Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Главы из романа

1. И я видел, что Хирург поставил первый из шести катетеров, и
я услышал одно из четырех животных, говорящее как бы громовым
голосом: иди и смотри.

2. Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем Винкристин, имеющий
лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, чтобы ввести
блокаду тубулина и остановить клеточное деление в метафазе.

3. И когда Он снял вторую печать, я слышал второе животное, говорящее:
иди и смотри.

4. И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем Доксорубицину
дано было быстро проникать в клетки, связываться с перинуклеиновым
хроматином, угнетать деление клеток и синтез нуклеиновых кислот,
оказывая специфическое воздействие на фазу S деления клеток, вызывая
хромосомные аберрации.

5. И когда Он снял третью печать, я слышал третье животное, говорящее:
иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нем Вепезид,
имеющий меру прерывать клеточный цикл на стадии G2, in vitro,
подавлять включение тимидина в ДНК, вести к лизису клеток, находящихся
в митозе.

6. И слышал я голос посреди четырех животных, говорящий: 100 мл
Вепезида ежедневно в течение четырех дней, 100 мл Винкристина
ежедневно в течение четырех дней, 100 мг Доксорубицина ежедневно
в течение четырех дней и 1300 мл Циклофосфана единовременно.

7. И когда Он снял четвертую печать, я слышал голос четвертого
животного, говорящий: иди и смотри.

8. И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому
имя Циклофосфан; и дана была ему власть подавлять пролиферацию
лимфоцитарных клонов, участвующих в иммунном ответе, действуя
преимущественно на В-лимфоциты. И когда Он снял пятую печать,
я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за Лимфому,
которую они имели.

9. И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка святый
и истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?

10. И даны были каждому из них одежды белые, и сказано им, чтобы
они успокоились еще на малое время, пока и сотрудники их и братья
их, которые будут убиты, как и они, дополнят число.

11. И когда Он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло
великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и
луна сделалась как кровь;

12. И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая
сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои;

13. И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров
двинулись с мест своих;

14. И цари земные и вельможи, и богатые и тысяченачальники и сильные,
и всякий раб и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор;

15. И говорят горам и камням: падите на нас и скройте нас от лица
Сидящего на престоле и от Лимфомы Его;

16. Ибо пришел великий день Лимфомы Его, и кто может устоять?

Кто-кто, а рассказчик из меня всегда был хоть куда. Многие друзья
даже упрекали меня в том, что не могут читать книги или смотреть
фильмы после моего пересказа: в оригинале все оказывалось гораздо
скучнее. Женщины, как известно, любят ушами, и я этим фактом беззастенчиво
злоупотреблял. При желании я мог заболтать любую понравившуюся
мне девушку, если, конечно, она не страдала отсутствием интеллекта.
Правда, до постели длинный язык доводил далеко не всегда.

Единственное, что раздражало – это когда очередная пассия слушала
меня, раскрыв рот, повторяя лишь: «Ну какой же ты умный, ну как
же с тобой интересно!» – и все такое. Комплименты, конечно, тешили
самолюбие, но мне хотелось не одностороннего вещания, а диалога,
спора, несогласия, наконец.

Мне всегда особенно импонировало то, что Лупетта не слушала меня,
повизгивая, как делали это многие до нее. Да, я нравился ей как
рассказчик, но в рот она никогда не смотрела. Порой она даже поднимала
на смех мое увлечение тем или иным сюжетом, а иногда и вовсе демонстрировала
полное равнодушие к художественным пересказам, прерывая их на
полуслове фразой: «Ну, скоро там все закончится?».

Сначала это ставило меня в тупик, привычный шаблон поведения был
разрушен, и я вообще не понимал, как себя вести. А потом я просто
сорвал приставшую маску и стал не рассказчиком, шутником, балагуром,
паяцем, черт возьми, а таким, каким я бываю, когда остаюсь наедине
с собой. Можно было подумать, что в этом переплете я ей быстро
надоем, но оказалось, что только таким я ей и интересен. И не
только ей, но и самому себе.

Странно, но у Лупетты практически не было близких подруг. Нет,
она, разумеется, общалась с девчонками из института, да и со школьными
подружками сохранились приятельские отношения. Но детский стишок
«мы с Тамарой ходим парой, мы с Тамарой санитары» был написан
явно не про нее. Обычно девушки ее возраста группируются по двое.
Причем, я заметил, что объединение это зачастую происходит по
принципу «Холмс-Ватсон» или «Дон Кихот – Санчо Панса». Иными словами,
красивая и умная девушка чаще всего предпочитает иметь под боком
некрасивую и глупую. Для усиления контраста, что ли? Я довольно
быстро убедился, что у Лупетты такой подруги нет. Большую часть
времени она проводила либо с мамой, либо одна. И отнюдь не потому,
что окружающие ее избегали. Более того, позже я с удивлением обнаружил,
что она явно тяготится повседневным общением с подругами, и когда
они звонили, чтобы поболтать «о шмотках и о мальчиках», нарочно
не подходит к телефону. Мне же, напротив, она стала звонить все
чаще и чаще, без всякого кокетства спрашивая: «Ты сегодня не занят?
Давай куда-нибудь сходим». И поскольку, в силу моей необъяснимой
медлительности, на пути к интиму никакого прогресса не намечалось,
так уж получилось, что самой близкой подругой Лупетты стал я.

«Вдохнуть… выдохнуть… не дышать!» – скомандовала Оленька и резко
вырвала из груди подключичный катетер. Ощущение было такое, словно
из меня выдернули вражескую стрелу. Сердце застучало часто-часто,
к горлу подкатила волна тошноты, а побледневший лоб покрылся липкой
испариной. К образовавшемуся отверстию медсестра тут же прижала
марлевый тампон и крепко-накрепко залепила его пластырем. Отлученная
от меня стойка с капельницами сиротливо стояла рядом. Казалось,
она укоризненно причитает: «Ну куда ж ты собрался, милок, далеко
не уйдешь, мы скоро снова будем вместе». Скоро, но не сейчас!
Впереди – жизнь без химии, целых три, а то и четыре недели свободы,
в зависимости от того, как быстро подсаженный костный мозг восстановит
уровень лейкоцитов в крови. Лучше бы он не торопился!

«Ну вот и все, – улыбнулась Оленька, – иди, отдыхай в палату.
Только стойку забери с собой». Я подхватил под мышку свою металлическую
подругу и, слегка пошатываясь от слабости, побрел по коридору,
прижимая руку к саднившей ране. После нескольких курсов химиотерапии
под левым плечом образовался шрам причудливой формы, словно какой-то
эсесовец-садист долго отрабатывал на мне технику пыток, прижигая
сигареты к ключице. Вернувшись в палату, я собрался было тихой
сапой сбежать в самоволку, чтобы выпустить из легких застоявшийся
больничный воздух, но не тут-то было. Пока я завязывал шнурки
на ботинках асептический пластырь предательски отлепился, и я,
подобно позолоченному петродворцовому колоссу, выпустил из груди
бурный фонтан крови, даже не успев зажать руками дырку. Новая
рубашка моментально превратилась в гимнастерку убитого комиссара,
пылившиеся неделю ботинки безнадежно забрызгало свежей киноварью,
испуганные лица соседей по палате пестрой каруселью поплыли перед
глазами, горло захлебнулось клокочущей икотой, и я умер.

Я пришел в себя от резкого запаха нашатырного спирта, побледневшая
Оленька прижимала ватку к моему носу, а возле койки толпились
вперемешку больные из отделения. «Ну все, спектакль окончен»,
– устало сказала Екатерина Рудольфовна. – Выходим из палаты».
«Устроил, понимаешь, нам всем представление, – обращалась она
уже ко мне. – Еще бы немножко, и кровь пришлось переливать. А
ну-ка, лежи спокойно и не дергайся. И как тебе только в голову
пришло идти на улицу сразу после химии? А если бы пластырь там
отлепился, кто бы тебя спасал, скажи, пожалуйста?».

Понятно, что ни о какой прогулке на свежем воздухе можно было
уже не мечтать. Приказано лежать, яволь, буду лежать. Так значит,
говорите, спектакль окончен? А мне кажется, представление только
начинается.

Театр начинается с вешалки, вешалкой он и заканчивается. Еще с
детства, когда родители просвещали меня операми да балетами, я
страшно не любил змеящиеся очереди в гардероб, которые выстраивались
после окончания действа. Служенье муз не терпит суеты, но после
кашляющего, чихающего и пропитанного удушающим парфюмом зала всегда
хотелось выйти побыстрей наружу, глотнуть свежего воздуха, а не
толкаться в этой давке, сжимая в потной ладони номерок.

Как-то раз мы пошли с Лупеттой на премьеру «Маркизы де Сад» Мисимы,
которая состоялась в одном далеко не самом известном театре. Судя
по тому, что зал был набит битком, тяга петербуржцев к самурайско-садистской
эстетике неистребима. Меня ждало полное разочарование. Из талантливой
пьесы экспрессивного японского драматурга режиссеру удалось смешать
какой-то невнятный коктейль, больше всего напоминающий скучный
студенческий капустник. Похоже, у Лупетты спектакль тоже не вызвал
никаких чувств, она откровенно скучала и заразительно зевала,
даже забывая прикрывать ладонью рот. Вдобавок ко всему в зале
что-то случилось с кондиционерами: к концу пьесы я уже чувствовал
себя как в сауне, нос резал нетеатральный запах зрительского пота,
и я мечтал только о том, чтобы этот кошмар побыстрее закончился.
К тому же от духоты у меня страшно разболелась голова.

– У этого человека больше нет души, – проговаривала старательно
заученный текст актриса. – Тот, кто написал такое, не может иметь
человеческую душу. Это уже нечто совсем иное. Человек, отказавшийся
от своей души, запер весь мир людей в железную клетку, а сам похаживает
вокруг, да знай себе ключами позвякивает. И кроме него самого,
нет больше ключей от этой клетки ни у кого на всем белом свете.

– Так что, сам де Сад так до конца спектакля и не появится? –
шепнула мне на ухо Лупетта.

– Ты думаешь, его появление сделает эту чушь интереснее? – улыбнулся
я в ответ.

В этот момент на сцене прозвучали финальные слова: «Отошли его
прочь. И скажи: «Вам никогда больше не увидеться с госпожой маркизой»,
и наконец-то упал занавес. В партере грянули на удивление дружные
аплодисменты, я тоже, для приличия, немного похлопал, а затем
навострил лыжи в гардероб, шепнув Лупетте: «Пойду, займу очередь,
чтобы потом долго не толкаться».

Я оказался в гардеробе одним из первых, и к тому времени, как
Лупетта спустилась, уже был готов подать ей пальто. И только когда
мы вышли на улицу, я заметил, что мою любовь словно подменили.
Даже не взяв меня, как обычно, под руку, она шла рядом, не говоря
ни слова, и на лице ее отображалось чувство, больше всего напоминающее
презрение. Сначала я было подумал, что Лупетте, как и мне, стало
дурно от этой духоты, но потом она соизволила прервать молчание.

– Я никогда не думала что ты так себя поведешь, – сказала она
с нескрываемым раздражением. – Актеры еще не ушли со сцены, а
ты уже бежишь в свой гардероб. Неужели ты не чувствуешь, как это
ужасно провинциально? – выделила она последнее слово. – Я не понимаю,
где твоя культура, ты разве затем читал все свои умные книжки,
чтобы вот так мчаться за какой-то там одеждой, пока другие зрители
стоят и хлопают?

Я даже остановился. За всю мою жизнь меня упрекали в чем угодно,
но только не в провинциальности.

– Но это же бездарная постановка! – безуспешно попытался я оправдаться.
– Тебе самой не понравилось, я же видел. Чему тут хлопать? У меня
и так голова раскалывалась от духоты, а если бы потом пришлось
еще в очереди стоять, было бы совсем плохо…

– Какое имеет значение, хороший спектакль, или плохой, – отрезала
Лупетта. – Это же Театр, понимаешь? И здесь нельзя вести себя
как в трамвае. Если бы я даже в десять лет так себя повела, мама
бы наверняка оставила меня без ужина.

На это возражений я найти уже не смог. Конечно, Лупетта была права.
Своими словами ей удалось здорово подорвать мою самооценку. Я
находил в себе множество недостатков, но ей порой удавалось делать
такие неприятные открытия, о которых я сам и не подозревал. Как
ни странно, за это я был благодарен ей гораздо больше, чем за
любые слова восхищения.

Спустя полчаса Лупетта уже напрочь забыла об обиде, с увлечением
слушая мое колоритное описание биографии Кимитакэ Хираоки, писавшего
под псевдонимом «Зачарованный Дьяволом», с живописным отступлением
на тему существенных различий между сэппуку и харакири.

Вы думаете, что НХЛ – это национальная хоккейная лига США? А вот
и ошибаетесь! Это всего лишь инициалы моей последней подружки
– Неходжкинской Лимфомы. Труднозапоминаемое имя, не спорю. Ее
крестный отец – английский врач Томас Ходжкин, впервые в 1833
году сообщивший о семи случаях опухоли, которая поражает «абсорбирующие
железы и селезенку». В 1865 г. сэр Сэмюэль Уилкс опубликовал следующее
сообщение о 15 пациентах с тем же заболеванием, и назвал его болезнью
Ходжкина. В то время еще не делали различий между разными видами
опухолей лимфатических узлов. История неходжкинской лимфомы (Non-Hodgkins
Lymphoma) выделяется лишь в 1892 году, когда ее настоящий папаша
– некий Дрешфельд (к этой фамилии мы еще вернемся) показал отличия
«лимфосаркомы» не только от алейкемической лейкемии, но и от болезни
Ходжкина.

В 1979 году ведущие лимфопатологи мира решили создать единую и
универсальную концепцию. А в 1994 году международная рабочая группа
по исследованию лимфомы (ILSG) опубликовала новую классификацию
лимфом «Revised European-American Classification of Limphoid Neoplasms»
(REAL).

Вообще, эти лимфопатологи – изрядные шутники по части громких
сокращений. Помните, мой курс химиотерапии именуется EPOCH (эпоха
или эра)? Над хоккеистами они тоже посмеялись. Теперь, значит,
классификацию лимфом называют REAL, то бишь реальностью. Наверное,
если покопаться в трудах по гематологии, там можно будет найти
такие сокращения, как FATE, VIRTUAL, а может даже и MATRIX.

Да, чуть не забыл раскрыть тайну фамилии папочки НХЛ – Дрешфельда
(Dreschfeld). Слово dresch переводится с немецкого, как «бить,
пороть, молотить, стегать, ударять (особенно цепями)». Один из
распространенных фразеологизмов, связанных с этим словом – «выбить
из кого-л. дух»…

Да уж, герр Дрешфельд, ваша дочурка оказалась той еще садисткой.
Свинцовые звенья ее цепей не только дух, всю душу из меня выбили,
вместе с кровавыми ошметками склизких лимфоузлов, покрытых слипшимися
комьями волос. И с каждым ее ударом я терял веру в наивные идеалы,
которые остались у перемахнувшего в двадцать первый век романтика.
Но это была полезная встряска. Говоря по правде, я даже благодарен
ей.

Одержимый навязчивой идеей запечатлеть Лупетту на фотопленке я
как-то затащил ее в мастерскую моего знакомого художника Кушакова,
расположенную на мансарде старинного дома на Шестой Советской
улице. Здесь находился классический питерский сквот – незаконно
занятая опечатанная квартира на последнем этаже, жильцов которой
расселили из-за аварийного состояния перекрытий. В свое время
в центре Петербурга таких сквотов было немало, но к концу девяностых
годов остались лишь считанные единицы: ликвидные дома один за
другим шли на капремонт.

Несмотря на кое-где обвалившийся потолок, бывшая коммуналка была
на редкость славной. Мастера непризнанного искусства превратили
ее в некое подобие постоянно действующей авангардной инсталляции,
где бессмертный дух Энди Уорхола витал вперемешку с музыкой Spike
Jones и дымом конопли. Натасканную с помоек полуразвалившуюся
антикварную мебель дополняли коллажи из афиш каких-то заповедных
норвежских рок-групп и живописных шедевров обитателей сквота.
На стенах длинного коммунального коридора жили гигантские часы
без стрелок, вместо люстр висели перевернутые плетеные корзины,
а гости сидели прямо на полу на кусках искусственного белого меха,
подушках и циновках. В самой большой комнате, призванной играть
роль мастерской, можно было найти прекрасно сохранившуюся модель
парусника полутораметровой высоты, натуралистично выполненную
куклу какого-то старика в пальто, колоссальную коллекцию глиняных
бутылок, завешанных паутиной и еще массу всего интересного.

Здесь было богемно. Как и положено в сквоте. Когда бы вы сюда
ни пришли (звонить было бесполезно, хозяева открывали только на
условный стук), всегда заставали более-менее постоянный круг сквоттеров
и их гостей, ведущих неспешные беседы о монотонной музыке слепого
Мундога, последнем фильме гения параллельного кино, творящего
под бесхитростным псевдонимом Дебил, либо патологических картинах
Хельнвайна.

Надеюсь, вы не подумали, что я собрался приобщать Лупетту к сливкам
андеграунда, а уж, тем более, угощать ее косячком? Боже упаси,
я всего лишь намеривался использовать обстановку мастерской как
декорацию для фотосессии, призванной лечь в основу портретной
галереи моей возлюбленной, которую, к моему удивлению, еще никто
как следует не снимал. Конечно, я не считал себя профессиональным
фотографом, но втайне надеялся, что бесспорная фотогеничность
Лупетты, помноженная на артистическую ауру сквота и качество дорогой
черно-белой пленки, отпечатанной в тоне «сепия», восполнят пробелы
моего мастерства.

В последние годы заболеваемость неходжкинскими Лимфомами имеет
неизменную тенденцию к росту; она выше в развитых странах, где
увеличилась более, чем на 50% за последние 20 лет и по темпам
прироста превышает болезнь Ходжкина – лимфогранулематоз. В США
эта тенденция опережает все другие злокачественные опухоли и увеличивается
на 3% в год среди женщин и на 4% в год среди мужчин.

Неходжкинские Лимфомы встречаются повсеместно, однако уровень
заболеваемости неодинаков. Они редки в Японии, Индии, Сингапуре,
весьма распространены в США, Канаде, Африке. Отмечаются расовые
различия в заболеваемости: белые болеют значительно чаще черных,
американцы – чаще японцев (независимо от места проживания).

В России НХЛ составляют 2,6% от всех злокачественных опухолей,
ежегодно выявляется 10-12 тыс. новых случаев. В последнее время
неходжкинскими Лимфомами в нашей стране стали болеть даже чаще,
чем лейкозами, хотя еще 25 лет назад картина была обратной.

По данным веб-сайта lymphoma.org, ежегодно около 20 тысяч американцев
умирает от неходжкинской лимфомы. Статистика смертности от этого
заболевания в России недоступна. При этом отечественные онкогематологи
признают, что проблема диагностики и лечения неходжкинских Лимфом
является наиболее далекой от разрешения в современной онкологии.

Попробуем подсчитать частоту моего заболевания, исходя из того,
что по данным последней переписи население нашей страны составляет
145 миллионов человек. Так… делим… умножаем… округляем… Ничего
себе! Выходит, что шанс заболеть неходжкинской лимфомой в России
составляет 0,0076%

Эк, мне подфартило! С большим успехом можно рассчитывать на выигрыш
в казино. Впрочем, с азартными играми мне никогда не везло, в
отличие от… Нет, об этом позже.

Продолжение следует.