Текст содержит ненормативную лексику
Тыщу раз слышал всякие истории о том, какое нехороший человек писатель
Вик. Ерофеев. И роман он там какой-то у кого-то украл и под своим именем издал, и ещё что-то – запоминать было лень. А главное, жил, гад, на улице Горького и папу то ли мидовского, то ли внешторговского имел! Что-то такое. Я, конечно же, ни разу не верил. Но вот сегодня все эти клеветнические измышления подтвердились.
Пошёл я, вообще-то, на секретный концерт известного рок-музыканта
Чижа, но оказалось, что не всё так просто: Чижа покажут лишь тем, кто сперва согласится выслушать талантливое выступление писателя Ерофеева. Потому что вовсе не концерт это, оказывается, был, а какое-то специальное «антропология-лайф». Там сперва специальный мальчик один, вы знаете,
его, кажется, по телевизору показывали когда-то, говорил какие-то интересности. Про то, сколько у какого телевизора «строчек». Я примерно запомнил. У моего паршивого телевизора (который с божьей помощью сломался к тому же) всего триста строчек, а у хорошего, по которому нам здесь сегодня весь вечер будут показывать какую-то особенную херню, аж шестьсот шестьдесят шесть. Что-то такое. Ну вот, а потом Ерофеева стали слушать.
Прочитал он нам какой-то рассказ – про двух девочек, которые с Украины приехали в Москву, чтобы им восхищаться, и не просто прочёл, а мультимедийно – то есть по хорошему телевизору показывают обещанную херню, а он в это время читает. С паузами и художественными запинками, чтобы среди херни всё что надо мелькнуть успело. А перед тем объяснял долго: это, дескать, будет на абы какой рассказ, а такой специальный «набор случайных слов», и от этого надо всем дрочить и тащиться, потому что такова жизнь.
Набор, правда, был не столько случайный, сколько самый что ни есть тривиальный: обычный бытовой монолог – без сюжета и со стремящимся к нулю пафосом. Ну приехали девочки. Ну я встретил. Ну привезли горилку с перцем. Ну что такое горилка с перцем. Это горилка с перцем. А могли бы приехать пидоры. И привезти коньяк. А приехали девочки. Девочки хотели, чтобы я шел с ними в театр. (По хорошему телевизору показывают Большой театр.) Но я не мог. Потому что я накануне совершенно случайно встретил каких-то французов. И мне надо было идти к французам. А мог бы встретить других французов. И я сказал «до свидания» и пошел к этим французам. А мог бы к другим. И конец.
Отчего-то очень сильно казалось, что всё это – отчаянная попытка подражания Гришковцу. Или хотя бы – популярности Гришковца. Раньше, лет двадцать пять назад, Ерофеев старался подражать Сорокину, потому что тогда богема восхищалась Сорокиным. Теперь богема не актуальна – теперь актуальна «публика». А публика восхищается Гришковцом. У него, потому что бубнёж такой. Поток не отягощённого модернистскими выкрутасами обыденного сознания. Только у Гришковца этот бубнёж получается натуральным и трогательным – хочется взгрустнуть о чём-то своём под него. А у Ерофеева бубнёж получается скучным и утомительным – под него хочется сразу есть, пить, спать и домой, и чтобы там сериал какой-нибудь хороший показали по телевизору или футбол. Или чтоб хотя бы концерт начался уже поскорее.
Впрочем, быть плохим писателем – это не преступление. С кем ни бывает. Плохо только, что без предупреждения. Меня, например, на Ерофеева не приглашали. Ну ладно, прочитал он довольно быстро. Я было приободрился. А тут подсадные девочки из зала спрашивают:
– Вот у вас так гениально тут это всё, мультимедийно, а вот Гришковец? Он теперь тоже под музыку мультимедийно читает... Что вы об этом думаете.
Мэтр объясняет им поставленным голосом:
– Гришковец очень талантливый человек! Я его ещё в клубе «Китайский счётчик» приметил. Он тогда ещё не Гришковец, а под стол пешочком ходил. А я как раз в личный автомобиль схожу. А он, хе-хе, пешочком. А я ему: ну что, подвезти? А он, конечно же, – подвезите. И давай мне рассказывать, как там у себя в Калининграде живёт. Я тогда быстро всё самым первым понял. Слушай, говорю, да тебе же в большую литературу надо! В общем, благословил... Ну и подучить пришлось кое-чему, конечно...
Вопросов о том, не считает ли мэтр Ерофеев, что Гришковец слизал свои «интимные» сбивчивые интонации не у него, а у Петра Мамонова, который делал всё это уже лет двадцать назад, из зала не поступало. А мэтр раздухарился и дальше свою мысль развивает:
– Я же вот как? Меня же вот с Венькой Ерофеевым вечно путают. Венька, он постарше меня был, – обижался, чудак! Завидовал... А когда помер, я во Франции был на симпозиуме, а жене моей бывшей, она полячка, я поэтому по-польски в совершенстве владею, позвонили: ой, соболезнуем, ваш муж умер... Она, дура бывшая, в обморок хряп – и шрам до сих пор на лбу... Бросить пришлось. А то ещё раз, помню, звонят – интервью для журнала «Тайм» у меня берут, на обложку. И говорят: ну, «Русская красавица» это у вас, конечно, очень гениальный роман, но ведь и «Москва-Петушки» тоже удачный! Ха-ха-ха… Вот так всю дорогу! Всю жизнь Венька на моём плече просидел...
Ну что поделать. Венька сидел – и нам велел. Сижу жду – вдруг, может быть, всё-таки Чиж начнётся. А мэтр и тот мальчик, антропология-лайф который, шутки с залом шутить затеяли. В смысле они говорят слова «мастурбирует» и «говно», а толстые гражданки в зале полуобморочно смеются. Одна даже от волнения тоненьким голоском «браво» крикнула. Мальчик-антропология говорит:
– Мы, поскольку тут у вас в клубе своё первое антропология-лайф проводим (а не в Сорбонне и не Гавад-юнивёсити, как привыкли), ещё не самый гениальный у Виктора Ерофеевича рассказ выбрали! А то бы вот как выбрали, хе-хе, гениальный рассказ «Пизда и какашка»! У-у-у…
– Ой, браво, браво!
– И это ещё что! В следующий раз мы с Виктором Ерофеевичем на нашем хорошем телевизоре будем его замечательную книжку «Мужчины» экранизировать! Она там тоже – знаете, какая? Там величайшая в мировой литературе строчка есть! «Вы видели когда-нибудь глаза мастурбирующего мужчины? Они полны сухими слезами...» Вот ведь фраза для экранизации, а?! Вот бездна!
– Ой, бис, бис!
...Красивая молодая женщина за соседним столиком беспомощно огляделась по сторонам. Глаза её встретились с моими страдающими глазами. Я хотел в туалет. Дрожащим от негодования голосом она тихо спросила:
– Интересно, как бы они «экранизировали» фразу: »Они вонзили мне своё шило в самое горло»?
Я пожал плечами.
В этот момент она, вероятно, меня узнала.
– А вы случайно не великий мыслитель, поэт и критик?
Я неопределённо кивнул.
– Сможете всё это описать?
Я показал ей два пальца.
И тогда что-то вроде улыбки промелькнуло на её красивом бледном лице.
***
А про концерт Чигракова, который, к счастью, всё-таки состоялся, напишу через пару дней на www.peremeny.ru.
