Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Главы из романа

Начало

Продолжение

Я не помню, как добрался домой. Утро превратилось в настоящую пытку,
меня безостановочно трясло, я даже не смог налить себе чаю,
не расплескав полкружки. Днем наконец-то раздался звонок.
Лупетта была приветлива, как никогда. Сказала, что только что
проснулась и спросила, найду ли я для нее сегодня время. Я
впопыхах оделся и, полный дурных предчувствий, помчался на
рандеву.

Хозяйка моего сердца выпорхнула из парадной, привычно подставила
щечку для поцелуя и предложила прогуляться. Я старался не
смотреть Лупетте в глаза, словно боялся увидеть в них что-то
страшное.

– Плохо выглядишь: работал, что ли, всю ночь? – спросила она. И, не
дожидаясь ответа, продолжила. – Даже не знаю, с чего
начать... Конечно, я не думала, что мы поедем в казино.
Оказывается, Уранов там завсегдатай. Накупил кучу фишек и предложил мне
поставить за него. Глупо было отказываться, правда? Ну, я и
поставила все фишки на одно число и сразу выиграла...
Много, очень много... Я никогда не видела столько денег. Недаром
говорят, что новичкам ведет, знаешь, меня ведь никто раньше
не водил в казино. Теперь я понимаю Достоевского. Ты не
представляешь, как это заводит! Когда шарик остановился на моей
счастливой цифре, я подумала, что сердце разорвется! А тут
еще Уранов сказал, что раз поставила я, то и выигрыш – мой. Я
сначала отказывалась, но он умеет уговаривать... Ты бы
видел эту сцену. У меня с собой была только сумочка… а тут мне
суют пачки долларов, много пачек. В сумку они не лезут,
падают на пол, молния не закрывается, руки дрожат, кошмар
какой-то! Все это было так нереально… словно происходит не со мной.
Я чувствовала себя, как на гребне волны. Глупость, да?
Потом он пригласил меня на медленный танец, и все смотрели
только на нас… Его же все знают в лицо… Вокруг нас кружились
пары, но мы почти не двигались, он просто стоял и держал меня за
руку... Это было так странно... Что еще? Потом мы сидели в
ресторане, я от волнения выпила, наверное, полбутылки
Бейлиз, но ни капельки не опьянела. Все время проверяла, как
дурочка, на месте ли деньги. А он очень быстро напился… Рюмка за
рюмкой... Чего только мне не предлагал… Но я, конечно,
отказалась… я ведь не какая-то… К тому же, он мне в отцы годится.
Я просто сказала, что хочу домой. Но водителю он меня
отвезти не дал, сам повез на своем мерседесе. Так набрался, что
еле сел за руль. Гнал как сумасшедший, я была уверена, что мы
разобьемся, все время умоляла его ехать помедленнее, а он
смеялся, что опытный автогонщик, и все будет хорошо... Мама
уже ждала у подъезда… я быстро попрощалась и выскочила из
машины. Она мне потом, конечно, устроила взбучку, что и
говорить… Ко всему прочему, оказалось, что ночью ей звонила его
жена! Это, вообще, бред какой-то… Откуда она узнала мой номер,
наверное, из памяти телефона, я же от Уранова звонила домой…
Она представилась, поинтересовалась, с кем говорит, и
вежливо так спросила, не знает ли мама, куда ее муж со мной
поехал, дескать, она за него волнуется, потому что он в запое.
Мама, конечно, была в шоке. Ждала меня потом на улице два
часа… Вот такая сумасшедшая история... Я до сих пор в себя
придти не могу…

Пауза.

– Почему ты так на меня смотришь? Считаешь, что я поступила
неправильно? Ну ведь между нами ничего не было, что и говорить. Не
молчи, признайся, что ты думаешь? Я же тебе все рассказала!

Лет пятнадцать назад в одной антикварной лавке мне довелось отрыть
учебный атлас психиатрии, датированный 1952 годом. Его
разделы были дополнены произведениями известных художников – от
Босха до Гойи – наиболее красноречиво, по мнению авторов,
иллюстрирующих клиническую картину того или иного заболевания.
Главу «Сноподобные (онейроидные) галлюцинаторные картины»
украшала графика австрийского экспрессиониста Альфреда Кубина,
работавшего в альманахе «Синий всадник» вместе с Кандинским.
Не знаю почему, но одна безымянная кубинская картинка
испугала меня до полусмерти. Изображение было не страшным, а
скорее бессмысленным. Но от этой графики, словно кладбищенским
сквозняком, веяло иррациональным ужасом. Белый тощий человек…
с развивающейся шевелюрой… похожей на длинный колпак… стоя
на колесной тележке... будто лыжник с трамплина…. летит из
темноты по закрученным спиралью рельсам… которые обрываются в
бездне...

Наверное, в этот атлас, изданный мизерным тиражом в период расцвета
советской карательной психиатрии, его создатели вложили
какой-то каббалистический подтекст, не поддающийся логическому
осмыслению. Иначе почему тогда маленькая иллюстрация на
выцветшей странице произвела на меня куда большее впечатление,
чем все картины Босха, Дали, Хельнвайна и Гигера вместе
взятые? Белый призрак словно хотел передать мне некую невыразимую
мысль, предостережение, но я не понимал зашифрованного
послания, и от этого еще больше пугался.

В одну прекрасную больничную ночь, галлюцинируя от многодневной
бессонницы, я внезапно осознал, что напророчил мне чудак в
белом, несущийся на колесе в пропасть. И когда просветление
наконец-то наступило, захотелось рассмеяться на всю палату
мефистофелевским смехом, но я решил, что это будет слишком
театрально, и просто хмыкнул в подушку. А потом поправил на лысом
черепе шапочку-сванку, защищающую от сквозняков, и занялся
подкручиванием колесиков капельниц, чтобы выровнять уровни
химиопрепаратов в бутылках. Эх, как много потеряли авторы
медицинских пособий, не надумав выдавать больным, сидящим на
жесткой химии, альбомы для рисования. Мы бы им тут такого
наизображали, что новое издание учебного атласа психиатрии
несомненно стало бы бестселлером.

Надо было что-то ответить, сказать, что я рад за нее, поздравить с
удачным выигрышем, хотя бы…

– Любопытное приключение. Но я считаю, что ты зря взяла эти деньги…
Кстати, на что ты их собираешься потратить?

– Все забрала мама… Я сегодня хотела походить с тобой по бутикам,
выбрать себе какую-нибудь одежду, но мама заявила, что эти
доллары станут компенсацией за все деньги, которые она
потратила на меня почти за двадцать лет. Обидно, конечно, но… Можно
было отдать ей не все, наврать, что я выиграла меньше, но
ведь ты знаешь, я не умею. Она сама меня так воспитала…
Впрочем, когда я выходила, мама сказала, что часть этой суммы она
собирается отложить на нашу поездку к морю ближайшим летом.
В детстве она часто возила меня в Крым, но в последние годы
было не до этого... Может, я еще выпрошу у нее что-нибудь, в
конце концов, это же мой выигрыш, да?… Ну, что ты такой
серьезный, прямо как не родной, прекрати дуться, все же хорошо,
поцелуй меня и…. давай забудем об этой ночи… Договорились?

Я остановился и обнял ее. Поцеловал.

– Я тебе еще не все рассказала. Уранов уже успел позвонить мне
сегодня утром, и чуть ли не приказал встретиться с ним, как раз в
то время, когда мы с тобой договорились. Так вот, я
ответила, что не смогу. И что ты думаешь… он бросил трубку, даже не
попрощавшись! Из серии – привык получать все без спроса…
все, что хочет. Он еще не понял, что не на ту нарвался!

Я, наверное, должен был гордиться моей возлюбленной, которая обвела
вокруг пальца похотливого старика. Но никакой радости не
было. Единственное, что я чувствовал, – пустота, оглушительная
пустота. Даже язвительный бесенок внутри затих, видимо
полагая, что сейчас мне не до него. Но почему, почему? Я же мог
услышать сегодня совсем другое признание, да я, впрочем, и
был к нему готов! К чему скрывать, я ждал, что наша
сегодняшняя встреча будет последней, что Лупетта признается мне, что
стала любовницей Уранова, и он увозит ее завтра на Гавайи или
Канары, что между нами все кончено, ведь я никогда, никогда
не смогу предложить ей и малой толики сокровищ ювелирного
короля! Тем не менее она осталась со мной, а не с ним,
предпочтя богатства духовного мира своего рефлексирующего друга
золотым горам потенциального любовника... Кто его знает, а
вдруг выигрыш в казино был подстроен, может, для Уранова с его
возможностями это всего лишь хитрый трюк, удочка, на
которую, попадаются доверчивые жертвы? А моя Лупетта оказалась не
такой! Наживку проглотила, но с крючка сорвалась. Так надо же
радоваться, гордиться моей любовью и ценить ее осознанный
выбор! Нужно отпраздновать хэппи-энд этого опасного
приключения в ресторане, выпить за то, чтобы Уранов и дальше терпел
фиаско в своих облавах на наивных журналисток, за то, чтобы
Лупетта всегда делала правильный выбор и никогда не жалела о
честности, к которой ее приучила мама… Но ничего подобного я
не сказал, а просто повел Лупетту в театр.

Во всем этом было что-то неправильное, но я не мог до конца понять,
что именно. Возможно, если бы я был до конца честным с
собой, то подумал бы, что слепая любовь к Лупетте заставляет меня
ревновать ее даже к самой возможности иного исхода
прошедшей ночи. Но ведь это неправда! При всем желании я не способен
превратится в тупого ревнивца из анекдотов, мое
самоуважение гораздо выше. Сойдемся на том, что я впервые почувствовал,
как фабула наших отношений начинает приобретать какое-то
новое, неведомое мне измерение, для которого ревность –
слишком узкое определение. Путь будет так. А то я совсем
запутаюсь. Ладно?

Я никогда не боялся воды. Благодаря родителям, с детства возившим
меня на юга, уже в первых классах школы я плавал как рыба,
часами не вылезая из моря. Однажды я даже спас своего отца,
который чуть не захлебнулся из-за того, что у него неожиданно
свело ногу. Папа едва не утопил меня, пока я, отдуваясь и
пыхтя как ньюфаундленд, тащил его на себе к берегу. Один
приятель как-то показал мне простой способ борьбы с судорогами:
нужно изо всех сил потянуть кверху пальцы ноги и безжалостно
пощипать себя за подошву. Мне довелось воспользоваться этим
советом несколько раз: прием действовал безотказно. Конечно,
в море подобные кунштюки вытворять неудобно, но если
приспичит – другого выхода нет. Беда лишь в том, что многие пловцы,
столкнувшись с судорогой, поддаются панике, забывая о
полезных советах.

Попав в больницу, я понял, что отныне мне судороги на море не
страшны. Врач сказала, что даже при самом благоприятном исходе
болезни о море и солнце можно будет забыть до конца своих дней.
Но я, как всегда, ошибся. Не с морем, а с судорогами.
Первый раз это случилось утром. Я очнулся после недолгого
забытья, вскинул голову, чтобы проверить, не «убежали» ли
капельницы, и в это мгновение резкая судорога пронзила мою правую
ногу. От неожиданности я так и подпрыгнул на койке, едва не
своротив капельницу. «Наверное, мне ночью снилось море», –
усмехнулся я про себя, привычным движением задрав пальцы, чтобы
начать щипать ступню. Однако проверенный способ не помогал,
напротив, от щипков судорога только усилилась. Стало не до
шуток, и я ужом закрутился под одеялом, пытаясь лихорадочным
массажем унять нестерпимую боль. Единственный ходячий сосед
по палате, не вынеся моего зубовного скрежета, отправился за
доктором.

– И давно это началось? – наклонилась ко мне Екатерина Рудольфовна.

Но я уже ничего не мог ответить, а только судорожно всхлипывал,
глотал заливавшие лицо слезы и лихорадочно дрыгал ногой.

– Потерпи, все будет хорошо. Судорога случается из-за того, что
гормональная терапия вымывает из организма магний и кальций.
Сейчас навесим тебе еще одну капельницу и скоро полегчает, –
участливо добавила всезнающий врач, погладила меня по щеке, и
вышла из палаты.

– Ляжем как продукты в холодильник, – надрывался приемник на
соседской койке. – И обнявшись нежно там уснём. На прощанье нам
больной светильник улыбнётся кварцевым огнём!

Я вспомнил, что исполняющая эту песню группа называется «Ногу
Свело», и засмеялся сквозь слезы.

Интервью с Урановым Лупетта не стала продавать ни
«Бизнес-Петербургу», ни другим изданиям, которые могли бы польститься на
откровения знаменитости. Я почему-то с самого начала знал, что
так оно и случится. Впрочем, уровень материала мне оценить не
удалось: Лупетта почитать статью не предлагала, сам же я из
гордости не спрашивал. А микрокассету вместе с диктофоном
она упросила одолжить ей в бессрочное пользование – для
последующих журналистских подвигов. Правда, кое-какие цитаты из
монолога ювелира порой мелькали в наших разговорах. Однажды,
сидя со мной на каком-то спектакле, она ни с того ни сего
бросила: «Представляешь, Уранов признался, что у него было
больше женщин, чем кресел в Большом театре». К чему это было
сказано, я так и не понял.

В последующие дни мы стали встречаться все реже и реже. Мама Лупетты
собиралась в Париж с американским женихом, и они с дочкой
почти не расставались. А на меня свалился ответственный заказ
работа, связанная с разработкой макета альманаха
российско-японского культурного фонда «Симатта». Президент фонда,
господин Искандеров опоздал на первые переговоры на полтора
часа. Вместо извинений он царственно протянул мне гербовую
визитку, из которой явствовало, что мой визави числится
советником петербургского губернатора.

Он скользнул по мне равнодушным взглядом и без всякого вступления
стал описывать вкрадчивым голосом величие поставленной перед
нами задачи. Несмотря на сравнительно молодой возраст,
Искандеров выглядел типичнейшим мистерсмитом из популярного
фантастического блокбастера. Высокий лысеющий лоб, строгий дорогой
костюм, брезгливая каракатица губ и военная выправка,
наводящая на мысль, что он налаживал со страной восходящего
солнца не только культурные связи.

– Повторяю, это очень важный для нашего города проект, – прижав
растопыренные пальцы друг к другу, шелестел Искандеров. –
Интерес петербуржцев к Японии растет с каждым днем. Мы планируем
построить в центре города многофункциональный Дом Японии, а
улица, на которой он будет находиться, получит название
Японской. Альманах, посвященный планам фонда «Симатта», который
вам предстоит сделать, будет напечатан на двух языках:
японском и русском. Его получат первые лица Петербурга и России, а
также мои друзья – губернаторы японских префектур. Вот
оглавление, все материалы мы передадим вам позже. Вопросы есть?
Вопросов нет. Тогда приступайте к работе.

Я многозначительно кашлянул.

Искандеров метнул взгляд на големоподобного помощника, быстро подал
мне холеную руку и ретировался. Помощник подождал, пока за
ним закроется дверь офиса, раскрыл кожаный портфель и достал
оттуда запечатанный конверт, настояв, чтобы я пересчитал
задаток.

«Все в порядке», – сказал я спустя полминуты и проводил голема до
выхода. Прощаясь, он старательно поклонился по-японски, что
при его двухметровом росте выглядело несколько комично. Все в
порядке… О расходах на рандеву с Лупеттой в течение
ближайшего месяца можно уже не беспокоиться. «Когда нет денег, нет
любви», – так, кажется, она мне напевала недавно. В шутку,
конечно, в шутку. Но все равно, спасибо, «Симатта». Жаль, что
я забыл спросить у голема, что значит это слово по-японски.

Я впервые увидел инопланетянина в больничном коридоре в перерыве
между курсами химиотерапии, когда шел в процедурную на укол
антистафилококкового иммуноглобулина. Уколы были нужны, чтобы
потерявший иммунитет организм смог справиться с фурункулами,
усыпавшими все тело. Причиняемая гнойниками боль сводила
меня с ума, особенно досаждали те, что выскочили на бровях,
давя на глазное яблоко. После вскрытия одного из нарывов гной
послали на анализ и обнаружили в нем невесть откуда взявшийся
стафилококк. По словам Екатерины Рудольфовны,
имунноглобулин, полученный из крови человека, должен был на корню
изничтожить эту заразу. В итоге гематомы у меня появились не только
на локтевых сгибах, но и на ягодицах.

Пора было делать очередной укол, я направлялся в процедурную и за
вторым поворотом коридора наткнулся на него. Я далеко не сразу
догадался, что передо мной не инопланетянин, а девушка. Она
была очень юна, фактически подросток, но непревзойденный
визажист – Лейкоз – уже хорошо поработал над своей очередной
моделью, лишив ее не столько женственных, сколько
человеческих черт. Если у меня сохранились, хотя бы частично, ресницы и
брови, то у нее на лице волос вообще не было, оно было
гладким, как у куклы с сорванным париком. И фантастически
бледным. Невысокий рост, хрупкое телосложение и мешковатый
спортивный костюм, скрывающий последние признаки пола, довершали
эту безрадостную картину. Но хуже всего дело обстояло с
глазами. Очень светлые, почти бесцветные, они таили такую
оглушающую пустоту, какую я не встречал в зрачках даже самых
законченных наркоманов. В этой больнице я успел навидаться многого,
смерть улыбалась мне сотнями своих улыбок, но от такого ее
оскала меня впервые прошиб холодный пот.

Вместо косы в руке инопланетной вестницы Смерти была сжата стойка с
капельницами, что делало ее еще мрачнее. Скользнув по мне
ничего не выражающим взглядом, шаркающее тапками существо
прошествовало в женский туалет и скрылось за дверью. Как это ни
отвратительно, но я почувствовал, что в этом облике смерти,
несмотря на всю его бесполость, скрыт какой-то запредельный
эротизм. По-видимому, ударные дозы гормональной терапии уже
вершили свое черное дело, пропуская мой мозг через мясорубку
подсознательных перверсий. От одной мысли на эту тему меня
вдруг резко затошнило, и я едва сдержался, чтобы прямо в
коридоре не извергнуть из себя постный больничный завтрак.

Второй раз я встретил инопланетянина несколько дней спустя прямо в
процедурной, куда пришел за очередным уколом. Я не знаю, что
привело его сюда, возможно, тоже нужно было сделать укол или
заменить капельницы. Белая маска куклы по-прежнему ничего
не выражала, и от одного ее вида меня снова прошиб
лихорадочный озноб.

– Отвернись, пожалуйста, – обратилась к инопланетянину Оленька. –
Мне нужно сделать укол этому молодому человеку.

Прозвучавший ответ поверг меня в состояние ступора.

– Что я, голой мужской жопы не видела? – гортанно протянул
инопланетянин низким прокуренным голосом. И смачно выругался.

Я стоял с расстегнутыми брюками совершенно оглоушенный, чувствуя
себя бароном Мюнхгаузеном из детского мультика, неожиданного
услышавшим отвратительное пение иноземного павлина. Страх и
трепет улетучились в один миг. Распаленное воображение в
очередной раз сыграло со мной злую шутку, но жизнеутверждающий
мат «инопланетянина» оказался тем холодным душем, которого мне
сейчас так не хватало.

– Уходить надо смеясь, смеясь! – твердил я себе. – Только тогда это
будет в кайф.

Спасибо тебе, девочка, за этот урок, если ты, конечно, еще жива.

Продолжение следует.