Литературная критика

Антон Носик, бывший риэлтор, а теперь отец русского интернета пишет: «Забавно, когда человек, выдающий себя за литературного критика, начисто исключает из суждения об авторах вопрос о качестве их текстов, а на освободившееся место ставит вопрос национальный».

Я рад за него: примерно так же пытался рассуждать мой кумир Дима Бавильский, известный эстет с устойчивым свежим вкусом. Вдвоем они сила, а значит, надо держать ответ.

У понятия «качество текста» отсутствует литературоведческое содержание. Литературоведенье способно (как ему кажется) рассмотреть механику текста, выделить его «принципы организации», определить мотивы его создания и детерминированность контекстом, может сформулировать и в зависимости от результата интерпретировать «идею», может выявить те или иные приемы эмоционального воздействия на читателя, описать их и даже, в конце концов, судить о степени их эффективности. Литературоведение способно также судачить о тексте как об «идейно-эстетическом целом», правда, как это целое организовано, литературоведению не известно. На то оно и «целое», чтобы не подвергаться редукции, - у целого нет «организации».

«Качество текста» - это категория субъективно-оценочной критики, критерием его всегда выступает личность интерпретатора, его «вкус». Однако что такое «вкус», науке опять-таки неизвестно. Зато науке известны случаи, когда два разных текста приблизительно одного «качества» (в оценке эксперта, обладающего общепризнанным «вкусом») производят на этого эксперта совершенно разное впечатление. Один «качественный» текст оставляет равнодушным, другой - повергает в глубокое волнение. Науке также известны случаи, когда текст, оцениваемый экспертом как текст «высокого качества», волнует его гораздо меньше, чем текст «низкого качества» (по мнению того же эксперта). Типа «блин, до чего ж хорошо, до чего верно, только вот тут и тут немножко коряво, вот бы подправить». Почему же так происходит, эксперт и сам не может сказать.

Слова «утро», «роса», «туман» и «простокваша» можно составить так, что они заставят разрыдаться от мучительного и сладостного узнавания, а можно и так, что ничего, кроме непреодолимого желания пропустить абзац, они в воображении не вызовут. Это, скорее, вопрос психологии, а не эстетики. Именно поэтому я избегаю, насколько это возможно, «оценочной критики», оставляя советы типа «всегда употребляй одно определение вместо трех» для личных писем, да и то не настаиваю: что писателю хорошо, то писателю, может быть, смерть. Означает ли это, что у меня нет «вкуса»? Разумеется. Но сначала разберемся с «национальным вопросом».

Если литературное творчество и его рецепция, есть предмет психологии, то литература с точки зрения ее результатов (то есть как произведение во взаимодействии с аудиторией и контекстом) есть предмет чистой социологии. Эстетики, скажете вы? Но эстетика в качестве науки оформилась благодаря именно психологии и социологии (взять рецептивную эстетику Изера или Лотмановскую коммуникативную семантику). А посему литературная критика есть частный случай критики социальной. Проблемы социума, в том числе пресловутый «национальный вопрос», это такой же предмет литературоведения, как какая-нибудь «семантика женской рифмы», - все зависит от специализации.

Последние пару десятилетий в умах преобладал «формальный подход» к литературе, и связано это было не только с усталостью от профанированного «исторического материализма» и модой на волнительно пахнущие жевательной резинкой структурализм и деконструкционизм. Связано это было также и с переменой участи самой литературы: из равноправного субъекта социальной интерпретации она превратилась в «неактуальный вид искусства», вроде станковой портретной живописи в эпоху фотографии. Потенциал литературной экстраверсии снизился, на фоне кризиса идентичности вырос уровень профессиональной рефлексии: с вопросом «кто я, откуда, куда» литература всецело ушла в себя. Тут, однако, самое время процитировать следующее письмо.

* * *

Эльчин Гасанов, бывший офицер КГБ Азербайджана, а ныне русскоязычный литератор, пишет: «…Читая российских писак, я надеюсь оттуда что-то для себя перенять, позаимствовать, ну, взять в конце концов. А как почитаю тебя, да и не только тебя, у меня все падает. И главное мне кажется здесь виновата тема. ТЕМА!!! Только не приводи сейчас мне пример, что Чехов, Достоевский или Гоголь выбирали любые темы, и вошли в историю. Уверяю тебя, если бы они жили сейчас, в эпоху мобильников, их никто не читал бы. Всему свое время. А впрочем, не знаю. Все таки по моему надо поймать нюх читателя, чувствовать его спрос».

Это моление о теме напоминает мне известные похвальбы: «дайте точку опоры и я переверну мир», «скажите, чего нет в Америке, и я стану миллионером», - всякие такие грезы о золотом ключике. Помнится, Белинский писал, что предметом размышлений о литературе является никакая не тема и даже не идея, а пафос. Под пафосом он понимал способ существования идеи в художественном произведении. Пафос - это то волнение, которое одухотворяет сопровождаемую им мысль, придает ценность действию. Мы часто с недоумением либо скукой вспоминаем свои былые романы, но разве таковы мы были, когда наши романы назывались любовью?..

Таким образом, благодаря пафосу литература умеет не только аккумулировать данные исторического и нравственного опыта, но и предохранять их от выветривания, от энтропии. Эту ее почти неуловимую задачу, этот пафос, который можно понять, но нельзя объяснить, вероятно и имеют в виду, когда говорят о «качестве текста». По крайней мере, ни с каким другим «качеством текста» я решительно не согласен.

Более того. Я считаю, что существование литературы не имеет безусловной ценности, - безусловной ценностью наделена только жизнь общества. А еще точнее - жизнь моего народа, моей семьи. Мне все равно, будут ли мои дети талантливы, если вопрос встает об их здоровье, - были бы живы. А сегодня вопрос стоит именно так. И где же литература? Сдается мне, что там, где Проханов или Виктор Астафьев, ее больше, чем там, где Сорокин или Иосиф Бродский. Вот вам и вся недолга, вот вам и все «качество».

Не вдаваясь в вопрос о генезисе литературы (это было давно и неправда), скажем о тех ее мотивах, которые можно угадать, опираясь на современный опыт. Людям свойственно сплетничать. Так они извлекают нравственные уроки, делятся историческим опытом. Однако реальные случаи из частной жизни людей не могут быть предметом широкого обсуждения, поскольку не имеют значения всеобщности, на них нельзя сослаться. Чтобы сослаться, приходится описать. Тут и появляется литература. Литературное произведение выполняет роль «адреса», его коллизии и герои - это универсальные объекты для сплетен. Охаянный формалистами наивный подход в критике - судить о герое не с позиций того, «как он устроен», а как о живом человеке, это на самом деле очень правильно, без этого литература теряет реальный смысл, лишается опоры на данные опыта.

Однако по мере того как развивались масс-медиа, ссылаться на «случаи из жизни» стало так же просто, как на произведения литературы: журналистика и публицистика фиксируют невыдуманные истории и делают их предметами еще более широкого обсуждения. Место пафоса занял «эффект причастности»: обывателю сладостно прочитать о том, как подрались Юрий Шевчук с Филиппом Киркоровым, не потому, что это «качественно написано», а потому что он их сам лично видел по телевизору. Тесен стал мир, вместо редких, раз в год, любовных писем - ежеутренняя перебранка на коммунальной кухне.

О «сумерках литературы», наступивших одновременно с тотальным телевиденьем и таблоидами, говорят все, кому не лень, но пытались ли критики, литературные попечители, конкурировать с ее погубителями? Нет, они с головой ушли в свою меланхолию и, разбившись на группки сообразно «вкусам» и представлениям о «качестве», начали враждовать. Вроде удельных князьков, «пилящих бюджет» нашей некогда единой страны: «Сами проживем как-нибудь, а вместе - еще вопрос». Не дай бог стать хвостом у слона, - каждый хочет остаться головой мухи. Мыслимо ли, скажем, Басинскому, Данилкину, Немзеру и Курицыну договориться о совместном проекте?.. И разве это был бы не эффективный кулак? Особенно если сами знаете кого пристегнуть в качестве большого пальца… Да хренушки. Даже с Курицыным ни о чем не договоришься, хоть мы, вроде бы, и одного помета. Даже с Басинским, хоть мы, вроде бы, и приятели. С Данилкиным можно попробовать договориться лишь о дуэли. С Немзером и того не получится.

Главный лозунг плюралистической современности - «Довольно шагать в ногу». Хватит, мол, нашагались. Раньше вместо этого говорили что-то о пучке прутьев, который якобы труднее сломать… Но вы же знаете, как по-итальянски называется пучок прутьев! Фасция. От которой «фашизм». Нам этого, знаете ли, никак нельзя. Уж о теме поговорим в следующий раз.

Окончание следует