Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Главы из романа

Начало

Продолжение

К фотосессии на Шестой Советской Лупетта подготовилась основательно.
Я впервые увидел ее в достаточно коротком черном платье с открытыми
плечами. Оригинальная стрижка-каре с вьющимися "хвостиками" на
затылке, неяркий, но выразительный макияж и мой подарок – высокая
белая лилия – придавали начинающей фотомодели особый шарм.

Мы оба получили удовольствие от этой съемки. Лупетта, правда,
сначала вела себя несколько зажато, но со временем вошла во вкус
и дурачилась, как могла. Зажигательно танцевала в компании с цветком,
напялив кожаную шляпу хозяина мастерской, изображала игру на электрогитаре,
нарядившись крутым рокером, принимала раскованные позы на раздолбанной
кушетке, демонстрируя головокружительную длину ног.

Взяв на себя роль заправского студийного фотографа, я не мог не
задаться вопросом, что случилось бы, если бы я решил довести эту
игру до конца, предложив Лупетте запечатлеть ее в жанре «ню»?
Возможно, я бы лишился ее в то же мгновение. А может, отделался
бы легкой пощечиной? Или хозяйка моего сердца, скромно потупив
очи, наконец-то предстала бы передо мной в божественной наготе?

В принципе, ответ узнать было проще простого, и невесть откуда
взявшийся голос внутри все время подначивал: «Попроси ее раздеться
ради искусства, ну чего же ты ждешь?» Но я медлил, мысленно повторяя:
«Не используй это, как повод, не предавай себя, с ней все должно
быть по-другому! «Что значит по-другому? – вопил нетерпеливый
голос. – Перед тобой молодая красивая девушка, посмотри как она
улыбается, посмотри как блестят ее губы, как дышит ее грудь! Разве
ты не видишь, она хочет открыться тебе целиком? Ты что, ослеп,
она же хочет, хочет, ты, слабовольный кретин!». Но я героически
затыкал этот похотливый крик, старательно ловя новые кадры, изобретая
сюжеты и позы, упорно ограничивая себя любованием ее пронзительной
красотой. В конце концов, я довел себя до того, что после окончания
съемки Лупетта даже казалась слегка разочарованной моей нерешительностью.

Стоит ли добавлять, что ее портреты, выполненные в этот день,
стали лучшими фотографиями, которые я сделал в своей жизни?

Я даже не мог представить, какую паранойю у меня вызовет выпадение
волос, несмотря на то что лечащий врач – Екатерина Рудольфовна
– предупреждала об этом заранее. Началось все две недели спустя
после окончания первого курса химиотерапии, когда меня отпустили
на некоторое время домой. По правде говоря, до последнего дня
я втайне надеялся, что этого кошмара не произойдет. В инструкции
к цитостатикам было написано: возможна алопеция (выпадение волос).
«Но ведь «возможно» – это еще не значит «обязательно»!» – думал
я. Да и соседи по палате говорили, что бывают исключения.

Надо мной, конечно, можно посмеяться. Дескать, нашел, о чем беспокоиться
на пороге страшного суда, когда душу пора спасать, а не волосы!
Сколько народу сейчас специально бреется наголо, потому что это
модно, современно, удобно, наконец – да и на шампунях от перхоти
можно сэкономить… Не знаю почему, но шевелюра всегда играла в
моей жизни особую роль, я с детства страшно не любил ходить в
парикмахерскую, и если быть честным, единственное, что мне безоговорочно
нравилось в себе самом – это волосы. Вот почему расставаясь с
ними, я чувствовал себя теряющим силы Самсоном. Только в роли
коварной филистимлянки выступила не Далила, а Лимфома.

Сначала они стали сухими и ломкими, как не свои. Затем после мытья
головы дно ванны стало походить на пол в парикмахерской. В кудрях
появились первые заметные проплешины, и вот уже я мог без труда
вытащить с головы целый клок волос, едва взявшись за него.

Чтобы не осыпать всю квартиру остатками своей шевелюры, я купил
упаковку бритвенных лезвий, и решил разом покончить со всем этим
в ванной. Никогда не думал, что брить голову – это такая мука.
Спустя час из зеркала на меня смотрел лысый урод со слезящимися
глазами, на которые со лба стекали тоненькие паутинки крови от
случайных порезов. Череп под волосами оказался ужасно бугристым.

Лучшие из получившихся фотографий я напечатал большим форматом,
выбрал эффектные деревянные рамки со стеклом и устроил временную
выставку «для своих» в офисе дизайн-студии, где трудился менеджером
по работе с клиентами. Первым посетителем импровизированного вернисажа,
разумеется, стала Лупетта. Она вошла в студию очень взволнованной.

– Классно у тебя получилось! – в ее голосе мелькнуло уважение.
– Я и не знала, что ты такой хороший фотограф. Да, кстати, я хотела
тебе сказать, что договорилась сегодня с Урановым по поводу интервью.
Я думала, он уже забыл о нашей встрече в Эрмитаже, но оказалось,
он все прекрасно помнит и даже ждал звонка. Ты представляешь,
он пригласил меня приехать не в его ювелирный салон, а к себе
домой. И к тому же в восемь часов вечера. Как ты думаешь, это
не… ну ты понимаешь..?

Я даже не знал, что ответить. Сказать: «Не езжай ни в коем случае,
он тебя непременно изнасилует» было по меньшей мере глупо. Но
посоветовать ей идти на ночь глядя домой к ювелирному магнату,
хорошо известному во всем городе своей слабостью к женскому полу,
было еще глупее. В конце концов, я просто смалодушничал.

– Решай сама, чем ты готова рискнуть ради этого интервью. Если
для тебя это очень важно, я готов тебя проводить. А если что пойдет
не так, звони мне на трубку, и Чип-н-Дейл поспешат на помощь.

– Первый раз в жизни взять интервью у такого известного человека...
Для меня это действительно очень важно... Ведь все будет хорошо,
правда? Я недавно смотрела выступление Уранова по телевизору,
он так славно рассказывал о своей жене и детях… Он же не будет
при них ко мне приставать. Да и вообще, он старый. Давай пообедаем
где-нибудь и поедем. Кстати, ты дашь мне свой диктофон?

Лупетта никогда не страдала отсутствием аппетита, но на этот раз
заказала очень скромный обед, даже от своей любимой солянки отказалась.
Она была основательно взвинчена и даже не пыталась это скрыть,
несколько раз переспрашивала меня, как выглядит, все ли хорошо?
После обеда она скрылась в туалете и непривычно долго наводила
там марафет. Когда она вышла, мне показалось, что наш юный интервьюер
слегка переусердствовал с помадой, хотя на моей памяти хороший
вкус ей раньше никогда не изменял. Возможно я был необъективен…
Или просто ревновал...

О том, что хотел передать ей фотографии, я уже забыл, да и она,
похоже, тоже. Мы спустились на лифте вниз, я быстро поймал машину
и повез ее на выполнение профессионального долга. Несмотря на
пробки, доехали мы на удивление быстро.

– Спасибо, что подвез, – сказала Лупетта, поцеловала меня в щеку,
стараясь не смазать помаду, резким движением поправила прическу
и скрылась за охраняемыми воротами дома. Я нашел кафе неподалеку,
выбрал столик и заказал графинчик водки. Не помню, когда последний
раз я пил сам с собой. Настроение было скверное.

Уже в самом названии процедуры было что-то каннибальское: трепанбиопсия
гребешка подвздошной кости. Так называется пункция костного мозга
с целью оценки кроветворения. Выполняется эта пытка специальным
инструментом – трепаном, который посредством нескольких резких
толчков пробивает спину чуть выше таза, чтобы вырвать столбик
ткани вместе с костным мозгом.

Метастазы в костный мозг лучше всего выявляются методом аспирационной
биопсии и трепанбиопсии в двух участках – обычно в области гребней
обеих подвздошных костей. Иммунологическое исследование аспирационного
материала моноклональными антителами позволяет еще больше повысить
чувствительность этой методики.

Меня попросили приспустить штаны, укололи ультракаином, подождали,
пока пойдет заморозка, посадили верхом на стул и велели крепко
держаться руками за его спинку и терпеть. Затем врач стал рывками
с силой вгонять в кость трепан.. Кратковременные разряды боли
выстреливали вдоль позвоночника, покрывая побледневший лоб матовыми
бисеринками пота. Когда терпеть было уже невозможно, я закричал
как ребенок, которого мама впервые привела к зубному врачу.

Когда пытка подошла к концу, дырку над попой как следует залатали
и отправили отлеживаться обратно в палату. Я покорно захромал
по коридору, догадываясь, что ничего хорошего мне уже не скажут.

Такие больные как мы, делятся на две категории. Одни стараются
всеми правдами и неправдами убежать от смерти, а вторые тоже бегут
из всех сил, только в противоположном направлении. Я выбрал дружную
команду бегущих к смерти.

Пока за рюмкой водки я ждал Лупетту, мне вспомнилась наша самая
первая встреча. С тех пор прошло не так много времени, но теперь
она мне виделась в каком-то тумане, как сцена из старого итальянского
кино. Словно некий шутник-чародей в одночасье внушил мне и этот
пасмурный день, и ленивые капли дождя, и кольца дыма из моей трубки,
и пронзительно красивую незнакомку…

У нашей дизайн-студии намечался весьма перспективный совместный
проект с редакцией газеты "Бизнес-Петербург", и в назначенный
час я прибыл на переговоры к главному редактору. Однако он задерживался
минимум на полчаса, как объяснила мне секретарша, предложив обождать
в приемной. Посидев пару минут, я решил спуститься на крыльцо,
чтобы покурить в ожидании трубку. Не успел я выпустить и трех
колец, как за спиной раздался голос.

– Какой приятный запах… Интересно, все трубочные табаки так пахнут?

Я обернулся и встретился глазами со своей будущей возлюбленной.
Кто знает, сколько раз после этого мгновения я мучительно пытался
понять: была ли это любовь с первого взгляда? Как бы я хотел,
вспоминая об этой встрече, томно закатив глаза, с придыханием
сказать: "Я взглянул в ее бездонные зрачки и тут же утонул в них
безнадежно. Любовь как молния пронзила мое сердце, и я уже не
мог представить себя без этой девушки!"

Увы и ах. Сколько бы тумана не напускала моя память на эти минуты,
я всегда отдавал себе отчет, что никакой любовью с первого взгляда
здесь и не пахло. Да, я заценил. Восхитился. Можно даже сказать
– залюбовался. Но полюбил? Позже, гораздо позже. Не знаю почему,
но я сразу понял, что она журналистка. Единственная глубокая мысль,
которая пришла мне тогда в голову, была на удивление банальна:
"Ничего себе, какие девушки пишут статьи для этой скучной газеты.
Их что здесь по внешним данным подбирают?"

– Нет, так пахнет только этот табак. Хотите понюхать его в упаковке?
– я протянул ей раскрытую пачку.

– Конечно, хочу… Ну-ка….Апчхи! Ой, извините, а запах просто удивительный…
Как, говорите, он называется? «Original Choice»? Выбор у Вас действительно
оригинальный, что и говорить, – и она снова посмотрела мне в глаза.

Нет, и на этот раз ничего. Совсем ничего. Сердце не стало биться
чаще, дыхание не перехватило, в глазах не помутилось. А ее любимое
выражение «что и говорить» потом привязалось и ко мне. Позже я
заметил, что Лупетта отличалась от большинства своих сверстниц
еще и тем, что в ее речи не было слов-сорняков: «короче», «типа»,
«как бы» и тому подобного мусора. Единственное исключение только
подтверждало правило.

– Простите, а вы давно курите трубку? – в ее голосе появились
профессиональные нотки.

– Да, лет пять уже, а что?

– Мне просто удивительно повезло. Дело в том, что редактор последней
полосы поручил мне написать обзор… ну, в общем, статью о трубочном
бизнесе в Петербурге. В магазинах я уже побывала, но… Что и говорить,
у меня нет ни одного знакомого курильщика трубок! Если вы так
долго курите, то наверняка знаете на эту тему всё. Может, мы как-то…
может, вы поделитесь информацией?

– Пожалуйста, вот Вам моя визитка.

Будущая хозяйка моего сердца сказала «спасибо», убрала бумажный
четырехугольник в свою сумочку, вежливо попрощалась и упорхнула
за стеклянную дверь редакции.

– Черт, я ведь даже не спросил, как ее зовут, – спохватился я
и тут же увидел выходящего из машины редактора. Последнее, о чем
я подумал перед началом переговоров: «А ведь наверняка не позвонит.
Такие никогда не звонят».

Это была моя первая ошибка в отношении Лупетты.

Порой какие-то мелкие, чуть ли не анекдотические события производят
на нас гораздо большее впечатление, чем вселенские катастрофы.
Вот, скажем, комары. Меня всегда удивляли люди, страдающие от
их укусов. Одна знакомая девушка чуть ли не до крови расчесывала
места укусов, утверждая, что не может вытерпеть этого зуда, а
я только удивлялся ее страданиям. Нет, комары меня кусали, как
и всех смертных, но особенно по этому поводу я никогда не переживал:
ну, почешется самую малость и пройдет, эка невидаль!

Как-то посреди ночи я проснулся от невыносимой боли на месте свежего
комариного укуса: казалось, меня ужалил невесть откуда взявшийся
тарантул. А потом началось. Несколько крошечных насекомых в комнате
чуть не свели меня с ума, я наглотался обезболивающих таблеток
и еле дождался утра, чтобы купить, наконец, фумигатор. И только
намного позже, в разговоре с врачом, я узнал, что достаточно характерными
для развития раковой опухоли являются ряд признаков, среди которых
– плохая переносимость укусов кровососущих насекомых. В ряде случаев
появление одного такого симптома может значительно опережать развитие
самой опухоли.

Во время второго курса химиотерапии комары появились у нас в первую
же теплую весеннюю ночь. Палату освещал тусклый свет уличного
фонаря, я лежал, прикованный к капельнице, у окна и хорошо видел,
как серое облачко комаров, миновав открытую форточку, пролетело
мимо меня к другим больным, чтобы приступить к своей вампирской
вахте. Послышались полусонные чертыханья, энергичные хлопки, над
некоторыми койками зажглись ночники, и кто-то сказал: «Ну вот,
уже и комары появились, значит завтра будет тепло». А я лежал,
прикусив губу, и тошнотворный страх липкой змейкой полз по позвоночнику:
они кусают здесь всех, кроме меня, значит, понимают, что от этой
крови им добра не будет, она уже совсем ни на что не годна, даже
на корм комарам! В любое другое время подобный вывод показался
бы мне по крайней мере смешным, но в ту ночь я чуть не умер в
постели от страха, взывая к пролетающим гадам: «Укусите меня,
пожалуйста, хоть разок, ну что вам стоит, я что тут, самый безнадежный
что ли?» Но мои мольбы были циничным образом проигнорированы.
Таким образом получилось, что первыми, кто огласил мне приговор,
оказались эти мелкие кровососущие твари.

Сомневаясь в том, что журналистка мне позвонит, я ошибался только
наполовину. Она и вправду не позвонила, а написала – на визитке
был указан e-mail. В письме она выразила надежду, что я еще не
раскаялся в своем обещании и попросила рассказать все, что я знаю
о трубках. В ответ я накатал огромный текст, в котором мои собственные
познания трубочного ритуала перемежались с обширными цитатами
с тематических сайтов и наглыми комплиментами. Заодно я предложил
перейти на «ты» и попытался разузнать у моего несостоявшегося
интервьюера, давно ли она освоила вторую древнейшую профессию.
Перед отправкой я два раза перечитал свое обширное послание, добавил
в конце: «Я был рад получить от тебя письмо, путь даже по делу.
Действительно» и нажал кнопку «Send».

«Занесло меня в «Бизнес-Петербург» совершенно случайно, – словно
оправдывалась в ответ Лупетта. – В вопросах бизнеса я понимаю
очень мало, зато в вопросах искусства – гораздо больше. Узнать
меня можно по инициалам в конце статьи: до журналистского Олимпа
мне пока еще очень далеко. Приходится мотаться на выставки, презентации,
юбилеи и т.д. К тому же я еще и учусь.. Так что жизнь у внештатного
корреспондента Б-П очень напряженная. Но бывают и приятные моменты...
Например, очень приятно было узнать, что ты нашел для меня столько
интересной информации о трубках. Ты мне очень помог. Действительно».

Так начался наш эпистолярный роман, вначале похожий на игру, но
со временем распаливший меня не на шутку. С каждым разом письма
становились все смелее, но мы при этом, не сговариваясь, даже
не заикались о возможности реального свидания, словно жили не
в одном городе, а на разных концах планеты.

Первой не выдержала Лупетта. В ответ на мой очередной монолог,
искрящийся вспышками неутоленных страстей, она послала лаконичный
ответ: «В виртуальной реальности ты великолепен, но как насчет
всего остального? Мир так тесен, так почему бы нам не стать еще
ближе друг к другу?».

– Есть! – мелькнуло у меня в голове. – Она уже почти моя…

Если бы в эту минуту кто-то сказал, во что мне обойдется это «почти»,
я бы плюнул ему в лицо.

За время химиотерапии я настолько сжился со своими стеклянными
спутницами, что порою кажется, словно мы представляем собой единое
целое: некий причудливый биомеханоид из плоти, стекла и металла,
в котором циркулируют разноцветные жидкости. Шли месяцы, один
курс сменялся другим, и чья-то невидимая рука привычным движением
бесстрастно переворачивала песочные часы, отмеряя очередной цикл
моей жизни. Иногда так хотелось, чтобы эта рука забыла о своем
ненужном ритуале или чтоб слипшиеся песчинки забили узкое отверстие
между колбами, прервав ход времени.

Если прозевать момент, когда одна из капельниц опустеет, из-за
перепада давления венозная кровь побежит вверх по гибкой трубке.
Как назло, нередко капельницы заканчивались ночью, и я не успевал
вовремя прервать обратный ход крови. Ничего страшного в этом не
было, просто в целях экономии систему не меняли до конца курса,
и потом я франкенштейном бродил по больничному коридору, распугивая
пациентов с других отделений тремя пунцовыми шлангами, торчащими
из груди.

Закон сообщающихся сосудов по сути универсален. Наполняя меня
своим содержимым, капельницы жадно всасывали обратно не только
кровь, но что-то чрезвычайно важное, чему я пока не мог подобрать
определение. Волю к жизни? Нет, это чересчур помпезно. Энергию?
Скучно. А может, душу? Смешно.

Выдавливая из себя по капле раба, следите за тем, чтобы вслед
за ним ненароком не выдавился и хозяин (ведь если есть раб, то
у него должен быть хозяин, нет так ли?). А то спохватитесь – ан
нет, уже поздно, и даже шампанского некогда попросить.

Я назначил Лупетте свидание шестого октября в шесть часов вечера
на Казанском мосту. Для полной инфернальности не хватало еще одной
шестерки. С самого утра я волновался. Было непонятно, почему.
Ну, девушка… Ну, красивая, пусть даже очень. Явно не дура, дур
в Академию искусств не берут. Что еще? По правде говоря, я даже
не совсем помнил, как она выглядит, ведь у редакции мы общались
всего несколько минут. Спокойно, спокойно… Любви с первого взгляда
нет и быть не может, и вообще я в эту хрень не верю. Просто девушка
мне интересна, не более того. Она пишет замечательные письма,
ну это, скорее, профессиональное. Еще что-нибудь, а? Да, пожалуй,
ничего… А какие планы? Сходим в кафе какое-нибудь стильное, в
"Саквояж" или в "Аллигатор"… Кто девушку ужинает, тот ее и танцует.
С этим все ясно, что дальше? Ну что – дальше? Мы ведь не марсиане,
да? Если все путем, будем вместе… Час, день, два, месяц-другой
от силы. На большее меня не хватит, я же одиночка по жизни. И
вообще, что это за внутреннее интервью такое? Похоже, с журналистками
вредно знакомиться. Она меня что ли к этой рефлексии приучила.
Я не такой, понятно? Не такой…. Никаких планов на будущее, и точка.
Может, она вообще не придет. А если придет, наверняка, это будет
единственное свидание. Одно дело в письмах чувства изливать, а
другое – в реале. Но тогда зачем так нервничать? Не знаю… заткнись!

Я всегда очень осторожно переходил улицу, но тут чуть не попал
под машину прямо на Невском проспекте. Все из-за этой чертовой
рефлексии. Погрузившись в размышления, я рванул через дорогу сразу,
как замигал светофор, и умудрился не заметить акулью тень шестистого
мерседеса, летевшего на желтый. Возмущенный визг тормозов в долю
секунды прервал мой внутренний монолог, заставив резко отшатнуться.
В груди гулко застучало. Черное зеркало бокового стекла машины
плавно поехало вниз, и на меня уставились блестящие скарабеи знакомых
глаз. Я уже ожидал услышать мат, но не прозвучало не слова. Человек
за рулем словно сосканировал меня, поднял стекло, и чудо баварского
автомобилестроения замерло, тихо шипя в ожидании зеленого света
прямо на пешеходном переходе.

– Кто же это такой? – нахмурился я, перейдя на четную сторону
проспекта. – Явно знакомое лицо, но откуда? Лично его точно не
знаю... дизайн нам вроде не заказывал, наверное, шишка какая-нибудь,
по телевизору где-то мелькал.

Я, как дурак, пришел на мост минут за сорок, и теперь убивал время
под квакающий мегафон, приглашающий петербуржцев и гостей нашего
города на увлекательную экскурсию по рекам и каналам Петербурга.
Мегафонный монолог я почти выучил наизусть и нервно скучал. Навстречу
шли скучные одинаковые люди. И среди них – Гений Невского... Гений
– не в том смысле, что друг парадоксов, а Genius Loci, Дух проспекта.
Именно так я называл про себя этого высокого худого бомжа средних
лет в чудовищно рваном длиннополом пальто, с психоделической гривой
нечесаных волос и не менее метафизической бородой. Он никогда
не просил милостыни, никогда не выглядел пьяным, а просто ходил
уже добрый десяток лет взад и вперед по Невскому быстрым квазибомжатским
шагом с совершенно неясными намерениями. Можно было представить,
что некогда он был проклят за какой-то ужасный грех на вечное
скитание по главной магистрали петровской столицы. Я бы не удивился,
если бы узнал, что Гений Невского помнит то время, когда по проспекту
летали не вонючие автомобили, а нарядные кареты. И если бы мне
еще сказали, что длинноносый классик, написавший 165 лет назад,
что тут вы встретите тысячу непостижимых характеров и явлений,
тоже был знаком с персонажем в рваном пальто, я бы поверил и в
это.

Регулярно пересекаясь с Гением Невского, я пытался встретиться
с ним взглядом, но всякий раз безуспешно… Я был готов к тому,
что и сегодня он также стремительно пройдет мимо, но Гений Невского
внезапно замедлил шаг, повернул голову в мою сторону и…. подмигнул!
Я ожидал чего угодно, но не этого. Казалось, я только что удостоился
подмигивания Вечного Жида. Стало смешно и жутко одновременно.
И тут за ухом раздался насмешливый голос: «Привет, ты что, меня
уже не ждешь?». Это была Лупетта.

Продолжение следует.