прежде, чем она спросила про марку моей машины, и услышала в ответ,
что у меня вообще нет никакой машины, девушка зачем-то сообщила
мне, что у неё мерседес последней модели.

Но больше такого отношения к машинам я в Мюнхене не встречал.

Что отнюдь не означает, что его нет, просто я общаюсь только с
теми, с кем я общаюсь. И для тех, с кем я общаюсь, машина – средство
передвижения, а не знакомства.

Впрочем, я в своей нелюбви к машинам немного увлекаюсь, подвозя
человека, с ним, как правило, знакомятся, но, по-моему, ясно и
так, что я хотел сказать... Я не знаю, как сейчас, в период спада,
но ещё совсем недавно во многих программистских конторах сотрудникам
просто навязывали новые БМВ или мерседесы, за которые надо было
отчислять в месяц марок тридцать. Машины проходили под рубрикой
«служебных», наверно, были какие-то выгодные контракты у заводов
и этих фирм... Если бы у меня были права, мне бы тоже навязали
такую машину.

Я видел, как в каком-то ток-шоу Фоменко (актёр и бывший участник
квартета»Секрет») с гордостью объявил, что у него мерседес такой-то
и такой-то.

Телеведущий пожал плечами и спросил: ну и что теперь? Фоменко
начал объяснять, что мерседес это – не просто машина, но что-то
такое, такое...

У Фоменко не хватило слов, чтобы сказать, что такое на самом деле
мерседес, он стал хватать воздух, и ведущий программы осторожно
заметил: «Но ведь в Германии, к примеру, все такси – мерседесы...»

Это вернуло Фоменко на Землю, но как-то слишком резко, он скорчился,
как от боли, и сказал, что немецкие такси – это ненастоящие мэрсы,
это какие-то выродки, недоноски, сделанные по спецзаказу... И
как можно было даже подумать, что настоящий Мерседес может стать
простым такси?!

Ведущий не стал возражать, явно побоявшись, что у Фоменко в этом
случае может начаться истерика. Хотя ведущий наверняка знал, что
немецкие такси – это те же самые мерседесы... Оба эти эпизода
странным образом подтверждают слова эмэнэса Степанова.

Однажды я побывал в цитадели BMW. Перед этим я прошёл курсы повышения
квалификации (как информатик), и после их окончания меня попробовали
направить на практику в отдел логистики завода BMW.

Меня туда не взяли, да и собеседования, как такового, не было,
хотя нас (вместе со мной туда направили ещё трёх слушателей курсов)
встретил у проходной человек в костюме и в галстуке и препроводил
в офис, а там уже нам объяснили, что произошла какая-то накладка,
типа до наших курсов дошла устаревшая информация, а на самом деле
практиканты в данный момент не нужны.

BMW – единственное «режимное» предприятие, за забор которого я
заглянул в Германии, и мне там сразу стало тоскливо. И не только
от вида забора с колючей проволокой, но и от всех этих магнитных
карточек, без которых там шагу нельзя ступить... Но сейчас я понимаю,
что моя тоска больше говорит о моей распущенности, чем о чём-то
ещё, а пропуска на BMW нужны. А, может быть, нужна ещё более строгая
система допуска – об этом сегодня говорят заголовки всех газет,
а я верю газетам... Во всех мюнхенских газетах (кроме SZ, хотя
статья на эту тему там тоже была, просто она не была вынесена
в передовицы) вчера можно было прочесть на первых страницах, что
«В BMW забрался крот!»

Прочитав заголовок абендцайтунг, я сначала не понял, почему его
нужно было выносить на первую полосу. Но и не слишком удивился,
потому что давно уже разгадал этот ребус: заголовки передовиц
бульварных газет – это на самом деле строки метаметаромана. Поэтому
совсем необязательно там должно стоять что-то из ряда вон выходящее,
бывает, что просто поросёнок заблудился, или вот: крот забрался...
И всё же «крот в BMW» это было странно... Я знаю, что в машины
иногда проникают дикие животные. Но это, как правило, куницы.
Мне о них рассказывали владельцы машин, куницы забираются снизу
в какие-то непредставимые для меня автомобильные дебри... Иногда
перегрызают кабель.

Он несъедобный, но, может, это для них что-то вроде жевачки...
Особенно зимой они это любят, залазить в только что выключенные
машины и греться там, пока железо не успело остыть.

Иногда они там же и засыпают, а, когда водитель утром заводит
машину, они выпрыгивают и бегут через дорогу... Я часто видел
в Мюнхене куниц, перебегавших дорогу, а однажды я даже сам видел,
как куница забралась в машину. Правда, она это сделала вынужденно,
за ней погнался мой пёс. Но по тому, как она быстро сообразила,
что нужно делать и юркнула под ближайшую машину, я понял, что
водители не сочиняли. Мой пёс стал бегать вокруг машины, заглядывая
под неё, и я тоже заглянул вслед за ним и ничего там не увидел,
куница исчезла. Терри грустно вздохнул и, качнув головой, предложил
двигаться дальше. Впрочем, вздохнул он скорее для виду, Терри
– собака древней охотничьей породы, но он ни разу в жизни не ходил
на охоту. Однажды, когда он ещё жил в Харькове и стоял там на
остановке в ожидании трамвая, я заметил, что вокруг нас ходит
тип, одетый во что-то защитное и как-то странно поглядывает на
мою собаку.

Может быть, мне так показалось, потому что накануне, когда я гулял
с Терри внутри микрорайона, бомж, который шёл нам навстречу, поравнявшись
с нами, сказал: «Уезжай, а то тебя тут съедят». Терри, услыхав
эти слова, или, заметив, что глаза у бомжа полыхнули не тем светом,
бросился к нему и залаял, я натянул поводок. Бомж, или кто бы
то ни был, пошёл дальше, но потом оглянулся и, осклабившись, сказал
мне в спину: «И тебя съедят, и собачку твою».

Ну, бывает... Но мужик, исподволь оглядывавший Терри на трамвайной
остановке, был явно другой, то есть взгляд у него был не совсем
потухший (как у большинства людей вокруг – время тогда было невесёлое),
но и ничего в нём такого не полыхало. А, встретившись с моим вопросительным
взглядом, он подошёл к нам и всё объяснил. «Я смотрю, – сказал
он, – идеальная ж собака для охоты. На лисицу с ней идти. Идеальная!
Не хотите вместе поохотиться? Ваша собака, мои навыки. Да я его
быстро обучу». Подошёл трамвай, мы в него сели втроём, и незнакомец
продолжил: «Находим нору, запускаем в неё твою собаку и натягиваем
над входом сеть. Появляется лиса, я её бью молотком. И всё. И
готово». «А почему молотком?» – спросил я. «А как же иначе? Чтобы
дырки в шкурке не было, она тогда дороже стоит. Хорошее дело я
вам предлагаю. Ну давайте пойдём!»

То есть Терри даже не надо было становиться убийцей. Но оттого,
что лису будут кончать молотком, мне стало тоскливо. В этом была
какая-то подлянка, молотком часто совершаются так называемые бытовые
убийства... А при чём же тут лесная тварь? Разве она виновата
в устройстве нашего быта? Мы вышли с Терри на своей остановке,
распрошавшись с охотником навсегда. Так что Терри вряд ли причинил
бы вред кунице, так же, как и кошкам, которых он – просто для
порядку – загонял на деревья.

Теперь он так же загнал куницу, только не на дерево, а в железную
воронку в днище машины (по крайней мере так я это себе представляю
– что там есть какая-то воронка), и точно так же – для виду, тяжело
вздохнув, предложил мне двигаться дальше.

На Скапинеллиштрассе в тот вечер, как всегда, не было ни одной
живой души, если не считать большой чёрной BMW, стоявшей всегда
на одном и том же месте, напротив унылого маленького бара. BMW
стояла там не каждый день, но довольно часто и, когда мы с Терри
проходили мимо, она оживала и всё становилось похоже на мультик.
Маленькие домики с островерхими крышами, месяц в небе, немецкая
абсолютная тишина, и вдруг тра-та-та: машина начинала раскачиваться,
из неё доносился стук, или какой-то сдавленный рокот...

Там, внутри, помещался огромный ротвейлер, хозяин не мог или не
хотел брать его с собой в бар, и поэтому надолго запирал в машине.
Ротвейлера не было видно (но мы с Терри однажды видели, как хозяин
прогуливал его вокруг машины), стёкла были тонированными, и, когда
BMW начинала раскачиваться... В общем, когда я прочёл, что «Внутрь
BMW забрался крот», у меня в памяти всплыли две картинки и наложились
одна на другую. Куница, забегающая под машину (не помню, какой
марки), и невидимый зверь, раскачивающий BMW изнутри – всё это
соединилось в моей голове в какой-то гаджет-гештальт...

«Да что вы всё время о человеке и о человеке? В будущем человека
вообще не будет, будут только компьютеры и животные», – сказал
недавно по телевизору человек, сумевший вовремя превратиться в
собаку.

Я тоже хотел бы стать животным, а не компьютером. Если, конечно,
будет выбор. Если кто-то нас будет спрашивать... Куница, залезающая
в интеллигентную и умную (умную, потому что это теперь на самом
деле компьютер на колёсах, а почему интеллигентную, я объяснил
выше) машину в этом смысле кажется какой-то отчаянной попыткой
сосуществования без симбиоза. Просто прильнуть, прикорнуть...
По-моему, в этом есть что-то трогательное... А потом – растекашеся
через дорогу, как огромная чёрная белка...

Однажды куница забралась на балкон писателя, живущего на первом
этаже. Заглянула в гости. Я в тот момент тоже был у него в гостях,
но я зашёл через дверь, а она заглянула с балкона, из-за плеча
хозяина квартиры, который её не заметил, потому что сидел спиной
к балкону.

Это был единственный раз, когда я видел куницу в анфас, когда
она перебегает через дорогу, я вижу её профиль, точнее, силуэт...
В городе часто можно увидеть зайцев, а в одном скверике я даже
видел лису... Но именно куница, перебегающая ночью через дорогу,
создаёт ощущение того самого Unheimliche, о котором так любят
поговорить философы... Той жути, которая позволяет на мгновение
взглянуть на окружающее совсем по-другому.

Короче говоря, прочитав заголовок, я сильно удивился. Я подумал,
может быть это ошибка? Может быть, это был не крот, а куница?
Kein Maulwurf, sondern ein Mardеr.

Купив газету, я узнал, что крот, забравшийся внутрь БМВ, действительно
не был не кротом. Но он был и не куницей, он был... человеком.
Который (человек) работал на БМВ и украл оттуда Главный Секрет.
Подробную информацию о моделях будущих машин, об их дизайне и
внутреннем устройстве... Настолько подробную, что на БМВ воцарилась
паника, возбуждено уголовное дело, полиция производит обыски на
квартирах тех сотрудников, которые имели допуск к этой информации.

То есть слово «крот» в газетном контексте было синонимом «шпиона».

Листая газету дальше, я поймал себя на том, что мысль моя, подобно
кунице, забралась внутрь BMW, прилегла где-то между этих самых
букв, и не спешит их покидать: В и W сидели на трубе... В частности
я вспомнил попытку художников Ш. и К. создать анаграмматический
проект под названием BWM. Я не уверен, что об этом стоит говорить,
поскольку проект не удался (что само по себе говорит о прочности
аббревиатуры BMW).

Ещё на заре проекта, когда он только зарождался в их головах,
художники надоумили меня спрашивать у владельцев BMW в других
странах (не специально, конечно, только, если я всё равно буду
где-то ехать на БМВ), знают ли они, что означают эти буквы. Результат
этих опросов удивил меня: ни один владелец BMW в России или на
Украине не знал, что эта аббревиатура означает «Bayerische Motorwerkе».
Это косвенно подтвердило подозрение К. и Ш. о том, что Бавария
неправильно себя позиционирует на мировой арене.

«Bavarian Waist Management» – так расшифровывалось название проекта
Ш. и К. по PR-у Баварии. Звучало вполне в духе современного арта
(достаточно вспомнить недавний пассаж, упомянутый всеми средствами
массовой информации, от SZ до CNN, когда уборщица в музее Tate
выбросила кулёк с чем-то не-выносимо грязным, который был частью
экспозиции художника Метцгера под названием «Возвращение Де-конструирующего
Себя Самое Искусства», при этом все медиа непременно упоминали,
что это – первый такой случай за тридцать лет, что последний раз
перед этим уборщица (другая, хотя кто знает, может быть эту «уборщицу»
уже надо писать с большой буквы и считать главным действующим
лицом) выбросила какой-то кусок жира, а это была часть композиции
Йозефа Бойса), при этом буквы, естественно, были подобраны так,
чтобы напоминать о главной торговой марке Баварии. Вот фрагмент
манифеста, который написали Ш. и К., он сохранился у меня на жёстком
диске, потому что я переводил его с английского (у Ш. сложная
геобиография, и с какого-то момента ему в письменном виде стало
легче изъясняться на английском, чем на русском или на немецком),
я переводил манифест на русский язык, а наш общий с Ш. и К. знакомый,
художник с подходящей для участия в подобном проекте фамилией
Байер (Bayern – это Бавария) – на немецкий. Вот фрагмент:

Пункт 2.

Принципы, заложенные в основу

создания BWM

Существует определённая область, которая до сих пор не
была адекватно представлена в медиа и не стала объектом искусства.
Это особенно чувствуется в Мюнхене. Уникальная аура этого города,
его облик, архитектура и история таят в себе невероятную энергию,
которая должна быть раскрыта средствами искусства и привлечь к
себе внимание мировой художественной сцены.

Манифестацией этой энергии являются различные культурные
явления, такие, как Октоберфест, памятники архитектуры разных
эпох, многочисленные музеи. Но также и курьёзы местных обычаев,
легенд. Таких, например, как вольфпатингер. Эти феномены станут
объектами художественных исследований BWM, при этом они будут
переведены на другой уровень восприятия...

Вольфпатингер – это мифологический баварский зверь, которого,
согласно народным преданиям, иногда встречали в сумерках охотники.
Согласно их словесным описаниям, он представляет собой смесь утки,
зайца и волка.

Чучело вольфпатингера стоит в местном краеведческом музее. И это,
пожалуй, всё, что достоверно о нём известно,
а как далеко простирались планы Ш. и К. по превращению баварского
зверька в Leitmotiv мировой культуры, я не знаю, я ведь не был
участником проекта, а был только, скажем так, сочувствующим.

Вообще, хотя с тех пор, как «проект по переработке баварских отходов»
давно сам превратился в «отходы производства» (авторы его заняты
теперь другим грандиозным проектом – созданием пионерской организации
в Японии... В том смысле, что анимируются пионеры в Японии, в
стиле «манго».

Но, так как этот проект находится в рабочем состоянии, я больше
ничего о нём не скажу, а, чтобы закончить эту витиеватую фразу,
в скобках замечу, что я на самом деле хорошо отношусь к К. и Ш.,
и вовсе не для того извлёк сейчас их неудавшийся проект из корзины,
чтобы зубоскалить... Нет-нет, скорее, я подумал, что, минус на
минус даёт плюс, и кому как не профессиональному неудачнику писать
о неудавшихся проектах. Кое-что было всё-таки сделано, авторы
BWM зашли несколько дальше разговоров, манифестов и попыток проникновения
в кабинеты высокого начальства. Есть отличное (без дураков, the
irony is over) видео Ш. об Октоберфесте. Картинка похожа на оживающую
фреску, материал часами снимала камера, установленная сверху,
над толпой, потом Ш. сильно замедлил изображение и подключил к
нему урчание доисторического чудовища. Толпа получилась пёстрая
и почти неподвижная, хотя периодически кто-то оживает, подносит
кружку ко рту, или становится на стул и поднимает кружку, тогда
как все остальные неподвижны, или, точнее, кажутся неподвижными,
а на самом деле упорно несут кружку ко рту, или поворачивают голову
к собеседнику в течение нескольких столетий...

Другое видео Ш. называлось «Good bye, Leni!» Ш. спроецировал фильм
Лени Рифеншталь «Олимпиада» себе на голую задницу, отцентрировав
изображение так, что прыгуны в воду попадали в своём затяжном
прыжке как раз в щель между его ягодицами. Видео-инсталляция побывала
в приличных галереях, в Берлине, в Нью-Йорке, но, когда я в Харькове
пересказал содержание видео медицинскому герменевту Ф., он возмутился:
«Как ты можешь поддерживать такие проекты?»

Я уж было подумал, что медгерменевт является пламенным поклонником
Лени Рифеншталь (незадолго до показа видео в Берлине, вдруг оказалось,
что Кощеиха всё же была не бессмертной) и воспринимает подобное
видео как святотатство, но оказалось, что его возмущало совсем
другое. «Как ты можешь поддерживать гомосексуальные проекты?»
– сказал он. Я ответил, что мне это и в голову не пришло, скорее
наоборот... Гомосексуалисты чтят Рифеншталь как предтечу своей
эстетики, так что такое видео, по идее, должно их возмущать...

Хотя с другой стороны главный кинорежиссёр режима, при котором
гомосексуалисты физически уничтожались... Короче говоря, это (как
в общем-то и всё, что касается взаимоотношений между нацизмом
и гомосексуализмом), дело запутанное, тёмное, но ясно, что сегодняшние
голубые ассоциируют с Лени Рифеншталь прежде всего с создание
гомосексуальной эстетики, и подобное видео вряд ли вызвало у них
восторг. Не говоря о том, что сам по себе Ш. – гетеросексуальный
человек... Но медгерменевт сказал, что видеоряд сам по себе настолько
однозначен, что всё, о чём я говорю, вещи – вторичные. Я не стал
больше спорить, подумав, что в конце концов, откуда я знаю, как
рассчитывают гетерогенные художники свои стратегии успеха, может
быть Ш. на самом деле хотел захватить в том числе и голубую аудиторию.
Медгерменевта, кстати говоря, возмущали не сами по себе «голубые»,
а их засилье в тех самых сферах, где решаются судьбы художников.

Я вспомнил разговор с медгерменевтом, когда вернулся в Мюнхен
и Ш. сказал, что в следующем своём видео он хочет снять меня.
Я категорически отказывался, не давая Ш. возможности хотя бы даже
рассказать, что мне нужно будет делать.

Я ссылался при этом на свой «сценический синдром», на нежелание
«заглядывать за кулисы», я говорил ему, что нигде никогда не снимался,
не играл в самодеятельном театре, не участвовал, не замешан...

Но, когда Ш. всё же убедил меня хотя бы выслушать, что мне нужно
будет делать, я, как ни странно, согласился. Я просто стоял в
чёрном длинном плаще возле дерева и вырезал перочинным ножиком
на его коре три буквы латинского алфавита.

При этом камера вращалась вокруг дерева, и, соответственно, вокруг
меня, где-то на периферии кадров мелькал берег озера, утки, камыши,
камера вращалась всё быстрее, буквы залазили друг на друга, менялись
местами, утки превращались в вольфпатингеров, некоторые из них
вспорхнули прямо на ветки «...огромного дерева, на ветвях которого
сидели на корточках волки.

Во сне и на рисунке, который сделал субъект сновидения и который
донёс до нас Фрейд, они выглядят такими загадочными, что мы по
праву можем задаться вопросом, волки ли это на самом деле, потому
что хвосты их выглядят какими-то лисьими...»

В кавычках – слова Лакана. Я не знаю, была ли эта аллюзия сознательной
у Ш., потому что строчки, в которых Лакан вдруг усомнился, что
в ставшем классикой «сне Вольфмана» на ветках сидели именно волки,
а не куницы или вольфпатингеры, я впервые прочёл, когда Ш. в Мюнхене
уже не было.

Это видео было частью проекта BWM (в отличие от «Good bye, Leni!»,
которое было снято задолго до того и не имело отношения к проекту),
и, так как проект не был реализован, то, я думаю, что и видео
не было показано.

А траектории Ш. стали с тех пор совсем сложными, Токио, Нью-Йорк,
Бали, Шанхай – дальше след его для меня теряется... Я же остался
стоять возле дерева, с перочинным ножиком... Буквы, повращавшись,
снова сложились в BMW – некоторое время после этого я жил напротив
здания, построенного в форме какой-то части двигателя. По-моему,
блока цилиндров. Но много ли стоит это «по-моему», я ведь называл
это здание «коробкой передач» (это был единственный известный
мне термин), пока кто-то не объяснил мне, что это – блок цилиндров,
а «коробка передач» – это что-то совсем другое (телевизор?)

«Блок цилиндров» по-немецки – это «Motorhaueser», что дословно
переводится как «Здание-мотор», и, значит, неудивительно, что
здание БМВ-централи – это в буквальном смысле мотор, а рядом с
ним какие-то коробки (сборочные цеха), может и передач, лента
транспортёра – приводной ремень, по которому ползут игрушечные
бээмвушки, а стоящий рядом музей БМВ – это присевшая на капот
летающая тарелка, на крышке которой – огромная эмблема BMW – её
наверно особенно хорошо видно из космоса, хотя и всё остальное
тоже... Но секреты БМВ узнал не спутник-шпион, а «крот», забравшийся
внутрь БМВ.

Я тоже знаю, как будет выглядеть модель будущего, но при этом
источник моей информации был совершенно открытым и всё дальнейшее
я пишу в надежде на то, что в Германии нет этой странной формы
шпиономании – когда в тюрьму сажают людей, сделавших подборку
информации на основании открытых источников.

Несколько лет назад я побывал в кинотеатре, который находится
на последнем ярусе расширяющегося кверху музея БМВ и видел там
BMW-Movie, в котором был открыто показан их Главный Секрет.

Но прежде, чем его выдать, я хотел что-то сказать о «Бумере».

Когда я говорил о своей реакции на фильм «Бумер» московскому другу,
он сказал, что такой фильм вполне мог был бы снят и в Европе.
То есть он не хотел сказать, что это «чисто европейский фильм»,
но – что и не чисто русский.

Я плохо представляю, какой фильм не мог был бы снят в Европе,

не говоря о том, что в Европе и вне экрана бывает всё, что и в
других частях света. Например, вчера все газеты вышли с портретами
мужчины лет пятидесяти, с интеллигентным лицом, я думал, что это
какой-то немецкий актёр или политик в очередной раз женится или
разводится, но оказалось, что этому человеку накануне отрубили
голову. Самурайским мечом и, к сожалению, не понарошку.

Человек, лишившийся головы, был владельцем оружейной лавки, в
которую вошёл какой-то молодой человек и сказал, что хочет купить
меч. Расплатившись, парень взмахнул своей обновкой и снёс стоявшему
за прилавком хозяину голову. Такое вот тоже случается, прямо в
центре Европы, то есть совсем недалеко от Мюнхена, хотя кажется,
что это из какого-то фильма, вроде «Боулинга для Колумбины», да?

Да и бейсбол для колумбария – изобретение, конечно же, совсем
не русское.

Но в «Бумере» эта бита, передаваемая из рук в руки, приобретает
ещё одно значение. Без неё никак нельзя «выбиться в люди» – говорит
браток мальчику, передавая ему «эстафетную палицу», которую тот
в тот же вечером пускает в ход. Нет, в «Бумере» всё-таки есть
что-то специфически неевропейское, и я мог бы объяснить, что именно...
Но не буду. По простой причине: пока я всё это писал, фильм обсудили
в программе «Культурная революция». Просто в рамках передачи прозвучало
всё, что я хотел написать, и мне нечего к этому добавить, а пересказывать
передачу мне лень. К тому же, исходя из того, что я написал перед
этим о своём отношении к BMW, итак ясно, какой удар должен был
нанести этот фильм по моим интеллигентским иллюзиям. Просто представьте,
что берут бейсбольную биту, или ещё чего потяжелее, и крушат ею
новенькую BMW, пока она не превращается в зловещий бумер... Бумер-шмумер,
б.у., бумер-анг, BWM... Мне кажется, что авторы фильма сознательно
выбрали для своих героев BMW, а не мерседес – чтобы достичь полного
крушения иллюзий. И не только моих, но, как минимум, ещё и эмэнэса
Степанова. Наверно, это и есть драматургия, и в этом смысле фильм
удался, но, чтобы сохранить хоть каплю иллюзий (особенно мало
их может остаться, когда посмотришь, с каким восторгом говорят
о преступном мире, скажем, главный киновед России – всё в том
же выпуске «Культурной революции», или – ещё лучше – в следующем
выпуске главный футуролог страны весело так, будто рисуя пасторальную
картинку счастливого семейства: «Это же естественное человеческое
устройство! В каждой человеческой ячейке возникает свой пахан,
свои шестёрки, там, смотришь, опущенные ходят, там воры в законе...»),
надо поскорее переключиться с «Бумера» на «BMW». На аутентичный
фильм, который я видел в музее баварского мотостроительного завода.
Вот его содержание: Человек, в котором угадывается то ли владелец
BMW, то ли генеральный конструктор. Большой светлый кабинет, в
котором сидит наверно всё-таки главный конструктор и смотрит в
пустоту. Крутит в руке авторучку, машинально теребит какие-то
другие письменные принадлежности... Он не замечает, что за окном
висит люлька со строительными рабочими. Которые должны красить
фасад, хотя какой там фасад, стекло и металл... Ну, или мыть окна,
но пока что они просто неподвижно стоят в люльке и смотрят сквозь
стекло. Их завораживает открывшееся зрелище. Главного конструктора
они, очевидно, знают по портретам в газетах, во всяком случае,
они сразу его узнают. Первая их реакция крайне почтительная, один
протягивает руку, чтобы снять шапку, другие тоже делают уважительные
жесты... Но тут же они понимают, что генеральный конструктор их
не видит. Зато они его прекрасно видят, они видят, чем он занимается
в рабочее время и на рабочем месте.

И теперь уже рабочий, который хотел было снять шапку, смотрит
на своего коллегу недоумённым взглядом и подносит палец к виску.
По-немецки этот жест означает то же самое, что и по-русски...
Другой рабочий молча кивает, да-да... Все поражены. Такой великий
человек, по сути Мозг БМВ, занимается тем, что... отвинчивает
с одного из письменных приборов крышечку, сделанную в виде шарика,
и начинает катать этот шарик по столу...

Сначала по столу, потом по руке, по подлокотнику кресла, а потом
он перебирается на пол. Лицо его преображается – на нём детский
восторг, и вот уже генеральный директор катает шарик по полу,
бегая за ним на карачках... Рабочие поражены, их представления
о мозгах BMW были совсем другими... Они потрясённо кивают головами,
люлька уплывает куда-то вверх... После этого кадр резко меняется.

Мы видим уже очень немолодую пару, но в мужчине при желании можно
узнать всё того же генерального конструктора... Они говорят о
любви, которая за все эти годы не стала меньше. Симпатичные, жизнерадостные
старички останавливают машину у морского прибоя... Камера отъезжает
немного назад, и мы видим всю машину целиком. Мы видим, что у
машины нет колёс, а есть один большой шар (то есть мы видим только
нижний край шара, но всё сразу становится понятно), на котором
она и перемещается, плавно меняя направление, не спрашивайте меня,
возможно ли такое с точки зрения механики, я говорю то, что видел.
Не знаю, воплотится ли когда-нибудь в жизнь идея «машины на шаре»,
это не так важно, потому что мне сейчас кажется, что в открытии
генерального конструктора BMW был какой-то более глубокий смысл...

На следующий день, возвращаясь к тексту, я уже не знаю, что мне
вчера померещилось. Какой такой смысл? Я думаю, что это было смутное
внутреннее переживание, я устал и просто подумал наверно, что
на свежую голову смогу что-то сформулировать.

Чёрта лысого, ничего я не могу сформулировать, хотя что-то такое
действительно мелькнуло вчера... Идея Птоломеевской контрреволюции?
Нет, об этом я подумал, читая перед сном Лакана, который сравнил
Фрейда с Коперником. Потому что Фрейд точно так же децентрировал
отношение людей к самим себе, как перед этим Коперник... Суть
революции (Фрейда) Лакан выражает словами Рембо: «Я – это другой».
А перед этим я читал в интернете рецензию на новую книгу Фукуямы,

там приводилась такая цитата: «Фрейдизм можно сравнить с теорией,
разработанной группой первобытных людей, которые нашли действующий
автомобиль и пытаются объяснить, как он работает, не имея возможности
заглянуть в капот».

Сравнение довольно плоское, но я всё же перетащил его сюда, просто
потому, что мой текст наполовину посвящён машинам и к тому же
в нём появляется, кажется, уже не первый раз, доктор Фрейд...
Я не помню, в каком году Фрейд опубликовал работу об истерии,
послужившую началом психоанализа, но, кажется, это было в том
же году, когда родился кинематограф... 1896 что ли год, а в 1996-м
праздновалось сразу два 100-летия – психоанализа и кинематографа.

В Мюнхен тогда съехались ведущие аналитики, представители разных
школ и враждующих между собой направлений. Был и верховный (во
всяком случае, на тот момент) жрец – Кернберг. Всё это происходило
в зале Black Box в Гастайге, что, по-моему, тоже символично: разбор
полётов... Или «чёрный ящик» – это капот, в который наконец заглянули
психоаналитики? Так можно было подумать, когда Кернберг грустно
сказал, что будущее психоанализа связано в основном с развитием
нейрофизиологии и других точных знаний об устройстве человека.
Между словами его выступления можно было прочесть, что у психоанализа
вообще не остаётся никакого будущего, по крайней мере, своего
собственного, и стало быть Набоков, честивший «венского шамана»,
а теперь ещё и Фукуяма, сравнивший Фрейда с первобытным человеком,
правы... Но я хотел что-то ещё сказать о фильме... Нет, не о «Бумере»,
а о BMW-Movie, машина была похожа на компьютерную «мышку», которая
скатилась со стола и отправилась путешествовать... А в ней два
весёлых гномика... Были демоны Лапласа, Максвелла, а это были
демоны Микрософта... Для меня они так и остались демонами, потому
что я не стал писать программы по обработке «кликов» и перевода
движений «мышки» в движения курсора, я застрял где-то на первобытной
стадии, когда ещё не было вообще никаких «мышек».

Впрочем, завтра их уже не будет... И не будет машин на четырёх
колёсах... Зато будут такие машины, которые по сути большие компьютерные
«мышки» – никаких колёс, один только шар, на котором всё это покоится,
или движется...

Старички, кстати говоря, были немного похожи на линчевских, из
«Mulholland Drive» – тех, что выскакивали из шкатулки... Может
быть их играли те же самые актёры? Нет, нет, это тебе просто так
хочется – демонизировать машину даже в светлом будущем нашем...
На самом деле старички были добренькие, им скорее подошло бы не
гонять с инфернальным хохотом по всяким там этракторам – как в
«Mulholland Drive», а ездить по прямой на газонокосилке – как
в «Staight Story»...

Но их посадили не на косилку, которая может ездить только по прямой,
а наоборот – в машину на шаре, которая, кстати, не могла не находиться
в состоянии неустойчивого равновесия, и, тем не менее, благодаря
Гению BMW, плавно переносила старичков с места на место в любом
направлении...

Современные истребители тоже рассчитаны так, чтобы находиться
в неустойчивом равновесии, но, благодаря компьютеру, стабилизирующему
их в каждую долю секунды, спокойно летят куда надо, а их неустойчивое
равновесие только повышает манёвренность... Так что и такая машина
может начать кататься по Земле... Обидно только, что в неё тогда
уже не сможет забраться куница – снизу будет не днище с какими-то
отверстиями, а гладкая сплошная поверхность шара. Можно будет
только поскрести её коготками. Что-нибудь нацарапать. Хотя наверно
она будет из такого сплава, что коготки не оставят на ней следа
и перочинным ножом написать на ней тоже ничего не удастся. Останется
только вздохнуть и, взмахнув хвостом, или, что там будет у будущих
луддитов, побежать через дорогу.

5. Говорящие фамилии. Вчера я снова посмотрел передачу «Культурная
революция». Обсуждали проблему допинга, спорили об этом какая-то
великая легкоатлетка и председатель главной комиссии по контролю
за допингом профессор Дурманов. Если бы это был единственный случай
за последний месяц, когда обладатель говорящей фамилии выбирал
профессию как-будто специально предназначенную, чтобы смысл фамилии
опровергнуть, я бы так же, как и участники передачи, не придал
этому значения. Об этом вообще не принято говорить, во всяком
случае, в присутствии обладателя говорящей фамилии, культурный
человек не обратит на это внимание, и никто из участников передачи
«Культурная революция» не обратил, даже не очень культурная и
довольно хамовитая легкоатлетка.

И я бы тоже не задумался об отношениях между говорящими фамилиями
с их носителями, но месяц назад я доставил отца в больницу Нойперлах,
и на этот раз воочию встретился с доктором по фамилии Killer.
Отец лежал уже в этой больнице, и я слышал об этом враче («Нет,
вы не ослышались, – радостно улыбнулась медсестра, – нашего врача
зовут именно так), но сам его не видел, а теперь вот познакомился
и убедился, что он существует...

Killer не просто врач, он заведующий отделением неотложной помощи
и реанимации... Когда отец лежал в больнице последний раз, его
лечащим врачом был доктор, фамилия которого слышится как Тод (смерть),
но пишется иначе, то есть не Tod, а Toth. Хотя я впервые её услышал,
а потом уже прочёл на бирочке... При этом отца забрала скорая,
я гулял с ним в парке, зимой, был снег, и у него вдруг отказали
ноги, он стал падать вниз, я одной рукой пытался его удержать,
а другой вызывал по мобильному скорую... Само по себе это чувство,
когда отец неуклонно и как-то страшно скользит вниз, ты не можешь
его удержать, и потом ещё этот белый тор из снега – его сделали
дети в парке, который прямо возле дома родителей. Мы шли по направлению
к этому тору, просто гуляли, я вспоминал начало своей «Параллельной
акции», белый тор томографа, на котором смотрели отца, когда у
него случился инсульт... И тут у отца отказали ноги, раньше, даже
после инсульта такого не было, а с тех пор, как это случилось
прошлой зимой в первый раз, был ещё один такой случай, и первый
раз отца в больнице смотрел доктор Toth, а второй раз – доктор
Killer. А потом ещё множество других врачей, с не такими запоминающимися
фамилиями, помню доктора Вагнер...

Причину, по которой у отца отказывали ноги, так и не нашли, ни
в первый раз, ни во второй. И слава богу, что не нашли, ничего
плохого (вроде повторного инсульта) не было, и отец теперь ходит,
я всегда рядом с ним, и не всего и не всегда можно найти причину...
Но я о фамилиях – когда вчера в дополнение к доктору Киллеру на
горизонте появился нарколог Дурманов, я подумал: вот люди, поступившие
вопреки нездоровому смыслу своих фамилий и достигшие немалых успехов.
Киллер работает завотделением, Дурманов – вообще главный Антиодопинг
России... И я подумал: а что, если мне тоже начать делать что-то
противоположное моей собственной фамилии? Лакан говорит, что это
совершенно бесполезно, просто повторять «я – это другой», это
ничего не даёт. «Вообще что такое другой?» – спрашивает он. Лакан
иногда говорит загадками, но что, если другой для меня – это в
самом деле не Мильштейн? Тогда надо вспомнить, что значит «Мильштейн».

Фамилия происходит от немецкого слова «Muehlstein», «мельничный
камень», «жернов». «Мели, мели, Емеля...» «Перемелется – мука
будет...» Что можно сделать вопреки такой фамилии? Превратить
муку обратно в зерно? Это нереально.

Правда, молоть можно не только зерно... Типа: «Что ты мелешь?»

Да нет, что бы я ни ответил на этот вопрос, мне с моей фамилией
этот рецепт не подходит.